Галерея градоначальников (о повести «История одного города» М. Е. Салтыкова-Щедрина)

В начале "Истории одного города" помещена "Опись градоначальников". Всего их было двадцать два, и каждому дана характеристика - предельно лаконичная, но, вместе с тем, очень выразительная и смешная. Чего стоит, например, упоминание о том, что Амадей Мануйлович Клементий у себя на родине, в Италии, был известен искусной стряпней макарон (очевидно, большего для занятия должности градоначальника и не требовалось. Угодил, стало быть, какому-то вельможе своими макаронами). "Прибыв в Глупов, не только не оставил занятия макаронами, но даже многих усильно к тому принуждал, чем себя и воспрославил".

А некий Ламврокакис, беглый грек, "без имени и отчества и даже без чина", был пойман графом Кириллою Разумовским в Нежине, на базаре, где торговал греческим мылом, губкою и орехами. Надо полагать, этого было достаточно, чтобы сделать Лам - врокакиса градоначальником.

Семен Константинович Двоекуров написал сочинение "Жизнеописания замечательнейших обезьян". Любопытно было бы знать, каким образом он отличал обезьян замечательных от остальных? А Василиск Бородавкин "ходатайствовал о заведении в Глупове академии, но, получив отказ, построил съезжий дом" (т. е. обыкновенный полицейский участок).

Как бы внешне ни отличались градоначальники друг от друга, их объединяет одно: любое их действие направлено против народа. На первых же страницах "Истории одного города" сказано: "Все они секут обывателей..." Впрочем, жестокость их никогда не приводила и не могла привести ни к каким позитивным результатам. Бородавкин, борясь с недоимщиками (иными словами, с крестьянами, которые не платили своевременно налоги), сжег тридцать три деревни "и с помощью сих мер взыскал недоимок два рубля с полтиною". Фердыщенко, названный "фантастическим путешественником", вообще сжег весь город и уморил голодом тысячи глуповцев.

Изображая градоначальников, Щедрин неизменно подчеркивает их античеловеческую сущность. Даже характер их смерти вызывает впечатление зловеще - комическое: один был растерзан в лесу собаками, другого заели клопы, третий, отличавшийся очень высоким ростом, во время бури переломился пополам, четвертый умер от натуги, "усиливаясь постичь некоторый сенатский указ".

Разумеется, во всем этом есть немалый элемент сатирического преувеличения, но надо принять во внимание, что писатель часто лишь доводит до логического конца, заостряет, гиперболизирует то, что зафиксировано в народном творчестве. Порою он как бы материализует метафорические выражения, уже существующие в языке. Так, выражение "пустая голова" давало основание для создания образа градоначальника, имеющего в голове маленький органчик (сегодня мы бы сказали: портативный магнитофон), который мог наигрывать только два романса: "Разорю!" и "Не потерплю!". Возникает возможность для обыгрывания гротескной ситуации: органчик требует ремонта и т. д. Вот еще один пример обыгрывания языковой ("стершейся") метафоры. Приходилось ли вам когда-либо слышать выражение: кого-то на работе "съели" (т. е. выгнали, заставили уйти)? Щедрин же возвращает этой привычной метафоре ее первоначальное значение: у него градоначальник Прыщ был съеден в самом прямом смысле, потому что голова у него оказалась фаршированной.

Объясняя необычный характер повествования в "Истории одного города", Щедрин писал: "...градоначальник с фаршированной головой означает не человека с фаршированной головой, но именно градоначальника, распоряжающегося судьбами многих тысяч людей. Это даже и не смех, а трагическое положение". Когда некоторые критики обвиняли сатирика в преувеличении и даже искажении действительности, Салтыков-Щедрин отвечал: "Если б вместо слова "органчик" было бы поставлено слово "дурак", то рецензент, наверное, не нашел бы ничего неестественного... Ведь не в том дело, что у Брудастого в голове оказался органчик, наигрывающий романсы "Не потерплю!" и "Разорю!", а в том, что есть люди, которых все существование исчерпывается этими двумя романсами. Есть такие люди или нет?" Поэтому писатель настойчиво напоминал, что он пишет не "историческую сатиру", а самую обыкновенную "сатиру, направленную против тех характеристических черт русской жизни, которые делают ее не совсем удобною".