Тема одиночества в поэзии Марины Цветаевой

Поэзия — дело индивидуальное. Поэт — человек, умеющий заметить и сказать то, что не дано другим, чувствующий все трещины и точки мира, хранящий его тайны. Поэтическое ремесло часто вызывает недоумение, не считается серьезным делом. Марина Цветаева с детских лет ощущала свою избранность, а значит — изгойство и одиночество. В ранних стихах это выражалось бравадой:

Я несусь — за мною пасти, Я смеюсь — в руках аркан... Чтобы рвал меня на части Ураган! Чтобы все враги — герои! Чтоб войной кончался пир! Чтобы в мире было двое: Я и мир! («Дикая воля»)

Законы жизни поэта определяются законами его творчества. И поэт не может быть счастлив, он просто не создан для счастья. Человеку, женщине по имени Марина Цветаева, возможно, хотелось прожить иную, более легкую и счастливую жизнь. Но поэт Марина Цветаева существовала наперекор всему — чужим мнениям, нравственным законам, революциям, войнам. Тем, кто упрекал ее в этом, она отвечала:

Знать: дух — мой сподвижник, и дух — мой вожатый! Входить без доклада, как луч и как взгляд. Жить так, как пишу: образцово и сжато, — Как Бог повелел и друзья не велят. («Я счастлива жить образцово и просто...»)

Это одиночество — общее для всех пишущих — Марина Цветаева описывает в цикле «Поэты»:

Есть в мире лишние, добавочные, Не вписанные в окоем. (Не числящимся в ваших справочниках, Им свалочная яма — дом.) («Есть в мире лишние...»)

Цветаева противопоставляет напряженный, раскаленный мир слов обывательскому болоту:

Что же мне делать, певцу и первенцу, В мире, где наичернейший — сер! Где вдохновенье хранят, как в термосе! С этой безмерностью В мире мер?! (« Что же мне делать, слепцу и пасынку...»)

Цветаевой, мыкающейся по пражским и парижским пригородам, по чужим углам, катастрофически не хватало места, где она была бы один на один с тетрадью. Отсюда в ее стихах — мольбы о доме, о комнате, о саде «без ни-души». Цветаева с юности была самодостаточным поэтом: ей нужны были только тетради и ручки, все происходило внутри. И жизнь духа была такой интенсивной, что ее хватало на все — на стихи, на поэмы, на статьи и письма, — лирический дневник души. Одиночество Цветаевой — не только крест, но и источник вдохновения:

Уединение: уйди В себя, как прадеды в феоды. Уединение: в груди Ищи и находи свободу. («Уединение...»)

Но обратная сторона этой свободы — пустота вокруг, холод неба, лед вершин. Уединение — плата за дар, ибо счастья не бывает без других людей.

Я думаю (уж никому не по нраву Ни стан мой, ни весь мой задумчивый вид), Что явственно желтый, решительно ржавый Один такой лист на вершине — забыт. («Когда я гляжу на летящие листья...»)

Вершины поэзии отбирают силы. Но другого призвания, другой судьбы Цветаева для себя не хотела. Она была «певчей ребром и промыслом» и несла свой дар, свое избранничество, как долг:

Мне ж — призвание как плеть — Меж стенания надгробного Долг повелевает петь. («Есть счастливцы и счастливицы...»)