Трагедия Анны Каренины (о романе Л. Н. Толстого)

«Если кто несчастен, так это я...» В процессе работы Толстой по­следовательно возвышал образ Анны, наделяя ее не только физической красотой, но и богатым внутренним миром, незаурядным умом, способностью к беспощадному самоанализу. Это один из сравни­тельно редких случаев в художественной практике Толстого, когда у героини нет противоречия между наружностью и внутренней сущностью.

Моральная чистота и нравственная порядочность Анны, не желавшей приспосабливаться, обманывать себя и других в соответствии с «нормами» светской жизни, послужили главной причиной ее смелого ре­шения. Она открыто уходит от нелюбимого мужа к Вронскому. Это стало причиной ее резкого конф­ликта с окружающей средой, которая мстит Анне именно за ее честность, независимость, пренебре­жение к лицемерным устоям фальшивого в основе своей светского общества.

Вместе с тем писатель, сделавший, казалось бы, все, чтобы возбудить в читателе чувство очарования героиней романа, вовсе не воспринимает ее как иде­ал. Только в самом начале произведения «неудержи­мая радость и оживление» сияют на лице Анны. Затем ее душевное состояние (и чем дальше, тем сильнее) отмечено совсем другими признаками: по­дозрительностью, озлоблением, отчаянием, ревностью. Этому соответствует и система эпитетов, применяе­мая Толстым: «мучительная краска стыда», «когда-то гордая, а теперь постыдная голова», счастье, опла­ченное «страшною ценою стыда», и т. д.

Бунт Анны против лживой морали света оказы­вается бесплодным. Она становится жертвой не толь­ко своего конфликта с обществом, но и того, что есть в ней самой от этого самого общества («дух лжи и обмана») и с чем не может примириться ее собственное нравственное чувство. Трагическое ощу­щение своей вины ее не оставляет. Писатель неза­метно и постепенно подготавливает нас к неминуе­мой трагической развязке. Лицо Анны, пишет он, «блестело ярким блеском», который напоминал «страшный блеск пожара среди темной ночи». Огонь становится символом. Любовь Анны воспринимается как ужасный пожар, выжигавший все вокруг.

Отношение писателя к Анне отличается немалой сложностью. Помните, Тургенев писал о своем База­рове: «Люблю я его или ненавижу — я и сам не знаю»? Нам кажется, что и Толстой вряд ли смог бы однозначно ответить на вопрос: относится ли он к своей героине с симпатией или антипатией? Неко­торые критики называли позицию Толстого то «про­курорской», то «адвокатской». Литературовед Э. Г. Ба­баев считает, что отношение автора к Анне Карени­ной скорее можно назвать отцовским, чем судебным: писатель скорбел над судьбой своей героини, любил и жалел ее; если же он и сердился на нее, то так, как сердятся на близкого человека.

Согласны ли вы с таким истолкованием автор­ской позиции? Не спешите с ответом, подумайте, не поможет ли вам в решении этого сложного вопроса эпиграф, предпосланный роману: «Мне отмщение, и аз воздам»? Приблизительно эти слова переводятся так: за зло, причиненное мне (за месть или пре­ступление против меня), отплачу (отомщу) я сам. Кто это говорит? Бог. Только он один может судить людей, устанавливать их вину, наказывать их. Он — но не люди.

В одной из последующих книг, написанных уже после «Анны Карениной», Толстой скажет: «Много худого люди делают сами себе и друг другу только оттого, что слабые, грешные люди взяли на себя право наказывать других людей. "Мне отмщение, и аз воздам". Наказывает только Бог, и то через самого человека».

Нет у Бетси Тверской — да и не только у нее — морального права судить Анну. Но даже если толь­ко один Бог «воздаст» Анне, то все-таки — за что? За то, что она нарушила какие-то даже не чело­веческие, а Божьи законы?

В конце романа Долли Облонская оказывается в гостях у Анны (в имении Вронского). Там Долли была поражена всеобщей атмосферой не­натуральности. Ей все время казалось, что она участвует в каком-то театральном представлении.

Для Толстого существуют не­изменные критерии в оценке любых явлений дейст­вительности, мыслей и поступков людей: естествен­ность и искусственность, жизнь и игра. И то, что обстановка жизни Анны носит отпечаток искусст­венности, является явным сигналом тревоги.

Казалось бы, все желания Анны сбываются. И вдруг обнаруживается, что как раз в полноте осу­ществившихся желаний заключается какая-то непо­нятная ущербность, неизвестно откуда взявшаяся трещина. Не случайно Вронский, как пишет Толс­той, «несмотря на полное осуществление того, что он желал так долго, не был вполне счастлив». Нечто подобное ощущает и Анна. Она пишет книгу для детей, интересуется архитектурой, строящейся боль­ницей, много читает. Но все это всего лишь попыт­ка забыться — это игра, притворство, самообман.

К чему же приходит в итоге героиня романа? Разрушив одну семью (с Карениным она была толь­ко матерью, но не женой, не хранительницей домаш­него очага), она не создала другой семьи, ибо с Вронским Анна ощущала себя только любовницей — не больше. Очень легко говорить о вине светского общества перед Анной (и это совершенно правильно), о вине Алексея Каренина и Алексея Вронского. Но нет ли вины ее самой перед тем же Карениным и перед Вронским, перед маленькими Сережей и Аней?

Путь Анны — это путь потерь, а не приобре­тений. Толстой неумолимо приводит героиню романа к тому, что она утрачивает всех и все: мужа, сына, возлюбленного, самоуважение, надежду... С беспощад­ной откровенностью Анна говорит сама себе: «Ну, пусть я придумаю себе то, чего я хочу, чтобы быть счастливой. Ну? Я получаю развод, Алексей Алек­сандрович отдаст мне Сережу, и я выхожу замуж за Вронского... Что же, Кити перестанет так смотреть на меня, как она смотрела нынче? Нет. А Сережа перестанет спрашивать или думать о моих двух мужьях? А между мной и Вронским какое же я придумаю новое чувство? Возможно ли какое-нибудь не счастье уже, а только не мучение? Нет и нет!» И тогда Анна делает свой выбор...

Настоящее произведение искусства всегда вызы­вает споры (это признак его жизненности). До сих пор идет полемика о романе Толстого, о его герои­не. И для того чтобы дать вам отправную точку для спора, приведем высказывание Марины Цветае­вой из ее книги «Мой Пушкин». Имея в виду пушкинскую Татьяну и толстовскую Анну Карени­ну, Марина Цветаева писала: «Да, да, девушки, признавайтесь первые и потом слушайте отповеди, и потом выходите замуж за почетных раненых, и потом слушайте признания и не снисходите до них — и вы будете тысячу раз счастливее нашей другой героини, той, у которой от исполнения всех желаний ничего не осталось, как лечь на рельсы».