Путеводитель по Пушкину

Надо признать, что классики относились к потомкам как минимум с холодным равнодушием. Из упрямства не переходя на метрическую систему, всё мерили на свой пресловутый аршин. Если описывают они место действия, то обязательно заметят — в стольких-то верстах. Если описывают героиню, так непременно нарядят в шушун, да ещё в старомодный, отчего представить внешность её решительно невозможно. Рыться же в словарях по каждому поводу — это не чтение. Особенно когда читаешь стихи.

Благом стал бы умело выстроенный, с лапидарными формулировками словарь. Если не универсальный, то посвящённый тому или иному писателю. Но из подобных изданий можно припомнить только «Лермонтовскую энциклопедию». Прочее не стоит и упоминания: как можно в одиночку сочинить объёмный справочник, посвящённый Гоголю или Булгакову? Это занятие коллективное, автор выбирает из разработанного заранее словника темы, ему лучше всех известные, а редакционная коллегия принимает написанное, делая порой замечания, прося уточнений. Или заказывает текст другому, когда статья не устраивает. Подобные книги стареют медленно и не устаревают вовсе. Созданные раз, они нуждаются в бережном подновлении и переиздании.

Путеводитель по Пушкину.

М.: Эксмо, 2009. 592 с.

Потому удивляет судьба «Путеводителя по Пушкину». Задуманная как справочный том для собрания сочинений поэта, книга увидела свет в 1931 году. Что касается авторов, сотрудничавших в издании, таких знатоков и в таком числе соединённых общим предметом больше не будет никогда: С. М. Бонди, М. П. Алексеев, Г. А. Гуковский, В. А. Мануйлов, Ю. Г. Оксман, Б. В. Томашевский, Л. Б. Модзалевский (названы лишь некоторые). Казалось бы, такую книгу следует издавать ежегодно, место ей и в школьной библиотеке, и в личной библиотеке словесника.

Но переиздавался “путеводитель” редко: в составе пушкинского полного собрания сочинений (изд. «Воскресение») в 1999 году, а перед тем в 1997 году отдельной книгой (издательство «Академический проект»). О качестве последней можно судить и по тому, что в предисловии как автор словарных статей упоминается П. Е. Щёголев. Это значит, что и сочинитель предисловия, и редактор не читали даже списка сотрудников. Речь шла о П. П. Щёголеве. А Щёголев-старший невдолге перед тем скончался. Итак, кроме грубой ошибки, переиздатели ничего в текст не внесли. Между тем и в первоисточнике ошибок хватало — и в именах, и в датах, и в названиях.

С этого и начал готовивший новое переиздание И. Осипов, сверил имена и годы жизни лиц, входивших в пушкинский круг (что касается лиц исторических, проверка была выборочной, одному человеку подобное не под силу, либо понадобятся годы и годы). Для удобства читателя были раскрыты и бессчётные сокращения (объём издания 1931 года предельно ограничен). Оформление статей отчасти унифицировано (авторы единой формы не придерживались). В классический научный текст, естественно, вторжений не было.

Имелась ли нужда в других дополнениях? Представляется, что очень бы к месту пришлись иллюстрации. Но тогда издание резко подорожает и о доступности подобного справочника нечего и говорить. Дополнения за счёт нового материала (а за восемь без малого десятилетий накопилось его достаточно) сомнительны. Какой может быть “прогресс” по сравнению, например, с работами М. А. Цявловского?

Таким образом, дополнения возможны исключительно за счёт новых тем. Редактор добавил, по его мнению, самое нужное. Появились статья о «Станционном смотрителе», которой, как ни странно, не было, развёрнутая статья «Кинематограф и Пушкин», поскольку эта тема едва ли не из первостепенных сейчас, в эпоху повышенной визуальности. А ведь по пушкинским мотивам снимали М. Швейцер, С. Соловьёв, А. Хржановский.

Появилась статья «Пушкин в качестве культурного героя». Представители классической науки и помыслить о том не могли. Но «Мой Пушкин» М. Цветаевой, «Прогулки с Пушкиным» А. Синявского, «Пушкин в Испании» А. Битова и Р. Габриадзе — куда без них.

А грани между пародией и серьёзом тут не существует. Хармсовские «Анекдоты о Пушкине» пусть и задумывались как насмешка над пушкиноведением, сами сделались частью “интеллектуальной мифологии”, в свою очередь родили подражания. И как отделить высокое от низкого, насмешку от преклонения? Кому можно, а кому нельзя создавать вариации “пушкинского мифа”? Ведь это не единственно «Тайные записки», от одного названия которых шарахаются правоверные исследователи. Если Пушкин, по классику, “наше всё”, почему часть из этого “всего” не пустить в оборот, если уж оно — “наше”? И появился Пушкин с сатанинскими зигзагами, сквозь призму астрологии, такой и сякой.

Чтобы не отмахиваться от них, не опровергать всякий раз, сталкиваясь, не попусту негодовать, следовало отвести таким артефактам (это не только тексты, но всё что угодно, до предметов ширпотреба включительно) отдельную область и оценивать по собственным законам, исходя из самого материала. Это и есть “парапушкинистика”, отнюдь не выдуманная автором термина Д. Баевским. Термин прижился, оказался содержательным. “Парапушкинистике” и посвящена ещё одна статья.

Представляется, что кроме новых тем, названные статьи отразили и общую тенденцию. Появится музей Пушкина в ЗD формате, будет смоделирован “диалоговый” принцип общения с наследием поэта, их тоже придётся отразить в подновлённом — не в ущерб статьям мастеров — издании. Ведь Пушкин, по сути, — это переживание пушкинской личности, стихов и прозы его аудиторией в каждый конкретный момент. “Путеводитель”, каковой поможет и понять духовные поиски Пушкина, и представить части предметного мира, в котором он жил, здесь незаменим.

Евгений Перемышлев