Обвинительная филология

Долгие десятилетия брутального атеизма в нашей стране и преследования тех, кто так или иначе заподозрен в “религиозности” (и особенно опасной “реакционной” православной религиозности) привели к столь явному перекосу в понимании сущности русской литературы, что закономерной реакцией на него стало частичное восстановление в правах роли и места православной духовности в жизни русского народа. Никто, кроме самых закоренелых догматиков, не может уже в открытую отрицать значимости христианской традиции в русской литературе и культуре.

Казалось бы, времена сурового“осуждения” русских классиков за то, что они “неправильно” понимают то-то и то-то, навсегда остались в советском прошлом. Однако в самое последнее время обозначилась тенденция новой обструкции отечественных писателей, но уже с иных — религиозных — позиций. Поскольку я сам долгие годы пытался восстановить недооцениваемое либо замалчиваемое ранее значение фактора православной духовности для русской культуры и исследовал христианский подтекст отечественной светской литературы, мне особенно неприятен этот наметившийся новый перекос.

Хочу быть правильно понятым. Я не считаю и никогда не считал себя “религиозным литературоведом”. Тем более я отказываюсь считать себя теоретиком или идеологом этого направления. В своё время мне пришлось отказаться от любезного предложения редакционной коллегии «Литературной энциклопедии терминов и понятий» написать специальную энциклопедическую статью «Религиозная филология» как раз в силу того, что считаю данное словосочетание лишённым сколько-нибудь устойчивого содержания. Отказался не только потому, что тогда нужно было бы выделять и особую “атеистическую филологию”, но и потому, что я настаиваю: говорить об абстрактной религиозности, религиозности вообще — это даже не вчерашний, а, так сказать, позавчерашний день науки. Религиозность всегда та или иная, идёт ли речь о её присутствии в художественных произведениях или же эта религиозность так или иначе проявляется в сознании литературоведов. Типы религиозности, как и типы культуры, имеют свои собственные несовпадающие — причём резко не совпадающие — аксиологические поля, свои собственные “плюсы” и “минусы”.

Другое дело, что сам призрак так называемой “религиозной филологии” мог появиться лишь в смятенном сознании постсоветского интеллигента, который самые разные — удачные, неудачные, глубокие и поверхностные — рассмотрения русской литературы в контексте христианской традиции склонен валить в одну кучу. Это мне напоминает советское же противопоставление духовности и бездуховности — и радение за духовность — без малейшей рефлексии, что типы духовности могут быть весьма и весьма различны.

Занимаясь историей науки, я убедился в том, что, к сожалению, весьма часто система ценностей исследователей русской литературы находится в кардинальном противоречии с аксиологией предмета изучения. Причём было бы значительным упрощением говорить о том, что русская классика имеет духовный потенциал, а её исследователи — бездуховны. Нет, настоящая проблема в том, что зачастую тип духовности этих исследователей — один, а тип духовности русской литературы — совсем другой. По­этому — вольно или невольно — происходит проецирование своей собственной системы ценностей, своих собственных представлений о “должном” и “недолжном” на русскую классическую литературу. Тем самым искажается (вольно или невольно) сам предмет исследования. Как правило, это происходит именно в том случае, если православная культурная традиция представляется исследователю русской словесности либо чем-то “недолжным”, либо таким “довеском” к литературе, которым можно, с его точки зрения, и пренебречь.

Но, увы, в последнее время и сама художественная литература стала представляться лишь своего рода “довеском”. Долгое время мне казалось, что критическое рассмотрение базовых установок М. М. Дунаева, “учебными пособиями” которого наводнены едва ли не все церковные лавки, не очень уместно, поскольку эта полемика может быть использована влиятельными противниками восстановления в отечественной науке самой темы“православие и русская литература”. Однако пришло время объясниться.

Дунаев начинает своё многотомное “пособие” со ссылки на мою работу: “Приходится согласиться с выводом И. А. Есаулова, как ни прискорбно то сознавать”