Структура повествования: план автора и план героя

Тем не менее, "Путешествие.." - не трактат, а произведение художественной литературы, в котором точка зрения автора иногда не совпадает с точкой зрения героя.

"Путешествие…" начинается словами: "Отужинав с моими друзьями, я лёг в кибитку. Ямщик, по обыкновению своему поскакал во всю лошадиную мочь, и в несколько минут я был уже за городом…". "Я" здесь принадлежит, без сомнения, герою - Путешественнику. Авторское "я" открыто появляется только в одном месте - посвящении "А. М.К. любезнейшему другу": "Я взглянул окрест меня - душа моя страданиями человечества уязвленна стала…" (С.6) и т. д. Кроме того, точка зрения автора выражена в эпиграфе - переиначенном стихе из "Тилемахиды" В. К.Тредиаковского, а также в необычном оформлении книги (титульный лист без данных о месте и годе издания, цензурное разрешение в конце книге). Таким образом, план повествования делится на план героя (события жизни героя-Путешественника) и план автора (смыслы, скрытые в поступках героя, в особенностях сюжета и композиции).

Герой - Путешественник - тщательно разработанный характер, портрет, по преимуществу психологический. О "внешних данных" Путешественника известно немного, хотя сведения эти достаточно определённые. Путешественник - дворянин, не имеющий крепостных крестьян ("Любани": "У меня, мой друг, мужиков нет, и для того никто меня не клянёт" ); чиновник, служащий, имеющий отношение к "таможенной пристани" в Петербурге ("Вышний Волочок"); скромно ест и пьёт, не имеет мелких денег (кусок старой говядины, кофе с сахаром - "Пешки"; "Подберезье"); немолод ("Едрово": "Но как молодые лета уже прошли, то я поспешно расстался с мазаными валдайскими и зимногорскими сиренами"); вдовец, имеющий детей ("Яжелбицы": "Я отец, имею нежное сердце к моим детям"; "Крестьцы": "Смотря на сына моего…"); развратная юность и её горестные следствия ("Яжелбицы": "невоздержание в любострастии навлекло телу моему смрадную болезнь…").

Путешественник - прекрасно образованный человек, свободно упоминающий десятки имён писателей, художников, учёных, знаток истории, юриспруденции, литературы, философии, военного дела, экономики, вполне светский человек, имеющий в обществе самые разнообразные связи и знакомства, блестящий мыслитель, в курсе споров по самым острым и жгучим вопросам современности и высказывающий при этом самые прогрессивные идеи.

Несмотря на то, что практически во всех отношениях (за исключением развратной юности) Путешественник является двойником автора, но, в отличие от него, Путешественник крайне вспыльчив - до несдержанности, чувствителен - до экзальтации, эмоционально импульсивен. Вот примеры его высказываний: "О! если бы рабы, тяжкими узами отягченные, яряся в отчаянии своем, разбили железом, вольности их препятствующим, главы наши, главы бесчеловечных своих господ и кровию нашею обагрили нивы свои! чтобы тем потеряло государство? <…> С негодованием отошёл я от толпы" ("Городня"). "Звери алчные, пиявицы ненасытные, что крестьянину мы оставляем? то, чего отнять не можем - воздух. Да, один воздух. Отъемлем нередко у него не токмо дар земли, хлеб и воду, но и самый свет. - Закон запрещает отъяти у него жизнь. - Но разве мгновенно. Сколько способов отъяти её у него постепенно! <…>" ("Пешки"). "О! горестная участь многих миллионов! конец твой сокрыт ещё от взора и внучат моих…" ("Чёрная грязь"). "Слёзы потекли из глаз моих" ("Любани"); "О! природа, - возопил я паки… Я рыдал вслед за ямским собранием…" ("Клин"); "Рука моя задрожала и кофе пролился" ("Вышний Волочек"); "Я… в восторге души моей воскликнул громко: - О Анюта! Анюта…" ("Едрово"). Иногда эти внешние проявления доставляют Путешественнику неприятности: в Софии он пытался "сделать преступление на спине комиссарской"; в Городне "отдатчики рекрутские, вразумев моей речи, воспаленные гневом, прискочив ко мне говорили: - Барин, не в своё мешаешься дело, отойди пока сух, - и сопротивляющегося начали меня толкать столь сильно, что я с поспешностью принужден был удалиться от толпы". Путешественник, наконец, весьма словоохотлив, разговорчив, легко вступает в разговоры с любым собеседником.

Радищев же в жизни был человеком в высшей степени сдержанным, даже скрытным. "Замечали, что он более отвечал на вопросы нежели сам начинал говорить, но, когда представлялся случай, он мог воспламениться, говорил сильно и занимательно…" (Биография А. Н.Радищева, написанная его сыновьями).

Автор открыто проявляет себя лишь в немногих местах, например, в уже упомянутом оформлении обложки и эпиграфе: "Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй". Эпиграф представляет собой измененный стих из поэмы В. К.Тредиаковского "Тилемахида": злым царям в аду показывают зеркало Истины, в котором они видят себя более страшными, чем самые страшные чудовища, в том числе стоглавая Лернейская гидра и охраняющий её пес Цербер - "Чудище обло, озорно, огромно, с тризевной и лаей" (то есть с тремя пастями и глоткой). Что именно у Радищева названо чудищем остаётся неясным, хотя большинство исследователей, не сомневаясь, традиционно видят в нём "русское самодержавие и крепостничество".

Тексту "Путешествия…" предшествует посвящение "А. М.К., любезнейшему другу" (то есть Алексею Михайловичу Кутузову), в котором автор комментирует и таким образом поясняет свой замысел: "Я взглянул окрест меня - дума моя страданиями человечества уязвленна стала. Обратил взоры мои во внутренность мою - и узрел, что бедствии человека происходят от человека, и часто оттого только, что он взирает непрямо на окружающие его предметы…" – то есть автор указывает на сложную природу повествования, на скрытый в нём двойной взгляд на мир ("окрест меня" и "во внутренность мою". Двойственность может быть интерпретирована в терминах характерной для литературы сентиментализма дихотомии - ум и сердце (ср.: "Что бы разум и сердце произвести ни захотели, тебе оно, о! сочувственник мой, посвящено да будет. Хотя мнения мои о многих вещах различествуют с твоими, но сердце твоё бьёт моему согласно <…>").

К плану автора принадлежат вставные части повествования: "Слово о Ломоносове" и ода "Вольность".

Мысли автора развиваются как будто параллельно герою, но разница автора и героя всегда сохраняется, например, в молитве Путешественника: "Отче всеблагий, неужели отвратишь взоры свои от скончевающего бедственное житие свое мужественно. Тебе источнику всех благ, принесется сия жертва. Ты един даешь крепость, когда естество трепещет, содрогается. Се глас отчий, взывающий к себе своё чадо. Ты жизнь мне дал, тебе её и возвращаю, на земли она стала уже бесполезна" ("София"). В плане героя эта молитва - реакция на случившееся на почтовой станции в Софии, в плане автора - полемика с неким собеседником (Кутузовым, масонами, Путешественником?) о Боге и человеке.

К плану героя относится само путешествие, в течение которого герой много спит": "Я лежу в кибитке. Звон почтового колокольчика, наскучив моим ушам, призвал наконец благодетельного Морфея. Горесть разлуки моея, преследуя за мною в смертоподобное мое состояние, представила меня воображению моему уединенна <…>" ("Выезд"); "Извозчик мой поёт. - Третий час пополуночи. Как прежде колокольчик, так теперь его песня произвела опять во мне сон <…>" ("София"); "Таковые размышления толико утомили мое тело, что я уснул весьма крепко и не просыпался долго <…>" ("Спасская полесть"), ему постоянно попадаются встречные, готовые поделиться рассказом ("Чудово", "Зайцово"), чужие рукописи ("Хотилов", "Выдропуск", "Торжок"), письма ("Зайцово"), услышанные разговоры ("Спасская полесть"): герой как будто встречается с автором в сновидениях, получает от него весточки в подмётных письмах - то есть отношения с автором героя динамичны.

Герой выезжает из Петербурга пессимистом-революционером, а приезжает оптимистом-революционером: за время книги он меняется в результате пережитого и увиденного им в дороге. Оптимизм его выражается в лёгкой самоиронии: "Но так как молодые мои лета уже прошли, то я поспешно расстался с мазаными валдайскими и зимногорскими сиренами" ("Валдаи"); "А теперь, не произведя цензуры над почтовыми лошадьми, я поспешно отправился в путь" ("Торжок").Похожим образом меняется и автор: сначала - "душа моя страданиями человечества уязвленна стала", а в итоге - "я ощутил в себе довольно сил, чтобы противиться заблуждению; и - веселие неизреченное! - я почувствовал, что возможно <…>" и т. д. Автор и герой приходят к примерно одинаковому результату, но разыми путями: автор размышлениями и рассуждения (умом), герой переживаниями и наблюдениями (сердцем).