Трагедия личности в романе М. Ю. Лермонтова «Герой нашего времени»

Мы не способны более к великим

жертвам ни для блага человечества, ни

даже для собственного счастья.

М. Ю. Лермонтов

В романе «Герой нашего времени», как и в стихотворении «Дума», поставлена очень важная проблема: почему образованные, мыслящие, энергичные люди не нахо­дят применения своим силам и «вянут без борьбы» в самом начале жизненного пути? Прошли годы высокого подъема общественной мысли. Правительство жестоко расправилось с людьми, посмевшими выступить против рабства и насилия. Проблески пере­довой мысли казались случайными отголосками прошлого, но не залогом будущего. Всюду, насколько хватало глаз, медленно текла, по выражению Герцена, «глубокая и грязная река цивилизованной России... — бесформенная и безгласная масса низости, раболепства, жестокости и зависти, увлекающая и поглощающая все».

В это время сохранить в себе веру в будущее, найти силы противостоять торже­ствующей реальности, увидеть пути служения истине могли лишь очень немногие. Подавляющее большинство составляли как раз те, кто не сумел обрести ясность цели, отдать свои силы борьбе, кто не верил в торжество свободы и добра. Господствующим типом эпохи был тот тип человеческой личности, который известен в истории рус­ской общественной мысли под горьким названием «лишнего человека».

Григорий Александрович Печорин, герой романа М. Ю. Лермонтова, принадлежит именно к этому типу.

Это молодой, 25-летний человек, страдающий от своей неприкаянности, в отчая­нии задающий себе мучительный вопрос: «Зачем я жил? Для какой цели родился?» У него деятельная душа, требующая живого, цельного движения, воли. Он подстав­ляет лоб чеченским пулям, он ищет забвения в любви, в рискованных приключени­ях, в «перемене мест». Но трагедия в том, что все это лишь поиск какого-то выхода, лишь попытка «рассеяться», забыть об угнетающей его «огромной пустоте». Его пре­следуют скука и сознание того, что жить такой жизнью вряд ли «стоит труда». Он горько иронизирует над самим собой: «... а все живешь — из любопытства: ожидаешь чего-то нового... Смешно и досадно!»

Главный психологический «нерв» характера Печорина, пружина его побуждений и поступков — индивидуализм. Печорин привык смотреть «на страдания и радости других только в отношении к себе», как на «пищу», поддерживающую его душевные силы. Именно на этом пути он ищет забвения от преследующей его скуки, именно этой «пищей» пытается заполнить как-то гнетущую пустоту своего существования.

Он идет по жизни, ничем, в сущности, не жертвуя для других — даже для тех; кого любит: он любит тоже лишь «для себя», «для собственного удовольствия». Втор­жение «в мирный круг честных контрабандистов», вырванная из родной семьи и бро­шенная им Бэла, упорное преследование княжны Мери, ее обманутая любовь, смерть Грушницкого, холодное пари с Вуличем, где ставкой жизнь человека, — всегда «без сожаления», всегда и все лишь «для себя, для собственного удовольствия».

И что же? Результаты трагичны. Вот итог его размышлений: «Из жизненной бури я вынес только несколько целей — и ни одного чувства. Я давно уже живу не серд­цем, а головою».

«Первое мое удовольствие, — говорит Печорин, — подчинять моей воле все, что меня окружает». И Печорин не устает «подчинять себе все окружающее». Но увы, счастья у него нет. Вместо счастья — утомление и скука.

Каждый шаг Печорина доказывает, что полнота жизни, истинная свобода само­выражения невозможны без полноты чувства, а полнота чувства невозможна там, где общение человека с окружающим миром основано на принципе индивидуализма. Нельзя быть счастливым, не давая счастья другому человеку. Печорин сам объяснил причины своего несчастного характера: «Я был скромен — меня обвинили в лукав­стве; я стал скрытен. Я глубоко чувствовал добро и зло: никто меня не ласкал, все меня оскорбляли: я стал злопамятен. Я был готов любить весь мир, — меня никто не понял: и я выучился ненавидеть. Лучшие мои чувства я, боясь насмешки, хоронил в глубине сердца. Они там и умерли».

Думается, что не все «лучшие чувства» Печорина умерли, ведь он сам осознает трагичность своего положения, своей судьбы. Он страдает, когда погибает Бэла, он дает шанс Грушницкому остаться в глазах других и своих собственных не подлецом, подлинно человеческие движения его души проявляются в истории взаимоотношений с Верой. Нет, душа его вовсе «не испорчена светом». Душа его страстно жаждет ис­тинной влюбленности. При возможности потерять Веру навсегда она становится вдруг для Печорина дороже всего на свете. В минуту расставания с ней болезненно сжима­ется его сердце.

Но трагичность Печорина в том, что не суждено ему было понять этот внутрен­ний голос человеческой природы и пойти за ним туда, где он мог бы обрести наконец истину человеческого существования. Сын своего времени, вечный мученик разума, послушный только его приговорам, Печорин остался пленником рокового заблуждения.

Его могло бы освободить от тяжести индивидуализма лишь признание необходи­мости служения гуманистическим идеалам, общественному добру. Но этого не про­изошло! Он видел и страдал от внутренней пустоты, от скуки, от бесцельно прожива­емой жизни. Но изменить что-либо, однако, не смог, так как не видел ничего другого, что могло бы быть способным выдержать холодный и трезвый суд разума.

Голос сердца, неодолимой человеческой потребности в любви, доброте, справед­ливости, в счастье отдавать себя другим не успел еще озарить Печорина догадкой, что как раз он, этот голос, и есть голос истины. Истина осталась для Печорина скрытой.