История русской литературы в бронзе

Думал ли Пушкин, сочиняя в Одессе язвительную эпиграмму на своего начальника князя Воронцова (у которого, заметим в скобках, он обедывал и с женой которого имел длительный роман), что окажется с ним на одном и том же памятнике? Знал ли о такой судьбе сиятельный князь, распекавший нерадивого подчинённого за небрежение к службе и добившийся наконец его отправки подальше с глаз (своих, а главное, жениных), в псковские деревни, уже в настоящую ссылку? Как бы то ни было, но великий русский поэт (он же бестолковый чиновник, не умеющий составить документа) и новороссийский генерал-губернатор, наместник Бессарабии, главнокомандующий русскими войсками на Кавказе (он же “полу-милорд, полу-купец”, далее по списку), попали в число ста с небольшим человек, чьи бронзовые фигуры изображены на знаменитом памятнике «Тысячелетие России» в Новгородском кремле. История всё расставила по своим местам — и прежние соперники, считавшие друг друга “ничтожествами”, теперь навечно рядом. Потому что — каждый на своём поприще — они сделали для России чрезвычайно много.

Сам памятник справляет в этом году “полукруглую” дату — торжественное его открытие, в присутствии высочайшей фамилии и всего двора, состоялось 8 сентября 1862 года, в день Рождества Богородицы. Время выбрано не случайно: именно в 862 году, согласно летописи, в Новгород был приглашён на княжение легендарный Рюрик. Эту дату и принято считать годом рождения России.

Конкурс на лучший памятник в честь тысячелетия был объявлен загодя, ещё в 1857 году. Если бы это происходило сегодня, мы могли бы заранее назвать имя того забронзовевшего академика, который, конечно же, выиграл бы конкурс и воздвиг ещё одно помпезно-безвкусное сооружение, которыми так славна современная Москва. Однако тогда всё произошло по-другому: победил проект никому не популярного двадцатипятилетнего художника Михаила Микешина, будущего автора памятников Екатерине II в Петербурге и Богдану Хмельницкому в Киеве. Памятник Микешина оказался монументальным и изящным одновременно, удивительно цельным и состоящим при этом из множества отдельных частей, которые можно рассматривать часами. И, конечно же, символичным, как и вся история России.

Своими контурами памятник напоминает огромный колокол. В верхней его части, представляющей собой шар-державу — символ царской власти, расположились огромные фигуры царей, князей и поверженных ими врагов. А ниже, почти по подолу, идёт широкий горельефный фриз, на котором расположились 109 фигур поменьше. Это — самые-самые за всю тысячелетнюю историю, те, кто, как писал скульптор, “по разным отраслям знания, ума, науки и так далее способствовали возвеличению России”.

По замыслу Микешина, фриз состоит из четырёх разделов: «Военные люди и герои», «Писатели и художники», «Просветители» и «Государственные люди». Нас в первую очередь будет занимать второй, литературно-художественный раздел. С одной стороны, он оказывается самым маленьким — в нём всего 16 фигур. Но, если вдуматься, то доля людей культуры (а значит, и их вклад в тысячелетнюю историю страны) на этом памятнике всё-таки очень велика (гораздо больше, чем доля нынешнего государственного бюджета, на культуру отпускаемого). Писатели так и вообще прославлены больше всех остальных людей искусства: актёров представляет один Ф. Волков, архитекторов — А. Кокоринов, художников — К. Брюллов, композиторов — М. Глинка и Д. Бортнянский. Остальные персонажи “культурного блока” — просто программный список для 5–9-го классов: Ломоносов, Фонвизин, Державин, Крылов, Карамзин, Жуковский, Грибоедов, Пушкин, Лермонтов, Гоголь. Любопытно, что в этот пантеон попал и переводчик «Илиады» Н. Гнедич, принёсший в русскую культуру “божественный звук умолкнувшей эллинской речи” и научивший нашу поэзию “метрике Гомера”. А если учесть, что писателями и переводчиками были и другие “фигуранты” памятника (например, Владимир Мономах, Авраамий Палицын, Нестор-летописец, Максим Грек, Феофан Прокопович или та же Екатерина), то и вовсе окажется, что литературоцентричность нашей страны — не миф, а факт длиною в тысячу лет. И начинается Россия вовсе не с Рюрика, а со святых Кирилла и Мефодия, составителей славянской азбуки, чьи изображения открывают собой раздел «Просветители».

Получается, что в определённом смысле монумент Микешина можно считать памятником истории нашей литературы. Или по крайней мере свидетельством её центральной роли в жизни страны.

Новгородский памятник словно бы создан для того, чтобы обходить его медленно, вглядываясь в фигуры запечатлённых на нём людей, узнавая многие лица, вчитываясь в строки путеводителя. Только вот иногда на страницах даже самых свежих изданий вас будут озадачивать замшело-кондовые формулировки с уже подзабытым идеологическим привкусом. И, как назло, все они будут касаться именно литературы: “«Горе от ума» — острая сатира, бичующая пороки дворянско-чиновничьей крепостной России”; “Совершенные по форме свободолюбивые произведения Лермонтова в жанрах поэзии и прозы сыграли огромную роль в формировании прогрессивной общественной мысли и реалистической литературы в России”; “Пушкин создал гениальные произведения в разных жанрах поэзии и прозы, оказавшие огромное влияние на развитие реалистической литературы России и других стран”; “Гоголь явился основателем направления критического реализма в русской литературе, которое выражало устремления прогрессивных демократических общественных сил и сделало литературу мощным орудием общественной борьбы”.

Читаешь и думаешь: “Бедная русская литература! Бедные писатели!” Их лица на памятнике после прочтения «Кратких сведений об исторических деятелях, изображённых на горельефе» кажутся ещё грустнее.

Получается, что у всякого памятника — а у памятника государственного масштаба в первую очередь — есть и другая сторона: “многопудье бронзы” способно похоронить под собой память живую, заменить “нерукотворный памятник”, которого лишь и взыскует человеческая душа. В случае с литературой это особенно заметно.

Сергей ВОЛКОВ