Почему не рассорились Иван Сергеевич и Лев Николаевич
Некогда писатель Сергей Залыгин, человек основательный, по своей прежней профессии мелиоратор, кандидат наук, подсчитал, что матерью большинства писателей, принёсших русской литературе XIX века мировую славу, могла бы стать одна женщина.
Так, родив первенцем в 1799 году “солнце нашей поэзии” — Пушкина, эта мать имела бы своим последышком, например, Льва Толстого (хотя можно и Лескова — родился в 1831-м).
Ранние браки и роды были тогда делом обычным. Вот литературные примеры по теме: Мария Ивановна Гоголь-Косяровская родила своего Николая Васильевича в восемнадцать лет, Герцен родился у семнадцатилетней Генриетты Луизы Гааг, а Мария Михайловна Лермонтова-Арсеньева стала матерью в девятнадцать... Вместе с тем рожали и в серьёзном возрасте. Так, Софья Андреевна Толстая впервые родила в неполные девятнадцать, а последний ребёнок, тринадцатый, появился у неё на сорок четвёртом году жизни...
Иными словами, символическая мать, придуманная Залыгиным (аллегорическая мать у всех наших писателей понятно кто — русская литература), родила бы Пушкина в восемнадцать, а Лескова — на пятидесятом году жизни, и это возможно...
Однако пока что обратим взгляд лишь на двух братьев из этого могучего семейства. У обоих этой осенью юбилеи. 9 сентября (28 августа по старому стилю) исполняется 180 лет со дня рождения Льва Николаевича Толстого. 9 ноября (28 октября) — 190-летие Ивана Сергеевича Тургенева. Юбилеи, как видим, не круглые, но ведь и писатели не из тех, о которых вспоминают лишь от юбилея к юбилею. Так что перейдём от формального календарного повода к более основательным размышлениям.
Тургенев и Толстой — земляки. Иван Сергеевич родился в Орле, Лев Николаевич — в губернии соседней, Тульской, в Ясной Поляне. Правда, в 1828 году Ваня Тургенев уже находился в Москве (но это тоже неподалёку), учился в частном пансионе Вейденгаммера.
А познакомились Тургенев и Толстой только 19 ноября 1855 года (здесь и далее все даты — по старому стилю) в Петербурге, куда боевой офицер Толстой приехал из Крымской армии c донесением о действиях артиллерии в день штурма Севастополя. Впрочем, литературно они уже хорошо знакомы. Тургенев для Толстого — подлинный мастер слова, он посвятил ему рассказ «Рубка леса». А Иван Сергеевич, прочитав первые произведения Толстого, сразу почувствовал в них могучий талант. Он сердечно отозвался на посвящение (“Ничто ещё во всей моей литературной карьере так не польстило моему самолюбию”) и стал уговаривать автора уйти в отставку: “Ваше назначение — быть литератором, быть художником мысли и слова”.
Толстой появился в Петербурге восходящей литературной звездой. В журнале «Современник» уже были напечатаны повести «Детство» и «Отрочество», рассказы. В девятом номере журнала как раз вышли «Ночь весною 1855 г. в Севастополе» (впоследствии «Севастополь в мае») и «Рубка леса». Некрасов писал Тургеневу о последнем: “Знаешь ли, что это такое? Это очерки разнообразных солдатских типов (и отчасти офицерских), то есть вещь доныне небывалая в русской литературе. И как хорошо!” А в письме самому Толстому он же выразился ещё щедрее: “Моё мнение об этой вещи такое: формою она точно напоминает Тургенева, но этим и оканчивается сходство: всё остальное принадлежит Вам и никем, кроме Вас, не могло бы быть написано. В этом очерке множество удивительно метких заметок, и весь он Нов, интересен и делен”.
Толстой сам рассказал о первой встрече с Тургеневым. С вокзала он сразу отправил посыльного узнать, когда Тургенев будет дома, а затем, после бани и чаепития, явился к нему сам. А Тургенев уже собирался к Толстому. “Мы с ним сейчас же изо всех сил расцеловались”. Вместе поехали к Некрасову, там обедали, играли в шахматы. Тургенев выиграл две партии, Толстой одну, но считал, это случайность: в другой раз “он со мной не сладит”.
А вот впечатления от этого дня у Некрасова: “Что это за милый человек, а уж какой умница! И мне приятно сказать, что, явясь прямо с железной дороги к Тургеневу, он объявил, что желает ещё видеть меня. И тот день мы провели вместе и уж наговорились! Милый, энергический, благородный юноша — сокол!.. а может быть, и — орёл. Он показался мне выше своих писаний, а уж и они хороши”. Это написано тогда же, критику Василию Боткину.
Толстой остановился в квартире, где жил Тургенев, “на Фонтанке, у Аничкова моста в доме Степанова”. Начинаются литературные встречи и обеды, разъезды по Петербургу. Тургенев и Толстой всюду вместе. Впрочем, когда Тургенев захворал, к нему приехал ещё один известный литератор, Александр Дружинин, и повёз Толстого “странствовать” по весёлым местам, что аккуратно отметил в своём дневнике. Как и следующее приключение: в гостинице «Наполеон» “баши-бузук” (так Дружинин называет Толстого, восхищаясь его естественностью, непосредственностью в поступках и в мнениях) “закутил и даёт вечер у цыган на последние свои деньги. С ним Тургенев, в виде скелета на египетском пире... Пение, танцы, вино и прочее. Цыганки цалуются и садятся на колена. Всё это хорошо бы на полчаса, но, к сожалению, оно тянулось до 12 почти часов. С трудом отговорил я беседу от ужина с цыганами...”.
Но ведь и то сказать: молодые всё люди! Толстому — 27, Дружинину — 31, Некрасову — 34, Тургеневу — 37... Ста-а-ри-ик! Это жизнь, всё рядом. Дружинин вскоре напишет статьи о Толстом, которые положат начало научному толстоведению. Некрасов как глава «Современника» и Тургенев как его любимый автор ввели Толстого в литературный мир с радостью и надеждой. А энтузиазму Толстого мы обязаны знаменитой ныне групповой фотографией литераторов «Современника», сделанной 15 февраля 1856 года известным фотомастером С. Л. Левицким.
Но не всегда царила безоблачность. В этом нет ничего страшного (писатели люди более чем живые!), и к 1858 году отношения Толстого с «Современником» разладились (к тому же Петербург он давно покинул), да и общение с Тургеневым становилось всё более конфликтным. Вот что писал Тургенев Толстому всего через год после знакомства с ним, 16 ноября 1856 года: “Я чувствую, что я люблю Вас как человека (об авторе и говорить нечего); но многое меня в Вас коробит...” Тургенев понимал, что они “совершенно антиподы”, это же было понятно и Толстому, да и как могло быть иначе: оба личности могучие, имеющие своё мнение обо всём на свете.
Огромного роста Тургенев, при этом наделённый природой довольно высоким голосом, и Лев Толстой, несмотря на своё имя, по телосложению отнюдь не богатырь. У Тургенева, кажется, единственным значительным происшествием в жизни был пожар на Балтике в мае 1838 года на пароходе «Николай I», где он плыл пассажиром, причём ещё долгие годы ходили слухи о его якобы неподобающем при этом пожаре поведении. Лев Толстой, напротив, в отличие от Тургенева, учившегося в трёх университетах, не окончил и одного, отправившись в поисках живой жизни на Кавказ, где ещё было далеко до замирения, а затем в Крым, на войну. И воевал там храбро!
При этом Толстой вошёл в противостояние с существующей цивилизацией и государственными институтами — в 1880 году даже на открытии памятника Пушкину в Москве не был, несмотря на то, что Тургенев специально приезжал в Ясную Поляну с приглашением на торжества. Посчитал мероприятие официозным, хотя сооружался монумент на добровольно сдававшиеся деньги. А Тургенев на торжествах был и произнёс там речь, между прочим, не менее яркую и глубокую, чем речь Достоевского (правда, не занялся при этом самопрезентацией, что виртуозно проделал Фёдор Михайлович, оттеснив в историческое пространство всех других выступавших). Но вроде бы этим гражданская деятельность Тургенева исчерпывается. Правда, в годы перестройки ходили слухи и даже были газетные истории о том, что якобы в кабинете главы КГБ Андропова среди портретов заслуженных чекистов на почётном месте висел портрет Тургенева. На вопрос заинтересовавшихся: “Это ваш любимый писатель?” хозяин кабинета пояснял, что дело не в этом. Тургенев, мол, присутствует здесь по праву, как руководитель всей европейской резидентуры в те времена. То есть не просто так лежал он долгие годы у ног Полины Виардо...
О Толстом таких фантастических подробностей никто не рассказывает, зато хорошо известно, что он и в переписи населения участвовал, и в борьбе с голодом (не говорю уже о яснополянской школе).
Действительно, люди были очень разные. Тургенев с единственной дочерью Пелагеей-Полиной от романа с крестьянкой и семьянин Толстой, с тринадцатью своими детьми от одной жены, между прочим (вопрос о его влиянии на демографическую обстановку в Ясной Поляне здесь не рассматриваем).
Толстой, несмотря на резкость и экстравагантность многих своих суждений, редко доходил до серьёзных конфликтов с окружающими. Тургенев, внешне мягкий и респектабельный, по разным поводам и причинам перессорился со многими русскими литераторами.
В 1861 году, гостя у Фета в Степановке, Тургенев и Толстой, обсуждая проблемы воспитания и благотворительной деятельности, заспорили так, что дело едва не дошло до дуэли. (Фет подробно описал эту историю в своих воспоминаниях.) Разошлись “навсегда”, и действительно оказалось очень надолго — на семнадцать лет, пока Лев Николаевич не предложил подать “друг другу руку”. Тургенев с радостью ответил на это письмо, вскоре они встретились, и более ссор между ними не было.
У них оставалось поле, где они всегда находили общий язык, — литературное поле. Даже несмотря на то, что не принимали всё написанное друг другом. Ибо сохранялось основное: Толстой всегда помнил, что первую литературную выучку он прошёл у Тургенева, а после его кончины назвал его “проповедником добра”. В свою очередь Тургенев в последнем известном нам письме к Толстому просит его, “великого писателя русской земли”, вернуться в литературу.
Однажды, вскоре после знакомства, Толстой стал рассказывать ему про увиденного старого мерина, о том, что он чувствует и думает. Заслушавшись, Тургенев наконец воскликнул: “Лев Николаевич, право, вы когда-нибудь были лошадью!”.
Что может быть красноречивее слов писателя, способного восхититься гением своего литературного собрата?!
Сергей ДМИТРЕНКО