Сокровища Востока
Наверное, все согласятся с тем, что понятие “зарубежная литература” ассоциируется у большинства из нас лишь с европейскими именами: Гомер, Шекспир, Сервантес, Гёте, Байрон… Этот “европоцентризм” закономерен: он идёт от сложившейся традиции школьных и вузовских программ. Ни одно имя восточного классика не упомянуто в стандартах по литературе даже профильного уровня, даже курсивом — для необязательного чтения!
Между тем ещё Н. Карамзин утверждал, что “творческий дух обитает не в одной Европе; он есть гражданин вселенной”.
“Россия по самому своему географическому положению могла бы присвоить себе все сокровища ума Европы и Азии — Фирдоуси, Гафис, Саади, Джами ждут русских читателей”, — писал В. Кюхельбекер
Приход наш и уход загадочны — их цели
Все мудрецы земли осмыслить не сумели.
Где круга этого начало? Где конец?
Откуда мы пришли, куда уйдём отселе?
В этом мире глупцов, подлецов, торгашей
Уши, мудрый, заткни, рот надёжно зашей,
Веки плотно зажмурь — хоть немного подумай
О сохранности глаз, языка и ушей.
Я в мечеть не за праведным словом пришёл,
Не стремясь приобщиться к основам пришёл,
В прошлый раз утащил я молитвенный коврик,
Он истёрся до дыр — я за новым пришёл.
Лучше с милой красавицей быть и с вином,
Чем молитвой себя изнурять и постом,
Если правда, что в ад отправляют влюблённых,
Что мне делать в раю — безнадёжно пустом!
Существует множество переводов рубаи Хайяма на русский язык. Одним из интересных исследовательских заданий может стать сопоставительный анализ разных переводов одного и того же стихотворения: такой анализ позволит понять всю глубину и многозначность творчества Хайяма и всей восточной поэзии.
Вот один из возможных примеров такого сопоставления.
Подстрочный (то есть дословный) перевод
Мы — куколки, а небо — кукольник
(Это истинно, а не иносказательно).
Мы поиграем на ковре бытия
И попадём снова в сундук небытия друг за другом.
Перевод Владимира Державина
Кто мы? Куклы на нитках, а кукольник наш — небосвод.
Он в большом балагане свое представленье ведёт.
Он сейчас на ковре бытия нас попрыгать заставит,
А потом в свой сундук одного за другим уберёт.
Перевод Николая Стрижкова
Будет прав, кто театром наш мир назовёт,
Все мы — куклы; а кукольник — сам небосвод.
На ковре бытия он нам даст порезвиться
И в сундук одного за другим уберёт.
Перевод Георгия Плисецкого
Мы — послушные куклы в руках у Творца!
Это сказано мною не ради словца.
Нас по сцене Всевышний на ниточках водит
И пихает в сундук, доведя до конца.
Казалось бы, все переводчики достаточно точно передали смысл оригинала. Но каждый из них привнёс в свой перевод частицу собственного восприятия философии жизни. И если Н. Стрижков сохранил не только замечательную метафору “ковёр бытия”, но и само лёгкое, “детское” восприятие жизни и смерти (“он нам даст Порезвиться”), то В. Державин и Г. Плисецкий усилили трагическое звучание четверостишия, определив мир живых как театральную “сцену” (Г. Плисецкий), даже — ещё жёстче — как “большой балаган” (В. Державин), где всё зависит лишь от воли Творца-Режиссёра. Больше того, эпитет Г. Плисецкого “Послушные Куклы в руках у Творца” поворачивает эту философскую тему бренности земной жизни ещё одной стороной и позволяет отвлечься от премудростей восточной поэзии и поговорить со старшеклассниками о пределах человеческой свободы и несвободы…
Среди гениев Востока, которые “ждут русских читателей”, В. Кюхельбекер назвал Саади. Неоднократно упоминал это имя и Пушкин. Этот персидский классик был чрезвычайно популярен в Европе в начале XIX века: переводы его лирических стихотворений, а ещё чаще — притч и басен, воплощавших в себе всю мудрость средневекового Востока, появлялись в журналах «Московский телеграф» и «Современник», «Сын отечества» и «Галатея», во многих других печатных изданиях. До сих пор не устарела его гуманистическая философия, воплощённая в таких лирических строках:
Всё племя Адамово — тело одно,
Из праха единого сотворено.
Коль тела одна только ранена часть,
То телу всему в трепетание впасть.
Над горем людским ты не плакал вовек, —
Так скажут ли люди, что ты человек?
(Перевод К. Липскерова)
Саади родился в Ширазе в начале XIII века и прожил долгую (около девяноста лет!), полную событий и приключений жизнь. В молодости он выбрал судьбу дервиша (по-персидски Бедняк, нищий) — мусульманского монаха-проповедника. Он постигал законы жизни в странствиях по всему свету — от Индии до Северной Африки, побывал в плену у крестоносцев, познакомился с культурой и нравами разных народов. Лишь через двадцать лет вернулся он в родной Шираз и остаток жизни посвятил художественному творчеству, воплощая в своих произведениях обретённую за много лет мудрость.
Наиболее знаменитые произведения Саади — «Гулистан» («Сад роз») и «Бустан» («Плодовый сад»). Сами названия их символичны: это книги жизни — её весны и осени, юности и зрелости, молодого цветения и осеннего подведения итогов