Народность лирики Державина

Белинский заметил, что "главное, отличительное их [стихов Державина] свойство есть народность, народность, состоящая не в подборе мужицких слов или насильственной подделке под лад песен и сказок, но в сгибе ума русского, в русском образе взгляда на вещи"

Национальные обычаи и нравы - это из области глубинных основ личности, и Державин использует этот образ: в 1798 г., переводя второй эпод Горация "Beatus ille..." ("Похвала сельской жизни"), Державин русифицировал свой перевод, так что ода стала "соображена с русскими обычаями и нравами":

Горшок горячих, добрых щей,

Копченый окорок над дымом;

Обсаженный семьей моей,

Средь коей сам я господином,

И тут-то вкусен мне обед!.

Национальное самосознание, органично свойственное эмпирическому мировосприятию Державина, приобретает смысл эстетической категории в переводно-подражательной поэзии позднего периода творчества, когда он пишет стихотворения, объединенные в поэтический сборник 1804 г. "Анакреонтические песни", который включает не только свои вольные переводы стихотворений Анакреона и классической древней анакреонтической лирики, но и свои оригинальные тексты, написанные в духе легкой лирики, воспевающей простые радости земной человеческой жизни.

Общая эстетическая тенденция переводов анакреонтики - очевидная русификация античных текстов: например, стихотворения Анакреона "К лире", издавна знакомый русскому читателю по ломоносовскому "Разговору с Анакреоном":

Петь Румянцева сбирался,

Петь Суворова хотел;

Гром от лиры раздавался,

И со струн огонь летел <..>

Так не надо звучных строев,

Переладим струны вновь;

Петь откажемся героев,

А начнем мы петь любовь.

Так возникает один из лирических шедевров Державина, стихотворение "Русские девушки", которое ритмом передает мелодику народного танца, а через обращение к народному искусству выражает идею национального характера:

Зрел ли ты, певец тииский,

Как в лугу весной бычка

Пляшут девушки российски

Под свирелью пастушка?

Как, склонясь главами, ходят,

Башмаками в лад стучат,

Тихо руки, взор поводят

И плечами говорят?