Одическая традиция в поэме «Владимир Ильич Ленин»

Как мы обещали в № 16 (с. 23), публикуем курсовую работу ученика 9-го гуманитарного класса московской школы № 57 Владимира БАРТЕНЕВА (учитель литературы — Надежда Ароновна ШАПИРО). Она написана в 1997 году. Ныне Владимир — аспирант исторического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова.

В поэме В. В. Маяковского «Владимир Ильич Ленин» мы обнаруживаем прямое обращение к XVIII веку и к торжественной оде. Сам факт, что человека XX века восхваляют по старым традициям, восходящим к давно ушедшей эпохе абсолютизма, интересен, если не удивителен.

Ода — наиболее развитый жанр классицизма, который от этого, однако, не перестаёт быть менее традиционным: ограничения распространяются как на то, о чём должен писать поэт, так и на то, какие литературные приёмы он будет при этом использовать. Ломоносова можно считать родоначальником торжественной оды в России и одновременно с этим лучшим одописцем. Г. Р. Державин вошёл в историю литературы как “разрушитель оды”, сделал новый виток в развитии этого жанра, и его произведения могут послужить примерами нового понимания традиции восхваления. Говоря об одической традиции в поэме Маяковского, мне кажется, следует сравнить поэму «Владимир Ильич Ленин» с какой-нибудь наиболее известной торжественной одой Ломоносова, например с «Одой на день восшествия на престол её величества государыни императрицы Елисаветы Петровны 1747 года», в которой можно обнаружить все правила этого жанра, установленные ещё в XVII веке во Франции, и с характерной державинской одой, какой, несомненно, является «Фелица».

Формальным признаком оды является её название. Время, отличавшееся этикетностью, а следовательно, длинными, витиеватыми речами и приветствиями, наложило на него (название) свой отпечаток. В названии «Ода на день восшествия на всероссийский престол её величества государыни императрицы Елисаветы Петровны 1747 года» отразились два обязательных признака оды: первый — это произведение должно быть написано на какой-нибудь торжественный случай, будь то или день рождения, или именины, или день восшествия на престол, или даже смерть; а второй — ода должна иметь высокого адресата, то есть прославлять очень знаменитого и великого человека. Маяковский творил в другое время, когда нужда в длинных и этикетных названиях давно уже исчезла, поэтому его поэма называется так просто и ясно. Размышления автора о Ленине и его идее вызваны впечатлениями от внезапной смерти вождя коммунизма, и в таком случае название с лёгкостью реконструируется как «Ода на смерть Владимира Ильича Ленина 1924 года».

В торжественной оде основное место должно занимать восхваление.

Прославить Ильича — цель, которую изначально поставил перед собой поэт. Идея написания большого произведения о вожде революции возникла у Маяковского ещё в 1920 году, но толчком к осуществлению этого проекта послужила именно кончина Ленина, которая потрясла миллионы людей, видевших в Ленине осуществление своих мечтаний.

Маяковский в самом начале своей поэмы патетически заявляет читателю о том, что в этом произведении он не будет изображать Ленина как бога, а, наоборот, попытается представить его читателям как простого человека. Утверждение:

Если б

был он

царствен и божествен,

я б

от ярости

себя не поберёг,

я бы

стал бы

в перекоре шествий,

поклонениям

и толпам поперёк, —

Произносится с негодованием, с такой интонацией, что читатель верит автору. В «Фелице» Державин старался представить императрицу со стороны бытовой, житейской, подчеркнуть её простоту — именно это считалось тогда новым, доселе не использовалось в торжественной оде, и именно этим “разрушитель оды” понравится Екатерине, уже свыкшейся с похожими друг на друга восхвалениями её как идеала. Однако и из первой строчки «Фелицы» — “Богоподобная царица Киргиз-Кайсацкия орды”, и из самого восхваления понятно, что простота императрицы здесь не главное, такие привычки Фелицы, как “почасту ходить пешком”, есть “пищу самую простую”, сочетаются с добродетелями высшего существа.

Едина ты лишь не обидишь,

Не оскорбляешь никого,

Дурачествы сквозь пальцы видишь,

Лишь зла не терпишь одного;

Проступки нисхожденьем правишь,

Как волк овец, людей не давишь,

Ты знаешь прямо цену их.

Так и у Маяковского, в противоречие сказанному им ранее, ленинская простота “заливается приторным елеем”, образ героя идеализируется. Так же идеализировался он у Ломоносова: о недостатках не упоминается вовсе, а достоинства нарочито подчёркиваются и преувеличиваются (для примера достаточно вспомнить хотя бы строчки из «Оды 1747 года»:

Богатство в оных потаенно,

Наукой будет откровенно,

Что щедростью твоей цветёт, —

Где под великой щедростью подразумевается небольшая сумма денег, выданная императрицей Академии наук).

Я не думаю, что Маяковский, когда писал свою поэму, не знал о том, какими способами Ленин добился победы революции, сколько крови пролилось в эти годы, сколько людских жизней унесла эта борьба. Да, всё это можно объяснить тем, что боролись (и Ленин был вдохновителем этой борьбы) за правое дело, но в таком случае нельзя с пафосом говорить о том, что Ленин — “самый человечный человек”. Автор, однако, вообще старается не говорить об этом, а акцентирует внимание читателя на том, как прекрасны и правильны ленинская идея и он сам, не могущий переносить угнетение народа и не просто призывающий к борьбе на словах, но собственноручно в ней участвовавший, её подготовивший, бывший “великим практиком”. Маяковский всё больше и больше отождествляет Ленина с высшим, божественным существом. Слова:

Мы родим,

пошлём,

придёт когда-нибудь

человек,

борец,

каратель,

мститель! —

Заставляют вспомнить далёкое прошлое, то время, когда люди напряжённо ожидали прихода мессии. Очевидная параллель Ленина и Бога довершается ещё и тем, что Ленин и теперь, когда скончался, “живее всех живых” — мотив бессмертия вождя, указывающий на его божественную сущность. “Человечность”, “не божественность” Ленина для Маяковского заключается лишь в том, что

Знал он

слабости,

знакомые у нас,

как и мы,

перемогал болезни.

Скажем,

мне бильярд —

отращиваю глаз,

шахматы ему —

они вождям

полезней, —

А какие слабости — неизвестно, но кроме того, доля человечности в грандиозном образе Ленина столь же мала, как и в Фелице Державина. Автор заявляет, что “он, как вы и я, совсем такой же”. Но как же “такой же”, если всё время Маяковским подчёркивается ничтожность любого человека, в том числе и поэта, перед Ним.

Кто

сейчас

оплакал бы

мою смертишку

в трауре

вот этой

безграничной смерти...

Или:

Сейчас

прозвучали б

слова чудотворца,

чтоб нам умереть,

и его разбудят, —

плотина улиц

враспашку растворится,

и с песней

на смерть

ринутся люди.

Здесь осознание незначимости жизни и смерти простого человека подчёркивает ещё раз величие и огромное значение Ленина.

Напрямую с идеями абсолютизма — формы правления, которая, безусловно, и определила появление такого жанра, как торжественная ода, связана следующая её черта: личность поэта не важна (в оде только при Державине появится местоимение “я”), а важна восхваляемая персона, и этим подчёркивается различие природы простого человека и императора. У Маяковского эта традиция выразилась несколько иначе: вроде бы в поэме явственно слышится голос автора — он размышляет, чувствует, но если вглядеться, “я” здесь совершенно не означает личности Маяковского, “я” — это человек из народа, любой человек, человек вообще. Интересно, что сам Маяковский формулирует свою позицию так:

Я бы

жизнь свою,

глупея от восторга,

за одно б

его дыханье

отдал!

Да я не один!

Да что я

лучше, что ли?!

Это очень странно, что Маяковский в XX веке от изображения исключительно своих чувств к Ильичу и к его делу приходит к осознанию себя в среде многих, он среди общего горя, среди всеобщей любви к Ленину. Именно эта черта торжественной оды позволяет сосредоточить внимание не на понимании и расшифровке авторской точки зрения, а на самом восхвалении и объекте восхваления.

В оде очень часто человек прославляется не только через личные свои качества, но и через какое-нибудь абстрактное понятие, как это было у Ломоносова: образ императрицы сливается с тишиной (миром). Читатель не может понять, где говорится о человеке, а где — о понятии. У Маяковского Ленин и партия так близки, что образовали одно целое, неразрывный союз.

Партия и Ленин —

близнецы-братья —

кто более

матери-истории ценен?

Мы говорим — Ленин,

подразумеваем —

партия,

Мы говорим —

партия,

подразумеваем — Ленин.

Отождествление и сближение таких несовместимых и несравнимых вещей, как императрица и тишина, становится понятным и легко объяснимым в свете другого поэтического приёма, часто применяемого в оде, — “одического реализма”: за каждым абстрактным понятием или образом стоит реальный исполнитель (как в живой картине). Тишина — это такая дама, за которой “дерзают в море корабли”, она “сыплет щедрою рукою своё богатство по земли”. У Маяковского этот поэтический приём лучше всего проявился в изображении капитализма. Вот самый яркий пример такого олицетворения.

Капитализм

в молодые года

был ничего,

деловой парнишка:

первый работал —

не боялся тогда,

что у него

от работ

засалится манишка.

Стоит упомянуть ещё одну очень интересную перекличку. Императрица у Ломоносова прославляется через необъятную, несметно богатую страну, управление и владение которой принадлежит только ей, Ленин же — через пролетариат, через рабочий класс, который он вдохновляет на борьбу.

В оде было принято часто упоминать руку (десницу) восхваляемого человека. Ломоносов, как уже было сказано, от традиции не отступал: в его оде это рука императрицы, несущая и дарящая всем щедрость; у Маяковского есть “ведущая ленинская рука”, вдохновляющая на борьбу и вселяющая уверенность в победе.

Очень часто в оде человек воспевается через своих предков — так называемое генеалогическое прославление: он достоин восхваления уже потому, что его предки были великими людьми. Так, например, Петра III, который был никудышным политиком, плохим полководцем и вообще никакими особенными достоинствами не обладал, восхвалили за то, что он носит имя величайшего Петра I. В «Оде 1747 года» этот мотив прославления у Ломоносова едва ли не ведущий: поэт с восхищением вспоминает Петра — “человека, каков не слыхан был от века”, “кроткую Екатерину, отраду по Петре едину”, и потом императрицу называет “Петровой дщерью”, тем самым указывая на её родство с этим великим человеком. У Маяковского, как ни странно, этот приём также нашёл отражение в его поэме: здесь возникают две реальные исторические фигуры, два “старших ленинских брата” — Карл Маркс и Александр Ульянов. Первый — брат Ленину по идее коммунизма, Александр — кровный брат. Оба они восхваляются Маяковским.

Маркс раскрыл истории законы,

Пролетариат поставил у руля.

Книги Маркса не набора гранки,

Не сухие цифр столбцы —

Маркс рабочего поставил на ноги

И повёл колоннами стройнее цифр.

Александр воспет за то, что боролся с ненавистным, с точки зрения Маяковского, империализмом и был одним из руководителей цареубийства. Ленин, продолжающий начатое ими дело, становится ещё более великим.

Произведение Маяковского задумывалось неизмеримо более сложным, чем ода Ломоносова: здесь чувства автора, вернее, человека из толпы, постоянно перемешиваются с историческими экскурсами, а также собственно восхвалением, и разбить поэму на три традиционные части: обращение к восхваляемой персоне, затем собственно её восхваление, а в конце стихотворения либо просьба, например, наградить поэта, либо, что чаще использовалось, молитва Богу, чтобы он ниспослал ей здоровья и благополучия, — было бы невозможно. Но, несмотря на сложность композиции, всё равно многое в поэме традиционно, понятно, узнаваемо.