Слово правды

Поэзия бросает лучи свои во все стороны, и один из них проходит сквозь правду и освещает её изнутри. Такая правда редкая, светит для всех наравне со светилами, а искусство такого художника является личным его поведением.

М. М. Пришвин

План «Корабельная чаща» — завершающее произведение писателя. Две редакции повести. Дневниковые записи М. М. Пришвина. Фактический материал, положенный в основу повести: путешествие по Пинеге (1935), очерки «Берендеева чаща» («Северный лес»). Художественное воплощение замысла в «Корабельной чаще».

Первый урок

Повесть-сказка «Корабельная чаща» (1954) — итоговое произведение М. М. Пришвина. В ней выражена философская концепция писателя, сложившаяся в поздний период творчества. (Первоначальное название — «Слово правды» — также свидетельствует об этом.) Тематически повесть связана с первой книгой «В краю непуганых птиц». Писатель, как и в самом начале творческого пути, вновь обращается к полюбившемуся ему русскому Северу.

Край непуганых птиц, немереные леса, Берендеева и Корабельная чаща — образы, несущие в себе сказочное начало, имеют вполне реальную основу. Всей жизнью как творческим поведением, всем своим искусством Михаил Михайлович показал возможность осуществления сказки. Он открывал небывалое и для себя, и для других до самого последнего дня своей жизни — редкий пример счастливой старости и достойного конца.

Свою повесть автор назвал «Слово правды», но в редакции журнала «Новый мир» название заменили на «Корабельную чащу». Михаил Михайлович опасался, что из-за этой замены “у читателя будет отнят указующий перст”. Эти опасения были небезосновательны: напечатанный в 1954 году (вскоре после смерти писателя) текст был подвергнут редакционной правке и практически является вторым — журнальным вариантом повести. 8 июля 1953 года Пришвин записал: “Я всё сделал, всего себя, какой я есть, вложил в эту повесть, и если выйдет плохо, то это будет значить, что я сам плох.

Всё, может быть, плохое, но я сделал всё, чтоб его не было, и совесть моя совершенно спокойна. Как хорошо!”

Вдумаемся... Слово правды. Правда — это прошедший через душу и разум человека и воплощённый им в жизнь чистый, незамутнённый свет. Символ света является определяющим в повести. Размышляя об эпохе, в которую ему пришлось жить, Пришвин приходит к евангельскому пониманию правды. Вот одна из дневниковых записей, 1 февраля 1953 года: “<...> не есть ли «правда» тот самый основной принцип (обобщение), который вызывает войну у людей, не есть ли Слово правды именно меч, а не Мир, как я хочу это вывести”.

В Евангелии от Матфея читаем: “Не думайте, что Я пришёл принести мир на землю, не мир пришёл Я принести, но меч” (10, 34).

Наш современник М. М. Дунаев говорит, что “меч духовный, который принёс Спаситель в этот мир, есть слово Божие... это меч обоюдоострый, который будет совершать суд над всеми, отделит праведных от грешных”.

Посмотрим, как была “повреждена” правда. Учащиеся первой группы сравнили две редакции повести — журнальную, опубликованную в пятом томе «Собрания сочинений» (М.: Художественная литература, 1957), с авторской, опубликованной в шестом томе «Собрания сочинений» (М.:Художественная литература, 1984).

Глава 2

У Пришвина:

“— А ты, — спросил Вася, — ты-то дошёл, ты это знаешь, почему у всякого дерева путь прямой, а сучки все кривые?

— Нет, — ответил Антипыч, — скорей всего, до этого и я не дошёл. Мы же ведь и люди все, как кривые сучки, все говорим в одно слово: правда и правда, а когда доходим до дела, то ни у кого правды нет, все мы, как кривые сучки.

— Что ты, что ты, Антипыч! — воскликнул до крайности удивлённый Вася. — Помнишь, ты мне давным-давно говорил, что знаешь правду истинную, и когда умирать будешь, то мне перешепнёшь её на ушко <...>

— В уме-то у каждого есть правда своя, а оглянешься кругом, и нет никакой правды на свете”.

После редакционной правки:

“— Что ты, что ты, Антипыч! — воскликнул до крайности огорчённый Вася <...> — Какие же мы все кривые? И неправду ты говоришь про сучки! — говорил мальчик, широко раскинув руки и обнимая ими свою ёлочку. — Посмотри, сучки выгибаются кругло, а не криво, и каждый каждого держит, и кончики у каждого тоже к солнцу, как ствол.

Антипыч молчал, и глазок его острый любопытно и недобро поблёскивал из-под клокастых бровей.

И вдруг Васе стало страшно этого нового Антипыча. «Убежать? Оставить его навсегда в лесу на этом пне?»

Но Вася преодолел непонятный страх и отвращение и сказал, обращаясь к тому, прежнему Антипычу:

— Помнишь <...>”

Последняя фраза — “В уме-то у каждого есть правда своя...” — не включена в текст.

Глава 3

У Пришвина:

“Молодец твой Антипыч! — не удержался Фокин. — Но как же всё-таки вы добрались с ним до разговора о правде?

— Так и добрались мало-помалу. Эту ёлочку мы освободили от тени, и она стала у нас поправляться. Как-то раз и вышел у нас разговор о том, почему это ствол у дерева прямой, а сучья неправильные.

Тут Антипыч и указал мне на правду человеческую, что истинная правда — она тоже одна прямая, а у нас в уме у каждого своё, и сколько на свете людей, столько в мире и правд, и что это у людей с правдой, как у деревьев с солнцем: каждому хочется стать к свету поближе, и оттого у деревьев тень, а у нас неправда”.

Весь этот абзац опущен, так же как и следующая беседа мальчика с учителем, и мысли Фокина.

“— Нет! — сказал наконец учитель. — Слово на правде как-то не держится.

— Это и Антипыч, — ответил Вася, — тоже говорил вроде этого: что у правды слов нет.

— Правда, Вася, не в словах, а в делах. Одна правда на свете — правда истинная, а делают её все по-разному и по-своему. Мне нравится, как вы с Антипычем выбрали себе примером дерево — оно ведь тоже живое, значит, и в нём есть правда жизни <...>

— Правда истинная, — сказал он, — ведь, конечно, много выше солнца?

— Истинная правда, — ответил Фокин, — обнимает Вселенную и ещё дальше, всё, что там за Вселенной, и без конца. И в то же время она тут с нами сейчас на кушетке.

И опять Вася почувствовал так, будто правда сейчас тут с ними на той же кушетке сидит.

...Летал Иван Иванович и в наших столетиях, и в далёких от нас временах. Смутно ему чудилось — скорее всего, слово правды надо бы ему искать у Белинского.

И вот он подходит к своему шкафу, переносит книги на стол, пересматривает, перелистывает...

— Нет! — говорит он вслух. — Кажется, это встречалось у Чернышевского.

То же стало потом и с Лениным: ближе всех, казалось учителю, к правде подошёл Ленин, и правда его, как особая материя, ощутимая сердцем русского человека, соединяла между собой поколения. У тех старых народов больше великие памятники прошлого, а у нас правда <...> правду нашу он понимал и знал, как свою физику, но слова к ней не нашёл. Итак, после всего остался вопрос: «Неужели же правда остаётся только в одних делах и не может быть слова у правды?»”

А вот “исправленный” текст. И Вася рассказал Ивану Ивановичу всё про Антипыча.

“Тут Вася увидел такое, чего никак ожидать было нельзя от нашего доброго Ивана Ивановича — учитель весь загорелся гневом, стукнул кулаком по столу и сказал:

— Твой Антипыч нарочно мутит твою душу, и я ему этого так не спущу. В старое время он бы непременно в лешего обернулся и в лес убежал.

— Вы это шутите, Иван Иванович?

— Про лешего, конечно, шучу, только ты не слушай его больше, Вася.

<...>

— Нет! — говорит он вслух. — Кажется, это уже встречалось...

Наконец он взял в руки томик Ленина, и всё осветилось: правда его, как особая материя, ощутимая сердцем русского человека, соединяла между собой поколения...”

Делаем вывод: в “исправленном” тексте по-другому предстают герои повести — учитель и Антипыч. Им обоим “добавлены” недобрые чувства, а этого у Пришвина нет. Упрощена идея повести в целом, приглушена актуальность звучания темы.

Михаил Пришвин занимает почётное место в ряду русских писателей-классиков и русских мыслителей XX века. Его философская концепция, творчество и эстетические воззрения являются продолжением личной жизни, её высшим синтезом. Он смог преодолеть давление тоталитарного режима, найти источник светлого мировосприятия, видел окружающий мир в первозданной чистоте и цельности, таким, каким создал его Творец. Пришвин открыл людям “весну света”, “край непуганых птиц”, забытую, потерянную многими страну детства, где через край переливается радость бытия. Может показаться, что писатель уходил от противоречий жизни. Нет, напротив, он преодолел трагизм жизни и в этом преодолении черпал новые силы. Свои поиски истины он выразил средствами искусства. Не нарушая иерархии ценностей, Пришвин исследовал до глубинных основ то общее, что есть в природе и в человеке как существе природном, но одарённом свыше разумом и волей.

“Я стою и расту — я растение.

Я стою, и расту, и хожу — я животное.

Я стою, и расту, и хожу, и мыслю — я человек.

Я стою и чувствую: земля под моими ногами, вся земля.

Опираясь на землю, я поднимаюсь: и надо мной небо, всё небо моё. И начинается симфония Бетховена, и тема её — всё небо — моё” (1951).

Здесь человек — царь природы, милостивый и великодушный, творчески одарённый.

Второй урок

Между природой и человеком существует не только физическая, но и более сильная, непостижимая связь. Что же происходит, когда нарушается эта связь, когда люди начинают уничтожать заповедные уголки? Группа учащихся, работавшая с дневниками писателя (Пришвин М. Дневники. М.: Правда, 1990; Михаил Пришвин. Творить будущий мир. М.: Молодая гвардия, 1989), подготовила ответ на этот вопрос.

“Истребляя последние убежища диких зверей в природе, мы иссушаем источники самых глубоких мыслей человека (нельзя осушать болота, из которых берут начало великие реки, нельзя истреблять заповедные уголки природы, потому что с ними таинственно связаны самые глубокие потоки человеческой мысли)” (запись от 27 мая 1921 года).

Появление “звериного” начала в человеке писатель также связывает с уничтожением природы. “В природе нет того, что мы называем «зверское». Зверь в природе не судим, он может быть и хорош, и плох, как взглянется. Но убитый в природе, он как будто переселяется в душу человека, и тут только он становится тем «зверем», который действительно страшен и непокорим. Ты, человек, покоряешь природу и воспитываешь в себе небывалого зверя, имя которому легион” (1921).

В своих дневниках Пришвин отзывается на все важнейшие события, происходящие в обществе.

“1948 год, 12 августа. После музыки гора обрушилась на биологию. Лысенко взял на себя роль палача свободной мысли. Не нужно много разбираться в биологических теориях, чтобы понять сущность дела. Флаг Мичурина означает первого человека не в Боге, а в себе, не царя природы, а диктатора.

15 сентября. Механизация с отрывом от природы создаёт мёртвую жизнь, то есть движение мёртвых существ (бюрократизм есть движение мёртвых существ, а в человеке, только в живом человеке, остаётся творчество).

1951 год, 17 июня. Пелевин рассказывал, что в связи с торжеством мичуринской теории поставлен вопрос о закрытии всех заповедников в природе: зачем охранять девственную природу, если она должна быть преобразована. В этом смысле поставлен вопрос о прекращении работ над Детской энциклопедией, раз природа в ней показана не исключительно в мичуринском свете”.

Пришвина обвиняли в принадлежности к литературной организации «Перевал» (после постановления ЦК ВКП(б) от 23 апреля 1932 года организация прекратила существование), в “биологизме”, в “аполитичности”. Он не был приверженцем официальной идеологии и никогда не писал на заказ. И политических вещей тоже не писал. Его произведения затрагивали более глубокий пласт жизни и несли в себе мифологическое, иногда религиозное начало: «Кащеева цепь», «Корень жизни», «Повесть нашего времени», «Осударева дорога» (два последних произведения при жизни писателя не публиковались), «Слово правды» («Корабельная чаща»), вышедшая в свет с обильной редакторской правкой.

Несколько слов скажем о романе «Осударева дорога», многолетнем, незавершённом и во многом не удовлетворявшем самого автора произведении. Писатель обратился к очень болезненной теме — строительству Беломорско-Балтийского канала на месте прежней петровской, “осударевой” дороги, о которой писал в первой книге. Он взял на себя непосильный труд: “Итак, выхожу один я на дорогу. И какой это кремнистый путь, и как больно ступать босой ногой. Но я слышу, как говорят звёзды, и иду”. Замысел не был осуществлён. Вероятно, средства искусства оказались недостаточными для выполнения той задачи, которую поставил перед собой писатель. Но, “как веха в душе”, остаётся эпиграф, ранее не печатанный: “Аще сниду во ад, и Ты тамо еси”.

Жизнь Пришвина не была спокойной. Он писал свои произведения и не знал, успеет ли их закончить. “Если не попаду в погромную полосу и не пропаду, оставлю после себя замечательную детскую книжку, моё слово любви, может быть, в оправдание всей жизни” (1930).

«Корабельная чаща» также явилась всплеском любви, когда писатель уже чувствовал приближение конца. Чтобы лучше понять мироощущение Михаила Михайловича во время работы над повестью, обратимся к дневникам 1950-х годов.

Прежде всего нужно отметить чувство вечности, бессмертия, которое жило в душе Пришвина и проявилось особенно сильно в последние годы. Работа над «Корабельной чащей» приносила писателю духовную радость и утешение: ему нужно было успеть сказать людям своё слово правды. Это было завершением его земной жизни и приготовлением к жизни вечной.

Отвечает ученица, работавшая с дневниками. Она выбрала записи, свидетельствующие о чувстве бессмертия в душе писателя.

1951 год, 13 декабря. “Когда внутреннее душевное состояние определится на бумаге в словесной форме, самому же автору кажется это воплощение <...> каким-то чудом, явлением чего-то сверх себя самого и небывалым.

В этом и есть очарование творчества: кажется, будто ты не один делал, а кто-то тебе помогал”.

1951 год, 30 декабря. “<...> Мои 80 лет никуда не денешь <...> нужно «делать вид» и учиться тому, будто собираюсь не уходить, а жить. Оно, впрочем, так и должно быть: буду же я, хотя и по-другому, жить, и не умирать же я собираюсь, а по-настоящему, как всю свою жизнь хотел и сейчас и всегда жду. Боже мой! Дай мне только здоровья, чтобы оно поддержало силы мне, чтобы юношей, а не стариком войти в новую жизнь и там бы всё моё лучшее нашло своё место и процвело”.

1952 год, 15 января. “<...> Я стал думать, что моя уверенность «не умру», может быть, является чувством бессмертности самой души моей как чего-то главного во мне, не подлежащего смерти”.

В безбожном, атеистическом государстве православные праздники не отмечались. И на этом фоне примечательна песнь-притча, посвящённая Рождеству Христову.

1952 год, 7 января. “Пусть не видно на небе огня, но всё-таки чувствуешь: огонь есть за тучами, и знаешь, в какой стороне. Дальше больше, дальше больше, и уже белые деревья стоят осиянные, а сияния солнечного на небе ещё нет. Потом ясно определилось, где, в каком месте неба и происходит борьба света и тени. А дальше на небе тучи как будто испугались этой борьбы и стали разбегаться, открывая синее небо. И через какое-то время солнце <...> просто вышло на синее. Вот тогда и зажглось в лесу Рождество, какое видел я Рождество!”

На окружающий мир писатель глядел глазами ребёнка, которого ему удалось сохранить в своей душе до глубокой старости. Возможно, в этом заключается источник его радостного восприятия жизни. “«Золотое детство» — это не в прошлом, а это наши сокровенные возможности в настоящем”, — говорил он. Раскрывая сложнейшие вопросы своего времени, писатель ставил в центре повествования образ ребёнка как нравственное средоточие мира: Курымушка («Кащеева цепь»), Настя и Митраша («Кладовая солнца», «Корабельная чаща»), дети из блокадного Ленинграда («Ленинградские дети»), Зуёк («Осударева дорога»). Мы видим, как органично и естественно Пришвин выполнял евангельскую заповедь: “...если не обратитесь и не будете как дети, не войдёте в Царство Небесное.

Итак, кто умалится, как это дитя, тот больше в Царстве Небесном.

И кто примет одно такое дитя во имя Моё, тот Меня принимает” (Мф. 18, 3–5).

Фактическим материалом для повести-сказки послужили путешествие М. М. Пришвина с сыном Петром по Пинеге (1935) и очерки «Северный лес» («Берендеева чаща»), написанные в том же году.

Первая глава очерков называется «Поручение Наркомата».

“По поручению Наркомата лесной промышленности писатель М. М. Пришвин посвящает 1935 год работе над лесной тематикой. Наркомат придаёт крупное культурное значение этой работе <...> Писатель использовал заказ для выполнения своей творческой задачи и «вспомнил» о данном ему поручении лишь на последней странице очерков”.

Мы имеем возможность наблюдать, как Пришвин решает проблему: писатель и тоталитарный режим, писатель и общество. Тема оказалась созвучна его душе, и он создаёт оригинальное произведение, где светят душа и мысль художника. “Всякие мои исследования начинаются от себя самого: я тему свою, как пустую бадью, опускаю в свой колодец и, если бадья пустая, бросаю эту тему как мёртвую. А если из колодца приходит вода, то я спящий материал спрыскиваю этой живой водой и тогда отчего-то забываю себя”.

От соприкосновения с природой Пришвин получает ту радость, которая дана человеку изначально и которую люди в большинстве своём утратили. “И как я счастлив теперь сознавать, что понимаю теперь песенку любой птицы <...> и от этого знания не только ничего не разрушилось в лесных чарах, но так окрепло, уплотнилось, что слилось со всем лучшим моего природного существа, и как будто я всё это навсегда, как дар, получил в своё вечное владение”.

В природе он наблюдал всё то, что происходило в человеческом обществе: борьбу добра и зла, бескорыстия и коварства, света и тени. “Росла прекрасная берёзка, и под защитой её, укрываясь от морозов, тянулась ель. Светолюбивая, щедрая берёзка росла, не подозревая коварства ели, и, только увидев её вершину рядом со своей, поняла весь ужас своего положения: светолюбивой берёзе в скором времени предстояло погибнуть под елью в тени”.

Природа для Пришвина — открытая книга, где он свободно читает и черпает знания о человеческой душе. “В это звонкое бесконечно чистое утро я был счастлив и долго бродил <...> на скудной почве светолюбивое дерево-пионер сосна такую силу берёт, что стоит выше всех. И я стал о себе думать, что ведь тоже и мне в жизни моей пришлось работать над материалом, никого не соблазняющим, и корни пускать, как сосна, глубоко. Светолюбивое дерево <...> выводит в свет теневую породу. За то вот я и люблю сосну, ни в каком покровительстве она не нуждается, растёт там, где никто не может расти”.

Душа писателя заполняет художественное пространство произведения, и уже предчувствуется то слово правды, которое будет сказано в завершающей творческий путь повести-сказке. Через глубокое постижение жизни природы, неотделимой от жизни человека, Пришвин приходит к постижению библейских истин. И вот это внутреннее движение мы видим в каждом его произведении, в каждой миниатюре.

Тема очерков «Берендеевой рощи» — сплав северного леса в весенний разлив воды. Автор показывает всю последовательность работы, дополняя свой рассказ фотографиями.

Учащиеся находят образы, которые получат художественное завершение в «Кладовой солнца» и в «Корабельной чаще». В очерке «Правда» впервые появляется Антипыч, один из ведущих персонажей писателя, намечена главная идея, связанная с ним.

Два друга представляют охотничью единицу: один слепой, другой глухой. В повести это братки — Павел и Пётр. В очерке «Законы сузёма» (сузём — дремучий лес, где нет селений, лишь встречаются охотничьи избушки) говорится о заповедной чаще. “Лес там — сосна за триста лет, дерево к дереву, там стяга не вырубишь! И такие ровные деревья, и такие частые!” Свои чувства автор передаёт так: “Я обрадовался этой находке Чащи, о которой здесь все говорят. По опыту всех своих путешествий я знал, что поездка моя теперь не пропадёт даром, и, как найденное сокровище, какой-нибудь драгоценнейший алмаз, спрятал я в себя эту Чащу и стал стеречь её у себя...”

Природа Севера не перестаёт удивлять и восхищать человека, помогает осмыслить человеческую деятельность, увидеть её начало и конец: круглый лес — это завершение, конец. Чаща — начало безграничного простора, осуществление сказки, мечты. И это возможно в состоянии творческого подъёма, когда человек достигает внутренней свободы, бесценнейшего дара, данного ему свыше. “<...> Свойство моей волшебной профессии — при всяких условиях оставлять меня независимым от внешних условий, и теперь всё по-прежнему изумляет меня, и часто до сих пор я благословляю тот час, когда взялся я за перо”. Радость живёт не только в душе глубоко чувствующего и думающего человека, радость разлита в природе. И эта радость соединяет человека, природу и Творца.

С образом Осипа Александровича Роман (бессмертное произведение)ова, прозванного автором Дерсу, связана одна из главных идей писателя: как соединить личное Хочу и общественное Надо — свободу и необходимость. Над этим вопросом Пришвин напряжённо и мучительно размышлял в процессе работы над «Осударевой дорогой». Ответ был найден в «Корабельной чаще» — в гармоническом соединении свободы и необходимости, сказки (мечты) и реальности.

Образ Жар-птицы, появившийся в очерках, помогает лучше понять душевное состояние человека, который, преодолевая тяжёлую, теневую сторону жизни, был весь устремлён к свету. Ученик читает отрывок:

“<...> однажды припомнил лучшее из своей жизни и остановился на Жар-птице — лучше этого я не знал ничего.

Столько времени, столько трудов положили мы в трудное для путешествия равновесеннее время, чтобы достигнуть Чащи; наконец пришли в Чащу, и вот прилетела Жар-птица и наполнила всю душу радостью <...>

Всё оказалось точно так, как и говорили о Чаще: деревья стояли одно к одному, как громадные свечи, и уж, конечно, тут стяга не вырубишь, и тоже правда, что дереву здесь невозможно упасть <...> Под румяными соснами росла черника, и на ней лежали два срезанные и раскряжёванные дерева. Так свежи были эти срезы-разрезы, что вспомнилось из сказки про живую и мёртвую воду: хотелось спрыснуть живой водой, чтобы кусок сложился с куском и оба прекрасные дерева Берендеевой чащи поднялись”.

Михаил Михайлович с сыном Петром плыли по Пинеге на карбасе. Часть их пути повторят в повести Настя и Митроша.

“<...> Я плыву и живу хорошо и создаю свою Берендееву чащу”.

Пришвин принимает этот мир с радостью, принимает падший мир, потому что видит в нём истинное его значение и истинный смысл. Через слово он передаёт читателю свою жизненную силу и жизненную энергию.

Третий урок

Тервая глава «Корабельной чащи» начинается с притчи, определяющей смысловой и ритмический строй повести.

Ученица читает её:

“Солнце светит одинаково всем — и человеку, и зверю, и дереву. Но судьба одного живого существа чаще всего решается тенью, падающей на него от другого <...> от каждого из нас на другого падает разная тень <...> Не от солнца рождается тень, а от земли и от нас самих”.

В тени доброй, материнской спасается живое существо, в тени злой — погибает или повреждается.

Образы повести глубоко символичны. Солнечный свет, не теряя своей физической природы, сливается с Вечным Светом. Рефреном звучат слова: “Свет великий, желанный и страшный...”

Повествование ведётся в нескольких пластах. Учащиеся отмечают, что сюжетную основу составляет продолжение сказки-были «Кладовая солнца»: поиск осиротевшими во время войны детьми своего отца, который оказался жив и после госпиталя был направлен на работу в северные леса изготовлять фанеру для авиации.

Сквозная тема — слово правды — раскрывается в символических образах и картинах, чаще всего оформленных в притчу.

Художественное пространство повести заполняет свет.

“— Правда на свете одна, только истинная.

— А где она?

— В уме и сердце человека.

— Видишь, Вася, — сказал он (учитель Фокин), — правда, она такая, что её надо каждому держать в уме, а сказать о ней трудно... Первое, трудно оттого, что в делах она, а не только в словах”.

Вспомним евангельскую истину: “Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные. По плодам их узнаете их. Так всякое дерево доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые” (Мф. 7, 15–17).

У Пришвина нет того, что принято называть “описанием природы”. Останавливая своё внимание на каком-либо явлении из окружающего мира, он соотносит его с жизнью человека, с жизнью общества. Конкретный образ — заповедный лес, в ходе повествования приобретает высший смысл, становится символом — это святыня, хранимая народом веками, и её нужно сберечь, спасти от гибели. Иначе что-то ценное разрушится в народной душе.

К Корабельной чаще направлены сердца всех героев повести и самого автора. Писатель передаёт жизнь природы необычайно богатыми художественными средствами: изображаемый предмет предстаёт во всём многообразии звуков, запахов, красок, в движении и освящён живой человеческой мыслью, живым чувством. (Учащиеся приводят примеры.)

“Свет великий, желанный и страшный ринулся в дыру лесного полога и начал внутри леса на поляне всё изменять, кому на счастье, кому на гибель. Золотые стрелы света летели неустанно, непрерывно падали на донышко лесного ведра — на светолюбивые травы. И мы все, у кого были на это глаза, видели, как у растений открывались глазки, подобные солнцу, с белыми, голубыми, красными и всякими лучами”.

Тема правды постепенно нарастает, обогащаясь всё новым содержанием.

(Учащиеся приводят цитаты.)

“В уме у каждого есть правда своя, а оглянешься кругом, и нет никакой правды на свете <...> у людей с правдой, как у деревьев с солнцем: каждому хочется стать к свету поближе, и оттого у деревьев тень, а у нас неправда”.

Но внимательный человек увидит правду в глазах ребёнка, которая глядит “из детской души, как глядит на лесной полянке цветочек”. Он увидит правду во всём мироздании как проявление Божественной любви. Вы можете подтвердить эту мысль цитатой?

— Да. Учитель говорит Васе: “Истинная правда обнимает Вселенную и ещё дальше, всё, что там, за Вселенной, и без конца. И в то же время она тут с нами сейчас на кушетке”.

Один из учащихся рассказывает о судьбе Насти и Митраши, осиротевших во время войны.

Мысль о детях писатель переносит на весь наш народ. Вводится тема страдания. И здесь вновь Пришвин рассматривает страдание как необходимость, как этап на пути к совершенству, к духовному просветлению и к высшей радости.

Найдите цитату в тексте.

“Можно думать даже, что это время сиротства кончается, и новый человек входит в историю с чувством беззаветной любви к своей матери-земле и с великим пониманием отца своего <...> прежний круглый сирота несёт в собою какую-то новую правду для всего мира <...> эта правда с нами, с сиротами, так и останется, так и ждёт, чтобы открыться самому хорошему для нас человеку”.

“...Время сиротства кончается...” — эти слова не утратили современного звучания и сейчас. Наш народ после многих десятилетий атеизма и безбожия находит, обретает Отца Небесного, приходит под Его покровительство и защиту.

Дети-сироты плывут в неведомую даль искать своё счастье.

“Плыви же, плыви, огонёк нашей человеческой правды, нашей суровой борьбы за любовь”. К этой истине — правда есть вековечная суровая борьба людей за любовь — писатель пришёл в «Кладовой солнца», здесь же он подтверждает свою мысль.

На пути Насти и Митраши встречается добрый сказочник Мануйло. Образ Мануйлы, так же как и образ Антипыча, в какой-то степени автобиографичен. Он появляется уже в первой книге Пришвина.

Суровая и прекрасная природа Севера, былинный эпос сформировали душу этого мечтательного человека. В его поэтическом восприятии мира светится своя, особая правда. В «Корабельной чаще» Мануйло показан в изменившейся социально-исторической обстановке.

Сказка (мечта) и правда в его судьбе пришли в неразрешимое противоречие. “Я сказал: «Примите меня в колхоз со своим путиком. Я буду мясо и пушнину для колхоза доставать больше всех».

Они же меня не принимают, и я хожу в единоличниках”.

Как соединить личное Хочется и общественное Надо? Задача почти невыполнимая в условиях тоталитарного режима. (Эта проблема была поставлена и не решена в «Осударевой дороге».)

В «Корабельной чаще» герои Пришвина приходят к осознанию синтеза свободы и жертвы, личного и общественного.

“<...> У каждого к правде есть свой собственный путь, и каждый должен за него стоять и бороться. Смело иди!” — напутствует Мануйлу его друг Василий Весёлкин, советуя ехать к Калинину.

От частных судеб — Весёлкина и Мануйлы — автор переходит к судьбе страны и прозревает её великую миссию. “<...> Наша страна скажет миру новое слово! Россия между востоком и западом столько терпела и от Востока и от Запада, что наконец должна же понять, из-за чего и за что она всё терпела. И если она после всего скажет какое-то слово, то это будет словом правды”.

Символом чистоты, святости в повести является заповедная чаща. Сказка и правда сближаются — сначала в уме и сердце человека (Мануйлы, Весёлкина), затем в реальной действительности (спасение Корабельной чащи).

Человека тянет в девственную природу, прикоснуться к чистым родникам первоосновы бытия. Вновь и вновь рефреном звучат слова: “Затем и сказка, чтоб правду найти”.

Отдельные отрывки повести созвучны стихам. (Учащиеся приводят примеры.)

“Много огней в доме загорелось, и от низу и до верху в окнах всё видно.

Там укладывает мать, вся в белом, маленьких детей в кроватки.

Там умываются.

А там — пьют вино.

А ещё повыше — двое так сидят...

И всё внизу видко,

И только не видко,

Где окна завешаны”.

Это музыкальное настроение было навеяно стихами М. Цветаевой. (Ученица читает стихотворение.)

Вот опять окно,

Где опять не спят.

Может — пьют вино,

Может — так сидят,

Или просто — рук

Не разнимут двое.

В каждом доме, друг,

Есть окно такое.

Крик разлук и встреч —

Ты, окно, в ночи!

Может — сотни свеч,

Может — три свечи...

Нет и нет уму

Моему — покоя.

И в моём дому

Завелось такое.

Помолись, дружок, за бессонный дом,

За окно с огнём!

“Весна света” рождает весну в душе человека. Множество художественных параллелей говорит об этом. Найдите их, пожалуйста.

— Вот, например, песнь-притча о зарянке, в которой автор использует яркие звуковые и изобразительные средства: “Вот где-то, с какой-то высоты на холме, певчий дрозд первый увидел признаки вечерней зари и просвистел свой сигнал. На этот сигнал отозвалась зарянка и вылетела из пустого сучка <...> сверху тоже увидала зарю и на сигнал певчего дрозда ответила своим сигналом.

Это зарянка поёт, зарянка славит зарю, но песни её человеку не слышно <...> зарянка поёт, чтобы славить зарю, а не чтобы самой славиться перед людьми <...> как только человек подумал об этом, чтобы ему тоже так хорошо было, чтобы ему славить зарю, а не чтобы зарёй самому славиться, так и начинается весна самого человека”.

— В мире природы присутствует предчувствие мысли, слова. Но кому дано осуществить слово, мечту?

— Только человеку. “<...> В ночных раздумчивых глазах (гаршнепа) общая вековечная и напрасная попытка всех болот что-то вспомнить <...> все эти птицы и кочки болотные, как были, так и остались в былом, а я с малолетства оторвался от них и стремительно мчусь к небывалому”.

— Могучее, бурное, оживляющее всё в природе событие — разлив рек — всегда притягивало к себе писателя. Краски и звуки дополняются ещё одним художественным компонентом — запахом. “Хорошо пахнет болото первой весенней водой, но не хуже пахнет на нём и последний снег. Есть великая сила радости в аромате такого снега, и эта радость в темноте понесла детей в неведомые угодья, куда слетаются необыкновенные птицы, как души северных лесов”.

В соприкосновении с природой в человеке открываются новые, неизвестные для него самого качества, реализуется творческая энергия, и он начинает верить в то, что найдёт свою заповедную чащу. Писатель поёт гимн всему живому на земле: “<...> самая тяжёлая гора не может задавить самого маленького живого ручейка”. Движение в природе аналогично жизни человеческого общества — живую мысль ничто не может уничтожить.

В творчестве Пришвина тема личного счастья занимает особое место. Над ней он размышляет в «Жень-шене», «Лесной капели», в «Повести нашего времени». В «Корабельной чаще» понятие счастья не связано с любовью к женщине. Здесь разрешается вопрос: как соотнести свободу и необходимость, личное и общественное. В судьбе Мануйлы эти два начала соединились. Свою мечту, свою сказку — “ловить птиц на своём путике и рассказывать людям всем удивительную правду о том, что жить — это радость” Мануйло соединяет с необходимостью, с общим делом и достигает счастья. “<...> Всё, что было во сне на своём путике, переходит в новом значении на какой-то большой путь, и сам Мануйло, как младенец, выходит из тёмной материнской утробы на свет...”

В судьбе детей тоже всё сложилось хорошо: они нашли своего отца.

Василий Весёлкин, желавший пожертвовать Корабельной чащей для общего дела (Надо — на первом месте), освобождается от этой необходимости самим временем — война окончилась, и такая жертва уже не нужна. В этом великом деле — спасение Чащи — принял живое участие М. И. Калинин. Как пишет вдова писателя В. Д. Пришвина, все подробности встречи с Калининым взяты из личного свидания Пришвина с Калининым.

В заключительных главах образ Корабельной чащи предстаёт во всём своём великолепии. Рождаются пламенные строки: “<...> жизнь стоит того, чтобы жить и даже страдать за неё”. Этот афоризм раскрывается в песне-притче.

“Песня эта не новая, но чтобы по-новому принять её в себя и об этом подумать, нужно послушать, как в северных лесах на заре красивые птицы, увенчанные красным огоньком на голове, на утренней заре встречаются с солнцем. И совсем незаметно когда-то и мало-помалу родники и ручьи передали свои звуки живым существам, и они сотворили из этого звука колыбельную песнь.

И вдруг Митраша услышал с той стороны, со всех суродий, великий, торжествующий крик журавлей:

— Победа!

Сорвался с оживающего солнца первый золотой луч.

— Здравствуйте! — чуфыркнул токовик”.

Спасённый заповедный лес весь охвачен светом, в этом “непереносимом для растений, выросших в тени”, свете прозревается истина, живёт слово правды.

Литература

1. Пришвин М. М. Собр. соч.: В 6 т. М.: Художественная литература, 1956, 1957. Т. 2, 5.

2. Пришвин М. М. Собр. соч.: В 8 т. М.: Художественная литература, 1984. Т. 6.

3. Пришвин М. М. Дневники. М.: Правда, 1990.

4. Михаил Пришвин. Творить будущий мир. М.: Молодая гвардия, 1989.

5. Пришвина В. Д. Круг жизни. М.: Художественная литература, 1981.