Несколько слов о “маленьком человеке” и “мёртвых душах”

“Все мы вышли из гоголевской «Шинели»” — эта фраза Достоевского избита до потери автора. Ну казалось бы, что ещё нового можно найти в небольшой повестушке, почти зарисовке, на нескольких страницах рассказывающей о жизни и смерти мелкого петербургского чиновника — первого представителя галереи “маленьких людей” в русской литературе, повести, до небес превознесённой авторами “натуральной школы” и давно ставшей неотъемлемой частью наших хрестоматий. А между тем эта небольшая повесть, вышедшая в свет почти одновременно с первым томом «Мёртвых душ», не так проста. Всего на нескольких страницах в ней отразился тот духовный перелом, в котором окончательно определилось будущее направление гоголевского творчества. Позади были уже многие художественные достижения писателя: колоритные «Вечера на хуторе близ Диканьки», романтически-неопределённые «Арабески», «Петербургские повести», сполна овеянные мрачноватой мистикой города на Неве; впереди — его религиозно-философские сочинения «Развязка Ревизора», «Размышления о Божественной литургии», «Авторская исповедь», «Выбранные места из переписки с друзьями». Впереди была мучительная работа над вторым томом «Мёртвых душ».

Что в имени тебе моём?

Итак, все хорошо помнят помещённую почти в самом начале повести комическую сцену, предшествующую крестинам будущего титулярного советника. Перебирая, казалось бы, самые невероятные имена, какие только можно найти в православных святцах, автор пытается доказать читателю, что “наречение ребёнка случилось совершенно по необходимости” и “другого имени дать было никак невозможно”. Никто не скажет теперь, зачем лукавому повествователю было напускать в эту сцену такое количество романтического тумана, что даже самые внимательные исследователи, подвергавшие её разбору