Постобэриутский период

Вплоть до 1930 года Хармсу и Введенскому время от времени удавалось выступать с чтением своих стихов на небольших вечерах в студенческих общежитиях, клубах и т. п., зарабатывая на жизнь сочинением детских рассказов и стихотворений, в чем им помог С. Маршак. Оба поэта, в общем, относились к этому виду творчества по-разному: Хармс вкладывал в него немного больше души, чем Введенский, но и для того, и для другого это был скорее способ заработка, особенно важный, если учесть, что за всю свою жизнь каждый смог опубликовать лишь по два (!) «взрослых» своих стихотворения в сборниках ленинградского Союза поэтов 1926 и 1927 годов. В 1930 году история ОБЭРИУ завершается. Последний вечер в общежитии студентов ЛГУ вызвал резкое неприятие «пролетарского студенчества», скандал и — как водится — откровенно доносительскую статью под названием «Реакционное жонглерство», в которой «бессмысленная» поэзия обэриутов именовалась «протестом против диктатуры пролетариата». Возможностей выступать после этого, разумеется, уже не было, да и вообще, вместо распространенного даже в двадцатые годы слова «группа» (литературная, художественная и т. п.) в печати все чаще употреблялось «группка» с характерным политическим оттенком.

Не исключено, что статья повлияла на дальнейшую судьбу Хармса и Введенского, во всяком случае, они, а также Игорь Бахтерев, были арестованы под новый 1932 год по делу ленинградского отделения издательства «Детская литература». Им инкриминировались «контрреволюционные детские стихи», но времена, как говорила А. Ахматова, были еще «вегетарианскими». Оба получили ссылку, которую отбывали в Курске, причем жили в одном доме. Более того, стараниями отца Хармса — Ивана Павловича Ювачева, бывшего народовольца, много лет проведшего на каторге на Сахалине, и, в глазах властей, «заслуженного борца с царизмом», уже осенью 1932 года друзьям было разрешено вернуться в Ленинград.

С 1932 года наступает новый этап жизни и творчества бывших обэриутов. Никакая групповая творческая деятельность уже не была возможна. Каждый работает «в стол», лишь по воскресеньям в середине 1930-х годов они регулярно собирались в доме у Л. Липавского. Эти встречи «союза малограмотных ученых», как называли их сами участники, были ничем иным, как продолжением все того же «чи-нарского» жизненно-литературного союза 20-х годов. Философские и литературные беседы, которые велись на протяжении нескольких лет у Липавского, были записаны хозяином и сейчас они опубликованы как «Разговоры» Л. Липавского. В 1934 году Введенский разводится со своей женой А. С. Ивантер и женится на Г. Викторовой, жительнице Харькова, с которой он познакомился на юге. Введенский уезжает к ней, в Харьков, где и живет до конца жизни. Обстоятельства конца 30-х годов сходны для обоих поэтов: поэтика изменилась в сторону сюжетности, большей «ясности», а жизнь — в сторону большей нищеты. В 1937 году оба подвергаются травле — Хармс за детское стихотворение «Из дома вышел человек...

», ставшее впоследствии основой знаменитой песни А. Галича, Введенский — за детскую повесть «О девочке Маше...». Оба произведения не укладывались в канон «советской детской литературы»: у Хармса вышедший из дома человек вдруг исчезает (это в СССР, в 1937 году!), у Введенского маленькая девочка Маша, выйдя на первомайскую демонстрацию, из-за своего роста смогла увидеть только ноги... Это было сочтено издевательством. Как следствие — обоих поэтов прекратили печатать, а значит, лишили единственного заработка. Дневники Д. Хармса и письма А. Введенского этого периода ярко рисуют картину голода и нищеты, в которой жили тогда оба поэта. Тем не менее, именно в 30-е годы были написаны их лучшие произведения. Введенский пишет драматические поэмы «Очевидец и крыса», «Некоторое количество разговоров», а также драму «Елка у Ивановых» и блестящую «Элегию» (1940).

Хармс с середины 1930-х годов практически полностью переходит на прозу и создает цикл «Случаи», рассказы, а также свое самое значительное прозаическое произведение — повесть «Старуха» (1939). Параллельность развития судеб Хармса и Введенского сохранилась вплоть до самого конца их жизней, и сама смерть словно решила сохранить симметрию. Оба были арестованы в одном и том же месяце —