«Золотой век» русской литературы

За XIX в. прочно закрепилось наименование — «золотой век» рус­ской литературы. Означает ли это, что «золотой век» уже позади, что мы его уже опередили и поэтому можем относиться к великому художест­венному наследию прошлого чуть-чуть снисходитель­но? Конечно нет!

Там, в XIX в., осталось невероятное богатство, которое нам долго еще предстоит изучать, потому что и сегодня мы еще не постигли в должной мере важнейших уроков классической литературы.

Как известно, русская литература XIX в. отлича­лась смелой постановкой вечных вопросов человечес­кого бытия, самых жгучих социально-политических, философских, нравственных, эстетических проблем, значение которых выходит далеко за пределы опре­деленного исторического времени. Она не только стала мощным средством эстетического воздействия на читателей (и русских, и иностранных), но приоб­рела также славу и значение влиятельнейшей силы в развитии просвещения, нравственности, гуманизма.

Для истории общественного сознания России XIX в. характерным было явление, получившее название «литературоцентризм». Это означало, что именно литература оказалась в центре многих идейных спо­ров, стала выразительницей идеологии, системы взглядов разных общественных и политических дви­жений, определяла направление периодических изда­ний, выдвигала новые идеалы, формировала ценност­ные ориентиры, утверждала эстетические и этичес­кие нормы и т. д.

Хорошо это или плохо? Всегда ли должна лите­ратура (и литературная критика) выполнять задачи, которые в принципе ей не свой­ственны? Мы можем сколько угодно спорить по этому поводу, даже упрекать русскую литературу за то, что она оказалась излишне проповеднической, учительской. Иногда говорят, что благородное жела­ние стать трибуном, проповедником, пророком может привести к навязчивому опекунству, к игнориро­ванию другого мнения, а в конечном счете — нетер­пимому отношению к любому инакомыслию. В по­добного рода соображениях есть свой резон, но необходимо учитывать, что в исторических условиях русской жизни XIX в., когда практически невоз­можна была открытая политическая деятельность, только литература оставалась едва ли не единст­венной «отдушиной». Вот почему А. И. Герцен, ока­завшись в эмиграции, так объяснял особую роль и предназначение русской литературы: «У народа, ли­шенного общественной свободы, литература — един­ственная трибуна, с высоты которой он может ус­лышать крик своего возмущения и своей совести». Об этом же писал и Н. Г. Чернышевский: «Литера­тура у нас пока сосредоточивает почти всю умствен­ную жизнь народа, и потому прямо на ней лежит долг заниматься и такими интересами, которые в других странах перешли уже, так сказать, в спе­циальное заведование других направлений умствен­ной деятельности».

Обратите внимание на слово пока. Следовательно, даже Чернышевский, горячо отстаивавший мысль о том, что литература есть учебник жизни, признавал, что вовсе не обязательно в ней, в литературе, всегда будет сосредоточена почти вся умственная жизнь на­рода. Изменится время, изменится и функция лите­ратуры. Но пока, в конкретных условиях русской действительности XIX в., писатели с чувством гро­мадной ответственности выполняли ту роль, которая выпала на их долю. Мы должны быть глубоко благодарны им за то, что в тяжелейших условиях, подвергаясь всевозможным преследованиям (вспом­ните судьбу Н. Г. Чернышевского, Ф. М. Достоевско­го, В. Г. Короленко — да и не только их), они со­действовали пробуждению в людях духовности и великодушия, принципиальности и активного непри­ятия зла, честности и совестливости, милосердия и порядочности. И, учитывая это, нужно признать, что у Н. А. Некрасова были все основания утвер­ждать в письме ко Льву Толстому в 1856 г.: «В нашем отечестве роль писателя есть прежде всего роль учителя».

Разумеется, крупный писатель всегда глубоко свое­образен и неповторим, поэтому обобщенные характе­ристики оказываются зачастую в чем-то приблизи­тельными и неточными. Каждый подлинный художник (мы можем включить в это понятие и писателей, и живописцев, и композиторов) всегда создает свой мир, руководствуется своими эстетическими убежде­ниями. Понятно, что мир Льва Толстого решительно не похож на мир Достоевского, что Салтыков-Щед­рин воспринимал явления действительности и худо­жественно преобразовывал их совершенно иначе, чем, например, Гончаров. И все же есть нечто об­щее, что объединяет лучших писателей XIX в. Это прежде всего ответственность перед своим талантом и перед читателем, чрезвычайно высокое представ­ление о роли литературы и о ее предназначении, смелое художественное новаторство, великие эстети­ческие открытия — все то, что помогло им вписать ярчайшие страницы в историю мирового искусства.

Да, русские писатели во многом отличались друг от друга, нередко не соглашались друг с другом, спорили, полемизировали. Н. Г. Чернышевский в своем романе «Что делать?» отталкивался от тургеневских «Отцов и детей», а Ф. М. Достоевский в «Преступ­лении и наказании» и Л. Н. Толстой в «Войне и мире» горячо спорили с Чернышевским. Но ни один из них никогда бы не стал возвеличивать, поэтизировать пошлость, низость, подлость, своеко­рыстие, эгоизм...

Можно сказать, что у писателей существовала по­ложительная система нравственных и эстетических ценностей. Это и предопределило то внимание, кото­рое, начиная с 60-х гг. прошлого века, стало уде­ляться русской литературе во всем мире. Известно, что благотворное воздействие русской литературы вообще и русского романа в частности испытали на себе самые разные писатели: братья Т. и Г. Манн, Р. Роллан, Д. Голсуорси, Т. Драйзер, а позже — Э. Хемингуэй, У. Фолкнер, Гарсиа Маркес и многие другие выдающиеся представители гуманистической литературы Запада и Востока; всех перечислить, конечно, невозможно.

Естественно, что особое значение русская литера­тура имела для развития литератур славянских, прежде всего наиболее близкой ей украинской ли­тературы.

Очень благотворными были постоянные взаимо­связи двух литератур — русской и украинской. Речь идет о взаимообогащении, взаимовлиянии, обмене духовны­ми ценностями.

Ивана Франко в свое время очень про­ницательно заметил, что русские писатели, отста­ивавшие высокие идеалы свободы и независимости, ни в коей степени не повинны в злодеяниях царс­кого правительства. Франко называл русских клас­сиков «великими светочами в духовном царстве».

Светочем в старину называли большую свечу, факел. Мы сейчас так говорим о том, кто провоз­глашает великие идеи просвещения и свободы, кто освещает путь в будущее всему человечеству. Имен­но такой была русская классическая литература XIX в.