«Я вам расскажу о времени и о себе» или несколько слов о Маяковском

«Для веселия планета наша

мало оборудована.

Надо

вырвать радость

у грядущих дней.

В этой жизни

помереть нетрудно,

сделать жизнь —

значительно трудней».

В. В. Маяковский

Я люблю Маяковского. Это самый мужской поэт.

Он поэт истинный. Много ли видано, чтоб о поэте писали стихи? А о нём написали, да ещё женщины, да ещё другой поэтической и политической веры — Ахматова и Цветаева. Только Блоку при жизни досталась ещё такая честь.

Мне кажется, потому, что Александр Александрович и Владимир Владимиро­вич никогда не принимали никаких «поэтических» поз и всегда были беспощадно искренни. Хотя бы собратья по перу и проклинали и поносили их. Помните:

«Мне мил стихов российских жар. Есть Маяковский, есть и кроме, Но он — их главный штабс-маляр, Поёт о пробках в Моссельпроме».

Задорный Есенин, по-моему, здесь неправ: Маяковский не пел о пробках, точнее, он пел не о пробках, а «о времени и о себе», человеке своего времени, без исключений.

Смотрите: страна ищет новые пути, иные, чем те, по которым она шла до сих пор. Вместе со страной в исканиях и юный Владимир — сначала в политике, потом в поэзии.

«Я, воспевающий машину и Англию, Может быть, просто В самом обыкновенном Евангелии Тринадцатый апостол». («Облако в штанах»)

Страна содрогается в муках Первой мировой войны, и Владимир Владимиро­вич — солдат (он прошёл путь от ура-патриотизма до антивоенной позиции) и автор поэтической «Войны и мира». Ещё танцует на поле битвы под Ковно «безносая Тальони» — смерть, а прозревший народ и прозревший поэт мечтают о прекра­щении всемирной бойни и братстве всех наций и государств.

Страна с восторгом встречает события Февраля 1917 года, и чувства народа выражает именно Маяковский:

«Тебе обывательское — о будь ты проклята трижды! — и моё поэтово — о четырежды славься, благословенная!» («Ода Революции»)

Февраль переходит в Октябрь, и как бы мы сейчас ни оценивали это время, оно было великим. Громадный народ огромной страны, как в прошлые века фран­цузы, искал для человечества новые исторические пути. Великое время требова­ло великих людей с великими чувствами и мыслями.

Страна принимает на себя обеты, как некогда апостолы новой веры. Сейчас многим странно читать или слушать, как молодые люди принимали на собрани­ях постановления: «Никаких браков и никакой любви до победы мировой рево­люции». Отрекались от нынешней личной радости ради завтрашнего счастья всех. Революция многими воспринималась как битва за завтрашнюю любовь. А пока

«и мне бы писать романсы на вас — доходней оно и прелестней, но я себя смирял, становясь на горло собственной песне». («Во весь голос»)

Вот тогда и шли стихи о «пробках», а на самом деле о том, «Как уберечься от холеры», «О дряни», «Приказы ... по армии искусств». Да, хотелось писать о любви, о «зверье», а надо было о вшах и туберкулёзе, иначе некому было бы говорить о любви. И получалось, что и «пробки» — тоже о любви, а две морковинки — драгоценный дар любви и в высшей мере поэтическое явление.

«...Если я чего написал, если чего сказал — тому виной — глаза-небеса, любимой моей глаза». («Хорошо») «...Я не люблю парижскую любовь...» («Письмо Татьяне Яковлевой») «...Ты посмотри, какая в мире тишь, ночь обложила небо звёздной данью, в такие вот часы встаёшь и говоришь векам истории и мирозданью» (набросок)

Чем дальше уходит от нас первая треть XX века, тем меньше мы знаем и понимаем её, а «история, как всегда, солжёт» (Б. Шоу). Тогда мы обратимся к произведениям того времени, и станет ясно, что думали и что чувствовали люди.

«Пускай за гениями безутешною вдовой плетётся слава в похоронном марше. Умри, мой стих, умри, как рядовой, как безымянные на штурмах мёрли наши». («Во весь голос»)

Все войны и труды эпохи прошли через Маяковского и выразились в нём самом и в его поэзии. Он мечтал о Лаборатории человеческих воскрешений и просил вос­кресить его в XXX веке: «своё дожить хочу!» Лаборатории пока нет, да и будет ли она?.. Очень возможно, что бессмертие — просто псевдоним человеческой памяти.

И я люблю Маяковского за «хорошее отношение к лошадям», за то, что, брез­гливый по природе, он выполнил свою долю работы по очищению человека, не требуя ни гонораров, ни славы.

«Я к вам приду...»

Мы ждём, дорогой Владим Владимыч, приходите.