Своеобразие конфликта. Система образов в пьесе «Вишневый сад» А. П. Чехова

Драматические конфликты бывают разные: внеш­ние и внутренние, психологические. Для драматургии Чехова характерны конфликты второго рода.

В дочеховской драматургии система образов не­редко строилась по принципу прямого противопо­ставления. Конечно, это облегчало путь анализа, который подсказывался самой структурой той или иной пьесы: Чацкий и мир Фамусова — Скалозуба; Катерина и мир Кабановой — Дикого... У Чехова все не так. Отсюда и нотки растерянности в ответе одного школьника: «Пьеса («Вишневый сад») вызва­ла неопределенное отношение, не знаешь, кому со­чувствовать».

И в самом деле, на чьей стороне сочувствие автора, кому должны сочувствовать зрители? Ра­невской? Лопахину? Трофимову? У всех у них есть привлекательные черты. Определенную долю сочувст­вия заслуживает Раневская. Жалко пропадающей энергии делового человека Лопахина. Грустную улыб­ку вызывает вечный студент — он же «облезлый барин» — Трофимов с его пламенными речами.

Можно, конечно, рассматривать систему образов в пьесе Чехова «Вишневый сад» как выражение определенных временных категорий: прошлое, насто­ящее, будущее. Можно добавить к этому градацию персонажей в зависимости от социального происхо­ждения: дворяне, купец, представитель демократи­ческой интеллигенции. И это тоже в пьесе есть. Однако обычно не принимается в расчет еще один образ, имеющий определяющее идейно-композицион­ное значение, — вишневый сад. По соотношению с ним все персонажи оказываются на одном уровне.

Гоголь сказал, что в его «Ревизоре» никто не за­метил честного лица: «Это честное, благородное ли­цо был — смех». Если бы у Чехова спросили, кто же, собственно, является положительным героем его пьесы, он мог бы, думаем, ответить: вишневый сад.

Можно сказать, что это символ. Но к кому из действующих лиц он относится? Ни к кому. Виш­невый сад — сам по себе, он самостоятелен, ибо представляет собой некую абсолютную ценность, по отношению к которой высвечиваются, «проявляют­ся», определяются все другие действующие лица.

Если говорить о символике, то она в данном случае достаточно сложна и многозначна, так как вишневый сад — это те культурные общенациональ­ные ценности, которые надо сохранять и приумно­жать. Это красота. Это счастье. Это, наконец, родина.

Было время (и не такое уж далекое), когда неко­торые литературоведы упрекали владельцев вишне­вого сада в том, что они защищали «чистую красо­ту, красоту бесполезную». Но какими единицами измерить пользу красоты — в рублях, метрах, кило­граммах?

Вечный вопрос: красота и польза. Вишневый сад уже стар. Может быть, это обстоятельство оправды­вает его неизбежную гибель? Старый, никому не нужный — как Фирс. Так максимально сближаются судьбы сада и человека. Но рядом с эстетикой все­гда этика. Безнравственность — безобразна. Прекрас­ное учит нас справедливости.

Красота призвана спасти мир, утверждал герой Достоевского. А вина героев последней пьесы Чехо­ва как раз в том и заключается, что они не спасли красоту.

Лопахин тревожится: «Напоминаю вам, господа: двадцать второго августа будет продаваться виш­невый сад. Думайте об этом!.. Думайте...»

Они думают — но прежде всего о самом факте аукциона, а не о судьбе вишневого сада. Драматург же судит их с самой высокой позиции. Они могут забыть — автор не забывает. И на протяжении всей пьесы, о чем бы ни шла речь, все время звучит тревожная нота: а вишневый сад... Нет звона коло­кола, знаменующего беду, несчастье, но его заме­няет иной непонятный звук, раздающийся то ли. с неба, то ли из-под земли, замирающий, печальный... Когда он прозвучал впервые, всем почему-то стало неловко. Любовь Андреевна вздрагивает, у Ани на глазах слезы... Может быть, в эту минуту прозву­чало для них грозное: а вишневый сад... Все вино­ваты перед вишневым садом, который они не суме­ли сохранить, передать будущему — тому самому, о котором так хлопочет Петя, тем внукам и прав­нукам, о которых мечтает Лопахин.

Итак, конфликт в пьесе «Вишневый сад» возни­кает прежде всего не между различными поколе­ниями или социальными группами, а между дей­ствующими лицами, с одной стороны, и вишневым садом — с другой. Персонажи пьесы во многом от­личаются друг от друга; можно, разумеется, их объединить в различные группы, которые по ряду признаков выступали бы антагонистами. Но по отно­шению к вишневому саду они — правда, по различ­ным причинам и поводам — выступают как единая сила, губящая красоту.

Чехов говорит нам всем об ответственности чело­века за все, что совершается на земле (может быть, стоило написать это слово с большой буквы — на Земле, т. е. на планете?). Что же будет через ты­сячу лет? Неужели люди навсегда бросят никому уже не нужную родную Землю, поселятся где-то в иных мирах и забудут даже, как называлось «то белое дерево»? Что будет со всеми нами — а если не с нами, то с нашими внуками и правнуками?