«Пророк» М. Ю. Лермонтова и А. С. Пушкина

Пушкинский «Пророк» написан в 1826 году, после казни декабристов. О декабристах много спорят и многое говорят. Чаще отрицательное. Но даже если они избрали неверный путь, то все равно боролись, причем не за свои права (они и так были у потомственных дворян), а за права полностью бесправных людей. Спасибо, что заплатили они за ошибки истории своими собственными жизнями.

Декабристы были друзьями Пушкина, а уже одно это что-то значит!

После их ссылки и гибели Пушкин жил, как «в пустыне мрачной». И шестикрылый серафим (в переводе — горящий, пламенный) является к его лирическому герою на скрещении судеб — «на перепутье». (Так и видится мне Васнецовский «Витязь на распутье» с правом выбора: «Направло пойдешь... налево пойдешь...»)

Чудо, происходящее у нас на глазах, и чудо поэзии, о котором говорится от первого лица:

Перстами легкими как сон Моих зениц коснулся он.

Первое чудо — духовное прозрение. Второе — умение не просто слушать, а услышать шум и звон настоящей жизни! И тогда поэт способен постичь весь мир — от «гад морских» до полета ангелов. А потом из обычного празднословного человека превратиться в прорицателя, с «жалом мудрым змеи». Поэт проходит путь сквозь тернии к звездам и познает вечную истину, потому что к ней воззвал «Бога глас», сделав поэта, как Христа, своим наместником на земле. Он должен донести этот глас — глагол — слово от поднебесья до земных людей, таких, каким недавно был сам:

Восстань, пророк, и виждь, внемли, Исполнись волею моей, И, обходя моря и земли, Глаголом жги сердца людей.

Глаголами повелительного наклонения «виждь, внемли, исполнись волею моей» завершается стихотворение Пушкина. С этого начинается «Пророк» Лермонтова. Опять, как исповедь, от первого лица, но уже без предыстории. Вся она у Пушкина.

А у Лермонтова: С тех пор, как вечный судия Мне дал всеведенье пророка, В очах людей читаю я Страницы злобы и порока.

Прошло пятнадцать лет после пушкинского «Пророка», но как изменилось время, как оно изменило людей! В пророка, провозгласившего «любви и правды чистые ученья», они стали бросать «бешено каменья».

Лермонтовский пророк, как и пушкинский, живет в пустыне, но не на перепутье, а на вершинах, услышанный звездами, но не услышанный людьми. Видя его, старцы говорят детям:

Он горд был, не ужился с нами: Глупец, хотел уверить нас, Что Бог гласит его устами!

Пророка презирают за наготу и «бедность», за то, что он «худ и бледен». Люди не могли поверить в то, что устами пророка гласит Бог, и он был отвергнут ими. Но все-таки земные муки — не зря. Ведь даже Христос за две тысячи лет вдохновил своим подвигом и страданиями далеко не всех. В него, как и в поэта-пророка, нужно, я думаю, поверить не только разумом.