Лука — странник, прохожий или проходимец?

В пьесе «На дне» Горький рисует читателю неуютный и неприглядный мирок — бедную ночлежку. Мирок этот непригляден не тем, что он — ночлежка, нет. В этом странном месте, так непохожем на то, что мы привыкли называть домом, живут бедные, несчастные, измученные люди, люди, которые ожесточились, которые разлюбили жизнь, а смерть ещё не полюбили; так и маются без любви, без поддержки близкого человека; они заблудились в мелких страстях и удовольствиях; измены, побои, водка, ссоры — вот что составляет привычную жизнь обитателей “дна”. “Начался день”, — протяжно вздыхает умирающая Анна, едва заслышав из-за своего полога очередную склоку. Весь день — мелочная склока мелочных людей.

Лука вступает в этот мир тихо, скромно, неприметно; сказав пару слов, тут же пропадает; делает он что-то или просто высказывает своё мнение — всё выходит у него ненавязчиво, неназойливо, тихо и спокойно. Всё та же Анна — доживающая свои последние дни, чахнущая от невнимания людей Анна — вдруг исполняется неизъяснимой нежности, когда среди всего этого шума-гама, суеты непрекращающихся ссор и человеческой низости появляется Лука, который так похож на её отца, “батюшку”; он берёт Анну за руку, называет бабочкой, жалеет, обещает тишину и покой — и всё это так заботливо, с таким тихим теплом — совсем не в стиле обитателей ночлежки. На затянутом тучами небе солнце, перед тем как провалиться навсегда за горизонт, вдруг гладит лицо Анны последним ласковым лучом, и луч этот — Лука.

Лука не любит людей — он любит человека; он осуждает обитателей “дна” за то, что они не заботятся об Анне, что обижают Настю, что не вступаются за Наташу, что нет человеческого тепла в ночлежке.

Горький в списке действующих лиц называет Луку странником... Что есть странник?

Вот как отвечает на этот вопрос сам Лука: “Все мы на земле странники... Говорят, — слыхал я, — что и земля-то наша в небе странница”.

Он спорит об этом с Костылёвым (хотя даже само слово “спорить” как-то не подходит к его миролюбивому, спокойному облику). Костылёв считает, что человеку не следует скитаться, что человек должен приносить только пользу; а уж если человек — странник, то есть странный человек, то мысли свои и тайны жизни, постигнутые им в пути, он должен спрятать, носить в душе и не делиться ими ни с кем, не смущать понапрасну людей, не сеять сомнение в их сердцах; только молиться может странник. А уж без паспорта, без бумажки и вовсе нельзя быть странником, хорошим человеком — “все хорошие люди паспорта имеют”, считает Костылёв.

Одной лишь фразой отвечает Лука на его тираду: “Есть люди, а есть — иные — и человеки...”

А вот Василиса Карповна, жена Костылёва, считает Луку проходимцем — это слово, очень остроумно противопоставленное Горьким слову “прохожий”, подчёркивает, как Василиса относится к странникам и вообще к людям. Вернее, к Человекам.

Любовью к человеку (к человеку, не к толпе людей) объясняется многое в поведении Луки, столь отличном от принятого “на дне”.

Например, ложь. Маленькая “белая” ложь Луки.

Знает ли Лука, что ждёт Анну там, за чертой жизни? Нет. Но ей так нужны слова успокоения, ведь она умирает, а ещё можно было бы пожить, потерпеть... Лука убеждает Анну, что смерть ко всем нам ласкова, и Анна умирает спокойно.

И Настя, убегающая из жизни в книги, в большую любовь, вызывает у Луки не насмешки и презрение, как у большинства постояльцев ночлежки Костылёвых, а неподдельное, искреннее сострадание; он гладит её по голове и убеждает, что всё было — если верить, что было.

В словах Луки — древняя мудрость, о которой размышляли ещё обожжённые солнцем саньясины в оранжевых робах — отшельники Тибета, отрёкшиеся от беготни мира в пользу неторопливых медитаций под деревьями бодхи, усыпанными красными цветами.

Истина эта трудна для осмысления, но, раз постигнутая, она не покинет головы: прошлое можно придумать заново, своё — каждому человеку.

Настя относилась к тому типу людей, которые окружают себя коконом иллюзий, одни от скуки, другие — от невыносимости жизни. Настя принадлежала ко вторым. И окружающие зачастую срывали с неё покров её мечты, который защищал её, позволял отгораживаться от грязи и рутины обстановки, в которой она жила.

Лука видел, что мечты её пусты и бесплодны; но он видел также, что без своей мечты она погаснет, ведь ей не останется ничего, во что бы она могла верить. Как сказал про Луку Сатин, “старик живёт из себя... он на всё смотрит своими глазами”. И он понимал: “Человек — вот правда!” Вот та правда, за которую можно многим пожертвовать. “Во что веришь — то и есть”. Лука верит в человека. Верит в то, что его можно воспитать и переделать не побоями, не давлением, а просто-напросто теплом и заботой.

Кто же такой Лука? “Проходящий... странствующий”, — говорит он сам. Проходимец — уверена Василиса. Странник — так считает Горький. И так считаю я. Ведь кто такой Проходимец? Низкий, хитрый человек — нет такого в Луке. Прохожий? Прохожий — случайный человек, который пересекает твой путь однажды, чтобы никогда не пересечь его вновь; с прохожим можно обменяться лишь взглядом.

Бернард Шоу сказал: “Если у меня есть яблоко и у тебя есть яблоко, и мы обменяемся, у нас останется по одному яблоку. Но если у меня есть идея и у тебя есть идея, и мы обменяемся, то у нас с тобой будет по две идеи”.

Лука безвозмездно делится своими идеями; он приходит, и уходит, и везде сеет немного добра и ласки — он Странник. Он странный человек, с секретами в душе, он может оставаться или уходить; он видел много людей и многое о них знает; он знает, что не надо отбирать у человека его “праведную землю”, потому что без неё человек повесится...

Лука — странник, сеятель надежд.