Анализ стихотворения В. В. Маяковского «Сергею Есенину»

Стихотворение Маяковского «Сергею Есенину» [1926] воспринимается как продолжение старого диалога. Эти два поэта спорили за первенство на “советском Парнасе” и при этом принадлежали к разным литературным группировкам: Маяковский — лефовец, певец пролетариата, а Есенин — крестьянский поэт, поддержанный московской богемой. Оба отличались крутым нравом в своих стихах, не раз жестоко полемизировали и друг с другом, и с прочими литературными противниками. Стихотворение Маяковского на смерть Сергея Есенина призвано подвести итог давней полемике.

Маяковский начинает разговор с Есениным с уважением и на равных, как в стихотворении «Юбилейное» — с Пушкиным. Поэт сдержан, но всё же не может не оплакать смерть своего противника. Мотив “оплакивания” введён Маяковским по контрасту: стихотворение начинается с шутки, ясно указывающей на известное пристрастие Есенина к алкоголю как на причину его смерти (“Пустота… // Летите, в звёзды врезываясь. // Ни тебе аванса, ни пивной”). Но тут же следует трагическая отбивка: “Нет, Есенин, это не насмешка. // В горле горе комом — не смешок”.

Выражение горя принимает у Маяковского “деятельный” характер: он как будто пытается спасти Есенина, убедить его “прекратить”, “бросить” (“Вы в своём уме ли? // Дать, чтоб щёки заливал смертельный мел?!”). Но, не имея возможности предотвратить катастрофу, поэт не успокаивается: он пытается выяснить причину трагического поступка Есенина (“Почему? Зачем? Недоуменье смяло”). Отвечая на этот вопрос, Маяковский ввязывается в борьбу не с Есениным, а с теми, кто судит его и “трётся” вокруг него, с его противниками и поклонниками. По Маяковскому, и те, и другие врут, ничего не понимая ни в Есенине, ни в жизни. Первая версия, которую саркастически опровергает Маяковский, — это обычный упрёк Есенину в отсутствии “смычки” с рабочим классом. Здесь Маяковский, как опытный полемист, одновременно логичен и ироничен. Смог ли бы спасти Есенина рабочий класс — от пива и вина? Нет: “Класс — он тоже выпить не дурак”. Может быть, для Есенина оказалась бы спасительной опека литературной группы «На посту»? Нет. Он верней бы умер от скуки, чем от водки. Ответом на вопрос у Маяковского становится парадокс: может быть, всему виной отсутствие чернил в «Англетере»? Неожиданно для своих читателей Маяковский отстаивает свободу творчества: важно не то, о чём ты пишешь и под чьим знаменем, а то, хорошо ли, искренне ли ты пишешь. Есенин, без сомнения, писал хорошо и искренне, а значит, у него всегда должны быть чернила, поэта может убить отсутствие чернил. Парадокс следует за парадоксом: “Почему же увеличивать число самоубийств? // Лучше увеличить изготовление чернил”. За этими остроумными высказываниями стоит мысль тем более сильная в устах Маяковского. Поэту надо прежде всего дать возможность творить, не учить его, не травить — надо дать ему чернила и не мешать свободному стихотворству.

Собственно тема Есенина завершается чёткой и ёмкой формулой, в которой подытожен творческий путь Есенина: “У народа, у языкотворца, // умер звонкий забулдыга подмастерье”. Можно сказать, что при всей краткости это одно из самых точных замечаний о поэтике Есенина. И это показательно. Маяковский даёт понять и критикам, и поклонникам Есенина, что только поэт может по-настоящему понять поэта. Больше о Есенине в стихотворении почти ни слова. Маяковский переходит к своей любимой теме — борьбе с мещанством. Отдав дань большому поэту, он с тем большей силой начинает клеймить есенинщину, культ Есенина в мещанстве. Ему ненавистны многочисленные стихи памяти Есенина (“стихов заупокойный лом”), “посвящений и воспоминаний дрянь”, собиновские романсы и вся та толпа, которая зарабатывает себе литературный капитал на имени Есенина. Дав очередной залп по “дряни” (“Дрянь пока что мало поредела”), Маяковский завершает стихотворение своим собственным кредо.

Чем живёт поэзия Маяковского? Будущим. Скрытый упрёк Есенину в том и заключается, что он и своими стихами, и своим поступком порвал с будущим. Маяковский же, споря со своим соперником, провозглашает великую веру в грядущее и в очередной раз вступает в борьбу за него.

Для веселия // планета // наша // мало оборудована. // Надо // вырвать // радость // у грядущих дней.

В своём оплакивании Есенина и споре с ним Маяковский, конечно, не забывает о своей поэтической артиллерии: за сильным приёмом следует ещё более сильный. Это и неожиданная метафора с явным намёком на поэтику «Чёрного человека» (“собственных костей качаете мешок”), и гротеск (о космическом пространстве — “ни тебе аванса, ни пивной”), и парадоксальные силлогизмы (о вине и “классе”, о чернилах в «Англетере»). Как всегда, Маяковский щедр на неологизмы (“рассоплено”, “калекши”), аллитерации (“звонкий забулдыга”), внутренние рифмы (“мямлить стих и мять”), каламбурные рифмы (“рассоплено — Собинов”, “дохлый — вздоха”, “калекши — легше”). Маяковский не устаёт использовать приёмы словесного “сжатия”, совмещать предмет и признак, минуя промежуточные звенья: “стихов заупокойный лом”, “трёхпалый свист”. Не обошлось и без гротескной метафоры: “чтобы врассыпную разбежался Коган, // встречных увеча пиками усов”. Но самым эффектным приёмом Маяковского становится финальная аллюзия из предсмертного стихотворения Есенина, полемически переиначивающая его смысл. У Есенина было: “В этой жизни умирать не ново, // Но и жить, конечно, не новей”, а у Маяковского стало: “В этой жизни помереть не трудно. // Сделать жизнь значительно трудней”. Таков жизнеутверждающий финал стихотворения на смерть Есенина.