Михаил Александрович Шолохов

Рассказ написан в 1956 году во время хрущевской

оттепели

. Шолохов был участником Великой Отечественной войны. Там он услышал историю жизни одного солдата. Она его очень тронула. Шолохов долго вынашивал в себе идею написания этого рассказа. И вот в 1956 году он отважился на запретную после войны тему.

Тема – человек на войне – широко освещена в литературе, но автор нашел свой подход в решении этого вопроса, нашел новое оригинальное художественное решение проблемы. Жанр произведения – рассказ, где ведется эпическое повествование о нескольких эпизодах из жизни героя. Большой материал об этой жизни – от рождения до возмужания, - которого хватило бы на роман, писатель вместил в рамки рассказа. Как он добился этого? В этом и заключается мастерство Шолохова – писателя. Интересна композиция произведения. В начале его дается описание первой послевоенной весны:

Первая послевоенная весна была на Верхнем Дону на редкость дружная и напористая

. Потом автор говорит о встрече с неизвестным человеком, который рассказывает о своей судьбе. Основная часть этого произведения – это рассказ в рассказе. Повествование идет от первого лица.

Андрей Соколов выбирает самые главные эпизоды своей жизни. Он часто прерывает свой рассказ, потому что переживает все прожитое. Это создает эмоциональность, убедительность и достоверность повествованию. В конце описывается расставание со своим новым знакомым, который был

чужим, но ставшим близким человеком

, и автор думает о дальнейшей судьбе героев. Здесь раскрываются чувства и эмоции самого автора. Шолохов – мастер создания образов. Во весь рост зримо предстает человек с тяжелой судьбой. Из его рассказа мы узнаем, что он ровесник века. Андрей был

высоким, сутуловатым мужчиной

. Портретную характеристику Соколова мы видим не сразу.

Шолохов дает её деталями. Сначала он выделяет

большую, черствую руку

, потом

глаза, словно присыпанные пеплом, наполненные такой неизбывной смертной тоской

. Образ Андрея Соколова дополняется речевой характеристикой. В речи героя часто можно услышать профессиональные слова:

баранка

,

дуй на всю железку

,

последний перегон

,

шел на первой скорости

,

браток

. Соколов – воплощение национального русского характера, поэтому его речь образна, близка к народной, разговорной. Андрей использует пословицы:

табак моченый, что конь леченый

.

Он употребляет сравнения и поговорки:

как конь с черепахой

,

почем фунт лиха стоит

. Андрей – простой малограмотный человек, поэтому в его речи много неправильных слов и выражений. Характер Соколова раскрывается постепенно. До войны он был хорошим семьянином.

Работал я эти десять лет и день и ночь. Зарабатывал хорошо, и жили мы не хуже людей. И дети радовали...

.

Перед войной поставили домишко.

Во время войны он ведет себя как настоящий мужчина. Терпеть не мог Андрей

этаких слюнявых

, которые

сопли по бумаге размазывали

.

На то ты и мужчина, на то ты и солдат, чтобы все вытерпеть, все вынести, если к этому нужда позвала.

Соколов был простым солдатом, выполнял свой долг, был как на работе. Потом попал он в плен и узнал и настоящее солдатское братство, и фашизм. Вот как их вели в плен:

...наши подхватили меня на лету, затолкали в середину и с полчаса вели под руки

. Писатель показывает ужасы фашизма. Немцы загнали пленных в церковь с разбитым куполом на голый пол. Затем Андрей видит пленного доктора, который проявляет настоящий гуманизм по отношению к другим товарищам по несчастью.

Он и в плену, и в потемках свое великое дело делал

. Здесь же Соколову пришлось совершить свое первое убийство. Андрей убил пленного солдата, который хотел выдать немцам своего взводного.

Первый раз в жизни убил, и то своего.

кульминацией рассказа является эпизод с Мюллером. Мюллер – комендант лагеря,

невысокого роста, плотный, белобрысый и сам весь какой-то белый

.

По-русски говорил как мы с тобой

.

А матерщинничать был мастер ужасный

.

Действия Мюллера – воплощение фашизма. Он каждый день в кожаной перчатке со свинцовой прокладкой выходил перед пленными и бил каждого второго в нос. Это была

профилактика от гриппа

. Андрея Соколова вызвали к Мюллеру по доносу

какого-то подлеца

, и Андрей приготовился к

распылу

. Но и тут наш герой не ударил в грязь лицом. Он захотел показать,

что хотя и с голоду падает, но давиться ихней подачкой не собирается, что у него есть свое, русское достоинство и гордость и что в скотину они его не превратили

. И Мюллер, хотя и был истинным фашистом, зауважал Андрея и даже наградил за смелость. Таким образом, Соколов спас себе жизнь.

После он сбегает из плена. Тут его подстерегает новый удар. Андрей узнал, что его жена и дочери погибли. Но Соколова ждет и радостное известие – его сын стал командиром. Андрей готовится к встрече с Анатолием, но этому не суждено сбыться, потому что в День Победы Толика убивает снайпер. Любой человек после таких событий сломался бы, но Андрея Соколова не ожесточила его трагичная судьба. После войны он усыновил мальчика Ванюшку, и у него появился смысл жизни – заботиться о сиротке, воспитывать мальчика. Образ Ванюшки в рассказе появляется вместе с образом Андрея Соколова.

Портретную характеристику автор дает не сразу. Шолохов выделяет отдельные детали в портрете Ванюшки – мальчика лет пяти-шести. Сначала он выделяет

розовую холодную ручонку

, а потом

глаза, светлые, как небушко

. Портрет Ванюшки построен на резком приеме контраста. Он противопоставляется портрету Андрея Соколова. В расказе мы видим еще один очень яркий образ – образ Ирины.

Воспитывалась она в детском доме. Ирина была

смирная, веселая, угодливая и умница

. Андрей очень хорошо о ней отзывается:

Хорошая попалась мне девка!

В рассказе постепенно вырисовывается образ автора. Мы видим, что он любит жизнь, природу, весну. Ему было хорошо на природе. Автор был участником войны. Он очень внимателен к людям. Переживает автор ничуть не меньше Андрея,

с тяжелой грустью

смотрел он на уходящих людей. В конце рассказа по щеке его бежит

жгучая и скупая мужская слеза

.

На протяжении всего рассказа автор пытается показать душевную красоту человека-труженика, которого не сломают никакие трагедии.

Биография М. А. Шолохова

Научная биография М. А. Шолохова до сих пор не написана. Имеющиеся исследования оставляют немало белых пятен в истории его жизни. Официальная советская наука нередко замалчивала многие из тех событий, свидетелем или участником которых был писатель, да и сам он, судя по воспоминаниям современников, не любил афишировать подробности своей жизни. Кроме того, в литературе о Шолохове нередко предпринимались попытки дать однозначную оценку его личности и творчеству. Причем и канонизация Шолохова в советский период, и стремление низвергнуть его с возведенного пьедестала в работах 80-90х годов привели к тому, что в сознании массового читателя сложилось упрощенное, а чаще всего искаженное представление об авторе

Тихого Дона

и

Поднятой целины

. А между тем Шолохов - фигура крайне противоречивая. Ровесник первой русской революции, начавший свой творческий путь в период формирования советской литературы и ушедший из жизни незадолго до начала крушения тоталитаризма в России, он был поистине сыном своего века. Противоречия его личности во многом были отражением противоречий самой советской эпохи, события которой и по сей день, порождают полярные оценки, как в науке, так и в общественном мнении.

М. А. Шолохов родился 24 мая 1905 года на хуторе Кружилине станицы Вешенской Донецкого округа Области Войска Донского, хотя, вероятно, эта дата нуждается в уточнении.

Отец писателя, Александр Михайлович (1865-1925), был выходец из Рязанской губернии, неоднократно менял профессии:

Был последовательно

шибаем

(скупщиком скота), сеял хлеб на покупной казачьей земле, служил приказчиком в коммерческом предприятии хуторского масштаба, был управляющим паровой мельницы и т. д.

Мать, Анастасия Даниловна (1871-1942),

полуказачка, полукрестьянка

, служила горничной. В молодости она была против воли выдана замуж за казака-атамана С. Кузнецова, но, сойдясь с А. М. Шолоховым, оставила его. Будущий писатель появился на свет незаконнорожденным и до 1912 года носил фамилию первого мужа матери, при этом имел все казачьи привилегии. Только когда Александр Михайлович и Анастасия Даниловна обвенчались, и отец усыновил его, Шолохов обрел свою настоящую фамилию, утратив при этом принадлежность к казачьему сословию, как сын мещанина, то есть

иногороднего

.

Чтобы дать сыну первоначальное образование, отец нанимает домашнего учителя Т. Т. Мрыхина, в 1912м отдает сына в Каргинское мужское приходское училище по II классу обучения. В 1914 году везет его в Москву по поводу болезни глаз (клиника доктора Снегирева, где лечился Шолохов, будет описана в романе

Тихий Дон

) и отдает в приготовительный класс московской гимназии № 9 им. Г. Шелапутина. В 1915 году родители переводят Михаила в Богучаровскую гимназию, но обучение в ней было прервано революционными событиями. Не удалось завершить образование и в Вешенской смешанной гимназии, куда Шолохов поступил в 1918 году. Из-за разгоревшихся вокруг станицы военных действий он вынужден был прервать образование, закончив только четыре класса.

С 1919 года до конца Гражданской войны Шолохов жил на Дону, в станицах Еланской и Каргинской, охваченных Верхнедонским восстанием, то есть находился в центре тех драматических событий, которые будут описаны в заключительных книгах

Тихого Дона

.

С 1920 года, когда на Дону окончательно установилась советская власть, Михаил Шолохов, несмотря на юные годы, а ему было 15 лет работал, учителем по ликвидации безграмотности.

В мае 1922 года Шолохов окончил краткосрочные курсы продовольственной инспектуры в Ростове и был направлен в станицу Букановскую в качестве налогового инспектора. Был судим ревтрибуналом за превышение власти. Особым совещанием ревтрибунала

за преступление по должности

Шолохов был приговорен к расстрелу. В течение двух суток он ждал неминуемой смерти, но судьбе было угодно пощадить Шолохова. По некоторым данным, именно тогда он указал в качестве года рождения 1905й, чтобы скрыть свой настоящий возраст и выдать себя за несовершеннолетнего, в то время как на самом деле родился на год или два раньше.

Осенью 1922 года Шолохов приехал в Москву с намерением поступить на рабфак. Однако ни заводского стажа, ни комсомольской путевки, которые требовались для поступления, у него не было. С устройством на работу тоже пришлось не легко, так как Шолохов к тому времени не овладел никакой профессией. Биржа труда мгла предоставить ему только самую неквалифицированную работу, поэтому он первое время был вынужден работать грузчиком на Ярославском вокзале и мостить булыжные мостовые. Позже он получил направление на должность счетовода в жилищное управление на Красной Пресне. Всё это время Шолохов занимался самообразованием и, по рекомендации начинающего писателя Кудашева, был принят в литературную группу

Молодая гвардия

. 19 сентября 1923 года состоялся литературный дебют Шолохова: в газете появился его фельетон

Испытание

за подписью М. Шолохов.

11 января 1924 года М. А. Шолохов обвенчался с дочерью бывшего станичного атамана Марией Петровной Громославской (1902-1992), связав в ней судьбу на долгие шестьдесят лет. Именно 1924 год можно считать началом профессиональной деятельности Шолохова-писателя. 14 декабря в газете

Молодой ленивец

появился первый из

Донских рассказов

Шолохова

Родинка

, 14 февраля в той же газете печатается рассказ

Продкомиссар

, после чего один за другим стремительно выходят

Пастух

(февраль),

Шибалково семя

,

Илюха

,

Алешка

(март),

Бахчевник

(апрель),

Путь-дороженька

(апрель-май),

Нахаленок

(май-июнь),

Семейный человек

,

Коловерть

(июнь),

Председатель Реввоенсовета республики

(июль),

Кривая стежка

(ноябрь) В тот же период Шолохов становится членом РАППа.

Еще во время работы над

Донскими рассказами

М. Шолохов задумал написать повесть о председателе Донского совнаркома Ф. Г. Подтелкове и его соратнике секретаре Донского казачьего военно-революционного комитета М. В. Крывошлыкове (именно этой ненаписанной повести он, вероятно, хотел дать название

Донщина

, которое многие исследователи ошибочно принимали за первоначальное название романа

Тихий Дон

). Постепенно Шолохов приходит к мысли, что

не повесть надо писать, а роман с широким показом мировой войны, тогда станет ясным, что объединяло казаков-фронтовиков с солдатами-фронтовиками

. Только когда писателю удалось собрать многочисленные воспоминания участников Первой мировой войны и богатый архивный материал, он начал работу над романом, который получил название

Тихий Дон

.

Работа по сбору материалов для

Тихого Дона

,- рассказывал Шолохов,- шла по двум направлениям: во-первых, собирание воспоминаний, рассказов, фактов, деталей от живых участников империалистической и Гражданской войн, беседы, расспросы, проверка всех замыслов и представлений; во-вторых, кропотливое изучение специально военной литературы, разработки военных операций, многочисленных мемуаров. Ознакомление с зарубежными, даже белогвардейскими источниками

.

Самая ранняя рукопись романа датируется осенью 1925 года и рассказывает о событиях лета тысяча девятисот семнадцатого года, связанных с участием казачества в походе Корнилова на Петроград.

Написал 5-6 листов печатных. Когда написал, почувствовал, что не то,- рассказывал впоследствии Шолохов. - Для читателя станет не понятным - почему же казачество приняло участие в подавлении революции. Что это за казаки? Что за Область Войска Донского? Не выходит ли она для читателей некой терра инкогнито? Поэтому я бросил начатую работу. Стал думать о более широком романе. Когда план созрел, приступил к собиранию материала. Помогло знание казачьего быта

. Написанные к этому времени главы о корниловщине стали в последствии сюжетной основой ко второму тому романа.

Приступил заново и начал с казачьей старины, с тех лет, что предшествовали Первой мировой войне. Написал три части романа, которые и составляют первый том

Тихого Дона

. А когда первый том был закончен, и надо было писать дальше - Петроград, корниловщину, - я вернулся к прежней рукописи и использовал её для второго тома. Жалко было бросать уже сделанную работу

. Однако прежде чем писатель вернулся к работе над романом, прошел почти год, наполненный как печальными (смерть отца в конце 1925 года), так и радостными событиями.

В 1925 году в издательстве

Новая Москва

вышла в свет отдельной книгой

Донские рассказы

. В 1926 году появился второй сборник рассказов -

Лазоревая степь

(в 1931 году ранние рассказы Шолохова выйдут в одной книге

Лазоревая степь. Донские рассказы

). В феврале 1926 года у Шолоховых родилась дочь Светлана.

В это время помыслы писателя связаны с

Тихим Доном

. Одним из немногих свидетельств его работы над романом в этот период является письмо Харлампию Васильевичу Ермакову от 6 апреля 1926 года:

Уважаемый тов. Ермаков! Мне необходимо получить от Вас дополнительные сведения относительно эпохи 1919 г. Надеюсь, что не откажете мне в любезности сообщить эти сведения с приездом моим из Москвы. Полагаю быть у Вас в доме в мае - июне с/г. Сведения эти касаются мелочей восстания В-Донского

. Донской Харлампий Ермаков стал одним из прототипов Григория Мелехова (в самой ранней рукописи романа герой назван Абрамом Ермаковым).

Осенью Шолохов с семьей перебрался в Вешенскую, где погрузился в работу над романом. Первые строки первого тома были написаны 8 ноября 1926 года. Работа над книгой шла удивительно интенсивно. Закончив черновой вариант первой части, Шолохов уже в ноябре начал работу над второй. К концу лета работа над первым томом была завершена, и осенью Шолохов отвез рукопись в Москву, в журнал

Октябрь

и издательство

Московский писатель

. В журнале роман был признан

бытописательским

и лишенным политической остроты, но благодаря активному вмешательству А. Серафимовича именно уже В-первых четырех номерах за 1928 год первая книга романа была опубликована. А в 5-10 номерах за этот же год - и вторая книга

Тихого Дона

. В том же 1928 году первая книга романа вышла сначала в

Роман (бессмертное произведение)-газете

, затем отдельным изданием в

Московском рабочем

. Рукопись романа, еще не напечатанного в

Октябре

, была рекомендована к изданию заведующей отделом издательства Евгенией Григорьевной Левицкой. Там, в издательстве, в 1927 году произошла встреча двадцатидвухлетнего Шолохова с Левицкой, которая была старше его на четверть века. Этой встрече суждено было стать началом крепкой дружбы. Левицкая не однократно помогала Шолохову в трудные минуты его жизни. Шолохов принимал живое участие в её судьбе и судьбах её близких. В 1956 году выйдет рассказ Шолохова

Судьба человека

с посвящением:

Евгении Григорьевне Левицкой, члену КПСС с 1903 года

.

А трудные дни начались для Шолохова сразу после публикации первого тома романа. Е. Г. Левицкая так пишет об этом в своих записях:

Т. Д.

сперва появился в журн.

Октябрь

, а затем вышел в конце 1928 года отдельной книгой… Боже мой, какая поднялась вакханалия клеветы и измышлений по поводу

Тихого Дона

и его автора! С серьезными лицами, таинственно понижая голос, люди как будто бы вполне

приличные

- писатели, критики, не говоря уж об обывательской публике, передавали

достоверные

истории: Шолохов, мол, украл рукопись у какого-то белого офицера - мать офицера, по одной версии, приходила в газ.

Правда

, или ЦК, или в РАПП и просила защиты прав её сына, написавшего такую замечательную книгу… На всех литературных перекрестах чернили и клеветали автора

Тихого Дона

. Бедный автор, которому в 1928 г. едва исполнилось 23 года! Сколько нужно было мужества, сколько уверенности в своей силе и в своем писательском таланте, чтобы стойко переносить все пошлости, все ехидные советы и

дружеские

указания

маститых

писателей. Я однажды добралась до одного такого

маститого

писателя - это оказался Березовский, который глубокомысленно изрек:

Я старый писатель, но такой книги, как

Тихий Дон

, не мог бы написать… Разве можно поверить, что в 23 года, не имея никакого образования, человек мог написать такую глубокую, такую психологически правдивую книгу…

Уже в период публикации первых двух книг

Тихого Дона

в печати появились многочисленные отклики на роман. Причем суждения о нем звучали нередко самые противоположные.

Целым событием в литературе

назвал роман ростовский журнал

На подъеме

в 1928 году. А. Луначарский в 1929 году писал:

Тихий Дон

- произведение исключительной силы по широте картин, знанию жизни и людей, по горечи своей фабулы… Это произведение напоминает лучшие явления русской литературы всех времен

. В одном из частных писем 1928 года свою оценку Горький:

Шолохов, судя по первому тому, - талантлив… Каждый год выдвигает все более талантливых людей. Вот - это радость. Очень, анафемски талантлива Русь

. Однако чаще всего положительные отзывы о романе основывались на убеждении критиков о неизбежности прихода главного героя к большевистской вере. В. Ермилов, например, писал:

Шолохов смотрит глазами Мелехова - человека, постепенно идущего к большевизму. Сам автор этот путь уже проделал…

. Но были и нападки на роман. По мнению критика М. Майзеля, Шолохов

очень часто как бы любуется всей этой кулацкой сытостью, зажиточностью, любовно и порой с откровенным восхищением описывает истовость и нерушимость крепкого мужицкого порядка с его обрядностью, жадностью, скопидомством и прочими неизбежными принадлежностями косного крестьянского быта

. Как видим, споры вокруг романа, возникшие сразу после первых публикаций, носили прежде всего идеологический характер.

Чрезвычайно трудная судьба ожидала третью книгу романа. Хотя уже в декабре 1928 года ростовская газета

Молот

напечатала отрывок из нее, а с января 1929-го публикация книги напечаталась в журнале

Октябрь

(№1 - 3), в апреле писатель был вынужден приостановить ее печатание. С весны по август 29-го Шолохов почти не находит время для занятий литературой, полностью погрузившись в суровые заботы первого года коллективизации.

В августе сибирский журнал

Настоящее

печатает статью

Почему

Тихий Дон

понравился белогвардейцам?

.

Задание какого же класса выполнил, затушевывая классовую борьбу в дореволюционной деревне, пролетарский писатель Шолохов? Ответ на этот вопрос должен быть дан со всей четкостью и определенностью. Имея самые лучшие субъективные намерения, Шолохов объективно выполнил задание кулака.… В результате вещь Шолохова стала приемлемой даже для белогвардейцев

.

Тем же летом 1929 года прозвучала еще одна оценка романа. 9 июля в письме к старому революционеру Феликсу Кону Сталин писал:

Знаменитый писатель нашего времени тов. Шолохов допустил в своем

Тихом Доне

ряд грубейших ошибок и прямо неверных сведений насчет Сырцова, Подтелкова, Кривошлыкова и др., но разве из этого следует, что

Тихий Дон

- никуда не годная вещь, заслуживающая изъятия из продажи?

. Правда, письмо это было опубликовано лишь в 1949 году в 12 томе собрания сочинений Сталина и до этого времени, по-видимому, не было известно Шолохову.

Только зимой 1930 года Шолохов привез в Москву рукопись шестой части

Тихого Дона

, оставив ее для чтения и решения ее судьбы в Российской ассоциации пролетарских писателей. В конце марта в Вешенскую приходит ответ от Фадеева, ставшего тогда одним из лидеров РАППа и руководителем журнала

Октябрь

.

Фадеев предлагает мне сделать такие изменения, которые для меня неприемлемы никак, - сообщает Шолохов в письме к Левицкой. - Он говорит, ежели я Григория не сделаю своим, то роман не может быть напечатанным. А знаете, как я мыслил конец III книги. Делать Григория окончательным большевиком я не могу

. Резкой критике со стороны РАППа подвергается не только образ главного героя романа. Не пропускали в печать, например, приведенный в главе XXXIX шестой части рассказ старика-старовера о произволе комиссара Малкина в станице Букановкой (Малкин в 1930 году был жив и находился на ответственном посту). Самым же крамольным, с точки зрения тех, от кого зависела судьба книги, было изображение Вешенского восстания, события, традиционно замалчиваемого в официальной советской печати (вплоть до 70-х годов роман Шолохова был практически единственной книгой об этом событии). Наиболее ортодоксальные рапповские вожди сочли, что писатель, приводя факты ущемления казаков Верхнего Дона, оправдывает восстание. В письме к Горькому от 6 июля 1931 года Шолохов объясняет причины восстания перегибами, которые были допущены по отношению к казаку-середняку представителями советской власти, причем сообщает, что в своем романе он сознательно упустил случаи наиболее жесткой расправы с казаками, явившиеся непосредственным толчком к восстанию.

В 1930 году в литературных кругах вновь зазвучали разговоры о плагиате. Поводом для них послужила вышедшая в Москве книга

Реквием. Памяти Л. Андреева

, где, в частности, было помещено письмо от 3 сентября тысяча девятисот семнадцатого года, в котором Леонид Андреев сообщает литератору Сергею Голоушеву, что, как редактор газеты

Русская воля

, забраковал его

Тихий Дон

. И хотя речь шла о путевых заметках и бытовых очерках

С тихого Дона

, которые, получив отказ Андреева, С. Голоушев напечатал в газете

Народный вестник

все в том же сентябре тысяча девятисот семнадцатого года под псевдонимом Сергей Глаголь, споры вокруг авторства казачьей эпопеи разгорелись с новой силой. В те дни Шолохов писал Серафимовичу:

…вновь ходят слухи о том, что я украл

Тихий Дон

у критика С. Голоушева - друга Л. Андреева и будто неоспоримые доказательства тому имеются в книге-реквиеме памяти Л. Андреева, сочиненной его близкими. На днях получаю книгу эту и письмо от Е. Г. Левицкой. Там подлинно есть такое место в письме Андреева С. Голоушеву, где он говорит, что забраковал его

Тихий Дон

.

Тихим Доном

Голоушев - на мое горе и беду - назвал свои путевые заметки и очерки, где основное внимание (судя по письму) уделено политическим настроениям донцов в тысяча девятисот семнадцатого году. Часто упоминаются имена Корнилова и Каледина. Это дало повод моим

друзьям

поднять против меня новую кампанию клеветы. Что мне делать, Александр Серафимович? Мне крепко надоело быть

вором

.

Необходимость вступаться за земляков, ставших жертвами коллективизации, критика со стороны РАППа, новая волна обвинений в плагиате - все это не располагало к творческой работе. И хотя уже в начале августа 1930 года на вопрос об окончании

Тихого Дона

Шолохов отвечал:

Мне остались одни охвостья

, - намеревалась привезти в Москву седьмую часть в конце месяца, планам этим не суждено было осуществиться. Тем более что в это время его увлек новый замысел.

События дня сегодняшнего заслонил на время эпоху Гражданской войны, и у Шолохова возникает желание написать

повесть листов на десять… из колхозной жизни

. В 1930 году началась работа над первой книгой романа

С потом и кровью

, получившего впоследствии название

Поднятая целина

.

Осенью того же года Шолохов вместе с А. Веселым и В. Кудашевым выехал в Сорренто, что бы встретиться с Горьким, однако после трехнедельного

сидения

в Берлине в ожидании визы от правительства Муссолини писатель возвращается на родину:

Интересно было видеть, что делается сейчас дома, на Дону

. С конца 1930 года по весну 1932-го Шолохов напряженно работает над

Поднятой целиной

и

Тихим Доном

, окончательно склонившись к мысли о том, что третью книгу

Тихого Дона

целиком составит шестая часть, в которую войдут прежние - шестая и седьмая. В апреле 1931 года писатель встретился с возвратившимся на родину Горьким и передал ему рукопись шестой части

Тихого Дона

. В письме к Фадееву Горький высказался за публикацию книги, хотя, по его мнению,

она эмигрантскому казачеству несколько приятных минут

. По просьбе Шолохова Горький, прочитав рукопись, передал ее Сталину. В июле 1931 года на даче Горького состоялась встреча Шолохова со Сталиным. Несмотря на то, что Сталина явно не устраивали многие страницы романа (например, излишне

мягкое

описание генерала Корнилова), в заключение беседы он твердо сказал:

Третью книгу

Тихого Дона

печатать будем!

В редакции

Октябрь

пообещали возобновить публикацию романа с ноябрьского номера журнала, однако некоторые члены редколлегии решительно запротестовали против печатания, и шестая часть романа пошла в культпроп ЦК. Новые главы начали выходить в свет только с ноября 1932 года, но редакция сделала в них столь значительные купюры, что Шолохов сам потребовал приостановить печатание. В сдвоенном номере журнала редакция была вынуждена опубликовать изъятые из уже вышедших глав фрагменты, сопроводив их публикацию весьма неубедительным пояснением:

По техническим причинам (рассыпан набор) из № 1 и 2 в романе

Тихий Дон

М. Шолохова выпали… куски...

публикация третьей книги возобновилась с седьмого номера и завершилась в десятом. Первое отдельное издание третьей книги

Тихого Дона

вышло в конце февраля 1933 года в Государственном издательстве художественной литературы. Готовя книгу к печати, Шолохов восстановил все фрагменты, отвергнутые журналом

Октябрь

.

В 1931 году режиссеры И. Правов и О. Преображенский сняли художественный фильм по роману

Тихий Дон

с великолепным актерским дуэтом: А. Абрикосов (Григорий) и Э. Цесарская (Аксинья). Однако фильм не сразу дошел до зрителя, обвиненный, как и роман, в

любовании казачьим бытом

, в изображении

казачьего адюльтера

.

С января по сентябрь 1932 года параллельно с выходом

Тихого Дона

в журнале

Новый мир

публикуется первая

Поднятой целины

. И вновь автор встретил серьезное сопротивление со стороны редакции, которая потребовала изъять главы о раскулачивании. И Шолохов в очередной раз прибегнул к помощи Сталина, который, прочитав рукопись, дал указание:

Роман (бессмертное произведение) надо печатать

.

В 1932 году Шолохов вступил в ВКП(б). начатую работу над второй книгой

Поднятой целины

временно пришлось отложить, чтобы завершить четвертую книгу

Тихого Дона

. Однако жизнь снова нарушила творческие планы писателя - наступил страшный

голодомор

1933 года. Шолохов стремился сделать все, чтобы помочь выжить своим землякам. Понимая. Что справиться с надвигающейся катастрофой голода местному руководству не под силу, Шолохов обращается к Сталину с письмом, в котором на пятнадцати страницах рисует ужасающую картину:

Т. Сталин! Вешенский район, наряду со многими другими районами Северо-Кавказского края, не выполнил плана хлебозаготовок и не засыпал семян. В этом районе, как и в других районах, сейчас умирают от голода колхозники и единоличники; взрослые и дети пухнут и питаются всем, чем не положено человеку питаться, начиная с падали и кончая дубовой корой и всякими болотными кореньями

. Писатель приводит примеры преступных действий властей, выколачивающих у голодных крестьян

излишки

хлеба:

В Грачевском колхозе уполномоченный РК при допросе подвешивал колхозниц за шею к потолку, продолжал их допрашивать полузадушенных, потом на ремне вел их к реке, избивал по дороге ногами, ставил на льду на колени и продолжал допрос

. Подобных примеров в письме немало. Приводит Шолохов и цифры:

Из 50 000 населения голодают никак не меньше 49 000. На эти 49 00 полученно 22 000 пудов. Это на три месяца

.

Сталин, чьи директивы так рьяно выполняли местные хлебозаготовители, тем не менее не преми-нул откликнуться на письмо 28-летнего писателя:

Ваше письмо получил пятнадцатого. Спасибо за со-общение. Сделаем все, что требуется. Назовите циф-ру. Сталин. 16. IV. 33 г.

. Ободренный тем, что его письмо не осталось без внимания, Шолохов пишет Сталину снова и не только сообщает цифру, которой оценивал потребность Вешенского и Верхне-Донского районов в хлебе, но и продолжает открывать вож-дю глаза на произвол, творимый в колхозах, и на его виновников, которых видел не только среди низового руководства. Сталин отвечает телеграммой, в кото-рой сообщает, что кроме отпущенных недавно сорока тысяч пудов ржи вешенцы получат дополнительно восемьдесят тысяч пудов, Верхне-Донскому району отпускается сорок тысяч. Однако в написанном затем письме Шолохову

вождь

упрекнет писателя в одно-боком понимании событий, в том, что он видит в хле-боробах исключительно жертв и оставляет без внима-ния факты саботажа с их стороны.

Только после тяжелейшего 1933 года у Шолохова наконец-то появляется возможность закончить чет-вертую книгу

Тихого Дона

. Седьмая часть романа была опубликована в

Новом мире

в конце 1937 -- начале 1938 года, восьмая, заключительная, появилась во втором и третьем номере

Нового мира

за 1940 год. В следую-щем году роман впервые вышел целиком отдельным изданием. К этому времени автор уже был избран де-путатом Верховного Совета СССР (1937) и действи-тельным членом Академии наук СССР (1939).

Позиция, которую занял Шолохов в 30-е годы, свидетельствует о гражданском мужестве писателя. В 1937 году он встал на защиту содержавшихся на Лубянке руководителей Вешенского района, обра-тился к Сталину, добился встречи с арестованным секретарем райкома Петром Луговым. Усилия Шоло-хова не пропали даром: руководители района были освобождены и восстановлены в своих должностях. В 1938 году он вступился за арестованного И. Т. Клей-менова, зятя Левицкой, бывшего сотрудника совет-ского торгпредства в Берлине, специалиста по ракет-ной технике, одного из создателей легендарной

ка-тюши

. Писатель лично встретился с Берия, однако к моменту их встречи Клейменов был уже расстре-лян. В 1955 году М. Шолохов направил в Комиссию партийного контроля при ЦК КПСС письмо, в кото-ром указывал на необходимость реабилитации Клей-менова. Стараниями Шолохова была освобождена из заключения жена Клейменова, дочь Левицкой, Мар-гарита Константиновна. Вступался Шолохов и за на-ходящихся в лагере сына писателя А. Платонова и сына Анны Ахматовой Льва Гумилева, способствовал выходу в свет сборника самой Ахматовой (он вышел в 1940 году после восемнадцатилетнего вынужденно-го молчания поэтессы) и предлагал выдвинуть его на учрежденную в ту пору Сталинскую премию. И все это несмотря на то, что и над ним самим постоянно сгущались тучи. Еще в 1931 году на квартире Горь-кого всесильный в то время Г. Ягода сказал писате-лю:

Миша, а все-таки вы контрик! Ваш

Тихий Дон

белым ближе, чем нам!

Судя по анонимным письмам, полученным секретарем райкома П. Луго-вым и самим Шолоховым, в 1938 году местные че-кисты пытались угрозами заставить арестованных ими людей дать показания против Шолохова. Руко-водители Ростовского НКВД поручили секретарю парторганизации Новочеркасского индустриального института Ивану Погорелову изобличить Шолохова как врага, готовящего восстание донских, кубанских и терских казаков против советской власти. Честный человек, в прошлом бесстрашный разведчик, Погорелов принял решение спасти Шолохова и сообщил ему и Луговому о данном ему задании. По совету Погорелова Шолохов отправился в Москву к Сталину. При-был туда тайно и сам Погорелов. В кабинете Сталина, в присутствии своих покровителей из Ростовского НКВД он разоблачил их, предъявив в качестве веще-ственного доказательства записку с адресом конспи-ративной квартиры, написанную рукой одного из ростовских чекистов. В такой нелегкой ситуации, ба-лансируя между свободой и угрозой физического уничтожения, пришлось Шолохову работать над по-следней книгой

Тихого Дона

.

После выхода заключительных глав казачьей эпо-пеи автор был выдвинут на соискание Сталинской премии. В ноябре 1940 года состоялось обсуждение романа в комитете по Сталинским премиям.

Все мы, -- заявил тогда Александр Фадеев, -- обижены концом произведения в самых лучших советских чувствах. Потому что 14 лет ждали конца: а Шолохов привел любимого героя к моральному опустоше-нию

. Ему вторил кинорежиссер Александр Довжен-ко:

Я прочитал книгу

Тихий Дон

с чувством глу-бокой внутренней неудовлетворенности... Суммиру-ются впечатления следующим образом: жил веками тихий Дон, жили казаки и казачки, ездили верхом, выпивали, пели... был какой-то сочный, пахучий, устоявшийся, теплый быт. Пришла революция, со-ветская власть, большевики -- разорили тихий Дон, разогнали, натравили брата на брата, сына на отца, мужа на жену, довели до оскудения страну... зарази-ли триппером, сифилисом, посеяли грязь, злобу, по-гнали сильных, темпераментных людей в бандиты... и на этом дело кончилось. Это огромная ошибка в за-мысле автора

.

Книга

Тихий Дон

вызвала и вос-торги, и огорчения среди читателей, -- отметил Алек-сей Толстой. -- Конец

Тихого Дона

-- замысел или ошибка? Я думаю, что ошибка... Григорий не должен уйти из литературы как бандит. Это неверно по отно-шению к народу и к революции

1. Несмотря на не-гативные отзывы авторитетных деятелей культуры, в марте 1941 года Шолохову была присуждена Ста-линская премия I степени за роман

Тихий Дон

. На второй день Великой Отечественной войны писатель перечислил свою премию в Фонд обороны.

В июле 1941 года Шолохов, полковой комиссар за-паса, был призван в армию, направлен на фронт, ра-ботал в Совинформбюро, был специальным коррес-пондентом

Правды

и

Красной звезды

, участво-вал в боях под Смоленском на Западном фронте, под Ростовом на Южном фронте. В январе 1942-го полу-чил серьезную контузию при неудачной посадке са-молета на аэродроме в Куйбышеве, которая давала о себе знать на протяжении всей жизни.

Весной 1942 года появился рассказ Шолохова

Наука ненависти

, в котором писатель создал образ героя, побывавшего в плену, несмотря на то что еще 16 августа 1941 года вышел приказ Ставки Верховно-го Главнокомандующего № 270, который приравни-вал пленных к предателям.

6 июля Шолохов приехал в Вешенскую, а через два дня немецкая авиация совершила налет на стани-цу. Одна из авиабомб попала во двор шолоховского дома, и на глазах писателя погибла его мать. Свой до-машний архив Шолохов осенью 1941 года сдал на хранение в районный отдел НКВД, чтобы его в слу-чае необходимости вывезли вместе с документами отдела, однако, когда в 1942-м немецкие войска стремительно вышли к Дону, местные организации спеш-но эвакуировались, и архив писателя, в том числе ру-кописи

Тихого Дона

и еще не напечатанной второй книги

Поднятой целины

, был потерян. Только одну папку рукописей казачьей эпопеи сохранил и вернул писателю командир танковой бригады, оборо-нявшей Вешенскую.

Деятельность писателя в грозные военные годы была оценена советским правительством: в сентябре 1945 года писатель был награжден орденом Отечест-венной войны I степени.

Уже во время войны, когда в литературе господст-вовала малая проза, оперативно откликавшаяся на стремительно менявшуюся обстановку в стране, Шо-лохов начал работу над романом, в котором наме-ревался дать широкий охват военных событий. В 1943--1944 годах в

Правде

и

Красной звезде

печатаются первые главы этого романа, получившего название

Они сражались за Родину

. Уже после войны, в 1949 году, Шолохов публикует его продол-жение.

В том же году вышел в свет 12 том собрания сочи-нений Сталина, в котором впервые было опубликова-но уже упоминавшееся письмо Ф. Кону, где говори-лось о грубых ошибках, допущенных автором

Тихо-го Дона

. Публикация этого документа могла в те времена быть расценена редакторами как запрет на переиздание романа. Шолохов обратился к Сталину с письмом, в котором просил объяснить, в чем состоят эти ошибки. Ответа на письмо не последовало. После длительного ожидания Шолохов попросил Сталина о личной встрече. Встреча эта несколько раз отклады-валась, а когда наконец за Шолоховым прислали ма-шину, чтобы отвезти его в Кремль, писатель велел шоферу заехать в Гранд-отель, где заказал ужин. На напоминание о том, что его ждет Сталин, Шолохов ответил, что он ждал дольше, и не поехал на встречу. С тех пор отношения со Сталиным были прерваны, и в Москве до самой смерти вождя Шолохов больше не появлялся.

И хотя

Тихий Дон

продолжал издаваться, по-видимому, именно упоминание Сталина о

гру-бейших ошибках

Шолохова позволило редактору Гослитиздата К. Потапову подвергнуть роман беспре-цедентной цензурной правке. В издании 1953 года из романа бесследно исчезли целые фрагменты, касаю-щиеся, например, идейных суждений Бунчука и Ли-стницкого, изображения генерала Корнилова, Штокмана, отношений Бунчука и Анны Погудко, харак-теристики создаваемой в Ростове Добровольческой армии и т. п. Помимо купюр, редактор позволил себе искажения авторского языка, заменив колоритные шолоховские диалектизмы нейтральными общеупот-ребительными словами, и даже сделал собственные дополнения к тексту романа, среди которых -- и упо-минания о Сталине1.

Летом 1950 года Шолохов завершил первую книгу романа

Они сражались за Родину

и принялся за вторую. По замыслу писателя роман должен был со-стоять из трех книг. Первую предполагалось посвя-тить предвоенной жизни, вторую и третью -- событи-ям войны.

Роман (бессмертное произведение) я начал с середины. Сейчас у него уже есть туловище. Теперь я приживляю к туловищу голову и ноги

2, -- писал автор в 1965 году. Для со-здания широкомасштабного произведения о войне личных фронтовых впечатлений и воспоминаний близких людей было, безусловно, недостаточно, по-этому Шолохов обратился в Генеральный штаб с просьбой разрешить ему работать в архивах. Полу-чин в июле 1950 года отказ в своей просьбе, он обра-тился за помощью к Г. М. Маленкову, но ответа от Него пришлось ждать восемь месяцев. Это нежелание власти помочь художнику стало одной из причин, по которой работа над романом затягивалась. Только в 1954 году были закончены и появились в печати но-вые главы романа о войне.

В 1954 году старейший русский писатель С. Сергеев-Ценский получил предложение от Нобелевского комитета выдвинуть кандидата на Нобелевскую пре-мию по литературе. По согласованию с руководством Союза писателей и секретариатом ЦК партии Сергеев-Ценский предложил кандидатуру Шолохова. Однако это предложение из-за длительности согласований пришло с опозданием, и комитет был вынужден от-казать в рассмотрении кандидатуры Шолохова.

В новогодние дни -- 31 декабря 1956 и 1 января 1957 года -- в

Правде

был опубликован рассказ

Судьба человека

, в котором главным героем стал прошедший плен советский солдат. И хотя Шолохов не осмелился сказать о том, что ждало военноплен-ных на родине в дни войны, сам выбор героя стал ак-том гражданского мужества.

С 1951 года практически заново Шолохов воссоз-дает вторую книгу

Поднятой целины

. 26 декабря 1959 года он позвонил главному редактору журнала

Москва

Е. Поповкину и сообщил:

Ну, поставил точку... Труд тридцати лет! Чувствую себя очень оди-ноким. Осиротел как-то

1. Вторая книга

Поднятой целины

вышла в свет в 1960 году. За этот роман Шолохову была присуждена Ленинская премия.

1 Слово о Шолохове. С. 406.

В конце 50-х -- начале 60-х годов творчество Шо-лохова привлекло пристальное внимание кинемато-графистов. В 1957--1958 годах режиссер С. Гераси-мов снял фильм

Тихий Дон

с блистательным ак-терским ансамблем. В 1960--1961 годах А. Г. Иванов экранизировал

Поднятую целину

. Особый зритель-ский успех выпал на долю фильма

Судьба человека (1959), получившего главный приз Московского международного кинофестиваля, Ленинскую премию И совершившего триумфальное шествие по экранам многих стран мира. Этот фильм был режиссерским дебютом С. Бондарчука, сыгравшего в нем главную роль. Бондарчук еще не раз обращался к прозе Шоло-хова. В 1975 году он экранизировал роман

Они сра-жались за Родину

, а перед самой своей кончиной за-вершил съемки новой киноверсии

Тихого Дона

.

В 1965 году к Шолохову пришло официальное международное признание: за роман

Тихий Дон

ему была присуждена Нобелевская премия.

Что касается гражданской позиции Шолохова, то в послевоенные десятилетия она становится чрезвы-чайно противоречивой и все больше отдаляется от по-зиции автора

Тихого Дона

.

Шолохов с интересом и неподдельным вниманием слушал поэму А. Т. Твардовского

Теркин на том свете

, отвергнутую в 1954 году партийной цензу-рой, и в то же время ни в коей мере не признал поли-тической программы журнала

Новый мир

, кото-рым Твардовский руководил в ту пору. Шолохов со-действовал публикации рассказа А. Солженицына

Один день Ивана Денисовича

, но до конца жизни не принял солженицынской концепции истории и его оценки советской власти. Шолохов

пробил

из-дание сборника русских сказок, собранных и обрабо-танных находящимся в жестокой опале Андреем Платоновым, поставив на книге свое имя в качестве редактора, и в те же годы, по сути, принял участие в кампании против

космополитов

, поддержав ста-тью М. Бубеннова

Нужны ли сейчас литературные псевдонимы?

(1951) своей статьей

С опущенным забралом

, которую К. Симонов назвал

беспример-ной по грубости

. В интервью французскому журналисту Шолохов неожиданно для многих заявил:

На-до было опубликовать книгу Пастернака

Доктор Живаго

в Советском Союзе, вместо того чтобы за-прещать ее

, -- и в то же время без уважения отозвался о самом романе.

В сентябре 1965 года КГБ арестовал писателей Ю. Даниэля и А. Синявского, обвинив их в антисоветской агитации и пропаганде, распространении антисоветской литературы. Вся мировая обществен-ность была обеспокоена этим фактом. В Союз писате-лей, советское правительство, в Президиум Верхов-ного Совета СССР, в редакции газет шли многочис-ленные письма в защиту незаконно преследуемых писателей. Многие деятели культуры обратились к Шолохову, которому только что была присуждена Нобелевская премия и который, по мнению мировой общественности, имел высокий авторитет как у чита-телей, так и у советских властей. Одним из первых в ноябре 1965 года к Шолохову обратился также нобе-левский лауреат Франсуа Мориак:

Если существует товарищество по Нобелевской премии, я умоляю своего знаменитого собрата Шолохова донести нашу просьбу до тех, от кого зависит освобождение Андрея Синявского и Юлия Даниэля

Цена метафоры, или Преступление и наказание. Затем последовали телеграммы от деятелей культуры Италии (15 подпи-сей), Мексики (35 подписей), Чили (7 подписей). Кампания обращений достигла своего пика к момен-ту церемонии вручения премии, которая состоялась 10 декабря 1965 года в Стокгольме. Но ни в печати, ни на церемонии Шолохов никак не ответил на полу-ченные обращения.

В феврале 1966 года состоялся суд, который при-говорил Синявского к семи, а Даниэля к пяти годам заключения в колонии строгого режима. Накануне XXIII съезда партии шестьдесят два писателя обра-тились в президиум съезда, Президиум Верховного Совета СССР и Президиум Верховного Совета РСФСР с письмом, в котором, вступаясь за уже осужденных собратьев по перу, предлагали взять их на поруки. Фамилии Шолохова среди подписавших письмо нет. Зато на самом съезде Шолохов выступил с речью, в которой, в частности, сказал:

Мне стыдно за тех, кто оболгал Родину и облил грязью все самое светлое для нас. Они аморальны. Мне стыдно за тех, кто пы-тался и пытается брать их под защиту, чем бы эта защ-ита ни мотивировалась. Вдвойне стыдно за тех, кто предлагает свои услуги и обращается с просьбой от-дать им на поруки осужденных отщепенцев. <...> Попадись эти молодчики с черной совестью в памят-ные двадцатые годы, когда судили, не опираясь на строго разграниченные статьи Уголовного кодекса, а руководствуясь революционным правосознанием

, ох, не ту меру наказания получили бы эти оборотни! А тут, видите ли, еще рассуждают о

суровости

при-говора

Цена метафоры, или Преступление и наказание.

Речь писателя вызвала шок среди советской интеллигенции. С гневным открытым письмом обрати-лась к нему Лидия Корнеевна Чуковская.

Дело писателей, -- писала она, -- не преследовать, а всту-паться... Вот чему учит нас великая русская литера-тура в лице лучших своих представителей. Вот ка-кую традицию нарушили Вы, громко сожалея о том, будто приговор суда был недостаточно суров! Писателя, как и всякого советского гражданина, можно и должно судить уголовным судом за любой проступок -- только не за его книги. Литература уголовному суду неподсудна. Идеям следует противо-поставлять идеи, а не тюрьмы и лагеря. Вот это Вы и должны были заявить своим слушателям, если бы Вы, в самом деле, поднялись на трибуну как представитель советской литературы. Но вы держали речь как отступник ее... А литература сама Вам отомстит и себя... Она приговорит Вас к высшей мере наказа-ми, существующей для художника, -- к творческому бесплодию

Синявского и Даниэля. М., 1989. С. 18. (25 мая 1966 г.).

В 1969 году Шолохов передал в

Правду

главы из романа

Они сражались за Родину

. Главный редактор газеты М. Зимянин не осмелился самостоятельно опубликовать их, так как в них содержалась критика Сталина. И рукопись была передана Брежневу. Прождав решения более трех недель, Шолохов сам обратился с письмом к Генеральному секретарю, в котором просил рассмотреть вопрос о Печатании но-вых глав. Однако ни ответа, ни личной встречи с Брежневым писатель так и не дождался. И вдруг

Правда

напечатала главы, без ведома автора выма-рав из них все, что касалось сталинского террора1. Вероятно, после этого Шолохов понял, что тои прав-ды о войне, которую он знал, ему рассказать не удастся. По словам дочери писателя, рукописи не-публиковавшихся глав романа Шолохов сжег. Боль-ше к художественной прозе писатель не обращался, хотя судьба отмерила ему еще пятнадцать лет жизни. Однако вряд ли только обида, нанесенная

Прав-дой

, тому причина. Поразивший его в последние де-сятилетия творческий кризис Шолохов осознавал сам. Еще в 1954 году, выступая на Втором съезде со-ветских писателей, он сказал:

Термин

ведущий

в применении к человеку, который действительно ко-го-то ведет, сам по себе хороший термин, но в жизни бывает так, что был писатель ведущий, а теперь он уже не ведущий, а стоящий. Да и стоит-то не месяц, не год, а этак лет десять, а то и больше, -- скажем, вроде вашего покорного слуги и на него похожих

2. Скончался М. А. Шолохов 24 февраля 1984 года. Еще при жизни Шолохова, в 70-е годы, поднялась новая волна обвинений писателя в плагиате. Только теперь она приобрела не форму слухов, а форму науч-ной дискуссии.

В 1974 году в парижском издательстве ИМКА-пресс вышло незавершенное из-за кончины автора исследование

Стремя

Тихого Дона

(Загадки рома-на)

, подписанное псевдонимом Д (только в 1990 году). Впервые издание восстановленного текста романа бы-ло осуществлено к 50-летию Победы, стало известно, что автором этой работы была извест-ный литературовед И. Н. Медведева-Томашевская). Книга вышла с предисловием А. И. Солженицына, в котором были и такие слова:

Перед читающей пуб-ликой проступил случай небывалый в мировой лите-ратуре. 23-летний дебютант создал произведение на материале, далеко превосходящем свой жизненный опыт и свой уровень образованности (4-классный). <...> Автор с живостью и знанием описал мировую войну, на которой не бывал по своему десятилетнему возрасту, и Гражданскую войну, оконченную, когда ему исполнилось 14 лет. Книга удалась такой ху-дожественной силы, которая достижима лишь после многих проб опытного мастера, -- но лучший 1-й том, начатый в 1926 г., подан готовым в редакцию в 1927-м; через год же за 1-м был готов и великолепный 2-й; и даже менее года за 2-м подан и 3-й, и только про-летарской цензурой задержан этот ошеломительный ход. Тогда -- несравненный гений? Но последующей А 5-летней жизнью никогда не были подтверждены и повторены ни эта высота, ни этот темп

.

Опираясь на проведенный анализ текста, автор

Стремени

приходит к выводу о наличии в романе

двух совершенно различных, но сосуществующих авторских начал

. Истинному автору, по мнению исследователя, свойственно проявление

высокого гуманизма и народолюбия, которые характерны для русской интеллигенции и русской литературы 1М1Ю--1910 годов

2. Ему присущ язык, органически соединяющий народный донской диалект с интеллектуальной речью писателя. Работа же

соавтора

заключалась прежде всего в редактировании авторского текста в соответствии с идеологическими установками, полностью противоречащими авторским. Язык же

соавтора

отличается

бедностью и даже беспомощностью

. Д называет в своей работе и имя

истинного авто-ра

романа. Им, по ее мнению, является казачий пи-сатель Федор Дмитриевич Крюков (1870--1920), чья рукопись была передана С. Голоушеву и упоминается в письме Л. Андреева. С этой версией соглашается и публикатор

Стремени

Тихого Дона

А. Солжени-цын. Гипотезу Д поддержал также Р. А. Медведев, издавший в 1975 году за границей на французском языке книгу

Кто написал

Тихий Дон

?

, а позже на английском ее обновленный вариант

Загадки ли-тературной биографии Шолохова

. Поскольку эти работы в Советском Союзе не публиковались, хотя и были хорошо известны в определенных кругах, сколько-нибудь серьезного опровержения выдвину-тых доводов в советской печати не прозвучало, а по-пытки защитить авторство Шолохова, не вступая в открытую дискуссию, а тем более замолчать пробле-му не только не привели к оправданию писателя, но, наоборот, нередко порождали сомнения даже в тех читателях, которые не были склонны отрицать ав-торство Шолохова. Иначе отнеслись к проблеме за границей. Американский славист Г. Ермолаев про-вел обстоятельный сопоставительный анализ текста

Тихого Дона

с текстами Шолохова и Крюкова и пришел к выводу, что Шолохова можно с большим основанием считать автором романа. Группа норвеж-ских ученых под руководством Г. Хьетсо привлекла к решению проблемы компьютерную технику и мето-ды математической лингвистики. С помощью коли-чественного анализа исследователи проверили гипо-тезу авторства Крюкова и пришли к выводам, опро-вергающим ее. Наоборот, их анализ подтвердил, что

Шолохов пишет поразительно похоже на автора

Тихого Дона

.

Новый виток дискуссии начался уже после смерти Шолохова в 80--90-х годах. Среди наиболее значи-тельных работ этого периода следует назвать опубли-кованное в Израиле исследование 3. Бар-Селлы

Ти-хий Дон

против Шолохова

(1988--1994). Автор, проведя тщательное исследование текста романа, его стилистики, обнаружил многочисленные ошибки и неточности, а также назвал, целый ряд малоизвест-ных претендентов на авторство

Тихого Дона

и за-явил о своем открытии нового имени автора. В опуб-ликованных частях исследования имя его еще не на-звано, но Бар-Селла дает некоторые сведения о нем:

донской казак по происхождению, учился в Мос-ковском Императорском университете, автор двух (кроме

Тихого Дона

) книг, расстрелян красными в январе 1920 года в городе Ростове-на-Дону. В момент гибели ему еще не исполнилось тридцати лет

1. В 1993 году в журнале

Новый мир

появилась об-ширная работа А. Г. и С. Э. Макаровых2. Не ставя пе-ред собой цель назвать конкретного автора романа, исследователи с помощью скрупулезного анализа вы-являют существование двух различных авторских редакций исходного текста

Тихого Дона

и механи-ческое, компилятивное их объединение

соавтором

текста при отсутствии видимого понимания им (

со-автором

) возникающих принципиальных расхожде-нии и внутренних противоречий.

Важнейшим аргументом против Шолохова как автора

Тихого Дона

в последние годы являлось отсутствие архивов, черновиков и рукописей романа. Однако, как оказалось, черновики первой книги ро-мана сохранились. Их разыскал журналист Лев Ко-мм й, о чем он сообщил в своих публикациях в начале 90-х годов. В 1995 году в Москве вышла его книга

Кто написал

Тихий Дон

: Хроника одного поис-ка

, а которой опубликованы и прокомментированы рукописи, воспроизведена авторская правка частей романа. Появление в печати датированных и правленых самим писателем рукописей стало серьезным аргументом в пользу авторства Шолохова. Однако, не будучи уверенным в том, что

к хранителям архива не явятся непрошеные го-сти -- коллекционеры, литературоведы, грабители и т. д.

, Колодный не указал, в чьих руках находятся эти рукописи.

В конце 1999 года, в преддверии юбилея Шоло-хова (2000 год -- год 95-летия со дня его рождения), в средствах массовой информации появились сооб-щения о том, что рукописи

Тихого Дона

, все эти годы хранившиеся, как выяснилось, в семье Василия Кудашева, близкого друга писателя, погибшего во время Великой Отечественной войны, были обнару-жены сотрудниками Института мировой литературы им. Горького, которые вели поиск независимо от Л. Колодного. В интервью корреспонденту газеты

Комсомольская правда

директор института, член-корреспондент Академии наук России Ф. Ф. Кузне-цов рассказал следующее:

Самое главное для нас было определить, насколько серьезно то, чем облада-ют хранители рукописей. Когда договорились о при-емлемой цене и для нас, и для них, с их согласия был снят ксерокс. Сенсация! Другого слова не найдешь. 855 страниц, написанных от руки, -- большая часть шолоховской рукой, другая -- рукой Марии Петров-ны, жены писателя (тогда у Шолоховых еще не было пишущей машинки). Из них более пятисот страниц -- черновики, варианты, фразы, перечеркнутые вдоль и поперек в поисках искомого слова, -- короче, живые свидетельства авторской мысли, творческих иска-ний

1.

Трудно сказать, поставит ли введение в научный оборот этих рукописей точку в затянувшемся споре. Но уже сегодня ясно одно: у великих книг есть спо-собность жить своей жизнью, независимой от их со-здателей и критиков. Время подтвердило, что имен-но такая судьба уготована лучшим произведениям Михаила Шолохова.

Героическое и трагическое в рассказе М. А. Шолохова "Судьба человека"

Судьба народа в трагические периоды истории (по произведениям М. А. Шолохова)Война как трагедия народа в русской литературе XX века"еликая Отечественная война закончилась 55 лет назад, но память о ней жива и будет жить вечно, потому что именно в этой войне раскрылись лучшие черты русского национального характера: его мужество, стойкость, массовый героизм и патриотизм. Наш народ сломил хребет фашистскому зверю, под ноги которого покорна легла Европа. Да, мы победили, но слишком дорого досталась эта победа. Война стала не только триумфом народа, но его величайшей трагедией. Она оставила разрушенные города, вымершие деревни. Она принесла смерть целому поколению молодых, здоровых, талантливых людей. Уничтожен был цвет нации. Сколько их, великих защитников родины, погибло в воздушных боях, сгорело в танках, убито в пехоте?!

И героическое, и трагическое в войне ясно увидел М. А. Шолохов и запечатлел в рассказе

Судьба человека

. Это рассказ о простом человеке на большой войне. Русский человек прошел через все ужасы навязанной ему войны и ценой громадных, ничем не возместимых личных утрат и трагических лишений отстоял Родину, утвердив великое право на жизнь, на свободу и независимость своей родины. В рассказе поднята проблема психологии русского солдата — человека, воплотившего в себе типические черты национального характера. Перед читателем предстает история жизни обыкновенного человека. Скромный труженик, отец семейства жил и по-своему был счастлив. И вдруг война... Андрей Соколов ушел на фронт защищать Родину.

Как и тысячи других, таких же как он. Война оторвала его от родного дома, от семьи, от мирного труда. И вся его жизнь как бы пошла под откос. На солдата обрушились все беды военной поры, жизнь вдруг ни за что начала бить и хлестать его изо всех сил. Подвиг человека предстает в рассказе Шолохова в основном не на поле боя и не на трудовом фронте, а в условиях фашистского плена, за колючей проволокой концлагеря. В духовном единоборстве с фашизмом раскрывается характер Андрея Соколова, его мужество. Вдали от фронта солдат пережил все тяготы войны, бесчеловечные издевательства фашистов. Много страшных мук пришлось вынести Андрею за два года плена. После того, как немцы травили его собаками, да так, что кожа с мясом летели клочьями, а потом месяц держали в карцере за побег, били кулаками, резиновыми палками и всяческим железом, топтали ногами, при этом почти не кормили и заставляли много работать. И не раз смерть смотрела ему в глаза, каждый раз он находил в себе мужество и, несмотря ни на что, оставался человеком. Он отказался выпить по приказу Мюллера за победу германского оружия, хотя знал, что за это его могут расстрелять. Но не только в столкновении с врагом видит Шолохов проявление героического в натуре человека. Не менее серьезным испытаниям становятся его утраты.

Страшное горе солдата, лишенного близких и крова, его одиночество. Ведь Андрей Соколов, вышедший из войны победителем, вернувший мир и покой людям, сам потерял все, что имел в жизни любовь, счастье.

Суровая судьба не оставила солдату даже пристанища на земле. На месте, где стоял дом, построенный его руками, темнела воронка от немецкой авиабомбы. Андрей Соколов, после всего того, что он пережил, казалось, мог озлобиться, ожесточиться, сломаться, но он не ропщет на мир, не замыкается в своем горе, а идет к людям. Оставшись один на белом свете, этот человек всю сохранившуюся в сердце теплоту отдал сироте Ванюше, заменив ему отца. И вновь жизнь обретает высокие человеческий смысл: вырастить из этого оборвыша, из этой сиротки человека. Всей логикой своего рассказа М. А. Шолохов доказал, что его герой ни в коей мере не сломлен и не может быть сломлен жизнью.

Пройдя сквозь тяжелые испытания, он сохранил главное: свое человеческое достоинство, любовь к жизни, человечность, помогающие жить и трудиться. Андрей остался добр и доверчив к людям. Я считаю, что в

Судьбе человека

звучит обращение ко всему миру. К каждому человеку. Остановись на минуту. Подумай над тем, что несет война, что может она принести. Конец рассказа предваряет неторопливое авторское раздумье, раздумье много видевшего и знающего в жизни человека. В этом раздумье утверждение величия и красоты истинно человеческого.

Прославление мужества, стойкости, прославление человека, устоявшего под ударами военной бури, вынесшего невозможное.

Две темы — трагического и героического, подвига и страдания — все время сплетаются в рассказе Шолохова, образуя единое целое. Страдания и подвиги Соколова — это не эпизод, связанный с судьбой одного человека, это судьба России, судьба миллионов человек, которые участвовали в жестокой и кровавой борьбе с фашизмом, но несмотря ни на что победили, и при этом остались людьми. В этом и заключается главный смысл рассказа

Судьба человека

. Рассказ

Судьба человека

обращен к нашим дням, к будущему, напоминает о том, каким должен быть человек, напоминает о тех нравственных принципах, без которых сама жизнь теряет смысл и которым мы должны быть верны в любых обстоятельствах.

Жизнь и творчество М. А. Шолохова

Имя Михаила Александровича Шолохова известно всему человечеству. Его выдающийся роли в мировой литературе XX века не возможно отрицать.

Произведения М. Шолохова уподобляются гигантским эпохальным фрескам, а роман "Тихий Дон" по силе художественного обобщения становится в один ряд с "Войной и миром" Льва Толстого.

Силой своего таланта Шолохов в эпопее "Тихий Дон" придал историческим событиям, изображённым с предельной конкретностью, такое широкое обобщающее значение, что она волнует и будет волновать до тех пор, пока будет необходимость на планете вести освободительную борьбу.

"Тихий Дон" - крупнейший в ХХ веке эпический роман. В нём художник открыл не только собственное сердце, но и сердца, умы, души, опыт всех людей, о которых он пишет. "Тихий Дон" выхвачен из океана народной жизни во всей естественности и независимости её собственного существования, так же независимо от любого отдельного человека, как жизнь степи, гор, колыхание лесов, движение облаков, звучание народных казацких песен.

Песни народа и печальные, и озорные, и величественные, и поэтичные "звучат" на протяжении всего романа, придавая особую яркость тем или иным событиям, раскрывая души героев романа.

Уже в начале романа Шолохов эпиграфом выбрал старинные казачьи песни:

Не сохами-то славная землюшка наша распахана…

Распахана наша землюшка лошадиными копытами,

А засеяна славная землюшка казацкими головами,

Украшен-то наш тихий Дон молодыми вдовами,

Цветен наш батюшка тихий Дон сиротами,

Наполнена волна в тихом Дону отцовскими,

Материнскими слезами.

Эта песня раскрывает суть романа - полную трагизма. И как в старинной песне, бьются казаки за родную землю, щедро поливают собственной и чужой кровью, не тем вспахивают казаки степь, не тем её засевают; страшные урожаи соберут потом матери да вдовы.

Не щадит свирепый ХХ век донских земель: вырвался в каждую станицу, каждый курень, вот уже, возвращаясь домой, не находят казаки свой дом прежним, много полегло людей: семь человек родных недосчитался Григорий Мелехов к моменту своего последнего возвращения в Татарский, навсегда пересёкся род Листницких, дотла сожжены курени и "белого" Коршунова и "красного Кошевого. Лишь внешне спокоен "тихий" Дон, никогда не знавший покоя.

Но как ввек не иссякнуть щедрому потоку тихого Дона, так не пресечься и донскому казачеству: многие сложили в бескрайних придонских степях головы, многие покалечены и телесно, и духовно войной, но не убита в казаках воля к жизни и слагают они песни про Дон.

Ой ты, наш батюшка тихий Дон!

Ой, что же ты, тихий Дон, мутнехонек течёшь?

Ах, как мне, тиху Дону, не мутну течи!

Со дна меня, тиха Дона, студёны ключи бьют,

Посередь меня, тиха Дона, бела рыбица мутит.

Михаил Шолохов начал работать над эпопеей "Тихий Дон" в 1925 году и отдал этому роману без малого 15 лет.

Роман (бессмертное произведение) состоит из четырёх книг.

В первых двух частях первой книги "Тихого Дона" Михаил Шолохов даёт широкую картину жизни донского казачества накануне первой мировой войны.

С первых глав романа, когда мы погружаемся в трудовую жизнь Мелеховых, охватывает нас чувство наслаждения и счастья: рыбная ловля, сенокос, семейные сборы Петра в военный лагерь на службу.

А какие проводы без песен?

Степан

А

…на! Давай служивскую заиграем?

Степан откидывает голову, - прокашлявшись, заводит низким звучным голосом:

Эх ты, зоренька - зарница

Рано на небо взошла…

Молодая, вот она, бабёнка

Поздно поводу пошла…

Миром и радостью полны первые утренние часы: Дарья доит коров, старик Пантелей Прокофьевич отправился с юным Гришкой на баркасе через Дон. В начале романа - свои ритмы. Ритмы безмятежности и покоя. И песни мирные, безмятежные.

Дарья тихим голосом поёт колыбельную.

Колода-дуда,

Иде ж ты была?

Коней стерегла.

Чего выстерегла?

Коня с седлом,

С золотым махром…

Течёт под крышей мелеховского дома неисчерпаемая жизнь, полная сил, труда, радости, горечи, любви, страстей; в свой час - рождений и гибели.

Автор часто приводит слова народных песен, придавая особую окраску событию. Вот свадьба Григория Мелехова. "В кухне Дарья, подпившая и румяная, завела песню. Подхватили. Перекинули в горницу.

Вот и речка, вот и мост,

Через речку перевоз…

Плелись голоса, и, обгоняя других, сотрясая стёкла окон, грохотал Христоня:

А кто ба нам поднёс,

Мы бы вы-пи-и-ли.

А в спальне сплошной бабий визг:

Потерял, растерял

Я свой голосочек.

И в помощь - чей-то старческий, дребезжащий, как обруч на бочке, мужской голосок:

Потерял, ух, растерял, ух,

Я свой голосочек.

Ой, по чужим садам летучи,

Горькую ягоду-калину клюючи.

Гуляем, люди добрые!

Баранинки спробуй.

Горька-а-а! …"

Шолохов, используя народные песни и прибаутки подчёркивает удаль, разухабистость и неподдельный юмор казаков.

Эпопея "Тихий Дон" пронизана последовательным историзмом. И это поражает тем сильнее, что писатель не скрывает своей кровной связи с Доном, своей любви к людям, природе Дона, народным казачьим песням, смело нарушая величавое течение эпоса мощными всплесками лирики. Лирические обращения автора к донской степи, к матери-казачке, задушевнейшие пейзажи, народные казачьи песни вошли в классический репертуар.

Вихри времени пронеслись над домом семьи Мелеховых, сорвали крышу, разметали людей, навсегда, невосстановимо разрушили прежний порядок.

Разорвав силы прежнего патриархального сцепления, лишив каждого из Мелеховых семейной защиты, спасительного отеческого крова, история поставила всех их словно бы на "обдув" - под своими бешеными ветрами, исхлестала и испытала каждого, не чувствуя никакой жалости ни к кому и ни к чему.

И совсем другие песни, песни полные скорби и печали звучат вдали от родного дома, родных и близких сердцу людей.

"А вечером в опаловой июньской темени в поле у огня:

Поехал казак на чужбину далёку

На добром своём коне вороном,

Свою он краину навеки покинул…

Убивается серебряный тенорок, и басы стелют бархатную густую печаль:

Ему не вернуться в отеческий дом.

Тенор берёт ступенчатую высоту, хватает за самое оголённое:

Напрасно казачка его молодая

Всё утро и вечер на север смотрит.

Всё ждёт она поджидает - с далёкого края

Когда ж её милый казак - душа прилетит.

И многие голоса хлопочут над песней. Оттого и густа она и хмельна, как полесская брага.

А там, за горами, где вьются метели,

Зимою морозы лютые трещат,

Где сдвинулись грозно и сосны и ели,

Казачьи кости под снегом лежат.

Рассказывают голоса нехитрую повесть казачьей жизни, и тенор - подголосок трепещет жаворонком над апрельской талой землёй:

Казак, умирая, просил и молил

Насыпать курган ему большой в головах.

Вместе с ним тоскуют басы:

Пущай на том на кургане калина родная

Растёт и кращется в ярких цветах.

У другого огня - реже народу и песня иная

Ах, с моря буйного да с Азовского

Корабли на Дон плывут.

Возвертается домой,

Атаман молодой.

И эти народные песни показывают как тоскливо и больно быть вдали от родных мест.

В третьей части первой книги в основном показаны боевые действия на фронтах первой империалистической войны 1914 года. Используя народные песни, автор придаёт особый колорит тем или иным событиям. Вот увозят составы казаков с полками и батареями к русско-австрийской границе."

В вагонах разговоры, но чаще звучат песни.

Всколыхнулся, взволновался

Православный тихий Дон.

И послушно отозвался

На призыв монарха он.

Война! …

Меняется жизнь казаков, меняются песни, они становятся печальными, наполненными тоской по родине, родным и близким. Автор подчёркивает это словами из песен.

"Коренным образом изменились казаки по сравнению с прошлыми годами. Даже песни - и те были новые, рождённые войной, окрашенные чёрной безотрадностью. Вечерами, проходя мимо просторного заводского сарая, где селилась сотня, Листницкий чаще всего слышал одну песню, тоскливую, несказанно грустную…

Ой, да разродимая моя сторонка,

Не увижу больше я тебя.

Не увижу, голос не услышу

На утренней зорьке в саду соловья.

А ты, разродимая моя мамаша,

Не печалься дюже обо мне.

Ведь не все же, моя дорогая,

Умирают на войне.

И глаза "увлажняются слезой, остро и сладко режет веки".

Еду, еду по чистому полю,

Сердце чувствует во мне,

Ой, да сердце чует, оно предвещает -

Не вернуться молодцу домой.

Во второй книге романа "Тихий Дон" М. Шолохов описывает исторические события периода февральской буржуазно-демократической революции, монархический заговор генерала Корнилова, первые дни Великой Октябрьской социалистической революции. Автор даёт картины борьбы с контрреволюционными выступлениями на Дону в конце тысяча девятисот семнадцатого и начале 1918 года.

В этих исторических событиях меняются судьбы героев романа, меняются песни, но, используя старинные казачьи песни, автор показывает свою любовь к землякам, гордость за них.

…Но и горд наш Дон, тихий Дон,

Наш батюшка -

Басурманину он не кланялся, У Москвы, как жить,

Не спрашивался.

А с Туретчиной - ох, да по потылице шашкой острою

Век здоровался…

А из года в год степь донская, наша матушка,

За пречистую мать богородицу, да за веру свою

Православную,

Да за вольный Дон, что волной шумит, в бой звала

Со супостатами…

Печальные песни поют казаки на войне, но ещё грустнее звучат песни женщин-казачек

…Как мой милый на войне

Сам он пушку заряжает,

Сам думает обо мне…

…Как пришло письмо, да с печатью

Что мой милый убит.

Ой, убит, убит мой милёночек,

Под кустиком лежит…

Автор, используя казацки песни, показывает тоску женщин - казачек, много горя принесла им, никому не нужная война.

Сюжетно-тематическим узлом, в котором сходятся все нити монументального повествования, является художественный анализ причин и следствий казачьего восстания. Описание Верхнедонского восстания 1918 года автор даёт в третьей книге. В последнее время внимание исследователей было сосредоточено главным образом на причинах восстания. От правильного выявления всех причин, вызывавших колебания среди казаков, а затем и восстание, зависела так же оценка героев эпопеи. Сосредоточение внимание лишь на одном - двух слагаемых из комплекса причин (в данном случае восстание казаков) не в характере эпического таланта Шолохова. Не содействует и полному раскрытию идейной концепции его эпопеи. Конфликт казаков с Советской властью, как его изображает Шолохов, подготовлен политикой царизма, нашедший отражение в походных песнях. При этом всегда очень важно, как комментирует их автор.

И что нам прикажут отцы - командиры,

Мы туда идём - рубим, колем, бьём!

Поют казаки. "Королёв, - комментирует автор, - зажал в кулаке чёрный слиток завшивевшей бороды, на минуту закрыл глаза и, отчаянно махнув поводьями, кинул первые слова…"

Используя казацкие песни, автор раскрывает кульминационные моменты романа, помогает лучше понять его героев. Одним из основных героев является - Григорий Мелехов.

Невыносимой тяжестью обрушилось время на Мелеховых (да и на весь хутор Татарский: чей дом в нём сохранился, чья семья? Коршуновых? Моховых? Кошевых? Астаховых?). Все они, весь хутор Татарский, вся Область Войска Донского, вся Россия пошла тем же путём (шириной во всю Россию был этот путь), никого не обошло время.

Какими же должны быть неодолимыми силы, "запустившие" это движение, чтобы оно могла сровнять с землёй крестьянско-патриархальную мелеховскую крепость, преодолеть силы сцепления, созданные тысячелетиями!

Одно это заставляет всмотреться в процессы, которые происходят на стыках старого; тысячелетнего; и нового, принесённого ХХ веком.

Этот стык прошёл через самую душу, через судьбу Григория Мелехова, младшего сына старого казака Пантелея Прокофьевича Мелехова и его жены Ильинишны.

Григорий Мелехов - это талантливый, пламенно - живой характер, выхваченный из самых глубин русской народной жизни начала двадцатого века. Он впитал в себя то, чем жив был в течение веков народ русский, чем сильна была одна из ветвей народа - свободолюбивое и независимое казачество. Раскрывая образ своего героя, Шолохов так же использует казачьи народные песни.

"И вдруг впереди, над притихшей степью, как птица взлетел мужественный грубоватый голос запевалы:

Ой, как на речке было, братцы, на Камышинке,

На славных степях, на саратовских…,

И многие сотни голосов мощно подняли старинную казачью песню, и выше всех всплеснулся изумительной силы и красоты тенор подголоска. Покрывая стихающие басы, ещё трепетал где-то в темноте звенящий, хватающий за сердце тенор, а запевала уже выводил:

Там жили, проживали казаки - люди вольные,

Все донские, гребенские да яицкие…

Словно что-то оборвалось внутри Григория… Внезапно нахлынувшие рыдания потрясли его тело, спазма перехватила горло. Глотая слёзы, он жадно ждал, когда запевала начнёт, и беззвучно шептал вслед за ним знакомые с отроческих лет слова:

Атаман у них - Ермак, сын Тимофеевич,

Есаул у них - Асташка, сын Лаврентьевич…

Только сильная личность, какой является герой - Григорий Мелехов, может так любить свою землю, свой народ, свои родные песни.

Роман (бессмертное произведение) "Тихий Дон" - это целая галерея образов, покоряющих мастерством пластичного изображения. Это гигантский пласт художественно воспроизведённой исторической действительности, освещённой мудрой мыслью автора.

В романе яркой конвою протекают казацкие народные песни, помогая ближе понять характеры героев романа, события.

Песни донских казаков пользуются большой популярностью и поныне, да не только в России. В 2001 году состоялась премьера документального фильма "Звуки земного шара". Впервые фильм показали на национальном японском канале №НК. В фильме звучала песня под названием "Цветы". Рождение песни непосредственно связано с Россией. Композитор и исполнитель этой песни Пит Сигер, читая роман Михаила Шолохова "Тихий Дон" 45 лет назад записал в блокнот слова песни, которую слышал Григорий Мелехов накануне отправки на войну. Под впечатлением стариной казачьей песни Пит Сигер сочинил песню, призывающую к отказу от войн. И эту, когда-то старинную казачью песню с Дона, исполняли Джон Баэз, Марлен Дитрих и многие другие звёзды с мировым именем.

Так, благодаря роману М. Шолохова "Тихий Дон" старинная казацкая песня облетела земной шар и звучит в наше время далеко от донских степей.

Список литературы

1. М. Шолохов "Тихий Дон".

2. История русской советской литературы. Москва. Просвещение. 1923.

3. Б. Акимов "На ветрах времени". Детская литература. Ленинград. 1991.

4. Советский энциклопедический словарь.

Ирина РЕПЬЕВА. ТАЙНАЯ ЖИЗНЬ МИХАИЛА ШОЛОХОВА

И сразу вопрос: почему

тайная жизнь

?

Добравшись до архивов компартии и КГБ, автор книги с тем же названием, писатель Валентин Осипов, был искренне изумлен обилием не тронутых журналистами и литературоведами документов Шолохова и о Шолохове.

Попробуйте себя проверить: что вам лично известно о Нобелевском лауреате Михаиле Александровиче Шолохове.

Родился в Воронежской губернии в 1905, умер от рака в 84-м. Был и депутатом Верховного Совета, и членом КПСС, и академиком… Но встает ли за всем этим забором из сухих цифр живой человек со своим отношением и к гражданской войне, и ко второй мировой (кстати, это он в числе самых первых в стране высказал, что война обязательно примет отечественный, всенародный характер), и к Сталину, и к Хрущеву, и к Брежневу?..

Богатство потрясающих душу материалов, составляющих книгу, которая вышла в издательстве

Либерия

и стоит-то всего семь рублей(!), не позволяет донести до читателей в одной статье даже тысячной доли интереснейшей информации. Глаза разбегаются: с чего начать, с какой темы?

Ведь современному читателю всё может оказаться важно. И то, с какими мытарствами и под каким нажимом Сталина создавались

Тихий Дон

и

Поднятая целина

, вычеркнутая сегодня из чисто политических соображений из многих школьных программ. И то, почему Михаил Александрович не был репрессирован в тридцатые годы, хотя уже к началу войны 1941-45 г. г. погибло около тысячи советских литераторов. И то, почему он, Нобелевский лауреат 1965 года, так мало, в сущности, написал. И то, наконец, почему не жаловали его особо Хрущев и Брежнев…

И всё же, испытывая уважение к бескомпромиссной и отчаянно смелой душе великого русского художника, начну с тридцатых… Ибо полагаю, что любая книга только тогда и читается с воодушевлением и вниманием, когда хорошо понимаешь логику самого автора, когда проникаешься его чувствами.

…Прежде всего, конечно, человека характеризует его ежедневная среда, семья и его отношение к ней.

Мама… Он у неё единственный. Сам научил её читать. Она гордилась им. Погибнет во время бомбежки 8 июля 1942 года, можно сказать, на глазах у сына, который два дня назад прибыл к ней в станицу, чтобы подлечиться после тяжелой контузии. Она радовалась, плакала и благословляла Сталина, с которым накануне встречался

Миша

.

Остальные его близкие, с чисто политических позиций того времени просто опасны. Супруга Мария Петровна, мать четырех детей писателя, дочь казачьего атамана. Её брат Громославский -

служитель религиозного культа

, дважды репрессирован. Другой ближайший родственник, Владимир Шолохов, директор местной Еланской школы, окормляемой писателем, хоть и комсомолец с 1924 года, обвинен в том, что в школе насаждались

религиозные взгляды

, дети читали Библию. Лучший друг, секретарь райкома партии Луговой, будет так же не раз арестован. Левицкая, старая партийка, с писателем познакомилась, когда заведовала отделом в издательстве

Московский рабочий

, работник ЦК, потом Московского горкома, задушевный товарищ Шолохова по переписке, в тридцатых осиротеет: схвачены дочь, муж другой дочери. Актриса Эмма Цесарская, прелестная молодая женщина, первой сыгравшая в отечественном кинематографе Аксинью (фильм этот так и не увидят зрители - арестован), ещё один верный товарищ опального романиста, останется без жилья, без работы: муж репрессирован. Земляк - дипломат, с которым побывал в поездке по Европе, Георгий Астахов, сгинул где-то в ГУЛАГе в 1942. Расстрелян один из прототипов Григория Мелехова, с коим Шолохов встречался. Арестован прототип и коммуниста - двадцатипятитысячника Давыдова, некто Плоткин…

И сколько их ещё,

щепочек

этих, о которых Сталин сказал:

Лес рубят - щепки летят

! И которых после войны он назовет другим уменьшительным именем -

винтики

.

Так что же, не лишена справедливости характеристика журнала

Знамя

от 1991 года:

Драматический перелом, слом личности автора эпопеи… слом, по свидетельствам, достаточно резкий и внезапный

?

Нет, не резкий, и не внезапный. И не перелом. Личность Шолохова вовсе не была сломлена всем тем кошмаром, что он пережил в тридцатые, и что переживала страна.

Мне кажется, что более близка к истине другая оценка, из дневника К. Чуковского: Шолохов - великий писатель,

надорванный сталинизмом

.

Правда в том, что в тридцатые и последующие годы Сталин остается, по словам Осипова, одним из главных лиц биографии писателя. А у тирана крупные неприятности: на выборы в состав ЦК против него проголосовало 270 делегатов 27 съезда ВКП (б). Это несмотря на их внешнее подхалимство.

Шолохов с грубоватой своей станичной прямотой, с какой однажды, кстати, показал в Кремле кукиш помощнику Сталина Поскребышеву, однажды даже спросил вождя: а так ли уж нужны тому его портреты на каждом углу в каждом городе, в каждом кабинете. На что Сталин с какой-то умной усмешкой ответил (и Шолохов никогда не сомневался в его искренности): народу, мол, нужны божки. Не боги, а именно что

божки

. С такой иронией и о народе можно отозваться

народишко

…

Однако

божки

- ключевое слово к тайне отношений вождя и писателя. И Сталин, и Союз писателей, и, якобы, сам народишко - читатели (

Тихий Дон

настольная книга каждого активного колхозника

, по словам Фадеева), в течение долгих четырнадцати лет настойчиво и упрямо толкали писателя к тому, чтобы он сделал из Григория Мелехова казака - коммуниста. Изваял бы из него

божка

.

Непутевую Лушку

, как прозвучало сначала на Первом всесоюзном съезде писателей, затем в

Правде

, из уст почетной гости - колхозницы: необходимо было вообще

переписать

, переделав её в

передовую

. И облагородить в обоих первых романах Шолохова сам облик колхозной донской жизни. Ведь когда перед началом Великой Отечественной войны решалось, давать ли Михаилу Александровичу Сталинскую премию, Фадеев прямо сказал, что оскорблен концовкой романа в

самых лучших советских чувствах

:

14 лет писал, как люди друг другу рубили головы, - и ничего не получилось в результате рубки. Люди доходят до полного морального опустошения, и из этой битвы ничего не родилось

. Его поддержали Довженко, косвенно Николай Асеев. Алексей Толстой:

…Ошибка. Григорий не должен уйти из литературы как бандит. Это неверно по отношению к народу и революции… Нам кажется, что эта ошибка будет исправлена волей читательских масс, требующих от автора продолжения жизни Григория Мелехова

.

На этом же заседании присутствовал Сталин, волей которого премия писателю будет всё-таки присуждена. Хотя в

Тихом Доне

нет ни одного упоминания имени вождя. Хотя, если бы Шолохов вложил в уста своих героев -

божков

сталинские лозунги, тем самым он и оправдал бы политику коллективизации - по-сталински, то есть путем насилия и страшных жертв.

А на первом форуме писателей страны политическое давление на них было таким сильным, что именно после съезда и Пастернак, и Мандельштам написали стихи о Сталине. Дрогнул и Булгаков. Принялся за повесть

Хлеб

с образом Сталина

советский граф

Ал. Толстой. И только Шолохов не пожал протянутую ему царственную руку Иосифа Виссарионовича.

После 1934 года Шолохов, если судить по собранию сочинений, напечатал только одну небольшую статью -

Красная Подкушевка

. Она о красных партизанах в гражданскую.

И замолчал

специальный корреспондент

Правды

аж до военного лета 1941. Когда стал, одним из первых, фронтовым корреспондентом

Красной звезды

, наряду с Толстым, Эренбургом, Павленко, Платоновым, Габриловичем, Кривицким.

Судьба человека

с её острейшей темой плена могла, конечно, появиться только после смерти Сталина. Зато во фронтовую пору начали печататься и даже передаваться по телеграфу в Америку главы

Они сражались за Родину

и издаваться в Америке, Англии и Индии

Наука ненависти

.

Но это будет потом… В марте же 1935 года Шолохов пишет в Москву:

Тихий Дон

я всё-таки не буду печатать в журнале. Твердо решил печатать сразу книгой

. Почему? В журналах и газетах роман выходил главами. А после каждой такой дозы доза ядовитой критики, новый виток политических гонений.

Михаил Александрович сообщал Левицкой в письмах, что одновременно работает над обоими романами. Но в воспоминаниях Лугового есть строчка, объясняющая, почему всё-таки вторая книга

Поднятой целины

была издана писателем только через шесть лет после смерти Сталина, в 1959 г.:

Тут путь преградили известные перегибы

.

По рассказам Светланы Михайловны, дочери писателя, В. Осипову, вторая книга романа

Поднятой целины

была написана Шолоховым уже к 42 году. Сгорела во время уже упомянутой бомбежки. Была написана, но не отдавалась Шолоховым в печать. Название -

Поднятая целина

- не Шолохов дал роману. Его приклеили в редакции журнала. Шолоховское же правдивее:

С кровью и потом

, хотя и не так красиво. Но видел писатель и смерть земляков своих от голода в начале тридцатых годов, во время и по причине насильственной коллективизации, был беспристрастным свидетелем и

головокружения от успехов

- отсюда

кровь и пот

.

Ну а почему в названии

целина

? Словечко самого Сталина, спущенное к народу через газету

Правда

.

Саботаж! Вот что учинял, по сути, этот будущий Нобелевский лауреат. Сталин учил давыдовых напугать, прижать к стенке, вынудить подчиниться казака. Уничтожим кулака, мол, середняк сам перед нами вытянется. И поэтому понуждали середняка вытягиваться, раскулачивали и его. Но нет в романе Шолохова и угодной Сталину схемы с

классовым сознанием

или

пролетарским чутьем

.

Меж тем уже в начале тридцатых годов оба романа активно переводятся на европейские языки, внимательнейшим образом читаются и обсуждаются в печати русской белогвардейской и белоказацкой эмиграцией. Шолохов у всех на виду: вот положение-то! Ягода же, прочитав

Тихий Дон

, так ему и сказал:

А ты, Миша, всё же контрик. Твой

Тихий Дон

ближе белым, чем нам

. И тут то в роли преследователя, то спасителя то и дело оказывался неоднозначный Сталин.

Саботаж

- тоже неприятное слово из письма Иосифа Виссарионовича Шолохову. В нем вождь называет казаков, сопротивлявшихся голоду в 32 - 33 г. г.,

саботажниками

. Им ведь предлагается сдать последнее зерно и умереть… При этом в центральной печати не проходит ни одного упоминания о 25-30 миллионах голодающих (цифры Сталина из его более поздней оценки этого чудовищного времени). Точно так же будет тщательно замалчиваться потом в войну и голод окруженного и сражающегося Ленинграда. Это Шолохов поможет опубликовать в

Комсомольской правде

в 42 году

Февральский

и

Ленинградский

блокадные и достаточно откровенные поэтические

дневники

Ольги Бергольц.

На самом деле, в тридцатые годы Шолохов вовсе не был морально сломлен. Не желая славить Сталина, он вовсе не отмалчивался в письмах к нему. И в апреле 33-го протестовал и против перегибов, и против обвинений казаков в саботаже. Даже осмеливался по-своему давить на вождя:

Лучше написать вам, нежели на таком материале создавать последнюю книгу

Поднятой целины

.

Ослушался и тогда, когда ему передали через Горького пожелание Сталина написать пьесу

Поднятая целина

. Потом решил написать пьесу вообще о колхозной жизни. Но отложил рукопись на половине. Врать не мог. И признался в одной статье: плох был бы тот писатель, который приукрашивал бы действительность в прямой ущерб правде.

Комсомолка

намекнула ему, сообщив: Шолохов начал писать рассказы. Но нет в тридцатые годы и рассказов. Тихий, молчаливый саботаж, писание

в стол

.

Тогда Сталин попробовал ещё раз накормить писателя пряниками. Решением Политбюро на валюту партии его посылают в Англию и Данию, где его приезд замечают:

Всемирно известный писатель, автор современной

Войны и мира

, разъезжает по деревням, залезает в свинарники…

Но Шолохов прекрасно понимает, что такая поездка, по сути, очередное приглашение к публичным откровениям в печати. От писателя ждут примерно таких строк журнального отчета:

Есть воздух, в котором дохнут птицы, вянут цветы. Это воздух зарубежных стран

(И. Эренбург). Надо же поддержать осуждение аграрной политике Запада, прозвучавшей из уст самого Сталина:

Аграрный кризис усилился и охватил все отрасли сельского хозяйства, в том числе животноводства, доведя его до деградации

.

А что Шолохов? Это не первая его поездка на Запад. Ещё в конце двадцатых он сообщал в одном частном письме, что в Германии действительно кризис, но… перепроизводства. Всего навалом. Кстати, почему он не остался тогда в Европе? Ведь уже в те годы стал весьма читаемым на Западе молодым (25 лет) писателем. Объяснил это так: скучно у них там.

Отмолчался он и на это раз. Ни строки о своей дальней поездке. А Плоткину в письме высказал свои грустные соображения о жизни

у нас

:

…Зажиточная жизнь не удалась в этом году. Я, признаюсь, сомневаюсь, что она придет в следующем…

.

А люди в стране Советов были и тогда замечательные! Замечательные своей беззаветностью, своим терпением! Днепрогэс, Магнитка, Турксиб… Но, видимо, и от его книг что-то получают. Потому (есть такой слух) челюскинцы успели снять с тонущего корабля всего четыре книги. И среди них, наряду с Пушкиным,

Тихий Дон

...

А Шолохову, меж тем, предлагают: не пишется о деревне, поезжай в город! Устроим! Пиши о строящихся заводах. Разве не тема?

Отказывается. Ведь если бы согласился, стал бы противоречить своим собственным убеждениям. Помните, как иронически отзывались станичники о Давыдове, который, ничего не мысля в сельском хозяйстве, меж тем приехал именно его

поднимать

?

Можно было бы Шолохову и о передовом колхозе написать! Не везде же люди пухли от голода! Так почему не пишет?

Объяснение этому можно найти в

Поднятой целине

. Один станичник, которого все считают дядей с придурью, объясняет Давыдову:

Вам с Макаром только… на лошадях во весь опор скакать, чтобы мыло с них во все стороны шмотьями летело…

, и далее:

Мы, народ то есть, живем пока потихоньку, пока шагом живем, нам и надо без лишней сутолоки и поспешки дело делать

. И Давыдов, как человек не глупый, понял этого колхозника.

Вот и Твардовский пишет в своей

Стране Муравии

:

Товарищ Сталин! Дай ответ, Чтоб люди зря не спорили: Конец предвидится ай нет Всей этой суетории?

Значит, в точку попал и колхозник

с придурью

, и сам Шолохов. И нам, сегодняшним, понять непринятие той

сутолоки

жизни не так уж и сложно. Потому что сами живем вот уже лет десять, как будто на пожар спешим. Меняются власти, Конституции, депутаты, формы и методы правления, составы богатых и бедных. Сутолока политических направлений и партий у власти.

Да и мы сами, внутренне, очень быстро меняемся, иногда даже в каком-то ажиотаже. Но посеянное в спешке, не глядя, может не дать всхода вообще, а может дать его и на проезжей дороге. Трудно мыслить в толпе, рожать, воспитывать детей на бегу. Где уж тут время выявить и силы, которыми спасется страна?…

Вот и пророчат нам с телевизора врачи, что стрессы, депрессии, то есть иными словами, физическая и моральная усталость общества, выйдут в ближайшие пять лет на второе место в стране по количеству заболевших.

Сейчас неврозы на шестом… А между прочим, восстановление сил, необходимых человеку и для творчества, и для любви, и для продолжения рода после того уже, как стресс подорвал эти силы, восстанавливаются лишь на третий год болезни, и то только у десяти процентов заболевших.

Но есть у жизни в

сутолоке

и ещё одна неприятная сторона. Человек может и не успеть растратить часть своих сил. Меж тем, по новейшим теориям, многие болезни и человека, и человеческого сообщества порождаются именно неизрасходованной вовремя энергией. Болезнь и есть, по сути, быстрое сжигание переизбытка накопленных и не выплеснутых на объекты созидания сил…

С Шолоховым, похоже, происходит и то, и другое. Приглашают его, например, в Париж на антивоенный конгресс. Отказывается строптивец. А потому и не едет, что понимает: накопив впечатления, всё равно потом их не выплеснет. Негде будет сказать именно то, что захочется.

Однако терпение Сталина подходило к концу.

В 36-м НКВД завело так называемое

вешенское дело

. Арестованы коммунисты, которых хорошо знал Шолохов. В очередном письме Сталину он не отказывается называть их своими

товарищами

и упрямо доказывает их невиновность.

…На писателя сыплются анонимки. НКВД распространяет слухи, что казаки готовят на Шолохова покушение. Потом, что, де, сам Шолохов готовит покушение на вождя, уговаривая одного музыканта, приглашенного в Кремль, спрятать маузер в гармонии.

37-ой.

Литературная газета

печатает коллективное письмо с грозным названием

Шпионы и убийцы

. Это просьба усилить уничтожение

врагов народа

. Подписи Фадеева, А. Толстого, Маршака, Павленко, Олеши, Ясенского…

Шолохова среди кликушествующих нет.

Что ж, и это лишний повод разделаться с самим Шолоховым. Помощник Хрущева Лебедев потом расскажет К. Чуковскому, что у него есть документы, из которых следовала воля вождя физически уничтожить Шолохова. Писатель чувствовал, что подбираются и к нему. Но в том и состоял парадокс времени, что порой защиту от Сталина нужно было искать лично у Сталина. Шолохов ринулся в Москву. Оставил записку Сталину:

…Очень хотел бы Вас увидеть, хоть на пять минут!

Нет ответа ни на его огромное письмо, в котором подробно о мытарствах арестованных и пытаемых товарищах, ни на записку!..

Защита пришла неожиданно. Из Союза писателей. Один из руководителей Союза, Владимир Ставский, погибший на фронте в 43-м, узнал о

вешенском деле

, встретился с Шолоховым и сразу секретное письмо Сталину:

В порыве откровенности Шолохов сказал:

Мне приходят в голову такие мысли, что потом самому страшно от них становится

. Я воспринял это как признание о мыслях про самоубийство

.

И при этом опять политическое давление на Шолохова:

Я в лоб спросил его, не думал ли ты, что вокруг тебя орудуют враги в районе и что этим врагам выгодно, чтобы ты не писал? Вот ты не пишешь - враг, значит, в какой-то мере достиг своего! Шолохов побледнел и замялся

. В другом месте письма Ставского Шолохов объясняет ему:

…что обстановка и условия его жизни в Вешенском районе лишают его возможности писать

. Любого лишили бы! И всё же, как ни рисковал Михаил Александрович в эти трудные два года самой жизнью своей, и Ставскому упрямо твердит:

Большевиком же я его (Мелехова - И. Р.) сделать не могу

.

Григорий, в конце концов, бросает оружие и борьбу и против красных, и против белых. Но политический ли компромисс это со стороны Шолохова? Едва ли. Шолохов был, в сущности, скорее

красным

, чем

белым

. Скука европейской жизни для него в том и заключалась в конце двадцатых годов, что вне родины он бы не смог быть собой, то есть, как он пишет в одном письме, человеком, половина жизни которого уже прошла к тому времени в советской России. Да и тонкий Бунин, другой Нобелевский лауреат, прочтя вскоре

Тихий Дон

, напишет в своем дневнике о Шолохове:

Всё-таки он хам, плебей. И опять испытал возврат ненависти к большивизму

, хотя сам Шолохов любил стихи и рассказы Бунина, и Иван Алексеевич отмечает всё в том же дневнике талантливость советского писателя наряду с неприятной

цветистостью

его слога.

Приходит в голову, что некоторые взгляды Шолохова сближают его с Пушкиным. Похоже, что Михаил Александрович сознательно желал быть

просто писателем

, то есть, прежде всего, летописцем современной ему истории, вроде Пимена, который учил монаха Григория:

Описывай, не мудрствуя лукаво, всё то, чему свидетель будешь…

.

Но от него требовали, чтобы он был ещё и политиком. Мало - фанатиком-коммунистом. Как его антипод и любимец Сталина писатель Парфенов, сочинитель эпопеи о благополучной коллективизации с загадочным названием

Бруски

. Парфенов во всеуслышание утверждал, что

писатели-коммунисты никогда не пренебрегали политикой. Они - общественники и в любое время готовы сменить перо на винтовку

. Потому он и сталинский любимец.

Но ведь истина жизни заключается в том, что занятия политикой и настоящей литературой одновременно невозможно. Политик всегда

мудрствует

, в этом его призвание. Ему часто мешают

правдивые рассказы

совестливых Пименов. И тогда политики начинают мешать творчеству писателей. Сталин творил политику…

И Мандельштам просил, чтобы не уничтожали его стихи о Сталине, которые он написал, конечно же, не по зову сердца. Но эти стихи были частью его жизни, частью истории, истории страшной, противоречивой, но истории, которая, по мнению Мандельштама, должна была быть рассказана

правдиво

. И ради сохранения благородства своего, ради честности и уважения к себе как к писателю, он и просил эти стихи оставить. Это были свидетелей истории его трагической жизни.

Шолохов был благороден по-своему. Не суетничал. Не измельчался. Твердо знал, чего хочет. И с упрямством мужика гнул свою линию. Знал и говорил, что

нельзя объять необъятное. А зачастую к писателям подходят с несоразмерными требованиями

.

И Шолохов вовсе не кривил душой, когда говорил Ставскому, что

никаких разногласий с политикой партии и правительства у меня нет

. Разве не радовался он каждой производственной победе своего народа? Но при этом сколько требовательных писем написал он этому главному действующему лицу своей биографии!

Во время голода среди станичников Михаил Александрович добился почти невозможного. Того, что Сталин выслал истощенным донским колхозникам сто шестьдесят тысяч пудов зерна.

Получив письма Шолохова, а потом и Ставского, Сталин разрешил-таки вызвать в Москву арестованных

товарищей

Шолохова. Наконец,

…повели к Ежову, - вспоминает Луговой. - В кабинете наркома сидел Михаил Александрович Шолохов. Я прежде всего посмотрел, есть ли у него пояс… Я понял, что Шолохов не арестован

.

Мария Петровна рассказывала Осипову, что вся станица вышла встречать освобожденных земляков. Луговой и Логачев плакали. А казаки подходили к Шолохову и благодарили.

Слова

благодарили

и

благородство

хотя и не однокоренные, но, согласитесь, близки по смыслу. Политики же не часто позволяют писателям поступать благородно.

В 38-м Шолохову всего тридцать три. А он опять упорно, требовательно пишет Сталину. Да, мол, дорогой товарищ Сталин, трех честных коммунистов вы освободили. Но в остальном ничего не изменилось.

Невиновные сидят, виновные здравствуют, и никто не думает привлекать их к ответственности…

Сталин сводит проблему

врагов народа

к частной:

Травля Шолохова. Ежову

. А Шолохов честно признается в это время Левицкой:

…Пишут со всех концов страны, и, знаете, дорогая Евгения Григорьевна, так много человеческого горя на меня взвалили, что я начал гнуться

.

Ежов присылает в Ростовскую область своего проверяющего. Тот нашел лишь

отдельные ошибки

следственных органов,

которые мы исправили…

. Но всё же кому-то из арестованных опять помог Шолохов. Вопреки осторожности поддерживал письмами осиротевшую Левицкую. Эмме Цесарской по ходатайству Шолохова вернули жилье, нашли работу в кино. Она снялась в фильме

Девушка с характером

.

Поможет ли себе в 38-м надоевший Сталину правдолюбец?

Шолохов сам рассказывал Валентину Осипову, как в 38-м товарищи предупредили его: получено указание его арестовать. Опять бежал, теперь уже вместе с Луговым. На полуторке. Куда? В Москву. Сталин принял:

Дорогой товарищ Шолохов напрасно вы подумали, что мы поверили бы этим клеветникам…. Говорят, Вы, товарищ Шолохов, много пьете?

-

От такой жизни, товарищ Сталин, запьешь!

-

Ну что, Николай Иванович (Ежову), будем снимать с него его кавказский ремешок?

Так вот и надрывал силы в человеке, самим Богом награжденном творческими силами, пресловутый сталинизм.

Роста был Шолохов маленького, худенький, стройный. С профилем Григория Мелехова и, пожалуй, его характером. И когда роман

Тихий Дон

был закончен, поняли, что не удалось Григория сделать своим, отдали его на поругание критиков-политиков, и те называли его

воинствующим идеологом сословного казачества

и

отщепенцем

...

Даже Фадеев как-то заметил на каком-то форуме, что, якобы, в Шолоховском романе нет крупной и высокой

идеи

.

Зато сколько сострадания человеку!

Что же это у тебя, Миша, все гибнут в конце романа?

- спросил как-то Шолохова друг о героях

Поднятой целины

. -

Да их бы всё равно всех перебили бы лет через пять!

.

И сгибался иногда Шолохов под тяжестью ноши исторического времени, но не ломался, всё равно донес до потомков главное - правду, переданную с сопричастием. Потому что не пытался трусливо освободиться от пут времени. И от горьковатой судьбы, общей его судьбы с народа.

Мир без отечества и отчества. (тема отцовства в творчестве Михаила Шолохова)

Галина ЯКУНИНА.

Он стоял у ворот родного дома и держал на руках сына.

Это было всё, что осталось у него в жизни,

что пока ещё роднило его с землёй и со всем этим огромным,

сияющим под холодным солнцем миром

.

М. Шолохов

Пионеры вручают писателю букет ландышей.

Возможно, это произошло в Вешенском на его юбилее

(фотографию подготовил к публикации Александр Козлов).

- Господи! Всю душеньку мою он вымотал! Нету больше сил так жить!..

Какое несмолкаемое эхо раскатится по грозовой России от этих гневных женских слов! России, не желающей признавать великими цели, ради которых брат убивает брата, отец – сына, русские - русских… На крови родных людей, на слезах детей, оставшихся без крова, разве взойдёт светлое будущее? Безмолвствует чёрное небо над Доном, блистает диск чёрного солнца…

Как надо было обуглиться сердцу Михаила Шолохова, чтобы на последних страницах романа ослепить этим чёрным сиянием

словно пробудившуюся от тяжкого сна

душу Григория… и читательскую душу тоже. Не отсюда ли горькое авторское признание:

Я сгорел, работая над

Тихим Доном

. Сгорел… Не ждите от меня ничего более значительного

.

Родинка

, первый рассказ, заставивший литературную Москву заговорить о юном авторе, взошёл из сюжетного зерна мировой классики: отец, волей судьбы надолго разлучённый с сыном, не узнаёт его и убивает в бою. Едва ли девятнадцатилетний продкомиссар Шолохов успел прочитать

Шахнамэ

. Чудом уцелевший в коловерти революции, выброшенный на берег нэповской Москвы, он торопился выплеснуть ужас и хмель пережитой грозы из души,

разрубленной наискось

.

Донские рассказы

, изложенные распевным былинным слогом, были туго перехвачены портупейными ремнями композиции и порой напоминали киносценарий: крупный план, средний, дальний… Серафимович почувствовал это сразу:

Рассказываемое… перед глазами стоит

.

Тихий Дон

вырастал из

Донских рассказов

, как

Война и мир

- из

Севастопольских

.

И параллели начинались прямо с

Родинки

:

… он всмотрелся, плечи угловатые обнял неловко и сказал глухо:

- Сынок! Николушка!..

К груди прижимая, поцеловал стынущие руки сына...

Финальная сцена

Тихого Дона

:

Григорий… задыхаясь, хрипло окликнул сына:

- Мишенька!.. Сынок!

Опустившись на колени, целуя розовые холодные ручонки сына, он сдавленным голосом твердил одно только слово:

- Сынок… сынок…

В рассказе и романе – события одного времени. Но автор - старше на пятнадцать лет. Точнее, он старше на

Тихий Дон

. Не оттого ли полярно меняются акценты? Атаман, озверевший от крови, привычный к мародёрству (с убитого сына сапоги стаскивает, отчего и родинку запоздало узнаёт) – становится самоубийцей. Целование сыновних рук поначалу отдаёт сентиментальностью, идущей об руку с жестокостью. Но это - отчаяние человека, потерявшего смысл жизни:

Зачерствела душа у него, как летом, в жарынь, чернеют следы раздвоенных бычачьих копыт возле музги степной

. Чернеет лицом атаман, бессильно крича над

безвольным податливым телом

сына и стискивая зубами запотевшую сталь маузера…

Григорий Мелехов возвращается к родному порогу, зная, что идёт на верную гибель. Возвращается только для того, чтобы

сбылось немногое

: увидеть сына, подержать его на руках. И Мишатка узнаёт отца в

страшном на вид человеке

. Знать, не почернела душа Григория под грозовым небом революции. Выдюжила.

Дуг - на старославянском языке означает силу. Недуг – бессилие, болезнь. Дюжий человек –

дюже

крепкий и прочный,

человек несгибаемой воли, который всё выдюжит…

Это уже из другой жизненной истории – Андрея Соколова. Но случайно ли два шолоховских шедевра фокусируются в финале на фигурах мальчика и мужчины?

Шолохов – незаконнорождённый. Его мать родом с Черниговщины, из семьи бывших крепостных. Отец – выходец из зарайской купеческой семьи, давно осевшей на Дону. Приказчик у богатого купца он стал затем управляющим мельницей, которую выкупил перед самой революцией. Будущий писатель, сын холопки,

нахалёнок

Минька вырос среди вольных казаков, не любящих ни рабов, ни торгашей, пусть и бывших. Ему ли не понять душевную боль Григория, который никому не свой – ни белым, ни красным, ни господам офицерам, ни собственным землякам-станичникам? Ему ли не ужаснуться двойным стандартам

родной нашей власти

, точнее – полному отсутствию чести и морали у тех её представителей, от которых зависели жизни и судьбы знакомых с детства людей?

Сцены нечеловеческой жестокости, насилия, убийств, свидетелем которых стал подросток Шолохов – и которые пережил потом многократно, до малейших подробностей воплощая их на бумаге! – взрослому человеку и читать-то нелегко. Какой самозабвенной должна была быть вера в правоту революции, чтобы спасти от сумасшествия её

мальчишей

: Гайдара, Островского, Фадеева… Да и спасла ли? Говоря словами их гениального сверстника Андрея Платонова,

жизнь сразу превратила нас из детей во взрослых, лишив юности. После революции уже некогда было расти, надо было сразу нахмуриться и биться

.

От рассказа к рассказу Шолохов не только с непостижимой скоростью прибавляет в мастерстве – стремительно мужает его душа, переосмысливая сюжеты, выхваченные из жизни. Это на первый взгляд кажется, что он воздерживается от комментариев, делая упор на акцентировке деталей. В отличие от большинства современных ему писателей, дебютант с первых шагов в литературе развеивает романтический революционный флер и замирает над разверзшейся пропастью.

Разговор отца и сына в рассказе

Продкомиссар

снова заставляет вспомнить

Родинку

:

- Шесть лет не виделись, батя, и говорить нечего?

Старик зло и упрямо наморщил переносицу.

- Почти не к чему… Стёжки нам выпали разные. Меня за моё ж добро расстрелять надо, за то, что в свой амбар не пущаю, – я есть контра, а кто по чужим закромам шарит, энтот при законе? Грабьте, ваша сила.

У продкомиссара кожа на острых изломах скул посерела.

- Бедняков мы не грабим… ты первый батраков всю жизнь сосал!

- Я сам работал день и ночь. По белу свету не шатался, как ты!.. Ты мне не сын, я тебе не отец… будь трижды проклят, анафема!

Шолохов даёт сполна высказаться обеим сторонам. Сохраняет нейтралитет?

Но зачем Игнат Бодягин, герой рассказа,

пустив в распыл

родного отца, совершает поступок, не вяжущийся с революционной сознательностью: вместо того, чтобы уходить от белоказачьей погони, спасает незнакомого мальчонку, отдав ему своего коня? При этом и своего товарища Тесленко тоже подводит под монастырь: оба погибают страшной смертью. Шолохов, которого однажды взяли в плен махновцы, но сам батька, пожалев его по малолетству, отпустил на все четыре стороны, пишет о том, как Игнат

покрепче привязывает обессиленного мальчишку поперёк седла, улыбается:

- За гриву держись, головастик! – и ударяет ножнами шашки по конскому крупу

.

Зачем в рассказе

Жеребёнок

красноармеец Трофим, который

пять лет войны сломал, сколько раз смерть засматривала ему в глаза, и хоть бы что…

- спасает ценой своей жизни тонущего жеребёнка? И почему, пока он его спасает, с правого берега, где столпились белоказаки,

не стукнул ни один выстрел

? А эскадронный, хоть и приказывает жеребёнка

сничтожить

, но признаётся неожиданно:

- Гляну на него, рука дрожит… рубить не могу. А всё через то, что вид у него домашний… сердце из камня превращается в мочалку. А на войне подобное не полагается.

Но в том-то и дело, что, воюя, шолоховские герои думают о мире и тоскуют по дому. Тот же эскадронный принимает мудрое решение:

- Чёрт с ним! Пущай при матке живёт. Кончится война – на нём ещё того… пахать. А командующий на случай чего, войдёт в его положение, потому что молокан и должен сосать… И командующий титьку сосал.

И так - из рассказа в рассказ: поток безбожной жестокости и цинизма, страха и ненависти вдруг разветвляется, огибая людей, остающихся в этом светопреставлении людьми. Людей, которые жалеют пленных врагов, спасают слабых, выступают в защиту невинных – зная, что за всё это заплатят жизнью.

Зубы у Алешки большие и редкие, а у кого зубы редкие, у того и сердце мягкое. Так говаривала, бывало. Алёшкина мать…

Алёшка сделает то, что велит ему сердце – закроет своим телом гранату. Совершит, как принято говорить, настоящий мужской поступок…

Посеешь поступок - пожнёшь привычку. Посеешь привычку – пожнёшь характер. Посеешь характер – пожнёшь – судьбу

… Кто лучше Шолохова уловил связь этих звеньев в цепи времён?

Поступок по словарю Даля –

всякое дело, действие человека: доблестное, предосудительное, необдуманное

.

Привычка –

все, что принято или усвоено человеком по опыту, на деле; навык, либо терпенье, сносливость, приобретенная твердой волей, нуждой

.

Слово

характер

, заимствованное из латинско-греческого словаря, Даль объясняет просто и глубоко:

свойства души и сердца, своеобычие, главные черты личности

.

Судьба –

предопределение, неминучее в быту земном, пути провидения

. Говоря проще – суд Бога.

То есть, любой поступок – это поступательное движение по жизненному кругу и одновременно - по ступеням нравственности, вверх или вниз. Все, что будет усвоено, станет привычным на этом пути, сформирует характер, главные отличительные черты личности, за которые человеку держать ответ перед Богом.

А что же

запутавшийся

Григорий Мелехов?

Мелехов, разрывающийся между любовью к Аксинье и семьёй, между красными и белыми, между тягой к земле и необходимостью воевать?

Только есть ли разрыв? Испытаний на прочность – да, с лихвой. Но именно они подчёркивают редкостную цельность главного героя, верность его своему внутреннему

я

. Гришка в начале романа вроде такой же, как его сверстники-одностаничники, но Аксинья уже безошибочно чует его непохожесть. Мелеховские женщины – все! – относятся к Григорию по-особому. Беззаветная любовь Натальи, сплетается с истовым ожиданием Ильиничны и восторженной преданностью Дуняшки. Даже Дарья признаёт, что он – другой, не такой, как остальные. Да и весь хутор тоже: не зря он

прижух в поганеньком выжиданьице

.

Но они жили, почти не таясь, вязало их что-то большое, не похожее на короткую связь…

Мыслимо ли: сквозь суровую толстовскую интонацию, как былинка сквозь наезженный шлях, пробивается… рифма! Расцветает, словно степной цветок на макушке кургана, с которого подолгу глядели в степь дед Прокофий со своей турчанкой. Смотрели в не в пространство – в вечность. Не в этой ли вечности берёт исток особая полифония авторской речи в

Тихом Доне

, где, словно в древнегреческой трагедии, звучит

за кадром

хор, сплетающий голоса земли и неба, прошлого и будущего, человеческой страсти и божественной воли?

Григорий, младший внук, унаследовал от Прокофия счастливый и горчайший дар любви. Именно в нём, Гришке, через поколение проявилась могучая корневая система деда, помноженная на силу духа матери, Ильиничны.

Не они ли держат Григория на краю самых страшных исторических и душевных разломов, не позволяя поддаться общему безумию, размаху и ритму кровавого маятника эпохи, жажде лёгкой наживы и хмелю вседозволенности? Не они ли заставляют его рисковать жизнью, восставать против насилия над женщинами, мародёрства, грабежа, казни пленных? Не они ли диктуют ему начинать суд с себя, не смягчая вины, и не стыдясь нежности – этого верного признака вызревшей силы душевной? Силы, которая берёт исток у отчей земли, а вызревает – в отцовстве.

Настороженная отчуждённость и лёгкая насмешливая жалость

, которую он чувствовал к беременной Аксинье, сменяется страхом потери, когда он видит её родовые муки. Чувство вины и любви впервые выплёскивается, не таясь:

Аксютка, горлинка моя!

Но об отношении Григория к новорождённой девочке не сказано ни слова вплоть до замечания Пантелея Прокофьевича:

Ты гляди… не чужого вскармливаешь?

Вопрос безжалостный, но решает его Григорий достойно:

Чей бы ни был, а дитя не брошу

. Что-то

острое, щиплющее

, вспыхнув на миг, победит неприязнь к ребёнку. Но зарница зарождающегося отцовского чувства будет короткой. Приехав в отпуск со службы, Мелехов узнает о смерти дочери, но эту боль напрочь затмит известие об измене Аксиньи.

К детям, рождённым Натальей, у него совсем иное отношение. Вернувшись с войны домой, Григорий чувствует, как

кровь кинулась в голову

при виде знакомых кварталов, церкви и хутора.

- Не щипет глаза? – улыбается Пантелей Прокопьевич, оглядываясь на сына.

Григорий, не кривя душой, сознаётся:

- Щипет… да ишо как!..

И вот Ильинична несёт на руках детей, а Наталья, опередив её, выхватывает из рук свекрови сына и протягивает Григорию:

- Сын-то какой – погляди!

Она-то знает, что значит для казака сын, наследник.

Прижать ребёнка к сердцу, почувствовать, как волосы его пахнут

солнцем, травой, тёплой подушкой и ещё чем-то бесконечно родным

. Услышать, как сердечко малыша стучит рядом с твоим собственным сердцем, как оба они сливаются и бьются вместе… То, что женщина узнаёт за долгие месяцы беременности, мужчине открывается внезапно, и это новое знание принимается им как данность: моя кровь продолжает мою жизнь в вечности. Это счастье, таинство мгновенного глубокого преображения он уже никогда не забудет. Шолохов, ставший к моменту выхода последних частей

Тихого Дона

многодетным отцом, достоверно знал то, о чём пишет.

Но, пока в счастливой суете большой семьи Григорий справляется с нахлынувшим волнением, маленький сын озадачивает его:

- Ты не папанька…

- А кто же я?

- Ты – чужой казак.

- Вот так голос! – хохочет Григорий, скрывая растерянность. Устами младенца сказано то, о чём думалось ему бессонными ночами: дом, землю, семью нельзя бросать без конца на женские и стариковские плечи.

Земля и ребёнок. Земля – дело жизни шолоховских героев. Мужчина – это пахарь и сеятель, строитель и кормилец. А ребёнок – продолжение жизни. Его, мужчины продолжение. Отсюда и первозадача отцовская: сохранить и защитить своё потомство. То, что будет потом, после тебя (извечное противостояние обывательскому: после нас – хоть потоп). В широком смысле – сохранить вековые нравственные заповеди, когда всё вокруг рушится и горит, когда даже самые близкие – отец и брат – поддаются всеобщему азарту:

- Люди ить берут, Гриша… Грех не брать… Петро, он дюже гожий по хозяйству, он мне чувал одежи дал, коня, сахару… - пытается вразумить младшего сына Пантелей Прокофьевич.

- Люди! Берут! Хамы вы!.. я казакам морды бил за это, а мой отец приехал грабить жителев! – дрожит и задыхается от бешенства Григорий.

Может, и сатанеет он оттого, что любит отца, который не является примером ни воинской доблести, ни супружеской верности, ни человеческой мудрости. Отца, в котором нет ничего героического, зато комического – вдосталь. Домашние привычно прячут улыбки, когда старик

разойдётся не на шутку

. Станичники зубоскалят, слушая, как, Пантелей Мелехов, предвосхищая деда Щукаря, рассказывает о подвигах своей молодости. Везде он, в отличие от Григория, – свой, у всех он вызывает если не сочувствие, то понимание. Но почему Шолохов обрекает его на смерть вдали от дома и родных людей, а самый облик умершего от тифа старика вызывает содрогание и отвращение даже у любящего сына? Неужели разложение заживо, которого пуще смерти боялась зараженная сифилисом Дарья, коснулось души старшего Мелехова, который советовал сыну быть

как все

?

Отец – это связующее звено времён. По словам Валентина Распутина, отец

участвует в воспитании детей своим авторитетом, примером

. Испокон веков в России, да и в мире, наступление мужской зрелости ассоциировалось со способностью не только продолжить род, но прокормить и защитить потомство, взять на свои плечи ответственность за всех старых, малых и увечных. Не оттого ли

аттестатом зрелости

мужчины становилась присяга – торжественная клятва на верность?

Клятва на древнеславянском языке означает… проклятие. Причём, проклятие, обращённое человеком на себя самого. Клянём-ся – проклинаем себя. Торжественно, принародно навлекаем на себя проклятие высших сил, если нарушим верность слову. С нарушения слова начиналось бесславие, ибо

слово

и

слава

– такая же близкая родня, так же близко стоят друг к другу, как

свет и свят

: конец света наступает тогда, когда в мире людей не остаётся ничего святого.

Присяга имеет столь же древние корни. Сяг – расстояние вытянутой руки, предел досягаемости между близкими людьми. Когда отцовская рука касается сыновнего плеча, благословляя и напутствуя, как в своё время касалась плеча отца рука деда. По сути своей присяга – это преемственность поколений по мужской линии, клятва на верность роду и отечеству.

Измена присяге всегда каралась законом. Но ещё сильнее – презрением людей. Пре-зреть – вычеркнуть кого-то из поля своего зрения, пре-зирать – перешагнуть через кого-то взглядом. Навсегда.

Полный георгиевский кавалер Мелехов за свою жизнь никогда не боялся: на всем протяжении романа ни разу он не струсит и не подставит других. Но страх за близких, за детей становится постоянным его спутником в революционном хаосе. В родной хате, занятой красноармейцами, успокаивая плачущую от унижения и страха Наталью, он знает,

что духом готов на любое испытание и унижение, лишь бы сберечь свою и родимых жизнь

.

Нет, нет, Григорий положительно стал не тот! Он никогда ведь не был особенно чувствительным и плакал редко даже в детстве. А тут - эти слёзы, глухие и частые удары сердца и такое ощущение, будто в горле беззвучный бьётся колокольчик…

Беречь потомство и добывать средства к его существованию – это отцовский долг на физическом уровне. Долг нравственный - передать сыновьям умение и потребность защитить своих детей, создать условия для их жизни. Причём, потребность брать под защиту не только детей, но и всех, кто слабее. И не только своих, но и чужих.

Что может сделать Григорий,

большие чёрные руки

которого неумело обнимают родных детей, потому что отвыкли, потому что сам он так и остаётся чужим в этом доме и мире,

всадник, насквозь пропитанный едким духом солдатчины и конского пота, горьким запахом походов и ременной амуниции…

? Он, который испытывает внутренний стыд, когда маленький сын бесхитростно спрашивает его:

- А ты, папанька, убивал людей на войне? А страшно их убивать? А кровь из них идёт, когда убивают? А много крови? Больше, чем из курицы или барана?

Он никак не мог ответить на простые детские вопросы. И кто знает, почему? Не потому ли, что не ответил на эти вопросы самому себе?

Кто ведёт этот внутренний монолог: герой романа? автор? Или опять вступает хор - всем своим могучим многоголосием, как в старинной казачьей песне, пережившей века?

Главный урок любой революции, главный её ужас – это гражданская война. Когда люди одной национальности, да ещё связанные кровным родством, идут друг на друга в безнадёжном смертоубийственном ослеплении. Абсурд войны между народами, сужаясь до внутринационального и внутрисемейного масштаба, достигает апогея. Кровная родня, которая жила по выверенному вековому укладу, чтила традиции, блюла обычаи, решала все споры на кругу, вдруг чувствует, что под нею не привычная твёрдая земля, а весенний стремительно тающий лёд. Люди ещё пытаются удержаться на льдинах. При этом одни сталкивают других в смертельную коловерть, а другие пытаются спасти утопающих. Но гибнут при этом все: красные и белые, праведные и грешные.

В одном из кульминационных моментов

Тихого Дона

оружие берёт женщина. Да, Дарья Мелехова мстит за мужа, но потрясённые станичники отшатываются от неё: казачка убила кума – это и впрямь конец света. Если до этого казалось, что мировой пожар подступает к одному углу хаты, то теперь занялось отовсюду. Недаром Григорий смотрит на спящую Дарью,

как на гадюку

. И всё же рука его, потянувшись за шашкой, так и не вынет её из ножен,

замрёт на полдороге

. Григорий не переступит вслед за другими этот порог безумия, не зарубит спящую сноху. Плюнет в сердцах, ругнётся – и оставит её на суд Божий. Который, мы знаем, и не замедлит свершиться. Как это важно – чтобы на тебе оборвалось зло. Как это трудно…

Месть – на старославянском – обоюдное злодеяние, попеременное зло. Буквально означает

возмещение друг другу

. Вспомните эпиграф к

Анне Карениной

:

Мне отмщение и аз воздам

. Если месть, порождённая обидой и гневом – это неприятие судьбы, противление посланным свыше испытаниям, то, свершившись, она влечёт испытания новые, ещё более тяжкие. Не оттого ли, что месть – не исполнение Божьей воли, но отрицание её? Месть – множение зла, трагическое ослепление сердца. Порок замыкается в круг и не ведает конца.

А они нас жалели?

- спрашивает Давыдов Размётнова, медленно поднимаясь со стула.

И так же медленно крылась трупной синевой одна незавязанная щека его, бледнело ухо

. Рассказ бывшего матроса о том, как отца сослали в Сибирь, а мать занялась проституцией, чтобы прокормить его и сестрёнок, парадоксален тем, что, с одной стороны, проводит параллель с Достоевским (

вечная Сонечка, пока мир стоит!

), с другой – идёт вразрез с его же словами о том, весь мир не стоит слезинки ребёнка.

Весь мир насилья мы разрушим

, а затем? Построим новый мир насилья на слезах других детей? И каких

других

? Ведь в Сибирь в разгар зимы ссылают многодетные казачьи семьи, вся вина которых в том, что, нажив своим горбом какой-никакой достаток, они не хотят его

обобществлять

.

Три главных героя

Поднятой целины

, стоя по разные стороны стола, пытаются определить

цену вопроса

: как далеко можно зайти в борьбе за светлое будущее?

Я… с детишками не обучен воевать!

- звенит голос Размётнова,

как звук натягиваемой струны, поднимаясь выше и выше

.

Подумаешь! Для того и выселяем, чтобы не мешали нам строить жизнь. Ведь не подохнут же они? Работать будут – кормить будем. А когда построим, эти дети уже не будут кулацкими детьми. Рабочий класс их перевоспитает

, - повторяет Давыдов газетные передовицы, но при этом

дрожащие пальцы его никак не могут ухватить папиросу

.

Нагульнов рубит словами, как шашкой:

Жа-ле-е-шь? Да я… тысячи станови зараз дедов, детишек, баб… да скажи мне, что надо их в распыл… для революции надо… Я их из пулемёта… всех порежу!

- кричит он,

и в огромных расширенных зрачках его плещется бешенство, а на губах вскипает пена

.

Хочется верить, что не

порежет

. К счастью, судьба (и автор) не представляют ему возможности подтвердить свои страшные слова делом. И Макар остаётся таким, каким полюбился миллионам читателей и зрителей: горячим, искренним, по-детски наивным и самозабвенно увлекающимся. Подкупающим мучительной любовью к неверной своей жене и преданностью

делу мировой революции

: её,

любушку

, он ставит превыше всего в жизни.

А вопрос остаётся открытым.

Цена

не названа вслух. Потому что любая политическая идея, вступая в соприкосновение с живой человеческой массой, с конкретными жизнями и судьбами людей, неизбежно меняет белые одежды. На чёрном и красном кровь не так заметна… Но то, что было бесчеловечным вчера, не станет гуманным ни сегодня, ни завтра.

В рассказе

Шибалково семя

главный герой убивает мать своего ребёнка, который только что родился. Убивает

контру

, несмотря на её мольбы позволить выкормить дитя. Отряд красноармейцев великодушно разрешает оставить в живых новорождённого: впрочем, шансов выжить на войне у него почти нет. Слёзная мольба пулемётчика Шибалка взять его сына в детский дом, интересна тем, что

слеза ребёнка

интерпретируется двадцатилетним Шолоховым строго в соответствии с духом эпохи:

Кусаться он кусается, а слезу из него не вышибешь!

Плачущего большевика быть не должно, стране нужны

люди-гвозди

, у которых вместо сердца –

пламенный мотор

…

Но стоит ли усматривать случайность в том, что Нагульнов и Давыдов, дорогие шолоховскому сердцу, так и не становятся отцами? Из молодых героев

Тихого Дона

никто, кроме Григория, не познает отцовства: ни Бунчук, ни Кошевой, ни тем более Коршунов и Листницкий. Получается, что автор своей волей лишает их будущего?

Шолохов, как и Достоевский, беспощаден к

вседозволенцам

, будь они красными или белыми.

Всей силой сердца восстаёт Ильинична против убийцы сына, душегуба

Мишки Кошевого, пристрелившего деда Гришаку. Не случайно равняет Григорий друга своей юности с Митькой Коршуновым, палачом по призванию:

- По мне они одной цены – что, скажем, свояк мой Митька Коршунов, что Михаил Кошевой… Хотя, чёрт его знает, такому, как молодой Листницкий или как наш Кошевой, я всегда завидовал. Им с самого начала всё было ясное, а мне и до се всё неясное.

Говорят,

война спишет

… Нет, никакая война не спишет мародёрство и предательство, насилие и убийство. Как словами не жонглируй, а суть остаётся неизменной: сражаются на войне - с вооружёнными, а безоружных – убивают. Война проявляет и обостряет духовные болячки, которые тлеют подспудно в обыденном течении мирных дней. Митька Коршунов, ещё в той,

другой

жизни, изнасиловав Лизу Мохову и получив

отлуп

от её отца, когда пришёл свататься, ничего, кроме оскорбленного самолюбия и желания отомстить не чувствует.

Нельзя не согласиться с Валентином Курбатовым:

Те кто чувствует себя невиновными – они самые безжалостные… Если мир кто погубит – так это невиноватые, кто не сам кается, а других к этому понуждает

. Как созвучны эти слова гениальному замечанию Николая Бердяева, что

свободны лишь виновные сыны, а не обиженные рабы

.

Раб, облечённый властью, - страшен. Нет особой разницы между рабством вынужденным и добровольным, рабом идеи и рабом чувства (ненависти, к примеру, которая ничуть не изменится оттого, что её назовут классовой).

Рабам неведомо чувство чести –

внутреннего нравственного достоинства человека, благородства души и чистой совести

. Формулировку Даля отшлифует до афоризма его современник Шопенгауэр:

честь – это внешняя совесть, совесть – это внутренняя честь

. Выходит, вся разница в том, что одни отказываются от жизни ради чести, другие – от чести ради жизни?

Благородству и чести изначально противостоит подлость. Podlec - слово, заимствованное из польского языка, буквально переводится как

находящийся во власти, подчинённый

, а затем уже –

простонародный

. Если перевести из физического плана в духовный, то подлая душа

находится во власти

тёмных сил и страстей. В русском словаре подлый человек - это

выходец из черни, низкого роду-племени рабов и холопов

. Но поговорку

Бедны, да не подлого рода

можно понимать и в переносном смысле: не происхождение определяет нравственность человека. Бесчестный, то есть грязный, низкий, презренный поступок переводит того, кто его совершил, в

подлое

сословие, лишая чести и доброго имени всю семью, весь род…

Случайно ли многие страницы

Тихого Дона

и

Поднятой целины

посвящены старикам, старейшинам рода, хранителям вековых традиций? Все они разные: суровые и суетливые, краснобаи и молчуны, могутные, кряжистые и болезные, стыдящиеся собственной слабости. Но во всех шолоховских книгах красным тревожным светом пульсирует мысль о том, старость не должна быть одинокой и униженной. Старость, как и детство, необходимо беречь от страха и холода одиночества. Дети ещё помнят мир, из которого пришли, а старики всё явственней вспоминают его перед уходом. Поэтому уважительное, бережное отношение к детству и старости – это простое следовании заповеди Высшего начала: помни о вечном.

В Библии говорится о едином

роде людском

. Макар Нагульнов тоже мечтает породнить всё человечество, сделать его единой семьёй, где

огромные толпы празднично одетого народа полой водой затопят степь

, маршируя под

Интернационал

. Ах, если бы можно было привести людей строем к счастью, наделив их поровну, как детишек пряниками, высокой сознательностью и несокрушимыми моральными принципами! Увы… Каждая душа вызревает в свой срок по неведомому Божьему плану, с каждым из нас Он беседует в наречённое время один на один. В полном одиночестве, лишённый всякой помощи и надежды на подсказку, сдаёт человек самый главный экзамен в жизни - на человечность.

Весь строй шолоховских произведений, в первую очередь,

Тихого Дона

, подводит к мысли, что небу всё равно, будет ли человечный поступок продиктован христианским милосердием, дворянским кодексом чести или революционной сознательностью. Ибо понятие человечности, гуманизма – наднационально, надрелигиозно и сверхъидейно. Как любовь. Как ребёнок…

Первый ребёнок Аксиньи умер, не дожив до года. Второго тоже не довелось выходить, спасти от

глотошной

. Сама Аксинья, обесчещенная родным отцом, всё своё замужество терпит побои Степана, не простившего ей

грех

.

За всю жизнь горькую отлюблю! А там хучь убейте! Мой Гришка! Мой!

Бесстыдная, жадная, жгучая, порочная

- не щадит её и Шолохов, повествуя о победительной аксиньиной красоте. Но он же первый склоняет голову перед её любовью, когда мстительная сила внешней красоты уступает место вызревшей красоте духовной.

Вот Наталья –

славная

. У неё –

смелые серые глаза

,

широкая рабочая спина

,

раздавленные работой руки

- в восемнадцать-то лет! Вся она растворяется в любви к мужу и детям. Отчего же раздражает Григория её сдержанность и покорность?

Ты – как этот месяц: не холодишь и не греешь… Тебя, должно, на крыге зачинали… дюже леденистая

. Чистота и цельность шолоховской Натальи трудно постигается людьми: таких, как она, считают гордячками.

Ей родственны ещё две шолоховских героини, хотя они и не наделены такой эпической мощью: Варюха из

Поднятой целины

да Ирина из

Судьбы человека

. Тоска Шолохова по женскому идеалу? Или простая констатация факта: были такие женщины на Руси. Были и есть: не они ли перешли на страницы повестей Валентина Распутина и других русских писателей?

В последней книге

Тихого Дона

слёзы все чаще будут выступать на глазах Григория и все реже – у Натальи. Она-то не раздваивается нигде, её верность любви непогрешима. А ещё в ней – сила неженская. И стыдливость (двойню родила подальше от дома, чтобы не только свёкор не присутствовал, но и женщины из мелеховской семьи). Чувствует она душевную муку Григория, но помочь ничем не может, разве только примером жизни своей? Но ни Григорий, ни Аксинья такой высокой нравственной планки не выдерживают, не говоря об остальных. Только один женский образ такой же силы и чистоты, образ русской Жены появится на шолоховских страницах: Ирина Соколова (не случайно, видимо, играть Ирину и Наталью будет одна актриса – Зинаида Кириенко). И можно было бы согласиться, что Наталья – идеал, рождённый авторским воображением, что в реальной жизни таких не встретишь. Если бы не гроза, не натальино проклятье, не Ильинична…

Долюшка женская: полюбить всем сердцем человека, который любит другую. Но другая-то замужем, а человек-то – родной законный муж. Как жить молодой, красивой, любящей женщине, когда супруг бросает её на растерзание станичным сплетникам, уходя с чужой женой в поместье Листницких? Наталья выбирает смерть. Грех? По меркам церковным – да. А по человеческим? Может, судьба – это не путь, а ответ неба на выбор пути, совершаемый человеком? В этом смысле от судьбы действительно не уйдешь…

Если бы Наталье не выпало немножко счастья, если бы она не увидела

могучую волну нежности

в глазах Григория, приехавшего на побывку с бесконечной гражданской войны… Григория, который, глядя на свою жену, жалкую и некрасивую после перенесённой болезни, впервые поразился

сиянию какой-то чистой внутренней красоты

и, молча притянув к себе, поцеловал её скорбные глаза. Нет, Наталья не торжествует, что, наконец, победила соперницу. Она просто нежится в нечаянном, нежданном своём счастье, боясь спугнуть его. Предчувствуя, что будет оно коротким. И впрямь: Дарья быстро развеет её иллюзии, а встреча с Аксиньей не оставит никакой надежды. Кто упрекнёт Наталью, что терпению настал предел?

Господи, покарай его! Господи, накажи его, проклятого!.. Чтобы больше не жил он, не мучил меня!..

Она кричит это, обратясь на восток, откуда ползёт чёрная клубящаяся туча и глухо рокочет гром. Ильинична с суеверным ужасом смотрит на сноху, которая

на фоне вставшей в полнеба грозовой тучи кажется незнакомой и страшной

. Страшно, когда женщина призывает смерть на отца своих детей, на единственную любовь своей жизни. Страшно ещё и потому, что гроза идёт на неё, она первая станет жертвой своего проклятия. Убивая любовь в своей душе, убивая дитя под сердцем, Наталья убьёт себя: такие, как она, без любви не живут.

Ильинична по-матерински чувствует это и пытается спасти невестку. Смертельная бледность и слабость, страх и растерянность уходят вместе с крестным знамением, и в голосе старой женщины появляется сила и власть:

- Становись на колени! Проси у Бога прощения! Кому ты смерти просила? Родному отцу своих детей…

Ильинична любит сноху, пожалуй, больше, чем родную дочь: душа Натальи ей родная. Но мудрая и мужественная старуха, до времени состаренная загулами и побоями мужа, выговаривает невестке:

- Вон какую чуду сотворила: и бросать-то его собиралась, и омороком тебя шибало… Бога и то в ваши поганые дела путала. Я по месяцу вся синяя, как железо, ходила, а ить выжила же и детей воскормила и из дому ни разу не счиналась уходить. Я не охваливаю Гришку, но с таким ишо можно жить

.

Призыв к покорности? А, может, суровое напоминание о долге, голос сердца, вобравшего тысячелетний горький опыт женщин России? На последнем рубеже, когда рушатся державы, погребая под обломками вековые нравственные устои, когда мужской цвет гибнет в мировом пожаре, а на уцелевших мужчин надеяться не приходится, женщине не дозволено поддаваться отчаянию: за нею – дети.

Наталья не услышит свекровь: она уже приняла решение, и жить ей остаётся менее суток. Но просветление и прощение омоет её душу перед смертью, когда она призовёт к себе сынишку, так похожего на отца…

Два величайших русских эпических романа рождают иногда непредсказумые ассоциации. Вот и Наталья Мелехова вдруг напомнила… Андрея Болконского. Князя Андрея, безупречного в любых вопросах чести, высоконравственного, и, может, оттого безжалостного к человеческим слабостям и ошибкам молодости.

Я сказал, что падшую женщину надо простить. Но я не сказал, что я могу простить. А я – не могу

. Пьер не может передать эти слова Наташе Ростовой. Зато, неожиданно для себя, признаётся:

Если бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и если бы я был свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей

Князь Андрей увидит Наташу сердцем лишь после Бородина, после тяжёлого ранения, незадолго до смерти – и простит её. И скажет слова любви. Так же как Наталья Мелехова через сына Мишатку передаст Григорию свою любовь и прощение. И Григорий вернётся к Аксинье – земной, грешной, родной душе, доверив ей своих детей. А Пьера судьба соединит с Наташей.

Любопытно, что тема отцовства в семейном романе

Война и мир

почти не затронута. Запоминается далёкая от сантиментов суховато-сдержанная любовь старого князя Болконского к сыну, мучительный уход старого князя Безухова, к которому Пьер испытывает чувство жалости и неловкости, словно подсмотрев бессилие некогда всемогущего человека. Замечательна сцена показной любви Наполеона к наследнику, изображённому на портрете: современным имиджмейкерам и пиарщикам есть, что взять на вооружение. Но о простой отцовской любви к малышам, о повседневной заботе, душевной тревоге и ответственности речь не идёт нигде – даже в доме старого графа Ростова. Более того: в присутствии Пьера княгиня Трубецкая и графиня Ростова говорят о том, что у его отца много незаконных детей. Но Пьер, такой добрый и благородный, такой просвещённый и богатый, ни разу не поинтересуется, где же его братья и сёстры. Никто, на всём протяжении огромного романа, ни разу не поднимет это вопрос. В том числе и сам Лев Толстой.

Конечно, духовно-нравственных параллелей у Толстого и Шолохова больше, чем различий. Главных героев роднит умение спокойно принимать рок, превозмогать страдания и без страха смотреть в глаза смерти, что само по себе свидетельствует не только о силе духа, душевной зрелости, но и тайном необъяснимом знании, что смерти нет. Оно вырастает из преодоления посланных испытаний, из внезапного осознания победы над притяжением всего земного и суетного, победы над самим собой. Разве забудется хохот пленённого Пьера?

Заточить меня? Мою бессмертную душу? В этом сарае?

Не это ли сокровенное знание заставит Григория принять последнее бесповоротное решение вернуться?

Как его ждут! Ожидание сына Ильиничной передано всё с той же эпической глубиной и мощью, овеяно степным песенным дыханием. Ждёт она сына, как ждут все матери в мире, ждёт истово и отчаянно, чтобы

передать ему детей, а потом навсегда закрыть глаза

. Сердце её противится оставлять детишек с Михаилом Кошевым, нежеланным зятем. Вроде и хозяин он ретивый, и Дуняшку любит, а не тот человек, кому внуков своих доверила бы. Уж лучше Аксинье…

Мудрая, гордая, мужественная

- всё это о ней, Ильиничне, истинной опоре большой мелеховской семьи.

Мужество –

состояние возмужалости, зрелости

. Оно выражается

стойкостью в беде, духовной крепостью, спокойной смелостью, терпением и постоянством

.

Муж –

человек рода ОН, в полных годах, возмужалый

. Мужчина –

человек мужского пола, не женщина

. Мужать – входить в возраст. Мужаться – крепиться духом, доблестно стоять за что-то, не робеть.

Как далеки порой мужественные черты, мужественный облик от истинного мужества! Мужества, которое одно - на мужчин и женщин. Как честь и гордость, мудрость и доброта.

Сколько утрат довелось пережить Ильиничне за несколько буреломных лет: гибель старшего сына, смерть любимой невестки, самоубийство Дарьи, арест и смерть мужа. Упрямая Дуняшка стала-таки женой убийцы Петра. Аксинья, косвенно виновная в смерти Натальи, приваживает её детей, особенно Мишатку. Обезлюдел мелеховский двор, сердце материнское – рана на ране. Григорий – последняя любовь и надежда, последняя ниточка, связующая с прежней мирной жизнью.

Удивительно, как коротка и бедна оказалась эта жизнь, как много в ней было тяжёлого и горестного, о чём не хотелось вспоминать

. Ильинична помнит своего младшенького с

предельной, почти осязательной яркостью

. Эти воспоминания волнуют её до сердцебиения, до удушья, но, отдышавшись, она… снова думает о нём.

Не могла же она забыть своего последнего сына…

- Гришенька! Родненький мой! Кровинушка моя!..

Последние свои слова Ильинична, озарённая неживым лунным светом, произносит в степь

низким и глухим голосом

, смиряясь с тем, что сына уже никогда не увидит. И Аксинья, невольная свидетельница этого прощания, содрогается от тоски и страха, предчувствуя, видимо, и свою близкую гибель. Три женщины, любившие Григория больше жизни, уйдут одна за другой.

А он – вернётся.

Возвращение –

действо того, кто возвращает, либо возвращается

. Исход вращения по жизненному кругу. Возврат –

воротиться в те же врата, из коих вышел

, вернуться на круги своя. Обернувшись вокруг себя или вокруг земли – не суть важно. Важно – вернуться, вспомнив о главном.

Возвращение Григория – это возврат к самому себе. К тому, что остаётся для человека, мужчины, смыслом жизни, пока он жив: земля, дом, ребёнок.

Это было всё, что роднило его с огромным, сияющим под холодным солнцем миром

.

Последняя картина "Тихого Дона" важна ещё и потому, что опровергает мнение многих западных этнологов и социологов, считающих, что русский человек не знает чувство отцовства. У русских есть культ Матери-Земли, утверждают они, но отсутствует культ Отца-Неба.

А по свидетельству популярного русского историка и фольклориста А. Н. Афанасьева наши предки считали Землю и Небо не только живыми существами, но и супружеской парой. Именно их любовь и породила всё живое. Сварог – имя Бога Неба. Другое его имя – Стрибог, переводится на современный язык как Бог-Отец. Именно Сварог, по преданиям, установил первые законы на Земле, повелев каждому мужчине иметь одну жену, а женщине – одного мужа. Из

Слова о полку Игореве

мы помним, что ветры –

Стрибожьи внуки

, то есть – внуки Неба. Кстати, в

Слове

говорится и о

Дажьбожьих внуках

- русичах. Дажьбог или Даждьбог Сварожич – это Солнце, старший сын Неба. Его родные братья – Молния и Огонь. Дажьбог -

дающий бог

, создающий все блага земные. Он же – всевидящее Божье око, следящее за соблюдением законов и нравственностью людей.

Слово о полку Игореве

называет русский народ

внуками Солнца

.

Между прочим, и великие русские реки - Амур, Енисей и, конечно же, Дон - испокон веков именовались

батюшками

: эпиграфом к роману стали слова из старинной казачьей песни:

Ой ты, наш батюшка, тихий Дон…

Насколько известно, Шолохов никогда не принимал участия в теоретических спорах об

отцовском вопросе

в России, но финальные страницы

Тихого Дона

и

Судьбы человека

говорят сами за себя.

Кем вырастет Мишатка Мелехов? Убережёт ли судьба его, сына

врага народа

, от тюремных нар, уцелеет ли он в Великую Отечественную войну? А если уцелеет, выдюжит ли судьбу Андрея Соколова, который по годам ему – старший брат?

В рассказе-романе

Судьба человека

, Шолохов тоже возвращается – к главным вопросам

Тихого Дона

. Как выдержать человеку нечеловеческие испытания и остаться человеком? Чем ему жить, если он потерял всех, кого любил? Как жить на этой выжженной дотла земле с душой, обращённой в пепел?

Тяжелее всего даются Андрею воспоминания о прощании с женой:

До самой смерти, до последнего моего часа, помирать буду, а не прощу себе, что тогда оттолкнул!..

. Осталась от семьи и дома только

глубокая воронка, налитая ржавой водой, кругом бурьян по пояс

. Сколько часов простоял Шолохов над воронкой, оставшейся от его дома в Вешенской? Дома, где погибла его мама, Анастасия Даниловна.

Нелегко смотреть в глаза Соколова, повествующего о своей жизни, которую

тяжело вспоминать, а ещё труднее рассказывать

. В их глубине - такая запредельная боль, что даже собеседник, прошедший всю войну, невольно избегает встречи с ними. Но вопрос:

За что же ты, жизнь, меня так покалечила? За что исказнила?

- звучит из уст главного героя без упрёка небу и обиды на судьбу. Да и весь его рассказ течёт ровно, почти отстранённо. Только два эмоциональных всплеска нарушат это течение: прощание с женой и встреча с Ванюшкой.

Ребёнок в произведениях Шолохова наделён особыми полномочиями: к нему стягиваются все сюжетные линии, с ним связаны почти все кульминационные сцены, он становится высшим судьёй в самых яростных спорах о будущем человечества и справедливости установленного миропорядка. В

Судьбе человека

Андрей и Ванюшка, по сути, оба – главные герои: две человеческие трагедии сливаются в одну судьбу. Что оставила жизнь Соколову, который потерял жену, детей и дом? Соколову, который рано стал сиротой и женился на сиротке, больше всего мечтая о своей семье? Мечта сбылась, но война её порушила. Андрей не может больше жить в Воронеже, где погибла Ирина с дочерьми, но не возвращается и на Кубань, где родился. Неизлечимая сердечная тоска делает его скитальцем. Даже в Урюпинске, где он встретит Ванюшку, задержаться не судьба: сбитая машиной корова, лишение прав – только повод сорваться с места:

- Тоска мне не даёт на одном месте долго засиживаться. Вот когда Ванюшка мой подрастёт и придётся определять его в школу, тогда, может, и я угомонюсь. А пока шагаем с ним по русской земле.

Для Соколова, потерявшего дом, вся русская земля становится домом. Для него, потерявшего родных детей, сыном становится Ванюшка, которого осиротила война. Видимо, это и есть единственный способ спасения: своё отчаяние и боль растворить во всенародном горе, жалея и спасая другого человечка, спастись самому. Мальчуган со

светлыми, как небушко, глазами

возвращает к жизни окаменевшую душу солдата:

Шустрый такой парнишка, а вдруг чего-то притих, задумался и нет-нет да и взглянет из-под длинных своих загнутых кверху ресниц, вздохнёт. Такая мелкая птаха, а уже научился вздыхать. Его ли это дело?

Решение усыновить птенца, выброшенного из гнезда, разорённого войной, окрыляет Андрея. Все сомнения исчезают, когда он тихо говорит замершему ребёнку:

Я – твой отец

.

Отец –

мужчина, у которого есть дети

. Помимо кровного, родного отца Владимир Даль называет отца приёмного, духовного, посаженного (на свадьбе) и крёстного – восприемника от купели, кума. Четыре ипостаси отцовства на Руси призваны были ограждать детей и юношество, как четыре стены дома, со всех сторон и от всех бед. А венчал эту цитадель Бог, Отец небесный. Первое лицо и первая ипостась Святой Троицы.

У слова

отец

- множество определений: родоначальник, кормилец, заступник, покровитель, главный в семье и роду. А в переносном смысле – творец, создатель нового направления в науке, искусстве, ремесле. Отцовство – категория нравственная. Его сакральное значение в том, что пахать и сеять не только в буквальном, но и в переносном, духовном смысле, должен мужчина. Кормить и окормлять – тоже он. Быть кормчим…

Что самое-самое ищет в мужчине женщина, особенно юная? Надёжность, -

верную надежду, которая не подведёт, не обманет

. Надёжу –

упование на опору, прибежище, приют

. Добавим: духовную опору и физический оберег. То есть, по сути, она ищет ОТЦА себе, а не только своим детям. Особенно, если без отца выросла. Она ищет такого мужа-отца, который, даже отсутствуя, наполняет сердце и дом чувством, что он рядом.

Обычай заворачивать новорождённого в отцовскую рубашку существовал у многих народов: младенцы, спелёнутые рубахой отца, мгновенно успокаивались, даже если его не было рядом.

Как тоскует ребёнок по отцовскому сильному плечу и надёжным рукам, лучше Шолохова едва ли кто сказал в мировой литературе:

- Папка родненький! Я знал! Я знал, что ты меня найдешь! Все равно найдешь! Я так долго ждал, когда ты меня найдешь!

Прижался он ко мне и весь дрожит, будто травинка под ветром

,

…а сынок мой все жмётся ко мне изо всех силёнок, молчит, вздрагивает

,

… взял на руки, несу его домой. А он как обвил мою шею ручонками, так и не оторвался до самого места. Прижался своей щекой к моей небритой щеке, как прилип

,

а я никак сына от себя не оторву

,

обнял он меня и так на руках моих и уснул

…

Конечно, детей войны поднимали, в основном, матери. Но не случайно мужчина в религиозной философии Востока соединяет земное начало с небесным. Дети без отца, словно цветы без солнца: расти растут, но силы жизненной,

хлорофилла

не хватает.

Мужское деятельное начало самая независимая и самодостаточная женщина сыну не передаст. Сознательно или бессознательно пытается она походить на мужчину, в любом случае - это подмена, временный аварийный вариант, а не достойная замена. И то, что у нас

нет ничего более постоянного

, чем временные варианты жилья и жизни – не одна ли из главных причин нынешнего демографического и нравственного обвала?

Кто сказал, что матриархат придёт насильственным путём? Сегодня, когда мужчины абсолютно добровольно отрекаются от своей ведущей роли в семье и от семьи в целом? Когда в юношах культивируется женоподобность, а гомосексуализм вот-вот объявят не только альтернативой, но и нормой? Когда сексуальное насилие над детьми перестало быть сенсацией? Не слишком ли далеко отходят люди от Божьего замысла, чтобы надеяться на его терпение и прощение?

Наше время впору назвать эпохой Беслана, потому что взорвали не только школу в Северной Осетии. Взорвали веру в то, что беспределу есть какой-то предел, а беззащитным есть какая-то защита. Когда у воюющих мужчин отказывает древний инстинкт самосохранения, который запрещает поднимать оружие на женщин и детей, на что остается надеяться слабым? То, что случилось в Беслане и повторилось в Цхинвале – не только страшная трагедия, но и грозное предупреждение. Когда детей превращают в заложников взрослой распри и жизнями их расплачиваются за неумение и нежелание жить в мире – дни этого мира на небесных часах сочтены. Когда мотив колыбельной сливается с погребальным плачем – солнце гаснет и невольно вспоминаются библейские слова о конце света…

Цветен наш батюшка тихий Дон сиротами,

Наполнена волна в тихом Дону отцовским, материнскими слезами…

… И снова обжигает душу отчаянный крик Натальи:

Нет больше сил так жить!

. Чёрный солнечный диск над Россией, Русью-солнцепоклонницей – гнев Бога-отца или слёзы Природы-матери? Или предчувствие

урагана невиданной силы

над миром, забывшим отечество и отчество?

У слова отечество в

Словаре живого русского языка

- два значения. Первое –

бытность отцом, родительство

. Второе –

Родина, родная земля, где родился и вырос, земля народа, к коему принадлежишь по рождению, языку и вере

.

Отчич

- сын и родовой наследник. Сын отца своего и сын Отчизны своей…

Все славяне – отчизнолюбцы, отчизнолюбивый народ

,- с гордостью подчёркивает Владимир Даль.

Отчество или отечье, отечье, -

названье по отцу, отцовскому имени

. Фамилии брали исток, в первую очередь, от отчества: Иванов, Ильин, Владимирский. Принадлежность к земле и роду не только определяла во многом жизненный путь человека, но и укрепляла его духовную остойчивость в любых эпохальных штормах.

Михаил Шолохов, как все гении, прозревал не только глубь минувших времён, но и даль времён грядущих. Шире и глубже всех русских классиков раскрыл он тему отцовства, подчеркнул неразрывную связь отечества и отчества в судьбе страны и судьбе каждого человека. Ибо дети, лишенные отчества и выживающие на семи ветрах без отцовской защиты, едва ли назовут страну Отечеством, Родиной. Если именование Родины матерью восходит к древнеславянскому поклонению Матери Сырой Земле, то под Отечеством, видимо, изначально подразумевалось государство, которое по-отцовски должно оберегать своих граждан. Как же так случилось, что государство и Родина стали, фактически, антиподами в сознании русских людей?

И хотелось бы думать, что этот русский человек, человек несгибаемой воли, выдюжит и около отцовского плеча вырастет тот, который, повзрослев, сможет всё вытерпеть, всё преодолеть на своем пути…

Эти слова венчают фильм Сергея Бондарчука. Но рассказ Шолохова завершается иначе: Ванюшка, уходя с отцом и

заплетая куцыми ножонками

, вдруг оборачивается и машет

розовой ручонкой

автору и нам, читающим эти строки много десятилетий спустя. И

мягкая костистая лапа

снова сжимает сердце. Страшно, когда плачут поседевшие на войне мужчины. Но не страшнее ли сухие глаза женщин, выплакавших свои слёзы на несколько жизней вперёд? Через века и пространства, от тихого Дона до Тихого океана летит над Русью-безотцовщиной горькое женское эхо: нет больше сил так жить!

Но даже не это главное.

Самое главное – не ранить сердце ребёнка…

Сердце, которое живёт верой в то, что сильный и мудрый человек – его отец - однажды обязательно вернётся:

Папка родненький! Я знал! Я знал, что ты меня найдёшь! Я так долго ждал, когда ты меня найдёшь!

…

РУССКИЙ СОЛДАТ НА

НАРОДНОЙ, СВЯЩЕННОЙ

ВОЙНЕ.(

Они сражались за Родину

Михаила Шолохова)

Светлана Семенова

60-летие великой победы в этом году совпадает со столетним юбилеем выдающегося классика русской литературы ХХ века Михаила Александровича Шолохова (24 мая 1905 — 21 февраля 1984), автора гениальной эпопеи

Тихий Дон

(1925—1939), вставшей в избранный ряд мировых литературных вершин. Собственно все судьбоносные периоды жизни страны, которые выпали на долю народа и его творца в XX веке (первая мировая война с последующей революцией и гражданским противостоянием, коллективизация, Отечественная война), глубинно отразились в том монументальном триптихе —

Донские рассказы

и

Тихий Дон

,

Поднятая целина

, военная проза, — какой явил нам художественный мир Шолохова. Да, последняя его створка, на которой рядом с рассказами

Наука ненависти

(1942) и

Судьба человека

(1956) должен был явиться большой трехчастный роман

Они сражались за Родину

, осталась — в силу исторических и лично биографических причин — так и недоструганной и недорасписанной, но все же совершенно необходимой, завершающей творческий путь писателя.

История последнего незаконченного романа Шолохова трагична. Известно, что первым, кто предложил ответственный

социальный заказ

на масштабное произведение о войне, был сам Сталин, еще в начале июля 1942 года сказавший в беседе с Шолоховым:

Война и мир

Толстого появилась значительно позже событий, надо Вам подумать и начать работать не торопясь над событиями Отеч<ественной> войны. У Вас это выйдет

. Похоже на то, что писатель не оправдал ожиданий вождя. В тех главах, которые публиковались

Правдой

5–8 мая и 4, 14, 15 и 17 ноября 1943 года, 12–14 февраля и 3 июля 1944 года, 28–30 июля и 1 августа 1949 года, Сталина не мог удовлетворить исключительно низовой, воистину народный пласт войны, без всякого присутствия нового

царя

и его генералов. Во всяком случае, как раз с 1943 года происходит явное отдаление вождя от писателя. (В промежутке между 1942 и 1953 годом в журнале записи посетителей Сталина в Кремле уже нет отметки ни об одной его встрече с Шолоховым.) Нежелание художника идти навстречу понятным пожеланиям Сталина было одной из причин, затягивавшей работу над романом. Писателем замышлялась трилогия — с широким охватом событий, осмыслением целой эпохи жизни страны, включавшей предвоенное время, в том числе войну в Испании и события на Халкин-Голе. По свидетельству Светланы Михайловны Шолоховой, многое из задуманного было написано отцом и сожжено им же перед поездкой на лечение в Москву в 1975 году после тяжелого инсульта, фактически лишившего его творческой работоспособности. До того его парализующе травмировала история с публикацией в

Правде

(12–15 марта 1969 г.) отрывков из первой части романа, которой предшествовали многомесячные мытарства с рукописью в редакции газеты, в аппарате ЦК, ее доработка. И в конце концов без согласования с автором и этот последний смягченный вариант появился в печати с существенными купюрами — касались они наиболее острых мест об аресте, тюрьме и пребывании в лагере генерала Александра Стрельцова, размышлений о своем поколении и о причинах массовых репрессий. Недаром дочь Шолохова, позднее хотя бы частично восстановившая эти изъятия, так объясняла отчаянный

гоголевский

жест отца:

Ему не хотелось, чтобы эти

крамольные

страницы попали в чужие руки. А каково будет их истолкование и какие беды они могут принести близким — одному Богу известно

.

Тем не менее в том, что писатель оставил нам как

главы романа

, своего последнего романа, он не уронил узнаваемого шолоховского художественного мастерства. Особый интерес именно в нынешний юбилейный победный год представляет военная его часть, создававшаяся Шолоховым, военным корреспондентом

Правды

и

Красной Звезды

в 1941–1942 годах, буквально по дымящимся следам событий. Из самой солдатской гущи защитников отечества Михаил Александрович вынес живые, выпукло схваченные портреты и голоса простого народа, русского воина в крестный час военных испытаний.

ТРУЖЕНИКИ ВОЙНЫ



Идет знойный июль 1942 года, родная земля и люди перешли из мира в войну, да такую страшную, так катастрофически оборачивающуюся, грозящую самому существованию страны и народа. Военные сцены открываются картиной эмблематической для первого периода войны — отступление: по пыльной степной дороге тяжко, устало движутся в глубь страны, к Дону остатки полка, в первых рядах — недавний агроном Николай Стрельцов, позади — изматывающие бои, впереди — такие же и все то же отступление, почти полное перемалывание людей. Мертвых товарищей уже в десятки раз больше, чем пока живых — к началу повествования от целого полка остается сто семнадцать бойцов, к концу прибывает на переформирование всего двадцать семь человек во главе со старшиной, в основном из второго батальона, откуда Николай и его товарищи (и такие потери всего за какую-нибудь неделю).

Война дана Шолоховым солдатская, пехотная, изнутри главных низовых тружеников противостояния. Даже боевые командиры разве что мелькают — при таких масштабах коврового истребления они первыми выкашиваются целиком и полностью. Нет в романе ни одного образа, так сказать, от идеологической инстанции — всего раз вспоминает один из солдат замечательного, уже убитого политрука и то прежде всего как великого мастера духоподъемного мата. Да, явлены основные площадки пехотной войны: бесконечная землеройная работа, мучительное закапывание в землю, обустройство в окопах, места сражений, передышек, разговоров после боя, в том числе рукопашного, передвижение по дорогам, остановки в лесах и хуторах..., как и разнообразные солдатские типы, их отношения между собой, взаимное подшучивание и подбадривание … Но выше временного блиндажа тут же погибающего лейтенанта нет ни одного штабного пункта и ни одного высшего командующего, из тех, кто разрабатывает большие операции, определяя в конечном итоге место и действие каждого подразделения, вплоть до воюющего в шолоховских сценах. Генералы здесь живут разве что в солдатских байках и шутках.

В центре повествования — три бойца, каждый из которых по очереди, на какое-то время становится главным фокусом, преломляющим происходящее: это и Николай Стрельцов, и бывший комбайнер, любитель техники, серьезный и основательный, с врожденным тактом

простого и доброго

человека Иван Звягинцев, и Петр Лопахин, недавний шахтер, неиссякаемый шутник, заводила и дамский ухажер. Именно он в повествовании выходит на первый план, обнаружив в себе самый неожиданно широкий народный диапазон способностей, пониманий, чувств: он и настоящий словесный виртуоз, художник задиристой, по-своему замысловато-изысканной речи, народный терапевт шуткой и смехом, и бесстрашный, расчетливый, упорный боец, и трезвый, безжалостный к себе аналитик сложившегося положения. Точно, из себя, схватывает он, какую доминанту чувств необходимо в каждом раскалять для победы, он же философски-заглубленнее других переживает ситуацию перед лицом постоянной смерти, какую являет война...

Не отвлекая силы ума на бесплодно-обезволивающие размышление о чьих-то там — наверху или еще где — ошибках, просчетах, преступлениях, Лопахин сам готов и побуждает товарищей, как обычно экспрессивно-яркими, хлещущими внушениями, отвечать каждому за то, за что он лично ответственен: учиться воевать, накапливать главное горючее одоления, перелома и победы: ненависть к врагу, праведную ярость и злобу:

А вот когда <...> в бой будем идти так, чтобы от ярости пена на губах кипела, — тогда и повернется немец задом на восток, понятно? Я, например, уже дошел до такого градуса злости, что плюнь на меня — шипеть слюна будет, потому и бодрый я, потому и хвост держу трубой, что злой ужасно!

На горьком марше отступления к переправе через Дон по дороге, окутанной дымом и запахом гари от горящих хлебов, уже Звягинцев, борясь со сном, тихо говорит сам с собой. Перерабатывает мучительные впечатления от смерти товарищей и общего разора родины, аккумулирует это самое, эмоционально-психическое горючее ненависти и мести, грозя

немцу

,

паразиту несчастному

,

вредному гаду

,

собачьему сыну

будущей беспощадной расплатой:

И я непременно доживу до того дня, немец, когда по твоей поганой земле с дымом пройдемся, и погляжу я тогда, гад ты ползучий и склизкий, каким рукавом ты будешь слезу у себя вытирать

. Ненависть берет такой мертвой невыносимой хваткой за сердце и горло, что находит хоть какой-то облегчающий выход только в бою, в смерти захватчика, в таких предвосхищениях будущей мести. Чрезмерно? Заходит за опасную черту? Но как иначе, при испытании страны и человека на смертный, унижающе-позорный предел? Не из таких ли последних исступленных печенок можно было остановить катастрофу, начать одолевать сильного, устрашающего, столь техничного и уверенного европейского врага, мнившего себя безусловно выше этого жалкого славянского населения и его армии? И та, действительно, вначале испытала явный шок, затрещала по швам, распадалась, усеивала миллионами трупов оставляемую родную землю, сдавалась теми же миллионами...

Вот, наконец — фиксируют писатель и его герои — подспудно наступает момент, когда пошел перелом, может быть, самый существенный, в душах бойцов: все — предел, дальше некуда, остановиться, вцепляясь в каждую пядь земли, скрипя зубами, на последней мобилизации, подъеме и исступлении... Основной признак и одновременно залог готовящегося перелома уже в самой войне — именно в этой внутренне-эмоциональной точке кипения чувств ненависти и мести, первой клеточке будущей победы. И постепенно начинает проходить позорное оцепенение от превосходящего напора методично-упорного врага.

Мы тоже научились умывать ихнего брата так, что пущай только успевают красную юшку под носом вытирать. Это им не сорок первый год!

— мстительно-удовлетворенно размышляет Звягинцев, отбивая с товарищами танковую атаку за атакой, прикрывая подступы к переправе.

Рисуя своих героев, особенно здесь на войне, где буквально любой миг может стать последним (и для многих таким и становится), Шолохов спешит найти для каждого такой момент, который раскрывает их для окружающих и для читателя с неожиданной стороны, расширяя и углубляя тем самым — для вечности, по крайней мере художественной — душевную, духовную перспективу их личности. Так один из самых впечатляющих эпизодов романа связан с финальной стадией героической обороны остатками полка одного из подступов к Дону, данной глазами и изнутри переживаний Ивана Звягинцева. Своего рода адской кульминацией эпизода становится на редкость интенсивная артиллерийская подготовка, обрушившая сотни мин и снарядов на их окопы. Описание следовавших

с непостижимой быстротой

взрывов воющих, свистящих бомб, вздымавших

черные фонтаны земли и дыма

, вспарывавших землю, ходившую под Звягинцевым ходуном,

будто в лихорадке

(как он сам), громовых ударов, сливавшихся в

протяжный, тяжко колеблющийся всеподавляющий гул

, и состояния героя в этом нескончаемом кошмаре, когда тебе несет смерть неутомимый, дистанционный противник, которому невозможно ничем ответить, — одна из самых сильных страниц шолоховского творчества, зафиксировавшего здесь с редкой эмоциональной мощью характер невиданного прежде

ада

новой технической войны.

А какую странную и дикую чреду физиологических ощущений, состояний и чувств проходит за это время, показавшееся ему кромешной вечностью, Иван! Это и охватившая его поначалу

безудержная дрожь

, и громкие неистовые ругательства, и равнодушное оцепенение, и устало-отрешенная готовность —

Скорее бы убили, что ли...

, и даже к концу сумасшедшее, невероятным усилием покоренное желание выбежать навстречу огню, туда, к высотам, откуда действовал невидимый, недостижимый враг — навстречу смерти и судьбе, своего рода приступ

amor fati

.

Позднее в знаменитой повести Валентина Распутина

Живи и помни

(1972) в аналогичной во многом сцене затмилось для Андрея Гуськова вмещаемое, пусть и предельно жестокое лицо войны, обернувшись все сминающей бесчеловечной железной машиной. Тогда-то и зачалось внутри его то первое, вначале еще робкое, движение отсюда к дому, которое позднее привело его к позорному дезертирству и к трагедии его семьи. Шолоховский герой проходит это испытание, умея сразу же здраво отделить себя, свое трезвое, стойкое ядро от тех неожиданностей, которые выдавили из него адские обстоятельства, когда вылез

словно кто-то посторонний

. Правда, ему неудобно и стыдно, что он, хоть и беспартийный, но распрощавшийся с Богом, вдруг стал молиться, вот и решает соблюсти об этом полный молчок, а то Лопахин засмеет,

поедом съест

. И тут же, как бы рассердившись на свою рабскую трусость перед вдолбленным отношением к религии как к пугалу,

со злостью сказал про себя:

<...> Небось, нужда заставит, еще и не такое коленце выкинешь! Смерть-то, она — не родная тетка, она, стерва, всем одинаково страшна — и партийному, и беспартийному, и всякому иному прочему человеку...

.

Собственно каждый боец, поставленный перед самым лицом смерти, переживает ее по-своему, чаще всего вовсе отгоняя о ней мысли, следуя общему правилу не говорить вслух об этом, не поминать

без необходимости о смерти товарищей

, не надрывать сердце, не впускать в него страх и тоску, а разве что, копя внутри себя чувство ненависти к врагам-убийцам, разжигать импульс отмщения. Но тот же вечно зло шуткующий Лопахин, по первой оценке Звягинцева,

балабон и трепло

,

с несвойственной ему серьезностью

объясняет Николаю Стрельцову, как он понимает охватывающее всех перед боем особое напряженное волнение,

ледяной холодок одиночества и острую сосущую сердце тоску

:

Воюем-то мы вместе, а умирать будем порознь, и смерть у каждого из нас своя, собственная, вроде вещевого мешка с инициалами, написанными чернильным карандашом... А потом, Коля, свидание со смертью — это штука серьезная. Состоится оно, это свидание, или нет, а все равно сердце бьется, как у влюбленного, и даже при свидетелях ты чувствуешь себя так, будто вас только двое на белом свете: ты и она...

В этих словах — глубинно экзистенциальное выражение того внутреннего, сугубо личного сюжета со смертью, который так или иначе, осознанно или неосознанно, идет у каждого в жизни и в мирное время, но нависающе-остро, в преобладающей доле вероятности, ежеминутной реализации выступает на войне. И если ты пока жив, то материальные завершения этого сюжета для других, менее удачливых, буквально усеяны перед глазами. Трупная тема, та, что так бьюще по глазам, ноздрям и нервам вдвигается войной и в

Донских рассказах

, и в

Тихом Доне

, проходит и в последнем шолоховском романе, правда, щадяще-защитительно, главным образом, в отношении немецких солдат и офицеров — немецкие трупы воспринимаются и описываются с гадливостью и злорадством, настойчиво нагнетается вонь и смрад их разложения, все это как правильная им заслуга (черта фольклора Великой Отечественной войны). В такой же фольклорной поэтике, широко использованной и Андреем Платоновым в его военных рассказах, немцы уподобляются склизкой нечисти, ползучим гадам, сонму паразитарных насекомых:

Ты их бьешь, а они лезут, как вредная черепашка на хлеб

. Немецкие захватчики, пришедшие на родную землю истреблять, издеваться, осуществлять чудовищные планы рабского устроения

низшей расы

, на время этого смертного противоборства выведены как

вредные гады

вообще за черту человечности.

При всей жесткой точности писателя в передаче военной действительности можно говорить об особом любовном реализме (не романтически-приподнятом, не приукрашивающем, а именно любовном) как методе его подачи здесь своих героев. Шолохов мыслил о них, говоря словами Василия Розанова, не мелкою, а крупною правдой. Не забудем, что это касается людей погибающих или в большинстве своем обреченных погибнуть сейчас или несколько позже, жертвенно умереть за всех, за то, чтобы жила их родина, ее настоящие и будущие дети. Именно отсюда, из этого подсвечивающего их фигуры, слова, поступки жертвенного света идет пронзительность авторской интонации, особая нежная, как бы прощальная ласковость его пера, запечатлевающего их на художественное бессмертие в пространстве своего романа.

Эта страшная и великая война, поставившая под вопрос существование народа и родины, поднявшая и подключившая к сердцу и сознанию мощные пласты родовой отечественной памяти, памяти о прошлых всенародных испытаниях и одолениях, о былых подвигах и славе, с неотразимой потребностью выдвинула перед литературой ту тему, которая так долго была в презрительной тени интернационально-пролетарских идеалов: тему русского национального характера, русской души в ее извечном строении, сокровенных измерениях. Это и прозвучало, может быть, насущнее и свежее всего в произведениях, создававшихся тут же, еще во время войны:

Рассказы Ивана Сударева

(1942–1944) Алексея Толстого, военные рассказы Андрея Платонова, пьеса Леонида Леонова

Нашествие

(1942), поэма Александра Твардовского

Василий Теркин

(1941–1956)… Как Андрей Платонов, Шолохов обнажил исконно крестьянскую основу русского народа в его несгибаемой терпеливости, органической привязанности к вечному корневому делу обеспечения и спасения жизни, в его способности, свято разозлившись, без лишней рефлексии, не считая своих жертв, отстоять родную землю. Большинство бойцов в

Они сражались за родину

— это крестьяне, переодетые в военную форму; чуть передышка, отдых, короткий привал и пошли обстоятельные толки о хозяйстве, урожае, уборке, оставленной семье.

Все для них ясно, все просто

—

тепло и радостно

думает о них Николай Стрельцов, как какой-нибудь Пьер Безухов о простых солдатах другой Отечественной войны.

Война — это вроде подъема на крутую гору: победа там, на вершине, вот и идут, не рассуждая по-пустому о неизбежных трудностях пути, не мудрствуя лукаво. <...> Скользят, обрываются, падают, но снова подымаются и идут. Какой дьявол сможет остановить их? Ногти оборвут, кровью будут истекать, а подъем все равно возьмут. Хоть на четвереньках, но долезут!

С этой же крестьянской основой связана и особенно проникновенно явленная Шолоховым глубинная черта национального характера, выражающаяся в особом его отношении к природе, к родным стихиям. И еще одно — стихия народного смеха, пожалуй, уникально широко (даже на фоне

Василия Теркина

, особенно тут близкого автору

Они сражались за Родину

) разлившаяся в произведении, отразившем самый бедственный и мрачный период войны.

КРАСОТА В ПРИРОДЕ И ХАОС ВОЙНЫ

Как мы уже хорошо знаем, роль картин природы у Шолохова ни в коем случае не ограничивается просто естественным элементом обстановки действия, его фоном, его декоративным задником. Писатель как будто чувствует какого-то невидимого, изнутри природы действующего Художника, устроителя ее бесчисленных форм и явлений в их соотнесенности и контрастах, входящих в общую эстетическую гармонию. Художника, дающего простор творчески-инстинктивному поиску самих тварей и как бы равно благоволящего и восценивающего их.

Мыслители и поэты не раз останавливались в восхищении и раздумье перед фактом удивительной красоты в природе, усматривая в ней откровение мировой души, Софии, как писал русский мыслитель С. Н. Булгаков,

наше собственное воспоминание об Эдеме, о себе самих в своей собственной подлинности

.

Словом, — утверждал другой философ, Евгений Трубецкой, — в мире здешнем есть бесчисленное множество намеков на световую и вместе звуковую симфонию мира грядущего

. Шолохов обязательно добавил бы и постоянно добавлял к этой симфонии еще и запахи — кстати, ту составляющую, без которой человеческое сознание не мыслило себе преображенного состояния бытия: райское благоухание. Как часто у него природная благостыня несет в себе как бы всеми органами чувств ощущаемую возможность гармонии, смутное обетование какой-то другой, лучшей жизни, увы, нередко окрашенную грустью несвершения таких надежд в жестком и жестоком человеческом мире. И в безобразие и в ужас войны природа постоянно вдвигается такими же неистребимыми веяниями непостижимой, влекущей гармонии со своей зримой красотой растений и их ароматического излучения в мир, с живой игрой стихий (будь то ветер, дождь, гром, мерцание света...), с разнообразными голосами птиц.

На поляне легкий ветерок лениво шевелил траву, сушил на листьях деревьев последние дождевые капли. Пахло нагретым солнцем шиповником, пресным запахом перестоявшейся на корню травы, а от распарившейся после дождя земли несло, как из дубового бочонка, терпкой горечью прелых прошлогодних листьев

. Георгий Федотов, изучавший народную космологию по русским духовным стихам, так выявлял религиозный символический подспуд некоторых избранных природных явлений:

Живущий в природе святой дух ощущается народом в дыхании воздуха, ветре и благовониях земли

. Интересно, что в точном соответствии с поэтикой изображения и символизации природы в народном поэтическом творчестве, и особенно в духовных стихах, ее светло-благодатная сторона выражает себя у Шолохова, как правило, именно через дуновение ветра и ароматное дыхание растений, этого прекрасного покрова, порожденного землей как бы для своего украшения.

Захватчик в своей все сминающей военной поступи покушается не только на человека, его жизнь, его достояние, материальное и духовное, но и на этот мирный, извечный, благостный лик природы, который превращается в какой-то апокалиптический пейзаж: багровое зарево пожарищ, пыльная мгла,

горький, отравленный воздух

, лязг, скрежет, грохот танков, беженцы на подводах,

плачущие голоса женщин

, в ужасе разбегающиеся по степи овцы, объятые огнем хлеба... Ничто из виденного за год войны, ни порушенные города, сожженные села,

насмерть покалеченные артиллерийским огнем фруктовые сады

не потрясают так, до нестерпимой смертной тоски, земледельца Ивана Звягинцева, как это зрелище

горящего спелого хлеба

, священной для него жизнеподательной основы существования человека на земле.

Для народной крестьянской души в трепетно-сыновнем, религиозном средоточии природы и космоса всегда была мать-сыра-земля: она

хлебородица

-кормилица, она же исторгает из своего лона и хоронит в нем все твари, в том числе чреду человеческих поколений, как правило, уходящую в обихоженный, свой кусок земли, — и оттого облекается земля функцией хранения народившегося на ее лоне племени, становится инстанцией родового нравственного закона, родовой правды. К родной земле прижимается боец, инстинктивно надеясь получить на ее груди дополнительные силы, моральное подкрепление в кромешном аду боя. И особо горькое сострадание к общей матери-земле, боль за ее поругание испытывают шолоховские герои — топчут ее враги,

словно язвами

покрывают воронками, выжигают ее создания, саму жизнечреватую ее сырость, безмерно отягощают трупами... и расстилается

по обеим сторонам дороги выжженная земля, такая темная и страшная в своей молчаливой печали, что временами Звягинцев не мог на нее смотреть

.

Рукотворный хаос войны характеризуется своим энтропийным набором черт, контрастных к тому упорядоченному природному космосу, который он дезорганизует, рушит, распыляет, безобразит. Эту оппозицию писатель проводит через все военные сцены, особенно ярко в картинах авианалетов, артиллерийского огня, боя с танками. Визуально это трясущаяся, вздыбленная земля,

обугленные пни

на месте только недавно зеленевшего, наполненного птичьим гомоном сада. Звуки войны — острые, скрежещущие, невыносимо раздирающие уши; запахи — угарные, удушливые, прогорклые, смердящие, тошнотворные. В сцене порушенного сада у Шолохова через запахи как бы схлестнулись два лика мира — смерти и жизни:

В теплом воздухе неподвижно висел смешанный прогорклый запах горелого железа, выгоревшего смазочного масла, жженого человеческого мяса, но и этот смердящий запах мертвечины не в силах был заглушить нежнейшего, первозданного аромата преждевременно вянущей листвы, недоспелых плодов. Даже будучи мертвым, сад все еще источал в свою последнюю ночь пленительное и сладостное дыхание жизни...

.

В статье

Красота в природе

Вл. Соловьев, рассматривавший красоту как чувственное, материальное воплощение всеединства, как духовную телесность, на высшее иерархическое место красоты в природе ставил небо, недаром изначально возглавившее порядок творения (

В начале сотворил Бог небо...

— Быт. 1:1). Этот образ неба как впечатляющее героев в самые крестные, на грани жизни и смерти, моменты

выражение спокойного торжества

какой-то вышней правды над людским безумием, света над хаосом, явившись в

Тихом Доне

(под несомненным толстовским влиянием), вновь властно заявляет себя в последнем романе Шолохова. Здесь этот образ проходит лейтмотивом равнодушной к людским страстям и ужасам небесной выси, разворачивающей свою живую, величественную, таинственно-символическую красоту. После только что пережитого кошмара немецкой танковой атаки Николай Стрельцов

привалился потной спиной к стенке окопа, стал смотреть вверх. Только там, в этой холодной, ко всему равнодушной синеве ничто не изменилось: так же высоко и плавно кружил степной подорлик, изредка шевеля освещенными снизу широкими крыльями; белое с лиловым подбоем облачко, похожее на раковину и отливающее нежнейшим перламутром, по-прежнему стояло в зените и словно совсем не двигалось; все так же откуда-то с вышины звучали простые, но безошибочно находящие дорогу к сердцу трели жаворонков...

Герой — перед лицом почти неизбежной гибели (его, действительно, вскоре резко остановит и увлечет, прострелянного

страшной болью

,

в клубящуюся темноту

взрыв бомбы), и

безмерно жадный

его взгляд, как ему кажется, в последний раз охватывает

краешек этого голубого, осиянного солнцем мира

. И этот краешек пронзает Звягинцева как расставание с миром, с его красотой и каким-то смутным обетованием, таящимся в самой этой светозарной красе, которая входит

прямо в сердце <...> как скорбная улыбка, как прощальная женская улыбка сквозь слезы...

.

Так, на фоне разгула темных, хаотических стихий войны, особенно остро обнажающей дисгармоничную превратность природы смертного человека, злую извращаемость его разума и воли, направляемых ложными, а то и преступными идеологией и политикой, особенно пронзительно и ярко встает у Шолохова красота и упорство жизнетворческой силы, разлитой в природе. В какой-нибудь

отягощенной пылью

ромашке,

сизых веточках полыни

,

причудливых сплетениях травинок

, в

пленительном очаровании омытого дождем леса

, в каплях росы,

блестками рассыпанной радуги

искрящихся

на дремотно склонившихся кистях белой медвянки, на розовых кустах шиповника

, в ласковом веянии ветра, в песне жаворонка и величии сияющего неба..., во всем этом, что не берет и кромешный ад войны, как бы таится свой природный аргумент за неизбежную победу жизни над смертью, зиждительных сил над разрушительными. И его чутко для себя прочитывают русские бойцы, складывая перед лицом возможной личной гибели как дополнительную надежду в свое сердце.

НАРОДНАЯ СМЕХОВАЯ ТЕРАПИЯ

Почти половину военного повествования в

Они сражались за Родину

писатель отдал сценам комическим, а это и потешные бранные диалоги, веселые розыгрыши, забавные истории, бытовые комические положения — такой диковинной пропорции не знает серьезная проза, посвященная войне. В народном коллективе смех — органическая, неотъемлемая часть общения, это мы знаем и по

Тихому Дону

, и по

Поднятой целине

, как знаем и то, что особенно взметывается он под невыносимым гнетом внешних, исторических, социальных, идеологических обстоятельств, в ситуациях внутренне, личностно драматических и трагических, являя собой и замечательную эмоциональную разрядку, защитительную терапию души от излишнего обессиливающего серьеза, от страха и отчаяния, и народный мировоззренческий ответ на торжество неправды и насилия (опознаваемого этим смехом как временное), на кажущуюся незыблемость любых догм и установлений... Великая Отечественная война и стала в XX веке, может быть, самой суровой площадкой испытания народа на стойкость, душевное здоровье, выживаемость, самопревосхождение и победоносность. Смех явился здесь и знаком наличия этих качеств, и катализатором их.

Герои Шолохова принесли и на войну тот народный стиль шутливо-поносящего словесного диалога, который так задиристо звучал в его предыдущих романах. (Впрочем, такая избыточная, с грубоватым изыском ругань, веселая словесная агрессия была зафиксирована Михаилом Бахтиным как исконная, устойчивая черта площадной карнавально-смеховой культуры.) Не только Лопахин, но и другие бойцы, и Копытовский, и Лисиченко, и промелькнувший молодой подносчик снарядов Утишев обнаруживают врожденный, можно сказать, художественный дар подковыривающего, язвительно-живописного слова. Разговор-перепалка-перебранка таких мастеров, виртуозов-соловьев, блистательных чечеточников разящих реплик превращается в настоящий словесный турнир (как бы имеющий цель в самом себе, в чистом искусстве отвлекающе-тонизирующего трепа, увлекательного пустословства): кто кого перелает-перебазарит, тоньше, до мозга костей, ужалит-ужучит. Вспомним те каскады взаимных обзываний, которые обрушивают друг на друга боевые товарищи, а то и друзья, нередко скрывая

за напускной суровостью <...> стыдливую мужскую нежность

: Звягинцев аттестует Лопахина

балалайкой

,

пустым человеком

,

с ветродуем в голове

, а тот соответственно товарища —

простотой колхозной

,

еловой головой

,

Аникой-воином

, засыпающим на ходу,

как старый мерин в упряжке

, а уж как достается повару Лисиченко — он у Лопахина и

гнедой мерин

, и голова у него

как пустой котел, один звон в ней

, и

сапожник

он,

а не повар

,

толстый индюк

...

А какой полный ушат

несусветной брани

вылил едва пришедший в медсанбате в сознание, казалось бы, полумертвый Звягинцев на лысого очкастого санитара, отказавшегося, несмотря на уговоры и мольбы, стягивать с его распухших, окровавленных ног новые сапоги и ловко разрезавшего их по голенищу:

Сука ты плешивая! Черт лысый, поганый! Что же это ты делаешь, паразит? <...> Вредитель ты, верблюд облезлый, чума в очках! Что ты с казенными сапогами сделал, сукин сын? <...> Стерва ты плешивая, коросточная! Враг народа, вот ты кто есть такой! <...> Сухое дерево ты, а не человек! Даже не дерево ты, а гнилой пенек!..

. Но любопытно, что на такую неожиданную эмоциональную мобилизацию, можно сказать, реанимацию Звягинцева, пусть и в потоке ругани, направленной лично против него, пожилой, не зачерствевший сердцем санитар реагировал добродушно и даже с некоторым удовлетворением: он предпочитал такое (жив курилка!)

безумно расширенным, немигающим глазам пораженных шоком

, каких уже немало повидал за войну.

Откуда взялось столь широкое употребление ругательств в народном общении, в чем их смысл? Исследователи полагают, что корни их — в древних заклинательно-магических обрядах. В народной же смеховой культуре, как отмечал Бахтин в своей книге

Описание событий в романах и других произведениях Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса

, ругательства теряют свою генетически-исходную функцию, включавшую срамословия-славословия божества, приобретают

самоцельность, универсальность и глубину

, вносят

свою лепту в создание вольной карнавальной атмосферы и второго, смехового, аспекта мира

. Интересно, как народный словесный поединок взаимного смехового поношения перешел и в господскую культуру, превратившись в свою противоположность: в знатно-рыцарских кругах он стал куртуазным восхвалением сюзерена, прекрасной дамы, позже — в свете, в цивилизованном, интеллигентном обществе обернулся соревнованием умов, острословия, блестящей болтовни... Народная же ругань, каскады поношений, сохраняя свою исконную амбивалентность, содержали в свернутом виде своего рода синкретический устный фамильярно-площадной жанр, где при частых животных обзываниях, иногда довольно развернутых, таился и эмбрион басни, а при неожиданном перевертывании ситуации и взгляда (что и здесь, в шолоховском романе, случается нередко) срамословие выходило в славословие… В

Они сражались за Родину

такая метаморфоза происходит в эпизоде встречи перед боем Лопахина с Лисиченко, когда язвительные подковырки, ругательные проклятия повару переходят сначала в укоряющий панегирик, правда, не ему, а идеальному, должному повару, главному ответственному за успех и победу, настоящему

богу войны

, а к концу, когда подтверждается показавшаяся сначала злой шуткой кашевара весть о горячих щах с бараниной, обычный гневный поток ругани сменяется порывом обнять Лисиченко и неслыханно-нежными обращениями к нему:

Дорогой мой тезка! Драгоценный ты человек!

Еще один момент, связанный с ругательствами, вылезает особенно очевидно здесь, на этой войне, — нет его в таком сугубом и жизненно важном преобладании ни в

Тихом Доне

, ни в

Поднятой целине

. Речь идет о разливанном море матерщины, правда, не буквально озвученной, зато весьма артистически описанной: так, мол, и так,

как ахнет по всем этажам и пристройкам

,

со звоном

пройдется,

замысловато, по-шахтерски

, фигурно пошлет, да

так длинно и с такими непотребными и диковинными оборотами речи

… Ведя поддразнивающе-шутливый диалог со Звягинцевым, Лопахин выделяет две руководящие военные фигуры: начальников штабов, что, по определению,

на одну колодку деланные, все они — праведные умницы

, и боевого командира, который и сейчас, и в прошедшие времена мог по уму звезд с неба не хватать, зато

по характеру человек отважный, напористый, на горло ближнему своему умеет наступить, <...> голос для команды зычный, матерными словами он, браток, владеет в совершенстве, словом, орел-командир...

И с такой браво-олеографической парсуной и Звягинцев, не больно чувствительный к юмору,

охотно согласился

, кстати, и сам он весьма мастеровито владел этими самыми

облегчительными словами

, правда, уступая в этом пальму первенства все тому же Лопахину. А вот боец Некрасов тепло вспоминает по аналогии уже немолодого,

не шибко грамотного

, но боевого ужасного младшего политрука Астахова, которого в роте

все нации понимали и уважали

:

За смелость любили, за его душевность к бойцам, а главное — за откровенное красноречие

:

с выдумкой, с красотой выражался!

,

полным набором самых разных слов

умел из грязи, под огнем поднять всех в атаку, да так, что от его

художественного выступления

мурашки у тебя по спине по-блошиному запрыгают, вскочишь и, словно ты только что четыреста граммов водки выпил, — бежишь к фрицевой траншее, не бежишь, учти, а на крыльях летишь! Ни холоду не сознаешь, ни страху, все позади осталось. А наш Астахов уже впереди маячит и гремит, как гром небесный:

Бей, ребята, так их и разэтак!

Здесь

откровенное красноречие

большого его умельца обнаруживает огромную свою и облегчительную, а главное подъемную мощь в бою, занимая первое место в иерархии достоинств политрука, обеспечившее ему редкую всеобщую любовь и авторитет:

Когда похоронили его возле села Красный Кут, вся рота слезами умылась. Все нации, какие в роте были, не говоря уже про нас, русских, подряд плакали, и каждый на своем языке о нем сожалел

.

Почему именно сейчас, на войне, мат становится одной из составляющих подъема и одоления врага? Как-то бывший шахтер Лопахин, объясняя Звягинцеву, почему у него за каждым словом эта особая

поговорка

, видел причину в той чрезвычайной мобилизации сил, в том числе и умственных, и нервных, без которой триста процентов суточной нормы под землей, в забое не дашь (как это, надо понимать, полагалось в обшей стахановской атмосфере эпохи) — вот и для взнуздывания этих сил, да и

для собственного успокоения и ругнешься со звоном, как полагается

. Мат на войне выражал еще более сильное энергическое исступление, как бы черпая для человека дополнительные силы в самом крутом касании к сфере принципиально энергоемкой, к гениталиям, полу, половому акту. Это как постоянная оттуда подпитка, из мощного резервуара, здесь, в экстремальных условиях, по прямому назначению выключенного. Недаром именно Лопахин, наиболее чувствительный к женским прелестям, самый эротически заряженный персонаж романа, столь часто как бы заместительно, суррогатно окунает свои соленые шуточки и сравнения в область самую специфически-низовую:

Генерал без войска или с плохим войском, по-моему, то же самое, что жених без мужского отростка...

;

Рой глубже, богомолец Иван! Что ты по-стариковски все больше сверху елозишь. В земляной работе, как и в любви, надо достигать определенной глубины, а ты норовишь сверху копаться. Поверхностный ты человек, через это тебе жена и письма редко шлет, вспомнить тебя, черта рыжего, ничем добрым не может...

.

В мате — подъем, но и ярость... Возможно, ярость можно объяснить, частично прибегнув к анализам Фрейда, который в словесной непристойности, как и в агрессивных остротах усматривал отталкивание от всего установившегося, от закона, авторитета, правила, в бессознательном корне — от отца, освобождение от его запретительной узды. Да, в этой неистовой военной ругани было и поношение, не только осознанное — врага, но, может быть, не всегда осознанное и тех начальничков и порядков, которые довели страну, народ, и его лично до таких страшных ручек, поношение и отталкивание, и вызов — вопреки им всем и всему, туда-то их и туда... — выстоять, выдюжить, сделать свое дело. И уж, конечно, стоили того, чтобы их послали куда подальше (и посылали, конечно, капитально, с фиоритурами) те начальствующие умники, которые и на войну принесли свои нелепые организационные модели, плановый формализм, с каким они строили и мирную жизнь.

Байки разного рода с их особой заботой о слове забавном, живописном, разящем — одна из самых ярких форм фронтового фольклора, отвлекающего, утешающего, а то и наставляющего. Вот Звягинцев размахнулся на целую новеллу о своих отношениях с женой, чтобы утешить своей горестной историей Николая Стрельцова в его сердечной боли по порушенной семье. Вполне в вековечной народной смеховой традиции женщина предстает в его рассказе как

самый невероятный народ

,

ужасно ушлое животное

, часто несправедливо вздорное и скандальное, готовое к бесплатным домашним спектаклям, на ком вдруг сам сатана может верхом поехать... Правда, появляется здесь и особый смеховой акцент, который можно прозаически выразить как вред плохой художественной литературы, любовно-будуарной беллетристики для жизни: вот и семейная жизнь комбайнера пошла

раскорякой

, хозяйство и дети

пришли в запустение

, после того, как жена его, Настасья Филипповна (имя, как видим, тоже с литературным намеком!), можно сказать, наркотически пристрастилась к такой литературе, вся ушла в вымышленно-

благородный

,

возвышенный

мир страстей и стала требовать от мужа такого же романного к себе отношения — с объяснениями в любви и прочими тонкостями...

И пожилой, усталый боец Некрасов весьма виртуозно травит байку про настигшую его

еще с зимы

апатию, тоску и особую

не телесную, а мозговую

,

окопную болезнь

, живописно рисуя невольный, черноватенький юмор ситуаций, в которые он попадает: все-то ему чудится, когда ненароком проснется ночью по нужде, что будто бы он в окопе и надо по ступенькам подниматься вверх и ползет он лунатически куда попало, то на печку к престарелой бабке, то в протопленную печку, чуть там не задохся, еле вытащили, то по голове спящего соседа пройдется, напорется на ругань и оскорбления... Так через художественное усилие потешно рассказать о страшном и давящем по сути, через смех обживается кошмарная реальность войны, смерти, нечеловеческой усталости и, в конечном итоге, психически преодолевается.

Основные комические бытовые ситуации связаны в романе с фигурой все того же Лопахина, главного ротного балагура и пересмешника и крутятся вокруг его попыток подкормить боевых товарищей, используя свое хваленое искусство обольщения женских сердец. Но самая развернутая сценка, разработанная в лучших народно-смеховых традициях, упирается в самый финал

Они сражались за Родину

, когда остатки полка, двигаясь на переформирование, останавливаются за семь километров до штаба дивизии переночевать в соседнем хуторе, хоть как-то привести в порядок износившееся в боях и переходах обмундирование и подзаправиться. Председатель колхоза, инвалид войны, с правым пустым рукавом, встретил старшину с плохо скрываемым недоброжелательством и наотрез отказал в харчах за их неимением (не

вы первые через хутор бежите

), предложив лишь жалкую горстку, около трех килограмм, сорного пшена. И тогда Лопахин берет на себя сказочную задачу сварить на всех кашу из топора, используя свои особые таланты. По его просьбе поселить их у какой-нибудь зажиточной хозяйки, так чтобы

не мордоворот была, <...> более-менее на женщину похожая

, до шестидесяти

на худой конец

, председатель и помещает их у солдатки лет тридцати при всяческой живности, но — предупреждает — больно строгой. Боевые действия, только что оставлявшие горы трупов, опустошение и яростное исступление, горе в душе, переходят здесь в пародийно-смеховой регистр.

Вся образность, лексика этого эпизода — военно-боевая. Перво-наперво в голове героя возникает план операции, обещающий сначала знакомство с обстановкой,

разведку с боем

, потом уже — желанный результат. При виде своего противника — а это оказалась неправдоподобная по габаритам, настоящая баба-богатырь, — Лопахин, в отличие от изумленно испуганных товарищей, тут же весь подобрался,

как боевой конь при звуках трубы

, и

зачарованными, светящимися глазами провожал широко шагавшую по двору мощную женщину...

На полное насмешливое неверие старшины в победу над таким устрашающим

памятником

того, кто ему и до плеча не доставал, идет замечательный боевой разогрев героя, равнение на древние образцы, полководца Александра Македонского, с его

Пришел. Увидел. Победил

и на народную мудрость, которую

знает любая женщина

, а именно

что мелкая блоха злее кусает

. Действует Лопахин грамотно, с подходом, начинает с помощи хозяйке, рубки дров, поливки огорода, налаживания коммуникации... Старшина, как высший военачальник операции, находит себе

подходящий НП

,

на сиденье поломанной косилки

, с полным обзором места и действия сторон, откуда восхищенно комментирует первые успехи единоборца, делегированного всей командой. Пошло уже и радостное предвосхищение плодов победы: коллективное словесное творчество щей да с почками, с баранинкой, с молодой капусткой, морковкой, помидорками, старой картошкой и укропчиком...

И вот наступает решительный момент: из горницы, где легли девять,

самых голодных

бойцов во главе со старшиной, идет в кромешной тьме ночная вылазка

покорителя народов и грозы женщин

, идет через сени на кухню, где постелила себе хозяйка. Все не спят, нетерпеливо ждут начала последнего акта операции, обсуждают его этапы и возможный исход.

Возмущенный голос хозяйки

, грохот разбитой посуды, резкий стук дверью о стену, все звуковые приметы кухонной битвы, фиксируемые напряженным слухом

болельщиков

, знаменуют карнавальную кульминацию эпизода, вскоре зримо представленную самим пострадавшим смельчаком, ввалившимся задом в горницу, неся на физиономии явные боевые отметины:

Не женщина, а просто прелесть! Таких я еще не видывал. Боксер первого класса, борец высшей категории!

. Как видим, все классические элементы смеховой битвы здесь налицо, вплоть до финального признания своего поражения героем-единоборцем и неожиданной счастливой концовки: узнав, что приютила она не трусов-

бегунцов

, а настоящих героев, наготовила хозяйка с раннего утра на всех замечательной густой куриной лапши — подкрепляющий пир венчает пародийное, отвлекающе-взбадривающее сражение.

В

Они сражались за Родину

Шолохов являет два эмоциональных полюса повествования, образности, интонации: смеховой, освобождающий от страха, облегчительно-терапевтический, гасящий пустой риторический пафос, и, напротив, проникновенно-патетический, сердечный. На этом взаимодополнительном контрасте построен и финал существующих глав из романа. Сразу же за только что рассмотренной большой комической сценой идет высокое, взволнованно-серьезное завершение. Командир дивизии Марченко встречает остатки тридцать восьмого полка, всего-то двадцать семь человек, но самоотверженно выполнивших боевую задачу и главное — сохранивших свое знамя, то самое, под которым бился их новорожденный красный полк еще с Деникиным и сам полковник

прослужил до войны восемь лет

. Раненый в голову и плечо, смертельно бледный, с трудом держащийся на ногах командир сейчас у этой святыни обрел силу,

голос его, исполненный страстной веры и предельного напряжения, вырос и зазвенел, как туго натянутая струна:

— Пусть враг временно торжествует, но победа будет за нами!.. Вы принесете ваше знамя в Германию! И горе будет проклятой стране, породившей полчища грабителей, насильников, убийц, когда в последних сражениях на немецкой земле развернутся алые знамена нашей... нашей великой Армии-освободительницы!.. Спасибо вам, солдаты!

Вновь концентрированно звучит этот сквозной библейский пафос беспощадного возмездия, греющий оскорбленные и ожесточенные сердца, поднимающий на жертву и сверхъусилие в одолении коварного, бесчеловечного захватчика.

Только что был смех, а сейчас слезы,

мелкие, светлые слезы

ефрейтора Поприщенко, бегущие

по-старчески дряблым щекам

, сжатые челюсти Лопахина — отзыв бойцов на финальный жест командира: преклонив колено, прижался он

трепещущими губами к краю бархатного полотнища, пропахшего пороховой гарью, пылью дальних дорог и неистребимым запахом степной полыни...

Таким стяженным залогом будущего справедливого отмщения и победы встает эта сохраненная святыня, символическая и вместе живая (приобретенная душа этого когда-то куска малиновой материи с золотой бахромой как раз и источается в пропитавших ее запахах) патетически венчает шолоховское художественное свидетельство о жертвенном народном подвиге.

Судьба русского война в рассказе Шолохова "Судьба человека"

В конце 56г. М. А.Шолохов опубликовал свой рассказ "Судьба человека". Это рассказ о простом человеке на большой войне, который ценой потери близких, товарищей, своим мужеством, героизмом дал право на жизнь и свободу родине. Андрей Соколов - скромный труженик, отец большого семейства жил, работал и был счастлив, но грянула война. Соколов, как и тысячи других, ушел на фронт. И тут все беды войны нахлынули на него: был контужен и попал в плен, кочевал из одного концлагеря в другой, пытался бежать, но был пойман. Не раз смерть смотрела ему в глаза, но русская гордость и человеческое достоинство помогали находить в себе мужества и всегда оставаться человеком. Когда комендант лагеря вызвал Андрея к себе и грозил, лично расстрелять его, не потерял человеческое лицо Андрей, не стал пить за победу Германии, а сказал, что думал.

И за это даже садист-комендант, лично бивший пленных каждое утро, зауважал его и отпустил, наградив хлебом и салом. Этот подарок был разделен поровну между всеми пленными. Позже Андрей все - таки находит возможность бежать, прихватив с собой инженера в чине майора, которого возил на машине. Но Шолохов нам показывает героизм русского человека не только в борьбе с врагом. Страшное горе постигло Андрея Соколова еще до конца войны - от бомбы, попавшей в дом, погибли жена и две дочери, а сына подстрелил снайпер уже в Берлине в самый день Победы, 9 мая 1945г.

Казалось, после всех испытаний, выпавших на долю одного человека, он мог озлобиться, сломаться, замкнуться в себе. Но этого не случилось: понимая, как тяжела утрата родных и безрадостно одиночество, он усыновляет мальчика Ванюшу 5 лет, у которого война отняла родителей. Андрей пригрел, осчастливил сиротскую душу, и благодаря теплу и благодарности ребенка, сам начал возвращаться к жизни. Соколов говорит: "Ночью - то погладишь его сонного, волосенки в вихрах понюхаешь, и сердце отходит, становиться легче, а то ведь оно у меня закаменело от горяЕ"Всей логикой своего рассказа Шолохов доказал, что его герой не может быть сломлен жизнью, потому что в нем есть то, что сломать нельзя: человеческое достоинство, любовь к жизни, родине, к людям, доброта, помогающие жить, бороться, трудиться.

Андрей Соколов прежде всего думает об обязанностях перед близкими, товарищами, Родиной, человечеством. Это для него не подвиг, а естественная потребность. И таких простых чудесных людей много. Именно они и выиграли войну, и восстановили разрушенную страну, чтобы жизнь продолжалась дальше и была лучше, счастливее. Поэтому Андрей Соколов близок, понятен и дорог нам всегда.

Тема русского характера в рассказе М. А. Шолохова "Судьба человека"

Каким характером должен был обладать русский человек, чтобы преодолеть нравственные испытания, посланные судьбой. Что смог сохранить в своей душе? Такие вопросы задает своим читателям Михаил Шолохов в рассказе

Судьба человека

.

Испокон веку лучшими чертами человеческого характера считались стойкость, великодушие, честность, мужество, верность, умение любить, патриотизм, трудолюбие, самоотверженность. Такими чертами обладает главный герой рассказа Шолохова

Судьба человека

Андрей Соколов. Доказательство тому - вся его жизнь.

Помыкавшись по белу свету, Андрей осел в Воронеже, нашел девушку

по душе

.

Хорошая попалась мне девка! Смирная, веселая, угодливая и умница, не мне чета... И не было для меня красивей и желанней ее, не было на свете и не будет!

. Зажили Андрей и Ирина счастливо, радуя друг друга. Их любовь подарила им детей, которые, в свою очередь, радовали своих родителей. А

старшенький, Анатолий, оказался таким способным к математике, что про него даже в газете писали

. Свое счастье герой видит в простых радостях жизни. Главное для него - дом, лад в семье, здоровье детей, уважение друг к другу.

Чего еще больше надо?

- спрашивает Андрей Соколов. В его жизни все гармонично, будущее видится ясно. Но в мир, построенный так бережно и любовно, врывается война. Андрей Соколов начинает свой рассказ с воспоминаний о мирной жизни, потому что по прошествии лет то, что казалось обыкновенным, стало дороже.

Трогательная сцена прощания Андрея с семьей раскрывает нам его чуткую любящую душу. Детей своих он называет ласково

Настенька и Олюшка

. Навсегда осталась в памяти героя его единственная и любимая жена.

Такой она и в памяти мне на всю жизнь осталась: руки, прижатые к груди, белые губы и широкие раскрытые глаза, полные слез

. Свою верность любви Андрей доказал: ведь со дня смерти его жены прошло несколько лет, а он так и оставался один. Воспоминания Андрея полны горечи за то недовольство, какое он проявил по отношению к жене.

Зло меня тут взяло! Силой я разнял ее руки и легонько толкнул в плечи...

А оттолкнул он ее за слова:

Родненький мой... Андрюша... не увидимся... мы с тобой... больше... на этом... свете...

Здесь невозможно не вспомнить плач Ярославны. Ирина прижалась к мужу,

как лист к ветке

,

сама вся вперед клонится, будто хочет шагнуть против сильного ветра

. Да, сильный ветер обрушился на страну. И ушла мирная жизнь... И, может, не жену вовсе оттолкнул Андрей от себя, а ее пророческие слова, не желая в них верить, надеясь на скорое возвращение.

Военная судьба Андрея Соколова складывалась тяжело. Недолго пришлось ему повоевать. Попал в плен в мае 1942 года под Лоховеньками. Хотел стоя встретить свою смерть, да не расстреляли его, а взяли в плен. И здесь проявил свой характер Соколов.

Видишь, какое дело, браток, еще с первого дня задумал я уходить к своим. Но уходить хотел наверняка

В плену Соколов выказал высшие человеческие качества: искренность, бесстрашие, помощь ближним.

Тяжело мне, браток, вспоминать, а еще тяжелее рассказывать о том, что довелось пережить в плену.

Как вспомнишь нелюдские муки, какие пришлось вынести там, в Германии, как вспомнишь всех друзей-товарищей, какие погибли, замученные там, в лагерях, сердце уже не в груди, а в глотке бьется, и трудно становится дышать...

Особенно ярко проявился характер Андрея в сцене допроса у Мюллера. Он не побоялся сказать безжалостному коменданту лагеря о невыносимых условиях труда. Несмотря на то, что полностью зависел от коменданта, вел себя с большим достоинством. Это-то достоинство и оценил комендант Мюллер, назвав Андрея Соколова

настоящим русским солдатом

. А признание врага стоит многого. В этой сцене характер Андрея Соколова раскрывается с героической стороны. Голодный и смертельно уставший, стоя перед лицом смерти, он остался человеком, сохранил свою честь.

По возвращению от Мюллера Соколов разделил все, что дал ему комендант между всеми военнопленными:

досталось каждому хлеба по кусочку со спичечную коробку, каждую крошку брали на учет, ну, а сала, сам понимаешь, - только губы помазать. Однако поделили без обиды

. Таким образом, можно ответить такие качества характера героя, как щедрость и доброту.

Убежав из плена, Андрей Соколов стал думать об оставленной в Воронеже семье, о счастье в родном доме - о важных человеческих ценностях. Но судьба не пощадила его. Он узнает страшную новость о гибели своей семьи.

В июне сорок второго года немцы бомбили авиазавод, и одна тяжелая бомба попала прямо в мою хатенку. Ирина и дочери как раз были дома... Дальше получил я от полковника месячный отпуск, через неделю был уже в Воронеже. Пешком дотопал до моста, где когда-то семейно жил. Глубокая воронка, налитая ржавой водой, кругом бурьян по пояс... Глушь, тишина кладбищенская. Ох, и тяжело же было мне, браток!

Потеря близких и дома принесла в жизнь героя пустоту. Он остался один на один со всеми превратностями судьбы. Лишь на миг

блеснула ему радость, как солнышко из-за тучи: нашелся Анатолий

. И опять возникла надежда на возрождение семьи, появились

стариковские мечтания

о будущем сына, внучатах. Но и этому не суждено было сбыться. Сын погиб...

Попав в подобную ситуацию, человек может ожесточиться, возненавидеть всех, особенно детей, которые напоминали бы ему своих. В такие мгновения человек может лишить себя жизни, теряя веру в ее смысл. Но героя рассказа не сломили обстоятельства. Он продолжал жить. Скупо пишет Шолохов об этом периоде жизни своего героя. Работал, начал выпивать, пока не встретил мальчика, Ванюшу.

Сердце Андрея Соколова не зачерствело:

И до того полюбился, что я уже, чудное дело, начал скучать по нем...

.

Закипела тут во мне горючая слеза, и сразу я решил:

Не бывать тому, что нам врозь пропадать! Возьму его к себе в дети!

Андрей смог найти в себе силы подарить счастье и любовь другому человеку. Жизнь продолжается. Жизнь продолжается и в самом герое. В этом проявляется сильный характер человека.

Трагедия Григория Мелехова в романе "Тихий Дон"

План

Вступление

Создание романа

Тихий Дон

Трагедия Григория Мелехова в романе

Тихий Дон

Вывод

Список использованной литературы

Вступление

Михаил Александрович Шолохов родился на хуторе Кружилине Вешенской станицы (Ростовская область), в крестьянской семье. Он учился в гимназии; в 15 лет был делопроизводителем станичного революционного комитета.

В автобиографии писатель вспоминал о своих юных годах:

Во время гражданской войны был на Дону. С 1920 г. Служил и мыкался по Донской земле. Долго был продработником. Гонялся за бандами, властвовавшими на Дону до 1922 г., и банды гонялись за нами. Все шло как положено. Приходилось бывать в разных переплетах

.

В юности Шолохов сочинял пьесы, помогал ставить их на школьной сцене. Уже в 1923 г. В газетах и журналах появляются его первые рассказы, которые в 1926 г. Были объединены в сборники

Донские рассказы

и

Лазоревая степь

. В 1925 г. Шолохов начинает писать роман

Тихий Дон

, принесший ему мировую известность. Это - широкое полотно, охватывающее десятилетие русской жизни 1912 - 922 гг., в котором Шолохов поднялся до обобщений, позволивших читателю увидеть мир на переломе двух эпох. Первый том

Тихого Дона

вышел в 1928 г., последний (4-й) - в начале 1940 г.

В 1932 - 1960 гг. Шолоховым написан роман

Поднятая целина

, повествующий о периоде коллективизации в деревне.

Во время Великой Отечественной войны он пишет очерки и рассказы о подвигах советского народа.

В 1943 г. Шолохов приступает к созданию романа

Они сражались за Родину

. Отдельные его главы печатаются в

Правде

и во фронтовой прессе. Роман (бессмертное произведение) остался незавершенным.

После войны Шолохов, развивая опыт отечественной ботальной классики пишет рассказ

Судьба человека

(1956), признанный образцом малого эпоса.

Создание романа

Тихий Дон

В 1925 Шолохов начал было произведение о казаках в тысяча девятисот семнадцатого, во время Корниловского мятежа, под названием

Тихий Дон

(а не

Донщина

, согласно легенде). Однако этот замысел был оставлен, но уже через год писатель заново берется за

Тихий Дон

, широко разворачивая картины довоенной жизни казачества и событий Первой мировой войны. Две первых книги романа-эпопеи выходят в 1928 в журнале

Октябрь

. Почти сразу возникают сомнения в их авторстве, слишком больших знаний и опыта требовало произведение такого масштаба. Шолохов привозит в Москву на экспертизу рукописи (в 1990-е гг. московский журналист Л. Е. Колодный дал их описание, правда, не собственно научное, и комментарии к ним). Молодой писатель был полон энергии, обладал феноменальной памятью, много читал (в 1920-е гг. были доступны даже воспоминания белых генералов), расспрашивал казаков в донских хуторах о

германской

и гражданской войнах, а быт и нравы родного Дона знал, как никто. Это прямо или косвенно помогло Шолохову продолжить работу над

Тихим Доном

, выход третьей книги (шестой части) которой был задержан из-за достаточно сочувственного изображения участников антибольшевистского Верхнедонского восстания 1919. Шолохов обратился к Горькому и с его помощью добился от Сталина разрешения на публикацию этой книги без купюр (1932), а в 1934 в основном завершил четвертую, последнюю, но стал заново ее переписывать, вероятно, не без ужесточившегося идеологического давления. В двух последних книгах

Тихого Дона

(седьмая часть четвертой книги вышла в свет в 1937-1938, восьмая -- в 1940) появилось множество публицистических, нередко дидактических, однозначно пробольшевистских деклараций, сплошь и рядом противоречащих сюжету и образному строю романа-эпопеи. Но это не добавляет аргументов теории

двух авторов

или

автора

и

соавтора

, выработанную скептиками, бесповоротно не верящими в авторство Шолохова (среди них А. И. Солженицын, И. Б. Томашевская). По всей видимости, Шолохов сам был своим

соавтором

, сохраняя в основном художественный мир, созданный им в начале 1930-х гг., и пристегивая чисто внешним способом идеологическую направленность. В 1935 уже упоминавшаяся Левицкая восхищалась Шолоховым, находя, что он превратился

из

сомневающегося

, шатающегося -- в твердого коммуниста, знающего, куда идет, ясно видящего и цель, и средства достичь ее

. Несомненно, писатель убеждал себя в этом и, хотя в 1938 чуть не пал жертвой ложного политического обвинения, нашел в себе мужество закончить

Тихий Дон

полным жизненным крахом своего любимого героя Григория Мелехова, раздавленного колесом жестокой истории.

Трагедия Григория Мелехова в романе

Тихий Дон

Большое искусство создавалось и создается как отклик на самые важные вопросы 20 века, его увлекают те проблемы, которые касаются миллионов людей, заставляют их задумываться, оценивать прошлое, анализировать настоящее и строить планы на будущее.

Творческая плодотворность социалистического реализма с небывалой силой проявилась в эпопее М. А. Шолохова

Тихий Дон

, в судьбе и характере его главного героя Григория Мелехова. Художественная реализация замысла романа связана с судьбой человека, поставленного перед лицом своего времени с его закономерностями и противоречиями, накладывающими определённую печать на общественно-политическую и нравственную жизнь эпохи. Судьба Григория Мелехова, его характер и духовный мир поставлены в прямую связь с главными вопросами революционной действительности.

Выбор Шолоховым героя в

Тихом доне

был мотивирован многими причинами, обстоятельствами, среди которых, разумеется, надо учитывать и то, что донское казачество биографически было близким писателю. Однако надо иметь в виду и другие мотивы, определившие этот выбор: в свойствах характера Григория Мелехова, в закономерностях его становления художник увидел возможность рельефного раскрытия процессов, которые порождала революция в миллионах конкретных форм и разновидностей, в мощном движении крестьянских масс к новым историческим рубежам. Его индивидуальность выбрала многое от исторического, социального и нравственного опыта широких масс, их разум и предрассудки, социальный реализм и иллюзии, их силу и слабости.

Нелегко сложилась жизнь Григория Мелехова, трагически завершается его путь в

Тихом Доне

. Кто же он? Жертва ли заблуждений, испытавшая всю тяжесть исторического возмездия, или индивидуалист, порвавший с народом, ставший жалким отщепенцем? В критической литературе о Шолохове в настоящее время определились две точки зрения на Григория Мелехова, которые приблизительно сводятся к следующему:

Трагедия Григория Мелехова есть трагедия человека, оторвавшегося от народа, ставшего отщепенцем. Этот взгляд наиболее резко выражен в работе Л. Якименко

Описание событий в романах и других произведениях М. А. Шолохова

:

…Трагедия Григория Мелехова, в конечном счёте - именно в отрыве от революционного народа, утверждающего в жизни высокие идеалы нового общества. Разрыв Григория Мелехова с трудовым казачеством и отщепенство явились следствием непреодоленных колебаний, анархического отрицания новой действительности. Отщепенство его становится трагическим, поскольку этот запутавшийся человек из народа пошёл против самого себя, против миллионов таких же тружеников, как и он сам.

Трагедия Григория Мелехова есть трагедия исторического заблуждения. Данная точка зрения, восходя ещё к статье Б. Емельянова

О

Тихом Доне

и его критиках

, появившейся в 1940 году, впоследствии наиболее остро и последовательно проводилась А. Бритиковым и Н. Маслинным. Н. Маслин в своей книге

Роман (бессмертное произведение) Шолохова

, в частности, писал:

Диалектическое решение вопроса об историческом заблуждении и отщепенстве Григория не может ограничиваться формулой: с одной стороны (а начале

донской Вандеи

), историческая ошибка, с другой (в финале романа) - отщепенство…

И продолжал:

…Не с одной стороны историческая ошибка, а с другой отщепенство, а со всех сторон, при любом переплетении общего и личного в герое, для всех этапов его жизненного пути, до финала включительно, его трагедия есть трагедия заблуждения

.

Казалось бы, сочетание двух упомянутых концепций трагедии Григория Мелехова, прочно утвердившихся в критике, способно преодолеть односторонность трактовки, ибо действительно его судьба была связана с Верхне-Донским контрреволюционным мятежом, являющимся фактом исторического заблуждения казачества в годы гражданской войны, а в конце романа он порвал всякие связи с народом, стал отщепенцем.

Однако характер Григория Мелехова, его трагическая судьба по-прежнему остаются загадочными, ибо ни одна из существующих концепций не охватывает образ его в целостности.

Одни исследователи оценивают Григория Мелехова как человека лично положительного, но сыгравшего исторически отрицательную роль; другие видят в нём характер, в котором причудливо сочетается и положительное и отрицательное; третьи полагают, что Григорий Мелехов - положительный характер, судьба которого сложилась трагически. М. Маслин, например, писал:

творческая смелость М. Шолохова в том и состояла, что он выдвинул на авансцену человека с яркими положительными качествами, но сыгравшего исторически отрицательную роль

.

Чем объяснить подобную разноречивость оценок? Когда задумываешься над этим вопросом, то невольно на память приходит одно шутливое наблюдение А. П. Чехова:

У Ноя было три сына: Сим, Хам, и, кажется, Афет. Хам заметил только, что отец его пьяница, и совершенно упустил из виду, что Ной гениален, что он построил ковчег и спас мир. Пишущие не должны подражать Хаму

.

При анализе

Тихого Дона

часто упускали из виду, что Григорий Мелехов - не реальное лицо, а художественный образ, создание творческой фантазии, с которым непосредственно связаны определенные идейные, философские, нравственно-эстетические намерения писателя. Конечно, нельзя забывать об относительной самостоятельности образа героя, но надо помнить и о том, что это все же и объективированная мысль автора, материализованная идея, претворенная в образной системе произведения.

Григорию Мелехову исполнилось всего лишь восемнадцать лет, когда мы впервые встретились с ним. Уже портретная характеристика, соотнесенная с только что поведанной историей их предка Прокофия, создает впечатление о человеке ярком, по-юношески порывистом и неукротимом:

…А младший, Григорий, в отца попер: на полголовы выше Петра, хоть на шесть лет моложе, такой же, как у бати, вислый коршунячий нос, в чуть косых прорезях подсиненные миндалины горячих глаз, острые плиты скул обтянуты коричневой румянеющей кожей. Так же сутулился, как и отец, даже в улыбке было у обоих общее, звероватое

.

Заботы еще не бросили тени на его лицо. Он смотрит на мир доверчиво, его сердце открыто впечатлениям бытия. Писатель ищет все новые поводы, чтобы передать красоту юношеской непосредственности, прелесть естественно прекрасного человека. Рано утром пробуждается мелеховский курень, и Григорий вновь попадает в поле зрения автора:

На подоконнике распахнутого окна мертвенно розовели лепестки отцветавшей в палисаднике вишни. Григорий спал ничком, кинув наотмашь руку

.

Рисуется ли писатель картину косьбы, он не забывал обратить внимание на грацию его сильного тела, заметить, как остра и прекрасна его отзывчивость на очарование природы; идет ли речь о скачках, непременно отмечается, что Гришка взял первый приз; даже мимолетное упоминание в разговоре о лучших на хуторе песельниках (

Эх, Гришка ваш дишканит! Потянет, чисто нитка серебряная, не голос

) - многозначительно. Избытком сил, обаянием натуры богатой, эмоциально яркой и порывистой веет от образа Григория Мелехова. Художник часто избирает восприятие персонажа в качестве того

магического кристалла

, через который открывается красота донской природы. Чист и незамутнен этот кристалл его души. Глазам отринувшего сон Григория открывается:

По Дону наискось - волнистый, никем не езженный лунный шлях. Над Доном - туман, а вверху звездное просо. Конь позади сторожко переставляет ноги

. Жизнь еще не потревожила Григория. Первым серьёзным испытанием стала его любовь к Аксинье. Пусть ещё спервоначала увлечение Григория и лишено глубины, пусть в нем больше молодой порывистости, нежели поэтической одухотворенности, однако писатель приоткрыл нам сердце, способное к сильным чувствам, страстным порывам.

Шолохов любуется неистовой силой страсти, охватившей Григория и Аксинью:

Так необычайна и явна была сумасшедшая их связь, так исступленно горели они одним бесстыдным полымем, людей не совестясь и не таясь, худея и чернея в лицах на глазах у соседей, что теперь на них при встречах почему-то стыдились люди смотреть

.

И то, что неизбежным оказалось их столкновение с косной и жестокой силой патриархальности, служит утверждению человечности их любви, сумевшей стряхнуть с себя оковы предрассудков и выступить в своей естественной красоте. Шолохов, поэтизируя прекрасное в нравственном облике Григория и Аксиньи, не прибегал к идеализации: истинная красота не боится соприкосновений с грубой повседневностью, прорывается сквозь коросту предрассудков. Женитьба вносит новое осложнение в нравственную биографию Григория. Однако это не разрушает цельности его образа. Хотя жестоким и грубым был удар, нанесенный им Аксинье, хотя нескрываемое осуждение звучит в авторских словах:

На вызревшее в золотом цветенье чувство наступил Гришка тяжелым сыромятным чириком. Испепелил, испоганил - и всё

, мы все же помним его же простодушное признание в ответ на ревнивую реплику Аксиньи о красоте его невесты:

Мне её красоту за голенище не класть. Я бы на тебе женился

.

Григорий, познавший счастье настоящей любви, чувствует себя пленником в мире патриархальных отношений. Пройдет всего лишь несколько месяцев, и Григорий среди степного безмолвия с грубоватым прямодушием скажет Наталье:

Не люблю я тебя, Наташка, ты не гневайся. Не хотел гуторить про это, да нет, видно, так не прожить…

Было бы опрометчиво осуждать Григория. Он не мог лгать ни в мыслях, ни в чувствах.

Писатель зорко следит, чтобы нравственный потенциал характера, его сокровенная сущность постоянно напоминали о себе, просвечивая сквозь грубоватую непосредственность простого человека. Сперва привычно резкими были слова Григория на стоны Аксиньи, терзающейся в родовых муках:

Брешешь, дура…

- но через мгновение прорвалось иное, то, что скрывалось в недрах его человеческой натуры:

Аксютка, горлинка моя!...

.

В первых частях

Тихого Дона

дается как бы экспозиция образа, прочерчиваются контуры характера, намечаются те природные основы, которым еще предстоит развиться, обрести более четкие формы. Для Шолохова Григорий Мелехов не является олицетворением идеала отвлеченной человечности. Его характер воплощает те ценности, которые таятся в нравственном опыте и понятиях народа. Его живая восприимчивость и способность энергичного отклика на впечатления окружающего мира поставлены в непосредственную связь с деятельным началом в народном характере и мировоззрении. Не случайно так силен и действен фольклорный элемент в повествовании о Григории. Свет народнопоэтической традиции придает его образу, интонации повествования о нем особый колорит.

Григорий глубоко и органично воспринял народные понятия о чести и достоинстве, благородстве и великодушии. Кодекс рыцарской чести, предписывающий быть смелым и отважным в бою, великодушным к побежденному врагу, вошел в его сознание и сердце как священная заповедь и слился с природными свойствами его открытой, благородной, порывистой и правдивой натуры. В характере Григория повторилось многое, что было свойственно людям его среды, но формы проявления этих качеств носили у него резко индивидуальный характер. Однако острота индивидуального проявления лишь резче обозначала то, что связывало героя с его средой, с историческим бытием и миросозерцанием народа. То, что было растворено в массе и пребывало как возможность, не всегда получающая стимулы и находящая обстоятельства для своего проявления, составляло сущность его индивидуальности, получало глубокое выражение. В этом смысле его характер удивительно нормативен, несмотря на его подчеркнутое своеобразие, соотнесен с народом, несмотря на его неповторимую индивидуальность.

Находясь на военной службе, Григорий ревнивее других оберегал свое человеческое достоинство. Когда привыкший к мордобою вахмистр поднял на него руку,

Григорий оторвал от сруба голову, - ежели когда ты вдаришь меня - все одно убью! Понял?

. Григорий бурно протестует, сталкиваясь с фактами произвола, глумления над человеком. Вспомним его порыв при виде надругательства над горничной Франей.

Каким глубоким был его нравственный протест против кровавой бессмысленности войны! Есть нечто знаменательное в том, что Шолохов, рисуя эпизоды первого боевого крещения героя, анализируя состояние его души, смятой и подавленной ужасами бойни, не пожелал уклониться от прямых перекличек с аналогичными эпизодами и мотивами романа

На западном фронте без перемен

Ремарка.

Григорий Мелехов мучительно переживает первую кровь, пролитую им на фронте. Петро едва узнал брата: так разительны были перемены, происшедшие в нем:

Голос у него жалующийся, надтреснутый, и борозда (ее только что, с чувством внутреннего страха, заметил Петро) темнела, стекая наискось через лоб, незнакомая, пугающая какой-то переменой, отчужденностью

. Сам Григорий жалуется брату:

Меня совесть убивает. Я под Люшневым заколол одного пикой. Сгоряча… Иначе нельзя было… А зачем я энтого срубил?

.

Процессы политического пробуждения масс своеобразно преломились и в духовной эволюции Григория Мелехова. Вернувшись на Дон, он оказался в рядах Красной гвардии. Семена большой правды, посеянные Гаранжой, не заглохли. Шолохов замечает:

Про Григория мало говорили, - не хотели говорить, зная что разбились у него с хуторными пути, а сойдутся ли вновь - не видно

.

Революция проложила рубеж в жизни народа, провела черту, размежевавшую людей. Многие выбирали свой путь, подчиняясь стихийному порыву, игре случайных обстоятельств. Примечательна в этом отношении эпизодическая фигура конокрада Максимки Грязнова, привлеченного к большевикам

новизною наступивших смутных времен и возможностям привольно пожить

.

Шолохов подчеркивает, что Григорием в эти дни управляли серьезные намерения и глубокие побуждения. Своеобразным экспозиционным предварением судьбы героя явились два эпизода: встречи с Извариным и Подтелковым. Именно автономист Изварин и большевик Подтелков стоят в преддверии эпического повествования о трагической судьбе Григория Мелехова. Разве мог Григорий со своей стихийной революционностью противостоять Изварину, изощренный ум и яркая речь которого действовали обезоруживающе.

- Я говорю… - глухо бурчал Григорий, - что ничего я не понимаю…Мне трудно в этом разобраться…Блукаю я, как в метель в степи…

- Ты этим не отделаешься! Жизнь заставит разобраться, и не только заставит, но и силком толкнет тебя на какую-нибудь сторону

.

Впервые вступает в повествование тема идейного и жизненного распутья. Спустя всего лишь несколько дней произошла его встреча с Подтелковым, а Григорий в споре с ним, по существу, повторил изваринские мысли о самостийности Дона. Не вняв суровым и простым словам большевика, он

мучительно старался разобраться в сумятице мыслей, продумать что-то, решить

. Примечательно, что горькое признание Григория в разговоре с Извариным (

Блукаю я, как в метель в степи

) получает свое развитие и обобщение в пейзажном мотиве ветра как символа стихийных начал, завершающем главу:

От городского сада, прибитые дождем, шершавые катились листья, и, налетая с Украины, с Луганска, гайдамачил над станицей час от часу крепчавший ветер

.

Изварин чутко уловил смятение Григория и сурово предупредил его. Но хитроумный автономист был не в силах понять главного, когда заподозрил Григория, оставшегося у красных, в карьеризме, сравнив его с авантюристом Голубовым. Шолохов в этот момент не забывает подчеркнуть нравственное бескорыстие героя. В ответ на ироническую реплику Изварина, искренне ли Григорий принял

красную веру

или же, как Голубов, делает ставку на популярность среди казаков, Григорий произносит:

Мне популярность не нужна. Сам ищу выхода

.

Когда на Дону появились красные части и белогвардейская пропаганда посеяла слухи о чинимых ими насилиях, казаки встали на защиту своих куреней, влились в белогвардейское течение. Григорий тоже оказался в рядах Донской повстанческой армии. Однако давнишняя неприязнь к офицерам и усталость казаков скоро подорвали его боевой дух. Казаки покинули позиции, и красная Армия снова вошла на территорию Дона. Григорий одним из первых покинул свою часть и появился в Татарском. Когда вспыхнул Вешенский контрреволюционный мятеж, Григорий, увлеченный автономистскими идеями, оказался в центре событий. Он шел той же дорогой, на которую соскользнули тысячи казаков, ослепленных вражеской пропагандой. Даже контур внешней судьбы Григория Мелехова во время Вешенского восстания своеобразно отражает приливы и отливы в настроениях казачьих масс. Если в разгар мятежа, когда утопия

казачьего царства

казалась реально достижимой, Григорий был душою и одним из руководителей повстанцев, то после соединения с белой армией, с которой их сосватала

нелегкая судьба

, он уже не играет прежней роли, сдает дивизию и мечтает

выйти из игры

, отсидеться в тылу. Разгром объединенной армии кадетов и повстанцев завершает важнейший период биографии героя. Новороссийск становится памятной вехой на его пути.

Но Шолохову важнее было показать, что не только внешняя судьба Григория совпадает с судьбами казачества в дни восстания, но и его мысли, настроения удивительно созвучны тем мысля и настроениям, которыми были охвачены казаки. Писатель последовательно передает эту

синхронность

настроений героя и массы: то, что смутно нарождалось в казачестве, уже успело резко обозначиться в герое, или, наоборот, едва намечающиеся настроения Григория с видимой рельефностью проявляются в казацкой массе. Прием взаимного зеркального отражения получает широкое применение, и его эффективность усиливается по мере нарастания событий, связанных с Вешенским восстанием. Каждая мысль, движение чувств Григория обязательно получают своеобразный отзвук у казаков: то, что волновало и томило Григория, заставляло его страдать и радоваться, надеяться и впадать в уныние, - переживали и казаки. Григорий не является эгоистом, сосредоточенным лишь на собственном

я

. Он индивидуален, но не идивидуалист.

Как будто и нехотя Григорий Мелехов втянулся в борьбу с красными, но постепенно к нему пришло ожесточение. Однако этими же настроениями были охвачены и казаки, которые тоже, поддавшись ожесточению, все реже брали в плен, все чаще занимались грабежами. Мысль об идеологической и нравственной общности Григория Мелехова с казацкой массой получает свое художественное претворение в композиционном строе, в логике развития сюжета. В 21-й главе третьей книги рассказывается об усилившихся метаниях Григория, о вспыхнувшей неприязни к Советской власти. Неизбежным оказалось его столкновение с Котляровым и мишкой Кошевым, которым он в запальчивости высказал свое заветное:

Казакам эта власть, окромя разору, ничего не дает!

.

А следующая глава начинается с упоминания о том, что Котляров, председатель ревкома,

с каждым днем все больше ощущал невидимую сцену, разделявшую его с хутором

.

Когда вспыхнуло Верхне-Донское восстание, Григорий Мелехов, по существу, был во власти тех же настроений, которые развязали язык Алешке Шамилю на памятном собрании, толкнули Аникушку и Христоню в ряды повстанцев. Шолохов рисует картину все нарастающего размаха событий, которые, как огонь во время пожара, перекидывались от хутора к хутору.

Григорий Мелехов с удивительной полнотой отражает малейшие колебания, по существу, определяют строй мыслей и чувств героя, линию его поведения. Он чутко улавливает настроение казаков, и казаки тоже платят ему доверием. Еще в начале восстания на совете командиров решали вопрос о том, развивать ли наступление или вести оборонительную войну у своих куреней. Казаки не желали уходить от своих станиц и хуторов:

От своих плетней не пойдем! - восклицает один из сотенных, и когда настал черед командира,

Григорий, выждав тишины, положил на весы спора решающее слово:

- Фронт будем держать тут! Станет с нами Краснокутская - будем и ее оборонять! Идтить некуда

.

Недаром именно Григорию казаки готовы вверить свою судьбу, когда все явственней стала обозначаться неизбежность соединения с кадетами. Настроение казаков, действиями которых управляли стихийные чувства неприязни к старому и недоверия к новому, в пьяном откровении высказал Харлампий Ермаков:

Мелехов! Жизнь свою положу к твоим ножкам, не дай нас в трату! Казаки волнуются. Веди нас в Вешки, - все побьем и пустим в дым! Илюшку Кудинова, полковника - всех уничтожим! Хватит им нас мордовать! Давай биться и с красными и с кадетами! Вот чего хочу!

.

Недоумение и горькую досаду оставила у казаков первая встреча с разъездом белого генерала Секретева:

- Вот и соединились, братушки…

- горестно вздохнул невзрачный казачишка в зипуне.

Другой с живостью добавил:

- А хрен редьки не слаже! - и смачно выругался

.

В следующей главе та же картина соединения повстанцев с белыми дается через восприятие Григория:

Будто в плен сдаются!

- с тревогой и неосознанной тоской подумал Григорий, глядя, как медленно, как бы нехотя, спускается колонна в суходол, а навстречу ей прямо по зеленям на рысях едет конная группа секретевцев

Когда Григорий, отстраненный от командования дивизией, прощается с казаками, они, высказывая ему преданность, по существу, выражают настроения неприятия власти генералов, демократического недоверия к барину, которые томили и его. И впервые возобладало в Григории желание уклониться от борьбы, отойти в сторону. Он не может служить делу, которое ему чуждо:

- Жалкуем об тебе, Мелехов. Чужие командиры, они, может, и образованнее тебя, да ить нам от этого не легшее, а тяжельше будет, вот в чем беда!

Лишь один казак, уроженец с хутора Наполовского, сотенный балагур и острослов, сказал:

- Ты, Григорий Пантелеевич, не верь им. Со своими ли работаешь, аль с чужими - одинаково тяжело, ежли работа не в совесть!

.

Григорию так же, как и казакам, было нелегко, ибо служба у белых - это работа

не в совесть

. Этот важный мотив, затрагивающий глубинную идею

Тихого Дона

, предстает во множестве вариантов. Исполненное горечи решение Григория

выйти из борьбы, перевестись в тыл

варьируется в комическом намерении Прохора Зыкова

подцепить завалященький трипперишко

и таким образом освободиться от строя. Глубоко спрятанное убеждение в неизбежности скорого разгрома восстания, высказанное Григорием в ответ на вопрос того же Прохора -

когда же кончиться эта заваруха

-

как нам набьют, тогда и кончиться…

, - варьируется опять же в юмористически окрашенном рассказе о том, как казаки укоряли перебежчика от красных, который оказался переодетым белым офицером:

А ты, - говорю, - сукин сын, ежли взялся воевать, так сдаваться не должон! Подлюка ты, - говорю, - этакая. Не видишь, что ли, что мы и так насилу держимся? А ты сдаешься, укрепление нам делаешь?!

.

Даже по дороге в Новороссийск Прохор Зыков, потрясенный и несколько озадаченный разгромом белой армии и повстанцев, по-прежнему в Мелехове видит человека, намерения и действия которого полнее всего отражают устремления народа:

- Ох, парень, я сам вижу, что дело наше - табак, а все как-то не вериться… - вздохнул Прохор. - Ну, а на случай ежели прийдется в чужие земли плыть или раком полозть, ты - как? Тронешься?

- А ты?

- Мое дело такое: куда ты - туда и я. Не оставаться же мне одному, ежели народ поедет

.

Григорий Мелехов кровно связан с казацкой массой, олицетворяя ее разум и предрассудки, те черты казачества, которые складывались исторически и проявились в накаленной обстановке гражданской войны. Путь исторического заблуждения, выпавший казачеству, социальные корни породившие

донскую Вандею

, своеобразно определили и судьбу Григория Мелехова: он оказался участником движения реакционного, исторически обреченного. Но это было движение масс, разбуженных революцией, поэтому неизбежен был процесс преодоления предрассудков, разрушения иллюзий, которые толкнули людей на неправый путь борьбы с революцией. То были тяжкие уроки, ставшие поворотным пунктом в движении казачества к новой жизни.

Григорий Мелехов в полной мере познал и горечь крушений иллюзий и мучительное чувство позора. Однако тяжкие опыты поисков правды и для него не прошли бесследно. Стихийные порывы сменяются способностью к размышлению. Намечаются нравственно-психологические предпосылки эволюции характера в том направлении, которое нелегкой ценой было выстрадано массами казачества.

Шолохов, освещая исторический путь и социальные стимулы действий казачества, интересовался не только тем, что порождало трагические заблуждения, но и теми началами народной жизни, которые предвещали исторически перспективное решение проблемы судеб крестьянства в социалистической революции. Такой подход к проблеме вытекал из самого жизненного материала, логики исторического процесса и соответствовал пафосу реализма как творческого метода, открывающего перспективу исследования и выявления скрытой сущности фактов.

Проводя грань между реализмом и ремеслом копировавщиков жизни, надо решительно подчеркнуть, что цели писателя-реалиста не ограничиваются сферой внешнего правдоподобия, что характер его интересует и в свойствах, еще не успевших проявиться, но пребывающих в нем как возможность, направление и формы осуществления которой будут зависеть от многих причин и обстоятельств. Выявить скрытые потенции человека, его внутреннюю сущность - такова, по мнению Л. Н. Толстого, цель истинного искусства. Известный критик Ф. Д. Батюшков в своих воспоминаниях о встрече с великим писателем привел примечательное рассуждение:

Что я называю настоящим искусством? - вдруг оживился Л. Н. - а вот что: я вас вижу в первый раз: у вас голова, руки, ноги, как у всех людей, черты лица такие или иные. Это и я вижу и все видят. Но вот, если сумею войти внутрь вас, забраться сюда (он положил мне одну руку на плечо, другую прижал к груди), если вызову наружу то, что там заключается, если я сумею заставить вас волноваться, вызову слезы на глазах - расшевелить все чувства, показать невидимого человека в этой видимой оболочке, тогда я настоящий художник

.

Как уже говорилось, Шолохов не ограничивается историко-социологическим раскрытием корней вешенского мятежа, стремясь углубиться в исследование проблемы

человеческое и историческое

в условиях гражданской войны.

Григорий Мелехов, вступив в ряды вешенских мятежников, оказался как бы на изломе времени. Создалась острая ситуация, предоставляющая широкие возможности исследования характера героя.

Казалось бы, наконец определилась позиция Мелехова, сомнения и колебания позади:

Будто и не было за плечами дней поисков правды, шатаний, переходов и тяжелой внутренней борьбы

.

Величайшее воодушевление испытывал Григорий в первые дни восстания, так как справедливыми и возвышенными ему казались его цели. Однако в тончайших оттенках колорита, в котором выдержано описание нравственного состояния героя, его действий в этот момент, затаено напоминание о том, что в выборе, сделанном им, решающую роль сыграли побуждения, не затрагивающие лучших сторон его характера, нравственных основ его личности. Злобное ликование, мстительная обида - таковы формы выражения эмоционального состояния героя в, казалось бы, кульминационный момент самораскрытия его характера:

Он чувствовал такую лютую, огромную радость, такой прилив сил и решимость, что помимо воли его из горла рвался повизгивающий, клокочущий хрип. В нем освободились плененные, затаившиеся чувства. Ясен, казалось, был его путь отныне, как высветленный месяцем шлях

.

Вешенское восстание становится важнейшей вехой в судьбе главного героя. Казалось бы, блистательно складывается его путь: Григорий - прославленный командир дивизии, по станицам и хуторам идет о нем молва как о верном сыне Тихого Дона. Горделивая радость старика Мелехова не знает границ.

Однако Шолохов, освещая путь Григория в дни мятежа, пристально вглядывается в его душевный мир, стремиться уловить ту сложную и противоречивую связь, которая существует между ходом событий и состоянием его души, характеризующимся причудливым переплетением тенденций, порожденных пробуждающимся сознанием и властью предрассудков, раскованностью чувств и силой привычки, органических начал, воспитанных трудовой жизнью, и собственнических инстинктов.

Если отвлечься от частностей, связанных с преходящими настроениями Григория Мелехова, то можно следующим образом определить смысл и содержание его внутренней жизни, направление его нравственных устремлений в дни Вешенского восстания. Несмотря на то, что Григорий оказался в самой гуще событий, как один из вожаков казацкой массы, поднявшейся против революции, его ни на минуту не покидало чувство неуверенности. Закрадывались сомнения, подкатывал страх, росло разочарование в избранном пути по мере нарастания и развития событии. Все лучшее, что таилось в его натуре, было исполнено готовности, томилось, рвалось

к тому берегу

. История требовательно стучалась в каждое сердце, сердце Григория не было глухим к ее зову. Создавались предпосылки острых душевных коллизий, которые выступали как действенное средство психологического раскрытия характера и познания противоречий общественной жизни. Шолохов осуществляет психологический анализ в сложном взаимодействии мотивов, связанных с диалектикой сословно-классового и исторического, определяющей линию поведения и состояние внутреннего мира героя.

Сомнения и колебания не оставляют Григория на всем протяжении восстания. Они по мере нарастания событий усиливаются, приобретают все более драматические формы. Своеобразной кульминацией, отражающей глубину душевного смятения героя, является сцена, когда он, в порыве боевого азарта зарубив матросов, бьется в припадке:

Братцы, нет мне прощения!...Зарубите, ради бога…в бога мать…Смерти…предайте!...

.

Казалось бы, о каком раскаянии могла идти речь, если бы злоба и вражда к революционному народу безраздельно владели душой Григория? Билось, пульсировало, ни на минуту не затихало, как саднящая рана, ощущение ошибочности, а затем и преступности избранного пути. Вот почему шутливая интонация его слов, обращенных к Копылову:

Это я у вас - пробка, а вот погоди, дай срок, перейду к красным, так у них я буду тяжелей свинца

, - не в силах скрыть серьезности настроений, которые томят, изнуряют душу, ищут выхода. Та же мысль звучит и в его пьяной реплике соратникам по дивизии:

Харлампий! Давай советской власти в ноги поклонимся: виноватые мы…

. Недаром среди повстанческого командования распространилась о нем молва как о

недопеченном большевике

.

С одной стороны - говорит Григорию Копылов, - ты - борец за старое, а с дугой - какое-то, извини меня за резкость, какое-то подобие большевика

.

Напряженная работа мысли, смутное сознание неправоты дела, с которым связал себя Григорий, порождают мучительные процессы нравственных метаний. Его характер по своим возможностям, потенциальным стремлениям не может широко и органично проявится в сфере, положенной целями и делами контрреволюционного мятежа. Поэтому есть глубочайшая закономерность, с точки зрения психологической правды характера, в таких поступках Григория, как попытка предотвратить расправу над Котляровым и Михаилом Кошевым (

кровь легла промеж нас, но ить не чужие ж мы!

) или исполненная презрения отповедь белогвардейскому полковнику Андреянову, поднявшему оружие на пленного красного командира:

Пустое дело - убить пленного. Как вас совесть не зазревает намеряться на него, на такого? Человек безоружный, взятый в неволю, вон на нем и одежи - то не оставили, а вы намахиваетесь

.

По мере развития событий, когда все яснее и отчетливее начинали обозначаться истинные цели мятежа, усиливается интерес Григория к красным, все глубже становится его ненависть к генералам, презрение и неприязнь к господам. Эти два мотива в своем взаимодействии составляют чрезвычайно важный аспект психологического анализа характера Григория, выявления в нем подспудных, органических процессов, которые как бы напоминают о таящихся в нем силах человечности, достойных одной судьбы, иного предназначения. Он в смятении, с неосознанной симпатией вглядывается в лица плененных красноармейцев, не в силах возбудить в себе враждебного к ним чувства:

Григорий с щемящим любопытством разглядывал одетых в защитное молодых парней, их простые мужичьи лица, невзрачный пехотный вид

.

Мысли о красных не оставляли его ни на минуту. В воображении Григорий, вероятно, не один раз видел себя среди них - настолько жгучим и неугасимым был интерес к тем, чью кровь приходилось лить. Иначе невозможно понять его мыслей в ответ на ядовитое замечание Копылова:

он неясно думал о том, что казаков с большевиками ему не примерить, да и сам в душе не мог примириться, а защищать чуждых по духу, враждебно настроенных к нему людей, всех этих Фицхалауровых, которые глубоко его призирали и которых не менее глубоко презирал он сам, - он тоже больше не хотел и не мог

.

Хотя Григорий и приходит к выводу о невозможности примирения с красными, знаменательно, что это признание окрашено горечью и тревогой. Недаром конец мятежа он связывает с победой красных:

Как набьют нам, так и прикончиться

. Следовательно, отношение Григория к революции даже в дни мятежа отмечено сомнениями, колебаниями, смутным тяготением к

тому берегу

, стихийными порывами, свидетельствующими о том, что твердой позиции не найдено, душевного равновесия не обретено.

Зато Григорий не знал колебаний, не ведал сомнений, когда дело касалось кадетов, белых генералов. Его неприязнь и презрение к ним были безграничны и бескомпромиссны. Отношение к кадетам носит у него иной качественный оттенок, хотя сам Григорий неоднократно утверждал, что кадеты и комиссары для него в одинаковой мере неприемлемы. То были оценки, навеянные моментом, но не отражающие истинных его чувств. Даже смутное подозрение, что восстание спровоцировано кадетами и служит их интересам, приводит Григория в смятение. Обнаружив в штабе повстанцев полковника генштаба Георгидзе, он решительно требует его убрать. Григорий с ненавистью слушает генерала Секретева, глумливо напоминающего об измене казаков:

ну, и мы вам послужим поскольку-поскольку!... - с холодным бешенством подумал опьяневший Григорий и встал

.

А когда генерал Фицхалауров попытался его распекать, Григорий с угрозой бросил:

- Прошу на меня не орать!.. - Вы вызвали нас для того, чтобы решать… - На секунду смолк, опустив глаза и, не отрывая взгляда от рук Фицхалаурова, сбавил голос почти до шепота: - Ежли вы, ваше превосходительство, спробуете тронуть меня хоть пальцем, - зарублю на месте!

Уроки руководства массой пусть и в условиях контрреволюционного мятежа не прошли даром: гордость, от природы ему свойственная, обрела новое качество. Пробудилось чувство человеческого достоинства. Григорий с презрением говорит о тупом высокомерии генералов, которые не заметили,

что народ другой стал с революции, как, скажи, заново народился! А они все старым аршином меряют. А аршин того и гляди сломается…

. Хотя Григорий еще и не преодолел автономистских иллюзий, его до глубины души возмутило появление интервентов на донской земле:

…а я бы им на нашу землю и ногой ступить не дозволил!

.

Продажность и барское высокомерие, жестокость и моральное растление, которые он наблюдал в белогвардейской среде, порождали исключительную силу отталкивания, создавали предпосылки развития характера, расширения личности. В памятном разговоре во время попойки у английского лейтенанта Кэмпбела Мелехов, наблюдая саморазоблачающегося офицера Горчакова, который с пренебрежением высказался о России-мачехе, сурово заметил ему:

Какая бы не была мать, а она родней чужой

.

Характерно, что своем неприятии кадетов, в нравственном отрицании всего, что было связано с белогвардейским движением, Григорий апеллировал к ценностям, далеко выходящим за пределы целей и задач восстания. Его позиция определялась идеями, навеянными революционным пробуждением масс, патриотическими чувствами, обретшими исключительную напряженность в обстановке гражданской войны и иностранной интервенции. Все это заставляет вдумчивей отнестись к мотивам, которые побудили Григория остаться в Новороссийске.

Перед художником, освещающим

помыслы и чувства

человека, встают задачи, решение которых требует не только учета

действий

, но и анализа мотивов этих действий, нравственного состояния, в котором находиться человек, производя те или иные действия.

Шолохов глубоко и всесторонне осуществляет анализ души, охваченной сомнением и страхом, раскаянием и ожесточением, утратившей равновесие, поскольку мир находился в состоянии ломки, брожения. Неизбежным был процесс нравственного опустошения, возникающего как следствие конфликта между человеческими задатками и неправым делом, которое творит человек. Естественные свойства деформируются, начинается угасание личности. Шолохов замечает о Григорие:

Все чаще огонек бессмысленной жестокости вспыхивал в его глазах

, - а ведь он человек по природе гуманный. Не в силах обрести хотя бы временный душевный покой, Григорий ищет забвения в пьяном разгуле, в любовных похождениях, - а ведь он человек большой душевной стойкости и нравственной чистоты. Холодом отчаяния веет от его признания Наталье:

Я так об чужую кровь измазался, что у меня уж и жали не к кому не осталось. Детву - и эту почти не жалею, а об себе и думки нету. Война все из меня вычерпала. Я сам себе страшный стал…В душу ко мне глянь, а там чернота, как в пустом колодезе…

Необходимо, следовательно, внести уточнение в традиционное утверждение, что единственным источником терзаний, причиной нравственного кризиса Григория являлись его социальная двойственность, промежуточность позиций. Надо помнить, что, имея в виду двойственность своего положения, обозначая именами Лестницкого и Кошевого противоборствующие силы, Григорий единственно приемлемую для себя возможность преодоления этой промежуточности связывал с приходом в лагерь революции. Именно в этом направлении и лежала перспектива его развития. Поэтому не случайно даже его кратковременное пребывание у красных всегда ознаменовывалось обретением душевного равновесия, нравственной устойчивости.

Еще находясь в отряде Подтелкова, Григорий не только исправно служил, был умелым командиром, но и активно интересовался политической жизнью Дона. Фронтовой большевизм был ему явно по душе, несмотря на то, что в родном курене это не встретило ни сочувствия, ни одобрения. Нелегко Григорию далось решение, принятое в Новороссийске. Однако в данном случае важно заметить, что, приняв решение сдаться красным, Григорий преобразился, обрел бодрость:

- Поехали на квартиру, ребятки, держи за мной! - приказал повеселевший и как-то весь подобравшийся Григорий

.

Переменился он, как в Красную Армию заступил, веселый из себя стал, гладкий как мерин

- так Прохор Зыков по-своему рассказывает о душевном состоянии своего командира, когда тот сражался в коннице Буденного. Проступает определенная закономерность: служба неправому делу изнуряет Григория, приводит к опустошению, к ослаблению и угасанию тех высоких природных качеств, которые составляют источник его очарования; возникновение и углубление связи с революционным делом, служба в лагере красных неизменно приводит к нравственному подъему, восстанавливает душевное равновесие, пробуждает то лучшее, что коренилось в его характере. Данная закономерность получает сюжетное претворение в существенном различии мотивов, которые обуславливают появление Григория на стороне тех или иных противоборствующих сил.

Давно уже стало традиционным рассуждение о метаниях Григория, о его

перелетах

из одного лагеря в другой. Однако не обращалось внимание на то, при каких обстоятельствах и из каких побуждений Григорий принимал всякий раз решение, связанное с выбором пути. Поэтому и создавалось впечатление, что он с одинаковой легкостью, по какой-то внутренней предрасположенности, изменял одним, предавал других, поклонялся сегодня идеалам, которые завтра оплевывал.

Лишь накануне Вешенского восстания была ситуация, предоставлявшая ему возможность свободного волеизъявления и выбора, но ведь тогда не только Григорий Мелехов, но даже Иван Алексеевич Котляров не сдал правильного шага, не ушел к красным.

Не покинь Григорий хутора татарского накануне восстания, его наверняка

взяли бы в дело

, как выразился Штокман. Подчиняясь силе, вступает он в банду Фомина. Выбора не было, поэтому есть своя логика в реплике Григория, брошенной в ответ на обвинение Михаила Кошевого:

Ежли б тогда на гулянке меня не собирались убить красноармейцы, я бы, может, и не участвовал в восстании

.

При иных обстоятельствах принималось решение о приходе в лагерь революции. Вспомним хотя бы драматические дни Новороссийска. У Григория была возможность выбора: ему гарантировали место на пароходе, друзья и соратники манили бегством в Грузию. Он сам сделал выбор - вступил в Красную Армию. На первый взгляд, это не столь значительный факт, если иметь в виду, что ситуация в Новороссийске была весьма напряженной. Однако необходимо и важно учесть, что в ответственную минуту, когда возникает возможность выбора, Григорий, как правило, подчиняется побуждениям, идущим от народных, трудовых основ его характера. Это и придает его образу, при всей его сложности и противоречивости, цельность и законченность.

Казалось бы, в Новороссийске и должна была фактически завершиться судьба Мелехова, наконец вступившего на твердый берег, получившего возможность

замолить грехи

и обрести место в новой жизни.

Надо заметить, что в субъективных свойствах характера героя и в складывающихся обстоятельствах содержались предпосылки подобного решения. Уже было показано, что намерение Григория заслужить прощение народа носило серьезный характер. О том, что он сражался против белополяков и врангельцев не за страх, а за совесть, свидетельствует рассказ Прохора Зыкова, наблюдавшего Григория в бою:

Возле одного местечка повел он нас в атаку. На моих глазах четыре ихних улана срубил. Он же, проклятый, левша сызмальства, вот он и доставал их с обеих сторон… После боя сам Буденный перед строем с ним ручкался, и благодарность эскадрону и ему была

.

Известно, что действовавшие в ту пору законы предоставляли возможность искупить преступление перед революцией, совершенное в обстановке гражданской войны. В приказе северокавказского краевого военного совещания от 26 июля1921 года о помиловании всех добровольно сдающихся бело-зеленых отрядов, в частности, говорилось:

Сего числа объявить амнистию всем трудовым казакам и крестьянам, обманом по своей темноте и несознательности вовлеченным в бандитские отряды, которые в настоящее время искренне раскаиваются в своих поступках, пожелают вернуться к мирному труду и на деле докажут свою преданность власти рабочих и крестьян…

Сам Шолохов в беседе с болгарскими писателями 12 июля 1951 года заметил, что люди типа Григория Мелехова после революции обрели прочное место в новой жизни:

Меня спрашивают, какова судьба людей типа Григория Мелехова? Людей этого типа Советская власть вывела из тупика, в каком они оказались. Некоторые из них избрали окончательный разрыв с советской действительностью, большинство же сблизилось с Советской властью. Они участвовали в Советской Армии во время Отечественной войны, участвуют в народном строительстве

.

Характерно, что сделанное писателем обобщение получило свою реализацию в судьбах людей, которые послужили прототипами Григория Мелехова.

Почему же, спрашивается, Шолохов не посчитался не только с фактами, связанными с судьбой прототипов Григория Мелехова, но и с тем, что, по словам самого писателя,

большинство тех, чей путь в революции был отмечен тяжкими заблуждениями, сблизилось с Советской властью

? Не ущемлялись ли интересы типичности решением, принятым писателем? До сих пор памятны настойчивые требования критики, полагавшей, что наиболее естественно и закономерно было писателю поставить точку в момент прихода Григория в Красную Армию…В подобных требованиях была своя логика. Чтобы убедиться в этом, достаточно, например, вспомнить образ Вадима Рощина из трилогии А. Толстого

Хождение по мукам

, путь которого, отмеченный тяжкими преступлениями перед народом и революцией, завершился полным идейным и нравственным преображением, обретением большого человеческого счастья на обновленной революцией родной земле. Памятная встреча и беда Рощина с большевиком Чугаем явилась тем рубежом, который внес перелом в его судьбу. Разум и гуманизм революции получили в образе Чугая монументальное воплощение, проявились как бы в чистом, не осложненном виде.

В судьбе героев трилогии

Хождение по мукам

отразилась закономерность прихода в революцию той части интеллигенции, которой были дороги демократические традиции русской культуры, идеалы человечности, добра и справедливости. Хотя их путь и был

хождением по мукам

, тяжкие испытания и суровее уроки этого пути ознаменовались духовным очищением Рощина и Телегина, Даши и Кати. Драматическая коллизия, составившая сюжетный нерв трилогии, оказалась преодоленной и снятой в победе революционного народа, в нравственном возрождении героев. Дух исторического оптимизма одерживает полную победу и получает выражение в заключительных словах трилогии, содержащих обобщение, отменяющее возможность каких-либо осложнений в судьбе героев трилогии в будущем:

Рощин - Кате на ухо шепотом:

- Ты понимаешь - какой смысл приобретают все наши усилия, пролитая кровь, все безвестные и молчаливые муки… Мир будет нами перестраиваться для добра…Все в этом зале готовы отдать за это жизнь…Это не вымысел, - они тебе покажут шрамы и синеватые пятна от пуль…И это - на моей родине, и это - Россия…

А. Толстой непосредственно соотнес путь своих героев с закономерностью эпохи, выражающейся в том, что большинство интеллигентов типа Телегина и Рощина действительно преодолели все временные заблуждения и

сблизились

с Советской властью.

Шолохов не остановился у черты, обозначенной складывающейся литературной традицией, ибо его замысел обнимал более широкий круг проблем, сопрягал эпоху гражданской войны с последующими этапами революции. Примечательно, что грань, которой отмечены своеобразие и масштаб шолоховской концепции, с поразительной наглядностью проступает в композиционной структуре

Тихого Дона

по сравнению, например, с композицией трилогии А. Толстого

Хождение по мукам

обрамляют картины-обобщения, которые в своей контрастности доносят ощущение глубины и масштаба изменений, происшедших в жизни страны. Открывается роман

Сестры

картиной предвоенного Петербурга с его лихорадочным пульсом и предчувствием близящейся катастрофы. Завершается

Хмурое утро

словами, утверждающими мысль о том, что испытания, связанные с

хождением по мукам

- достояние былого, впереди широкие, светлые горизонты исторического творчества и личного счастья:

Жребий брошен! - говорил человек у карты, опираясь на кий, как на копье. - Мы за баррикадами боремся за наше и за мировое право - раз и навсегда покончить с эксплуатацией человека человеком

.

Панорама времени замкнулась, обрела свои границы, жесткие композиционные очертания.

Истоки

Тихого Дона

- у порога мелеховского куреня. На тропинке, ведущей от берега Дона к родному базу, происходит и последняя встреча с Григорием:

Он стоял у ворот родного дома, держал на руках сына…

Это было все, что осталось у него в жизни, что пока еще роднило его с землей и со всем этим огромным, сияющим под холодным солнцем миром

.

Чтобы понять глубокую художественную целесообразность и эффективность подобной структуры произведения, следует привести слова Ромена Роллана о композиции

Войны и мира

Л. Толстого:

Меня вначале сбили с толку некоторые архитектурные особенности, таинственное величие которых я впоследствии постиг, - вход и выход через маленькие двери, причем последняя дверь так и остается открытой…Начало и конец показались мне несоразмерными с грандиозностью здания в целом… Потом я понял…Уже при этом первом чтении я смутно чувствовал: произведение не начинается и не кончается, как сама жизнь. Да оно и есть жизнь всегда движущаяся

.

Не надо обладать особой наблюдательностью, чтобы заметить, что и в

Тихом Доне

вход и выход через маленькие двери

(как же иначе определишь обрамляющие эпопею эпизоды) и в

Тихом Доне

последняя дверь так и остается открытой…

(фабульного завершения судьба Григория не получила)… И при чтении романа Шолохова возникает ощущение непрекращающегося движения жизни, стирается грань между жизнью и ее художественным отражением.

Шолохов, освещая путь Григория, не поставил точку в тот момент, когда герой находится в рядах Красной Армии, хотя, как уже было сказано, на это имелись основания в действительности, в этом направлении его подталкивала критика и даже читатели, потому что концепция его романа не сводилась к судьбам казачества в годы гражданской войны, а обнимала широкий круг проблем социалистической революции. Писатель в освещении первого этапа революции имел возможность опереться на опыт последующих лет, что создавало предпосылку показа Григория Мелехова в широкой исторической перспективе.

Путь Григория в рядах Красной Армии не получил завершения, ибо писатель связывал с его образом проблемы, решение которых осуществлялось по мере дальнейшего развития и углубления социалистической революции.

Неоднократно высказывалось мнение, что Шолохов не показал подробно Григория в конной Буденного якобы потому, что служба у красных не затрагивала его сердца, не касалась нравственных основ его личности, была лишь способом замолить грехи, избежать справедливого возмездия за участие в мятеже. Подобное суждение возможно лишь при полном игнорировании индивидуального своеобразия характера, которому ни в малейшей мере не были свойственны ни лицемерие, ни приспособленничество. Высказанная им еще Копылову мысль о том, что главное в достижении победы - это

дело, за которое в бой идешь

, идеально гармонировала с его прямой, благородной натурой. Поэтому рассуждения о том, что в Первой Конной Григорий сражался за чуждые ему интересы, неправоверны. Он сражался там за идеалы, не в полной мере осознанные им, не во всем объеме и полноте осмысленные, но приемлемые в главном, ибо то была борьба за свободу родины, против интервентов. То были давние его враги - генералы и офицеры, представители барства, неприязнь к которым была старинной и непреходящей.

Григорий Мелехов возвращался в хутор Татарский как демобилизованный красный командир нравственно очищенным, обретшим равновесие, преодолевшим душевный кризис, печать которого так резко обозначилась на его облике в дни мятежа.

Он возвращался домой с сознанием своего права на мирную жизнь, с честными намерениями и чистыми помыслами.

Ранним осенним утром вернулся Григорий Мелехов в родной курень - демобилизованный красный командир. Мать он уже не застал в живых. Безмерным было счастье Аксиньи, а дети…Их любовь, их тоска, их незащищенное сердце вносят в повествование мотив, с которым невозможно не считаться при решении проблем, связанных с образом Григория. Рождается желание благополучного сюжета. Такова логика непосредственного отклика на мысли и стремления героя

Тихого Дона

.

Всем не потрафишь. Ведь пишут же: Григорий Мелехов должен остаться живым. Всем хочется хорошего конца. А если, скажем, конец будет пасмурный?

Это было сказано в августе 1938 года - именно в те дни и было, вероятно, найдено решение судьбы Григория и развязка

Тихого Дона

.

Посетив родные могилки, Григорий думал о детях:

Какие-то они стали не по летам сдержанные, молчаливые, не такие, какими были при матери

.

Шолохов широко осуществляет нравственно-психологическое обоснование идеи желательности благополучного исхода, снятия трагической коллизии. Однако желаемое не может выступать универсальным принципом художественности. Когда желаемое ставится над сущим, разрушается правда искусства. Об этом писал еще Гегель, имея в виду, вероятно, те произведения буржуазного искусства, в которых интересы мещанского благонравия и благополучия торжествуют над объективной правдой действительности:

…Аристотель, как известно, видел подлинное действие трагедии в том, что она должна возбудить и отчистить страх и сострадание. Заявляя так, Аристотель понимал под этим не простое чувство согласия или несогласия с моим субъективным состоянием, приятное или неприятное, нравящееся или отталкивающее - это самое поверхностное из всех определений, которое только в новейшее время решили сделать принципом успеха и неуспеха

.

Шолохов сурово отбросил

это самое поверхностное из всех определений

, заметив:

Всем хочется хорошего конца. А если, скажем, конец будет пасмурный?

.

На следующий день по прибытии Григория в родной хутор произошел разговор между ним и Михаилом Кошевым, внесший крутой перелом в течение сюжета.

Кошевой видит в Григории врага, Григорий же не понимает и не принимает его упреков и обвинений:

- Враги мы с тобой…

- Были.

- Да, видно, и будем.

- Не понимаю. Почему?

Кошевой прямо говорит о причинах своего недоверия:

- Ненадежный ты человек.

- Это ты зря. Говоришь ты это зря!

.

Драматизм ситуации усиливается. Григорий фактически признал правоту Кошевого, когда,

глядя в упор, спросил

:

А ты мне веришь?

Ответ был предельно ясен:

Нет! Как волка не корми, он в лес глядит

.

В глазах кошевого Григорий по-прежнему враг, ибо ему памятны дни восстания. Он судит Григория по его действиям, не вникая в их мотивы и обстоятельства. Поэтому, как ни оскорбительно это было для Григория. Кошевой все же напомнил ему о мародере и бандите Кирюшке Громове, который тоже вернулся в хутор из Красной армии, а теперь бежал в банду.

На Дону возникла угроза восстания. Михаил ведет разговор и оценивает Мелехова только с точки зрения складывающейся обстановки: в его представлении нет разницы между Григорием и Митькой Коршуновым:

Я уже тебе сказал, Григорий, и обижаться тут нечего: ты не лучше их, ты непременно хуже, опасней

.

Нетрудно заметить, что кошевой фактически повторил слова Штокмана о Григории, сказанные еще накануне Вешенского восстания. Штокман тогда укорял коммунистов Татарского за то, что они не взяли Мелехова

в дело

. Теперь Кошевой видит в Григории только одного из главарей мятежа и не желает замечать перемен, происшедших в нем, не хочет вникать в те индивидуальные мотивы и причины, которые обусловили его судьбу.

Григорий, напротив, стремится предать забвению прошлое. Примечательно, сто аргументы Кошевого не разрушают полностью суждений Григория. Доводы Мелехова тоже не опрокидывают аргументов Михаила. Как будто бы и прав Кошевой, напоминая:

Они рядовые, а ты закручивал веем восстаниям

. Но это не вся правда, ибо мы знаем, что Григорию принадлежала несколько иная роль в мятеже. Далеко не вся правда содержится и в словах Григория о причинах, толкнувших его на восстание.

Ни Григорий, ни Кошевой не способны охватить всей полноты мотивов и объективно взвесить все обстоятельства, ибо первый на все смотрел с точки зрения настроений человека, признавшего непреложность Советской власти и вернувшегося домой с желанием мирной жизни, другой - с точки зрения той роли, которая принадлежала Григорию в восстании, и напряженной обстановки на хуторе, на Дону.

Между тем диалог вновь приблизился к черте, за которой, казалось, уже невозможно было его продолжение. Григорий резонно замечает, что старого не переменишь, что поганую и длинную песню пережитого перепевать поздно. Но кошевой иного мнения, груз былого давит, слишком тяжкими были преступления Григория, чтобы их предавать забвению:

Этого из памяти не выкинешь.

Григорий усмехнулся:

- Крепкая у тебя память!

- Диалог коснулся одной из самых острых проблем эпохи, проблемы революционного гуманизма, права на революционное возмездие и ответственности перед законами человечности.

Кошевой не может забыть кровь, пролитую Григорием во время восстания:

Много ты наших бойцов загубил, через это и не могу легко на тебя глядеть

. Григорий придерживается иного взгляда:

Ты брата Петра убил, а я тебе что-то об этом не напоминаю…

Столкнулись два характера, два разных взгляда: кто же прав? Содержание диалога расширяется. Григорий роняет слова, придающие особую идеологическую и нравственную остроту всему разговору:

Ежли все помнить - волками надо жить

.

Но следует заметить, что реплики Григория начинают приобретать большую весомость, речь его звучит более уверенно и энергично, как только дело коснулось проблем нравственных. Теперь он мог опереться на свою субъективную честность, моральную непричастность к преступлениям, которые связывались с белогвардейцами. Высказывания кошевого, наоборот, несколько утратили энергичность, в них все явственнее и явственнее стало проскальзывать раздражение. Пора подводить черту. Резко меняется тон реплик Григория. Все его попытки пробудить в Кошевом хотя бы простую заинтересованность в своей судьбе ни к чему не привели. Григорий говорит резко и прямо:

Одно хочу тебе напоследок сказать: против власти я не пойду до тех пор, пока она меня за хрип не возьмет. А возьмет, буду обороняться!

.

Он убежден, что честная служба в Красной армии, ранения дают ему возможность отстаивать свое право перед Советской властью: он свои преступления искупил кровью.

Михаил Кошевой такого права за ним не признает. В Григории он видит побежденного врага и требует, чтобы он безоговорочно капитулировал перед революционным правосудием, которому и дано определять степень вины и меру наказания.

Ненависть становится взаимной, хотя ясно, что чувство Григория - это ответная реакция на резкость тона и даже глумливые нотки, проскользнувшие в речи Кошевого. Хотя Кошевой и возмутился, услышав от Григория:

До чего же ты сволочной стал, Михаил!

- и напомнил ему:

Эти, знаешь, офицерские повадки бросать надо

, - объективно складывается впечатление, что осужденные им

повадки

проявились у него самого.

Так закончился диалог-поединок, и Кошевой в этом столкновении нравственной победы не одержал… А кто же победитель? Ведь Григорий тоже вынужден был временами отступать перед доводами Михаила.

Григорий, возвращаясь домой, начисто отрицал всякую возможность своего участия в каком-либо движении, направленном против Советской власти. Его позиция сводилась к нейтралитету смертельно уставшего человека, его стремления не шли дальше семьи и хозяйства. Кошевой, наоборот, начисто отрицал возможность его неучастия в движении, направленном против Советской власти, если такое движение возникнет. Но состоявшийся разговор повлиял ли на них, поколебал ли их позицию? Кошевой еще сильнее укрепился в неприязни и недоверии. Опрометчивая реплика Григория:

Против власти не пойду до тех пор, пока она меня за хрип не возьмет

, - только обострила его подозрения. Григорий же понял, что ему предстоят серьезные испытания. Его надежды на жизнь мирного труженика и семьянина оказались поколеблены. Таковы уроки, вынесенные действующими лицами романа. Объективный же смысл приведенного диалога значительно шире и серьезнее. Здесь подведены итоги определенного этапа пути Григория и созданы сюжетные предпосылки дальнейшего развития действия. Реальная обстановка в стране была такова, что еще рано было говорить об окончательном разрешении проблем, связанных с людьми типа Григория Мелехова, а следовательно, о сюжетном завершении судьбы героя.

Практически выбывает из романа Михаил Кошевой. Григорий остается наедине со своими мыслями. Однако Шолохов не воспроизводит их непосредственно. Следует размышление в форме несобственно-прямой речи, в которой нелегко уловить грань, отделяющую мысли автора и персонажа:

Что ж, все произошло так, как и должно было произойти. А почему его, Григория, должны были встречать по-иному? Почему, собственно, он думал, что кратковременная честная служба в Красной Армии покроет все его прошлые грехи? И, может быть, Михаил прав, когда говорит, что не все прощается и что надо платить за старые долги сполна?

…Григорий видел во сне широкую степь, развернутый, приготовившийся к атаке полк. Уже, откуда-то издалека, неслось протяжное:

Эскадро-о-он…

- когда он вспомнил, что у седла отпущены подпруги. С силой ступил на левое стремя, - седло поползло под ним…Охваченный стыдом и ужасом, он спрыгнул с коня, чтобы затянуть подпруги, и в это время услышал мгновенно возникший и уже стремительно удалявшийся грохот конских копыт

Полк пошел в атаку без него…

.

Картина сна увенчивает всю сцену с Кошевым, предвещая трагическое будущее Григория. Мотив одиночества вновь вторгается в повествование о Григории. Шолохов не дает прямой оценки происходящему, а воспроизводит действительность во всей ее полноте, в сложной и противоречивой игре сил, полагая в ней найти ответы на вопросы, которые так мучительно и даже грозно вставали перед героем романа. А пока только лишь намек на то, что Григория ожидают тяжкие испытания:

Не думал он в этот предрассветный час, что еще не раз придется ему ходить в атаку и во сне и наяву

.

Седьмая глава восьмой части

Тихого Дона

, непосредственно следующая за сценой разговора Григория с Кошевым, - по существу, развивает мотивы, связанные с этой сценой. Спор между ними продолжается

Григорий рано утром вышел на улицу:

Надо на могилки сходить, проведать мать и Наталью

.

На душе у него было тяжко и смутно, и он решил отправиться к Зыкову, чтобы в дружеском разговоре излить душу, попросить совета:

с кем же, как не с Прохором, мог поделиться Григорий своими самыми сокровенными думами?

.

От образа Григория веет отрешенностью. Он, как призрак, движется в этот ранний час по безлюдному хутору. Повстречавшиеся старухи

молча, как чужому, кланялись Григорию и только тогда, когда он проходил мимо, останавливались и подолгу глядели ему вслед

.

Если вначале Григорий

внимательно, словно в чужой местности, разглядывал знакомые с детства дома и сараи

, то теперь уже

не смотрел по сторонам, шел, глядя под ноги, на белый, слегка увлажненный оттепелью и очень мягкий снежок, настолько мягкий, что он даже не ощущался под ногами и почти не скрипел

. Он был погружен в себя, его мысли витали вокруг родных могил:

Все кончено. Могилки присыпало снежком. А земля, наверно, холодная там, в глубине…Вот и отжили - да как скоро, как во сне. Лежат все вместе, рядом: и жена, и мать, и Петро с Дарьей…Всей семьей перешли туда и лежат рядом. Им хорошо, а отец - один в чужой стороне. Скучно ему там среди чужих…

Скорбь и тихая грусть размышлений о дорогих покойниках, о быстротечности земного бытия, непосредственность ощущения могильного холода, неслышный шаг по мягкому снегу, среди утренней тишины - все это создает иллюзию призрачности, навевает мысль о слабеющих связях с этим миром. Многие, кто был дрог ему, ушли в могилу. Что же еще привязывает его к жизни?

потом Григорий стал думать о детях… Слишком много отняла у них смерть. Они напуганы. Почему Полюшка вчера заплакала, когда увидела его? Дети не плачут при встрече, это на них не похоже. О чем она подумала?

.

Следуют один за другим эпизоды, постепенно вводящие Мелехова в курс действительной жизни. По мере того как расширялось его знакомство с обстановкой, все труднее было находить решения, в которых бы примирялись, сопрягались личные стремления и требования, диктуемые объективно складывающейся ситуацией. Именно взаимодействие субъективного и объективного создает источник развития характера.

Человек действует, подчиняясь не только влиянию внешней обстановки, но и внутренним побуждениям, в которых в снятом виде тоже таятся силы объективного мира. Диалектическое единство этих начал, а не прямолинейная связь между

историческим потоком

как совокупностью конкретных обстоятельств и характером содержит мотивы, определяющие судьбу человека.

В задушевном разговоре с Прохором Григорий как бы продолжает свой спор с Кошевым, выдвигает все новые и новые доказательства своих заслуг перед Советской властью, говорит о неутихающей от времени ненависти к белым:

Да чтоб я ихнюю власть опять устанавливал? Генералов Фицхалауровых приглашал? Я это дело спробовал раз, а потом год икал, хватит, ученый стал, на своем горбу все отпробовал!

Казалось бы, Прохор Зыков, уверенно заявивший, что никакого восстания не будет и что казаки увлечены работой,

ажник хрипят, а пашут и сеют, как, скажи, каждый сто годов прожить собирается!

- внес ясность в ситуацию, наметил благоприятную перспективу перед Григорием. Однако это не снимает представления о неустойчивости обстановки на хуторе и внутренней неуравновешенности героя. Шолохов в совершенстве владеет мастерством динамического, сложного по своей структуре, полифонического диалога, который воспроизводит и движущуюся панораму жизни в единстве драматического и комического, патетического и бытового и внутренний мир человека в его развитии, в столкновении противоборствующих начал.

Григорий Мелехов не обладает способностью самоанализа. В нем нет склонности наблюдать за течением своих чувств. Григорию чужда рефлексия. Противоречия его сознания - это отражение противоречий жизни. Шолохову надо было искать приемы психологического анализа, отличные и от Достоевского и от Л. Толстого, объектом творчества которых был человек иного склада, иной нравственной структуры. Григорий не похож ни на рефлектирующего героя Достоевского, ни на героя Толстого, занятого проблемами нравственного самопознания и самоусовершенствования. Григорий Мелехов - натура активная, действенная, теснее и непосредственнее связанная с жизнью в ее исторических, социальных и бытовых проявлениях. Его практические действия активного участника событий, имеющих историческое значение, намного опережают процесс их осознания героем. Своеобразным лейтмотивом его характеристики являются слова, полные смятения, сомнений, неуверенности:

Дай мне сказать: у меня вот тут сосет и сосет, кортит все время…Неправильный у жизни ход, и, может, и я в этом виноватый... Зараз бы с красными надо замириться и - на кадетов. А как? Кто нас сведет с советской властью? Как нашим обчим обидам счет произвесть?

Григорий наделен способностью активного отклика на явления окружающего мира. Поэтому для психологического анализа такое большое значение приобретают постоянные взаимодействия между характером и обстановкой, связь между объективными фактами жизни и реакцией героя, получающей выражение то ли в речи, то ли в мыслях, настроениях, отраженных во внутреннем монологе или в форме несобственно-прямой речи.

Григорий глубоко возмущен тем, что Кошевой не доверяет ему. Однако, рассказывая

об одном хохле с Украины

, который просил оружие, чтобы в село не пустить ни бандитов, ни красных, он простодушно роняет:

Вот и я зараз вроде этого хохла думаю…

. Невольно возникает сомнение, рождаются мысли об основательности недоверия к нему.

Прохор Зыков сообщает, что в соседних округах поднялось восстание.

Мне теперь будет трудновато

, - думает Григорий. Он крайне встревожен: ему предстоит сегодня же явиться в Вешенскую на регистрацию. Действительность властно напоминает о себе, побуждает к действиям, требует прямых ответов. Трагическая коллизия, выраженная в обобщенной формуле:

и встал он на грани в борьбе двух начал…

- не преодолена. Так же, как и в действительности, - борьба этих двух начал не прекратилась, только, может быть, несколько спала ее напряженность.

Григорий по-прежнему не выработал ясной позиции, не обрел твердой почвы, хотя по всему видно - насколько шире стал его взгляд на мир, трезвее и глубже самооценки:

…Я с семнадцатого года хожу по вилюжкам, как пьяный качаюсь…От белых отбился, к красным не пристал, так и плаваю, как навоз в проруби…

Григорий понимает, что ему не следовало демобилизовываться из Красной Армии,

тогда и обошлось бы для меня все по-хорошему. Примечательно, что он, откровенно признавая свою промежуточность, фактически разграничивает мотивы, которые его отъединяли о белых и от красных. Григорий считает естественным, что у белых он был чужой, на подозрении:

Да и как могла быть иначе? Сын хлебороба, безграмотный казак, - какая я им родня? Не верили они мне!

Другое дело - красные. Хотя Григорий и говорит, что потом и у красных так же вышло, но по существу - далеко не так. Недоверие белых его не обижало, зато как только он заметил, что комиссары не сводят с него глаз в бою, горькая обида охватила,

сердце захолодало

.

Остатнее время я этого недоверия уже терпеть не мог больше. От жару ить и камень лопается

.

Шолохов внимательно вглядывается в течение чувств Григория, в оттенки настроений, чтобы безошибочно прочертить линию эволюции его характера в соотнесенности с обстановкой как движущимся историческим потоком, который несет героя. Разговор с Прохором уже многое прояснил, дальше события развертываются стремительно: Григорий отправляется в Вешки, проходит регистрацию в военкомате, где ему было предложено встать на учет в политбюро Чека, как бывшему командиру повстанцев. Он колеблется, его охватывают сомнения и страх. Встреча с Фоминым, сообщившим, что бывших офицеров арестовывают пачками и что в округе стало неспокойно, усугубила опасения Григория и привела к формально неожиданной, но глубоко психологически мотивированной развязке: пришло решение не уклоняться от явки в Чека.

Рассмотренная глава поражает стремительностью действий. Однако пафос главы - в глубоком раскрытии внутреннего мира героя: Как ни тяжело было Григорию, он не теряет самообладания, мужественно оценивает себя, трезво взвешивает шансы. Чувство суровой самокритики выступает как признак его духовного роста, благородной способности подняться над эгоистическим инстинктом. Он познал меру вещей в суровых испытаниях эпохи, и жизнь ему теперь дорога лишь своей возможностью выполнить долг отца перед детьми, труженика - перед землей. Мотив суровой самооценки и мужественного признания ответственности за свои преступления звучит все напряженнее, косвенно утверждая мысль о его социальной и нравственной ценности, о духовных возможностях, таящихся в его натуре. Насколько беспощаден был Григорий к себе, свидетельствуют исполненные иронии и трезвого реализма его размышления, своеобразно обрамляющие главу:

В глупой, ребячьей наивности он предполагал, что достаточно вернуться домой, сменить шинель на зипун, и все пойдет как по писаному: никто ему слова не скажет, никто не упрекнет, все устроиться само собой, и будет он жить да поживать мирным хлеборобом и примерным семьянином. Нет, не так это просто выглядит на самом деле

. И,

поднимаясь по каменным ступенькам двухэтажного здания политбюро, он думал:

Кончать - так поскорее, нечего тянуть! Умел, Григорий, шкодить - умей и ответ держать!

.

Правда, в первом случае в эмоциональной окраске есть оттенок, идущий и от автора, зато замыкающие главу слова, исполненные горечи и презрительной иронии, - это самооценка героя в ее чистом виде…

Создается целостное представление о нравственном состоянии Григория, о возможностях его характера, о наиболее вероятной перспективе, если исходить лишь из его внутренних побуждений. Но Шолохов закрепляет представление о нем и в портрете, скупом по внешним приметам, но чрезвычайно психологически емком. Таким увидел Григория Прохор:

Опаленное солнцем и ветрами лицо Григория горело густым, бурым румянцем, лишь у самых корней зачесанных назад волос кожа светилось матовой белизной. Он был спокоен, этот видавший виды служивший, с которым война и невзгоды сроднили Прохора. Слегка припухшие глаза его смотрели хмуро, с суровой усталостью

.

Усиливается ощущение неразрешимости складывающейся трагической ситуации. Если схематично воспроизвести ход последующих событий, то впечатление предопределенности трагического исхода становится еще более отчетливым. Вернувшийся с регистрации из Вешенской Григорий окончательно убедился, что ареста ему не избежать. Созрело решение - на время скрыться, уйти. Сообщение о том, что Кошевой настаивает на его немедленном аресте перед приехавшими из станицы уполномоченными, ускоряет развязку: Григорий бежит из Татарского, скрывается по глухим углам.

По дороге в хутор Рубежный, место очередного его пристанища, Григория захватывают фоминовцы. Он попадает в банду

связанным

, не разделяя ее целей и методов борьбы. При первой же возможности покидает банду и вместе с Аксиньей бежит на Кубань. Шальная пуля убивает Аксинью. Григорий в землянке дезертиров. И, наконец, сломленный, расставшийся с намерением

обороняться

, если Советская власть

возьмет за хрип

, он появляется у порога родного куреня. Такова схема. Если следовать только этой схеме, то легко сделать два вывода, на первый взгляд противоречащие один другому: в трагическом исходе присутствует фатальная предопределенность, авторские намерения в основном сводятся к развенчанию, осуждению героя. Эти два вывода, по существу, в упущенном виде отражают суть противостоящих научных концепций:

концепция исторического заблуждения

и

концепция отщепенства

как возмездия за индивидуализм, приведший героя к полному отрыву от народа. Простое логическое рассуждение, однако, показывает уязвимость того и другого взгляда. Если Григорий лишь

жертва исторического заблуждения

, то, собственно, в чем же тогда социальная

нравственно-философская поучительность его судьбы, каковы уроки, вытекающие из его пути? Костанция факта социальной двойственности крестьянства и сложности его пути в социалистической революции едва ли может составить цель художника.

Если же Григорий - это лишь индивидуалист, ставший отщепенцем, то непонятно, чем же порожден трагический пафос финала

Тихого Дона

? Крах отщепенца не может быть основой трагедии.

Шолохов в картине жизни

дона воспроизводит соотношение классовых сил, обстановку, сложившуюся в стране, особенно в деревне, к концу гражданской войны. Ситуация, возникшая в Татарском, доносит дыхание эпохи; настроения и отливы, колебания в движении моря народной жизни.

Григорий Мелехов, при всей неповторимости своей судьбы и характера, воплощает эту массу не только в ее возможностях и перспективах. Он оказался той призмой, которая своеобразно преломляла процессы, происходившие в глубинах крестьянской жизни, в сознании и психологии человека - труженика земли. Однако события, непосредственно затронувшие Григория, проявились в таком индивидуальном варианте, в таком соотношении борющихся тенденций, что наметилась опасность трагического исхода. Кризис, возникший в связи с разорением страны, усталостью и истощением крестьянства в условиях военного коммунизма, был разрешен. противоречие, связанное с трудностями осуществления революции, было преодолено. В этом состояла общая закономерность, которая в своем конкретном жизненном проявлении порождала тысячи и тысячи форм, разновидностей, модификаций.

Резко индивидуальная судьба и подчеркнуто своеобразный характер героя

Тихого Дона

лишь расширяли возможность более глубоко познания закономерностей эпохи с ее героикой и нечеловеческими трудностями, с ее трагическими конфликтами и исторической перспективой. Григорий вновь оказался на изломе времен. Шолохов ставит его лицом к событиям, которые приобретают все более угрожающий характер. Батареец Крамсков, с его призывом

перевоевать

, и настойчивое требование Кошевого немедленно арестовывать Григория, продиктованное не только обстановкой, но и неприязнью к нему - заставили оторваться от детей и от семьи, угасили на мгновение вспыхнувшее чувство ответственности и стыда

перед человеком в политбюро

, который напрасно будет его ожидать на очередную явку. Григорий раздираем противоречивыми чувствами. Две возможности скрыты в субъективных свойствах его сознания, в положении, которое создалось. С одной стороны, он отчетливо понимает невозможность, нежелательность, безнадежность борьбы с Советской властью, поэтому такой резкой была его отповедь подгулявшему батарейцу (уроки Вешенского восстания не прошли даром); с другой - сам Григорий понял, насколько реальна опасность ареста и даже расстрела: напряженная обстановка в круге и непримиримая позиция Кошевого, представляющего революционную власть на местах, не оставляли ему почти никакой надежды на благополучный исход. Григорий бежит, покидая детей и Аксинью, расставаясь с последней гарантией своего гражданского права, которую предоставляла ему служба у Буденного, звание красного командира.

Приведя Григория Мелехова в банду Фомина, Шолохов с суровой трезвостью и сарказмом рисует картины бандитских налетов, кровавых расправ с коммисарами, морального растления и духовного убожества тех, с кем теперь свела Григория судьба. Драматизм положения усугубляется тем, что Мелехов понимает позор и преступность участия в банде.

Единственную мысль он лелеет: найти случай и сбежать. Иллюзия возможности нейтралитета была прочной и не позволяла увидеть всего трагизма пути, избранного им, и безнадежности попыток самообороны на этом пути. То были не дороги, а тупики, но Григорию это не дано было знать. В этом состояла не только его вина, но и беда.

Преодолеть состояние человека, вставшего

на грани в борьбе двух начал

, когда эта борьба еще продолжается и непосредственно его затрагивает, требуя определенных ответов, Григорий не смог, не нашел ни внутренних сил, ни поддержки со стороны.

На последних страницах

Тихого Дона

- это сломленный, опустошенный человек. Крайне необходимо образ Мелехова на последних этапах его пути рассмотреть в более широком плане, имея в виду, что тот или иной исход его судьбы касается не только его самого, но затрагивает и других. Речь идет прежде всего об Аксинье и детях Григория - Мишатке и Полюшке.

Аксинья - олицетворение женственности, нравственного обаяния. Любовь была той единственной сферой, где проявились силы ее души, красота характера, поистине неисчерпаемая нравственная энергия. По своему психологическому складу, по гордой непокорности, силе и непосредственности эмоционального отклика на окружающий мир, по абсолютной нравственной чистоте и искренности Аксинья в какой-то степени повторяет нравственный облик Григория Мелехова. Но если Григорий богатство и силу своей необузданной натуры раскрывал, принимая участие в исторических событиях, то мир Аксиньи ограничен семьей, домом, хутором…

Те нравственные силы, которые веками копились и кристаллизовались в народе, получили свое воплощение в женских образах

Тихого Дона

. Если Ильинична олицетворяла неизбывную силу материнского чувства, а Наталья несла в себе трепет верного сердца, нежного и требовательного, то в Аксинье с небывалой мощью воплотилась любовь самоотверженная, не заботящаяся ни о чем, кроме своего утоления в ответном чувстве любимого, пренебрегающая всем: и властью традиций, и мнением окружающих, и тяготами жизни.

…Как выжженная палами степь, черна стала жизнь Григория. Он лишился всего, что было дорого его сердцу. Все отняла у него, все порушила безжалостная смерть

. Все, что некогда наполняло жизнь Григория, а совсем недавно манило к себе: нежное сердце любимой, дети, тепло родного очага, очарование природы, радость труда, - погибло для него. Порвались связи с миром, черным цветом оделся окружающий мир: богатые силы, которыми исполнен был недавно Григорий, горячее стремление пожить мирным семьянином и тружеником не получили осуществления… Сложная совокупность мотивов, связанных с темой трагической судьбы героя, не сводит эту трагедию лишь к историческому заблуждению и личной вине. Историческое заблуждение было казачеством преодолено, личная вина, как единственная причина трагедии, не согласуется с объективным художественным смыслом последних страниц романа. Иначе не понять скорбную тональность последних страниц

Тихого Дона

, где Григорий предстает сломленным, опустошенным, но еще сохранившим искру жизни, которая при последней вспышке, осветив страшное, бородатое лицо, все же напомнила о прежнем Мелехове.

Григорий остался верен себе, решив до амнистии вернуться в хутор ради того, чтобы

походить ишо раз по родным местам, покрасоваться на детишек…

. Суровым приговором звучат авторские оценки героя на последних страницах

Тихого Дона

:

Остались только дети. Но сам он все еще судорожно цеплялся за землю, как будто и на самом деле изломанная жизнь его представляла какую-то ценность для него и для других

.

Это было все, что осталось у него в жизни, что пока еще роднило его с землей и со всем этим огромным, сияющим под холодным солнцем миром

.

Однако в этих словах, подводящих горестные итоги пути, на котором было многое - подвиги славы и кровавые преступления, страстные поиски правды и заблуждения, просветляющая душу любовь и ожесточение, - не только выражена строгая авторская оценка, но улавливается и горькая мысль самого Григория, в котором еще теплится как напоминание о былом способность мужественной самооценки. Он вернулся в родной хутор разоруженным: не только винтовку и наган он бросил в воды Дона, но не все, что вставало на пути его к народу, революции, теперь развеялось в прах. То было развенчание идеалов, порожденных социальной двойственностью, крушение иллюзий, навеянных противоречиями мелкобуржуазного сознания. Тема преодоления и снятия трагического конфликта воплощается в характере Григория Мелехова как возможность, получившая свое историческое осуществление в судьбах крестьянства в социалистической революции. Вот почему в

Тихом Доне

полная нравственная гибель или физическая смерть героя не согласовались с идейно - философской концепцией и делали невозможной традиционную трагическую развязку.

Вывод

Шолохов, создавший восьмую часть

Тихого Дона

, овеянную трагизмом и проникнутую верой в победоносную силу дела революции, правды коммунизма, не мог не испытать влияния времени, не мог не учитывать состояния мира. Вот почему так всеобъемлюще и проникновенно звучит в

Тихом Доне

тема гуманизма, нетленной красоты человеческого сердца, охваченного любовным порывом и нежностью к ребенку, тоской по работе и трогательной привязанностью к родному очагу, очарованного поэзией родной природы. Недаром писатель одну из важнейших задач, предусмотренных замыслом

Тихого Дона

, видел в том, чтобы передать

очарование человечности

, и героя, несущего в себе этот бесценный дар, наделил трагической судьбой. Потускнеют краски жизни, мраком оденется мир, если исчезнут вечные ценности человечности красоты. Так случилось с Григорием, похоронившим Аксинью…

Как будто перед нами лишь образ потрясенной души Григория. Но он вписан в эпическую картину эпохи и соотнесен с философской концепцией автора, предостерегающего, что ошибки и преступления, заблуждения и просчеты, затрагивающие законы исторического движения, оплачиваются дорогой ценой, таят опасность тяжких последствий.

Я полностью согласна с критиком А. Хватовым. За свою короткую жизнь я прочитала довольно много различных произведений, но, прочитав произведение Шолохова

Тихий Дон

, и посмотрев фильм, снятый по мотивам романа, сделала для себя вывод, что нет больше в русской литературе такого прекрасного, трогательного и в то же время трагического произведения, как это.

Список использованной литературы

1. А. В. Баранников; Русская литература XX века;

Просвещение

, Москва 1993 г.

2. В. Гура.; Как создавался

Тихий Дон

;

Советский писатель

, 1980 г

3. С. Н. Семанов;

Тихий Дон

- литература и история ;

Современник

,1977г

4. А. Хватов; Писатель и его герои;

Художественная литература

, Ленинград 1969 г.

5. Большая энциклопедия Кирилла и Мефодия; Москва 2006 г.; CD

Шолохов Михаил Александрович (1905 - 1984), прозаик

Шолохов Михаил Александрович (1905 - 1984), прозаик. Родился 11 мая (24 н. с.) на хуторе Кружилинском станицы Вешенской в крестьянской семье. Учился в церковноприходской школе, затем в гимназии, окончив четыре класса. Начавшаяся революция и Гражданская война помешали продолжить образование. Шолохов служил в станичном ревкоме, добровольцем вступает в продовольственный отряд. В конце 1922, в семнадцать лет, приезжает в Москву, собираясь учиться. Встречается здесь с поэтами и писателями группы "Молодая гвардия". Помощи ждать было неоткуда, поэтому пришлось работать и грузчиком, и каменщиком, и счетоводом, и делопроизводителем. В 1923 в газете "Юношеская правда" был опубликован первый фельетон Испытание" за подписью "М. Шолохов". В следующем году увидел свет его первый рассказ "Родинка".

В 1925 состоялась встреча с А. Серафимовичем, который "сказал слова одобрения и признания". На всю жизнь сохранил писатель благодарность Серафимовичу, считая его одним из первых своих учителей. В газетах и журналах того времени появляются рассказы Шолохова, впоследствии объединенные в сборники "Донские рассказы" и "Лазоревая степь" (1926). В конце 1926 начинает писать роман "Тихий Дон", первая книга которого публикуется в начале 1928, сразу получив признание и восторженные отзывы М. Горького и А. Серафимовича. В 1929 отдельными изданиями выходит вторая книга "Тихого Дона". Работа над завершением третьей книги прерывается, так как он начинает работу над романом "Поднятая целина", вышедшим в 1932 и ставшим событием в литературной жизни страны.

В 1930-е продолжает работу над романом "Поднятая целина", завершает третью и четвертую книги "Тихого Дона", публикует статьи о литературе и культуре.

Во время Отечественной войны Шолохов был военным корреспондентом "Правды", "Красной звезды", часто выезжал на фронт. Его очерки "На Дону", "На Смоленском направлении", рассказ "Наука ненависти" публиковались в разных изданиях и имели большую популярность. Во время войны начал публикацию глав из нового романа "Они сражались за Родину" (доработанный вариант - 1969).

В послевоенные годы писатель отдает много времени общественной деятельности - принимает участие в работе Всемирного конгресса деятелей науки и культуры в защиту мира.

В 1950-е работает над продолжением романа "Они сражались за Родину", публикует рассказ "Судьба человека". В 1960 выходит вторая книга "Поднятой целины".

Событием стало присуждение Шолохову в 1965 году Нобелевской премии за роман "Тихий Дон".

Всю жизнь М. Шолохов прожил в своей родной станице, здесь же в 1984 скончался.

Использованы материалы кн.: Русские писатели и поэты. Краткий биографический словарь. Москва, 2000.