Школа нравственного воспитания (о жизни и творчестве А. П. Чехова)

Как-то так получилось, что при имени Чехова сразу же возникает представление о русском интел­лигенте.

Сделаем небольшое отступление. Слово интелли­генция, несмотря на его латинский корень, возникло в России (его ввел писатель П. Д. Боборыкин). Обыч­но считается, что интеллигент — это человек, зани­мающийся творческим, умственным трудом. Однако в русской традиции принято было придавать тер­мину интеллигенция не профессиональный, а нравст­венный оттенок. Согласитесь, можно иметь высшее образование и — увы! — не быть интеллигентом. И наоборот, занимаясь любым трудом, являться интел­лигентом в том высоком и благородном смысле, который в нашем сознании ассоциируется с Чехо­вым — человеком нравственно безупречным, мягким, деликатным в отношениях с людьми, но в то же время твердым в отстаивании своих принципиаль­ных позиций. Достаточно вспомнить, как решитель­но и достойно отказался Чехов от звания академика в знак протеста против признания выборов М. Горь­кого в ту же академию недействительными.

Чехов — это не памятник, не пророк, а человек, иду­щий рядом, с голосом негромким и спокойным. С ним можно просто поговорить, и он скажет что-то очень важное и нужное не всему человечеству сра­зу, а вам одному, потому что относится он к читателю как к равному, признавая и уважая его неповторимую индивидуальность, его право на собст­венное мнение, собственную позицию.

Один из героев романа Василия Гроссмана «Жизнь и судьба», Мадьяров, который в данном случае явно передает авторские мысли, говорит: «Путь Чехова — это путь русской свободы. Он ска­зал, что никто до него, даже Толстой, не сказал: все мы прежде всего люди, понимаете ли вы, люди, люди, люди! Сказал в России, как никто до него не говорил. Он сказал: самое главное то, что люди — это люди, а потом уже они архиереи, русские, ла­вочники, татары, рабочие...

...Ведь наша человечность всегда по-сектантски непримирима и жестока. Даже Толстой с пропо­ведью непротивления злу насилием нетерпим, а главное, исходит не от человека, а от Бога. Ему важно, чтобы восторжествовала идея, утверждающая доброту, а ведь богоносцы всегда стремятся насиль­ственно вселить Бога в человека, а Россия для этого не постоит ни перед чем; подколют, убьют, не посмотрят. Чехов сказал: пусть Бог посторонится, пусть посторонятся так называемые великие прогре­ссивные идеи, начнем с человека, будем добры, внимательны к человеку, кто бы он ни был — ар­хиерей, мужик, фабрикант-миллионщик, сахалинс­кий каторжник, лакей из ресторана; начнем с того, что будем уважать, жалеть, любить человека, без этого у нас ничего не пойдет».

Разумеется, в подобного рода высказываниях не­малая доля субъективизма, но если вы не согласны с таким пониманием, спорьте, выдвигайте свое!

Когда самому автору «Ионыча» и «Вишневого са­да» приходилось сообщать о себе какие-то сведения, он обычно ограничивался самыми минимальными:

«Я, А. П. Чехов, родился 17 января 1860 г. в Та­ганроге. Учился сначала в греческой школе при церкви царя Константина, потом в Таганрогской гимназии. В 1879 г. поступил в Московский универ­ситет на медицинский факультет. Вообще о факуль­тетах имел тогда слабое понятие и выбрал медицин­ский факультет — не помню, по каким соображе­ниям, но в выборе профессии потом не раскаялся. Уже на первом курсе стал печататься в еженедель­ных журналах и газетах, и эти занятия литера­турой уже в начале восьмидесятых годов приняли постоянный, профессиональный характер. В 1888 г. получил Пушкинскую премию. В 1890 г. ездил на Сахалин, чтобы потом написать книгу о нашей ссыльной колонии и каторге... Мною за 20 лет литературной деятельности было написано и напе­чатано более 300 печатных листов повестей и рас­сказов. Писал я и театральные пьесы».

Автобиография, процитированная выше, была на­писана Чеховым в октябре 1899 г. Что еще можно добавить к этой удивительно скромной, почти прото­кольной записи? Что с 1898 г. он жил почти по­стоянно в Ялте? Что в 1901 г. женился на актрисе Московского Художественного театра Ольге Леонар­довне Книппер?

У дат есть большое преимущество: они точны. Но есть и немалый недостаток: они не раскрывают внутреннего содержания тех событий, которые фик­сируют. А ведь поучительно и важно понять смысл той внутренней работы, которая происходила у Че­хова. В самом деле, как же это могло случиться: мальчик, воспитывавшийся, казалось бы, при самых неблагоприятных обстоятельствах, становится — при­чем за сравнительно короткое время — не просто талантливым писателем, но образцом, почти идеалом интеллигентного человека?

В марте 1886 г. Чехов написал длинное письмо брату Николаю. Речь в нем шла об интеллигент­ности, о нормах нравственности. Чтобы стать по-настоящему воспитанным человеком, утверждал Че­хов, «нужны беспрерывный дневной и ночной труд, вечное чтение, штудировка, воля... Тут дорог каж­дый час...»

Обычно к слову «труд» применяется определе­ние — физический. Но Чехов имел в виду труд, может быть, еще более тяжелый — нравственный.

Глубокие и мучительные раздумья над жизнью своих близких и над своей собственной привели Чехова к суждениям уже обобщающего характера, что и проявилось в его письме к издателю и журналисту А. С. Суворину (7 января 1889 г.): «На­пишите-ка рассказ о том, как молодой человек, сын крепостного, бывший лавочник, певчий, гимназист и студент, воспитанный на чинопочитании, цело­вании поповских рук, поклонении чужим мыслям, благодаривший за каждый кусок хлеба, много раз сеченный, ходивший по урокам без калош, драв­шийся, мучивший животных, любивший обедать у богатых родственников, лицемеривший и Богу и людям без всякой надобности, только из сознания своего ничтожества, — напишите, как этот молодой человек выдавливает из себя по каплям раба и как он, проснувшись и в одно прекрасное утро, чувст­вует, что в его жилах течет уже не рабская кровь, а настоящая человеческая».

«Выдавливает из себя по каплям раба...» Смогли бы мы это сделать? Иногда даже страшно задумы­ваться над такими вопросами...

Существует чеховская школа в литературе. Есть и другая чеховская школа — школа нравственного воспитания. Первая важна прежде всего для писа­телей. Вторая — для всех нас.