Geum.ru

Северная война и шведское нашествие на Россию

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   36   37   38   39   40   41   42   43   ...   53

В этот же день, 21 июня, шведы узнали, что царь будто бы говорил генералу Боуру о ране шведского короля и что спустя несколько дней "шведы будут атакованы всеми силами царя". Но стоит ли его величеству по этому поводу беспокоиться, если, "жители столицы Москвы уже в смертельном ужасе" (dans des craintes mortelles). До такой степени москвичи в ужасе, что, очевидно, за неимением русских войск или за их неумелостью, в Кремль введены семьсот саксонцев, которые дезертировали из шведской армии Любекера (в Ингерманландии). Теперь эти семьсот саксонцев и введены в Кремль, чтобы оборонять его в случае предвидящейся атаки со стороны непобедимого шведского воителя!

Но вот 22 июня некоторые новые известия напоминают королю Карлу, что хотя Кремль, конечно, будет взят, несмотря на его семьсот саксонских защитников, но все-таки это случится не сейчас, а придется сначала ликвидировать кое-какие досадные препятствия и проволочки.

Дело в том, что в ночь с 21 на 22 июня пришло известие, что русские идут к шведской линии, чтобы дать сражение. Карл тотчас приказал приготовиться к бою с раннего утра. Тотчас же после разговора с королем, при котором Адлерфельд не присутствовал, фельдмаршал Реншильд выстроил в боевую линию всю кавалерию, которая и стала на флангах линии пехоты. Пехота была растянута на линии "в четверть мили в длину". Весь обоз шведской армии, оставленный в траншеях и редутах позади армии вблизи реки, охранялся некоторой частью шведских полков и запорожцами-мазепинцами. Самого короля в его постели перенесли на носилки, в которые были впряжены две лошади. Драбанты и несколько эскадронов конницы должны были окружать короля во время боя. Короля вывезли перед фронт пехоты, "что крайне воодушевило войска".

Но известие оказалось неверным. Русского нападения не последовало. Карл разделил свою выстроенную армию: пехота стала у монастыря с одной стороны городского вала, а Реншильд с кавалерией занял позицию с другой стороны города.

Хоть и пришлось отложить на день-другой неминуемую победу над русскими (ничего не поделаешь: "враг не имел желания напасть", - иронически заявляет в своем дневнике Адлерфельд), но все-таки и 21-22-го не обошлось без приятной повести. Еще когда король в своих носилках объезжал фронт пехоты, к нему приблизился Мазепа с известием, что из Кобеляк прибыли в шведский лагерь татарские делегаты в. сопровождении турецкого эскорта. С татарами прибыли и шведы: секретарь Клинков-стрем и полковник Сандулль, которого Карл послал в Турцию. Клинковстрем ездил, как и Сандулль, с дипломатической миссией в Турцию, чтобы поторопить выступление Турции и ее варсала крымского хана против России. Он доехал до Бендер, откуда уже вместе с татарской делегацией и вернувшимся от бендерского сераскир-паши полковником Сандуллем и явился в шведский лагерь под Полтавой. Сераскир-паша, однако, давал весьма в сущности нерадостный ответ: Константинополь явно уклонялся от каких-либо обещаний выступить против России. Это было последствием обнаруженной Петром еще в Азове и Троицком (в апреле - мае 1709 г.) готовности воевать с Турцией на море и сосредоточения судов у Азова. Турки явно выжидали решительного боя между шведами и русскими. А пока они дали лишь один скромный положительный ответ о возможности дальнейшей вербовки валахов на шведскую службу. Татарские же делегаты заявили, что, несмотря на слух, будто Карл XII заключил мир с царем, и несмотря на то, что русские министры предлагают крымскому хану большую сумму денег, хан "вследствие величайшего почтения к шведскому королю" великодушно отказался от богатого дара, "вполне решившись рискнуть на все с его величеством (Карлом. - Е. Т.)". Словом, шведам было ясно, что нужно еще что-то дать хану и крымские татары выступят в поход.

23 июня прошло спокойно, если не считать, что к вечеру отряд калмыков и казаков приблизился для разведки к шведскому стану, но был отогнан несколькими залпами. К ночи пришло известие, что царь собрал все свои силы по сю сторону реки (к Полтаве), что несколько русских полков стоят напротив фельдмаршала Реншильда и что русские "беспрерывно продолжают окапываться". На другой день (24 июня), кроме известия о продолжающихся работах русских по укреплению своего лагеря, никаких новостей не поступало.

Русское командование знало, до какой степени худо снабжена шведская армия и до чего Карлу и его штабу необходима скорейшая развязка, т. е. "генеральная баталия", чего бы она ни стоила, но именно поэтому "томили" шведов{99}. Перейдя 20 июня через Ворсклу, русская армия стала "в малой миле" от шведов, а 24 июня еще приблизилась к неприятелю и стала уже в четверти мили и "учинила около обозу транжимент", причем имелось в виду прежде всего "дабы неприятель нечаянно не напал". Направо от этого ретраншемента, "между лесов", Петр поставил свою кавалерию, а перед ней выстроили четыре редута, "которые людьми и пушками были насажены".

Петр не мог знать наперед, что не только полный разгром постигнет шведскую армию в готовившейся генеральной баталии, но что этим разгромом окончится бесповоротно борьба за Украину. И он чуть не накануне битвы требует скорейшего подвоза к своему лагерю новых и новых обильнейших боеприпасов. 13 июня 1709 г. к Колычеву летит приказ прислать в Белгород тысячу пудов пороху, пушечного, мушкетного и ручного. 21 июня Колычев отвечает, что порох, бомбы и "разного калибра ядра" высланы в Белгород. А кроме того, будут "с великим поспешением" посланы его величеству 100 бомб пудовых, 450 ядер 12-фунтовых и 800 8-фунтовых{100}. Но это ответное донесение Колычева встречается в пути с новым повелением Петра от 24 июня: выслать, не мешкав, в Белгород саперный инструмент ("три тысечи лопаток да тысечю кирок"),- все это немедленно, отложив все прочие дела{101}. 26 июня новое донесение Колычева о высылке "с поспешением, днем и ночью" бомб и ядер. А спустя четыре дня, 30 июня, Колычев шлет новое донесение - о спешной высылке им кирок и лопаток в Белгород{102}. Колычев не знал, когда он писал это донесение, что русским войскам не придется этими кирками и лопатками строить укрепления.

Еще 24 июня, после окончания переправы всей армии и всего обоза через реку Ворсклу, кавалерия расположилась между ретраншементом и лесом, и "с обеих сторон были лес и болота... и царское величество изволил пред транжиментом (ретраншементом. - Е. Т.) от леса до лесу... сделать 6 редутов, которые сделаны и осажены войсками царского величества и поставлена артиллерия". Тогда же, 24-го числа, состоялся военный совет, на котором решили о "назначении места генеральной баталии". На другой день, 25 июня, Петр осматривал неприятельское расположение и продолжалась постройка редутов: кроме поперечной линии шести редутов надлежало сделать еще четыре редута "в линию к неприятелю", которые должны были шведскую армию "разрезать надвое". Но из этих четырех редутов два еще не были окончены к предрассветным часам 27 июня. В этот же многотрудный день, 25 июня, Петр произвел смотр. 24 конным полкам, начальство над которыми во время боя он поручил князю А. Д. Меншикову, а его помощниками по управлению кавалерией были назначены генерал-лейтенанты Боур и Ренне. Тогда же было решено, что в предстоящем сражении кавалерия должна будет находиться "на обеих крылах" пехоты{103}.

После кавалерии Петр стал учинять смотр артиллерии, подчинил ее генерал-лейтенанту Брюсу и тут же определил ее роль в предстоящей баталии. Солнце село, когда был окончен этот смотр армии, и Петр вечером того же 25 июня созвал военный совет. Здесь был выработан план распределения пехоты по дивизиям "как стать в баталии", а также назначены были места артиллерии.

Когда 26 июня в пять часов утра Петр прибыл к Шереметеву и когда прежде всего "ему было рапортовало" о том, что ",в первые ночные часы" унтер-офицер Семеновского полка перебежал к неприятелю, то "царское величество изволил дознать, что оной изменник королю будет предлагать о разорвании линии чрез новонабранный полк". Догадка Петра, как видим, оказалась совершенно правильной. Времени терять не приходилось, и царь немедленно принял меры: с новонабранного полка сняли "серые мундиры простого сукна" и надели эти мундиры на солдат одного из лучших, самых крепких полков армии - Новгородский полк "и тако (Петр. -Е. Т.) предусмотрел предбудущее (sic. - Е. Т.), и перехитрил навет противных". Ни в рукописях, попавших в сборник Крекшина, ни в других материалах я не нашел подробностей о созванном в то же утро (26 июня) военном совете, "на котором многое (Петр. - Е. Т.) изволил отменить и учинить план за подписанием собственной руки"{104}. Но унтер-офицер петровской гвардии мог знать очень многое, и переполох в ставке Шереметева был вполне понятен.

В первом часу дня Петр снова произвел смотр пехотным полкам и "росписывал их по дивизиям". Ведь именно пехоте предназначалась основная роль в решающем, заключительном моменте предстоявшей "генеральной баталии". Первую пехотную дивизию "царское величество своею персоною изволил принять в правление, а прочие разделил по генералитету". Верховное же командование в бою всей пехотой (в том числе и этой первой дивизией) он поручил фельдмаршалу Шереметеву. Смотр пехоты в этот день он закончил приказом о том, как должна будет разместиться артиллерия, когда пехота будет выведена и выстроится "в линию" боевого порядка.

Вслед за этим Петр проехал к гвардии и "повелел быть пред себя" гвардейским штаб- и обер-офицерам. Тут, "сняв шляпу", он обратился к ним с речью, которую не находим в "Журнале" Петра, но находим в рукописном "Журнале великославных дел", и которая по содержанию безусловно могла принадлежать царю в такой миг, но по внешней форме носит все признаки надуманности, приукрашенности и старательно кем-то выполненной литературной позднейшей обработки.

В своей речи к гвардии в этот день Петр прямо обращался к чувству оскорбленной народной чести. Он упомянул о неприятельской похвальбе, о том, что шведы "уже в Москве и квартиры росписали, и генерал-маэор Шпара (Спарре. Е. Т.) в Москву пожалован генерал-губернатором". Сказал Петр и о том, что Карл "государство похваляется разделить на малыя княжества". Он повторил также тут то, что сказал перед битвой под Лесной, подтвердив о позоре и отлучении от общества, которые ждут тех, кто обнаружит робость; наконец, подтвердил свой приказ, "бывшей при Левенгоубтской баталии: которые на бою уступят место неприятелю, почтутся за нечестных и в числе добрых людей счисляемы не будут и таковых в компании не принимать и гнушатся их браку"{105}. Отвечал Петру тут же генерал-лейтенант Голицын, который начал с того, чем Петр окончил: с воспоминания о Лесной. Царь "изволил труд наш и верность и храбрость добрых солдат видеть на Левенгоубтской баталии... целый день воочию стояли с неприятелем, и не смешали шеренг и места неприятелю не уступили; четыре раза от пальбы с неприятелем ружье разгоралось, что действовать и держать в руках было невозможно... Уповаем таков ж иметь подвиг..."

Петр ответил: "уповаю", и отъехал к дивизии генерала Алларта, где было много украинцев. Обратясь к собранным по его приказу полковникам этой дивизии, Петр сказал: "Король Карл и самозванец Лещинский привлекли к воле своей изменника Мазепу, которые клятвами обязались между собою отторгнуть от России народы малороссийские и учинить княжество особое под властию его, изменника Мазепы, и иметь у себя во владении казаков донских и запорожских, и Волынь, и все роды казацкие, которые на сей стороне Волги". Указав далее на обманутые надежды Мазепы, Петр подчеркнул и о причине крушения замыслов изменника: народ Украины не пошел за ним - "помощию божией казацкие народы и малороссийские нам смиренны в верности при нас состоят", и никакой помощи ни от Лещинского, ни от турок и татар шведы не получили. "Ныне швецкаго войска при короле Карле токмо тридцать четыре полка, но и те весма от войск наших утружденные. Прошу доброго вашего подвига, дабы неприятель не исполнил воли своей и не отторгнул голь великознатного малороссийского народа от державы нашей, что может быть началом всех наших неблагополучий"{106}.

25 июня Гилленкрок получил приказ короля возобновить атаку на город Полтаву, "там, где были траншеи". Гилленкроку нужно было строить земляные апроши, но "он имел с собой запорожцев, которые неохотно работали, так что Гилленкроку стоило больших усилий заставить их решиться работать. Они жаловались, что всегда их одних командируют на работы и никогда не отправляют шведов, и они говорили, что они - не рабы наши". Так чувствовали себя во вражьем стане люди, которых соблазнил и погубил Мазепа. И они не знали тогда, что их еще ждет через два дня.

26 июня Адлерфельд записал в свой дневник последние три строки: "26-го неприятель проявлял большие движения, все более и более приближаясь и окапываясь".

 

Глава V. Сражение под Полтавой. 27 июня 1709 г.

1

Шведский лагерь, осадивший Полтаву, сам оказался в осаде. Осажденные шведами полтавчане страдали от недостатка боеприпасов, а осажденные Петром шведы страдали и от недостатка пороха и от недостатка пищи. Осажденные полтавчане оборонялись, нападали на шведов, едва только замечали где-либо ослабление охраны неприятельской линии, а русские войска и до перехода через Ворсклу и особенно после не переставали тревожить шведов. Король и Реншильд и другие генералы очень хорошо знали, что у русских, войск по крайней мере раза в два больше, чем у них, и некоторые из них были такими опытными, одаренными и зоркими военачальниками, что понимали: если русские их всячески беспокоят, то это значит - ищут поскорее генеральной битвы, а следовательно, согласно военной аксиоме - не делай того, чего хочется неприятелю, - нужно отсиживаться в укреплениях, откуда русские хотят их выманить для боя. Но именно последствия русской умелой обороны и заставили Карла решиться на бой. Вот что говорит человек, не отходивший во второй половине июня от постели больного короля и пользовавшийся его доверием: "Наконец, было решено пойти на решительное действие. Две причины, одинаково важные, заставили короля решиться на это. Во-первых, недостаток в припасах, а затем постоянные движения по соседству неприятеля, который был по крайней мере втрое сильнее нас и который не переставал нас тревожить (harceler) днем и ночью только за тем, чтобы утомить наши войска"{1}. Казаки реяли вокруг расположения шведов, нежданно показывались и так же внезапно скрывались.

Шведскому командованию перед сражением не могло не быть известно, что русская армия снабжена обильной артиллерией, снарядами и, главное, порохом, превосходным, всегда вызывавшим зависть иностранцев. Если бы даже у шведов на все их орудия хватило пороху в грозный для них день 27 июня, то и тогда они не могли бы противопоставить семидесяти двум русским орудиям никакой сколько-нибудь соответствующей артиллерийской обороны и не в состоянии были бы выдержать артиллерийскую дуэль. Но ведь почти все шведские пушки, еще до того как попали в руки русских вместе со всем обозом в шведском лагере под Полтавой и затем в руки отряда Меншикова под Переволочной, не участвовали в сражении и, значит, представляли собой бесполезный железный хлам, так как пороху к началу боя хватило только на четыре орудия. Четыре артиллерийских ствола против семидесяти двух русских!

Но в данном случае Карлом руководили, как и в течение всего похода, безмерная самоуверенность и поразительное по неосведомленности и губительнейшему легкомыслию презрение к противнику. Захотел взять Полтаву, не тратя пороху, лихим штурмом без подготовки - положил несколько тысяч своих солдат и не взял. Видит, что придется все-таки тратить последние запасы пороху на артиллерийский обстрел Полтавы и на подводимые под город мины: ничего, пороху не щадить, город взять! Но обстрел тоже ни к чему не приводит, класть мины, как следует, шведы не умеют, ни одна мина не взрывается, русские умудрились вовремя открывать эти мины и утаскивать из них порох себе на потребу. Королю докладывают, что после этих новых трат пороха в конце апреля, мае, июне для предстоящего боя уже только лишь на четыре пушки может хватить пороху. Ничего! И без пушек можно будет русских перебить, а русский порох и весь их обоз забрать: "Все найдем в запасах у московитов!"

Политически Карл положил начало гибели своей армии в шведского великодержавия, предприняв покорение России с силами, ни в малейшей пропорции не находившимися в соответствии с грандиозной задачей. Стратегически он совершил вопреки советам, увещаниям и настояниям почти всего своего окружения ряд непоправимых промахов, подчинив все соображения одной мысли: кончить войну в Москве, причем завоевание Белоруссии и Украины было лишь как бы подсобной операцией перед далеким походом в Москву. О могуществе созданной после Нарвы грозной, дисциплинированной, хорошо оснащенной регулярной русской армии Карл упорно не хотел и слушать.

Наконец, обстоятельства сложились так, что когда наступил момент боя, то Карл даже и как тактик, т. е. в области, в которой он был гораздо сильнее, чем как политик и как стратег, ни в малой степени не проявил своих бесспорных талантов. Как и всегда, он обнаружил в этот день непоколебимое личное мужество, но и только. И Реншильд, и Левенгаупт, и Шлиппенбах, и Роос не получили от короля в это утро ни одного сколько-нибудь дельного, сколько-нибудь ценного указания. Щведские историки так же любят приписывать решающее значение в гибели войска Карла XII ране, от которой, лежа в своих носилках, страдал король, точь-в-точь как французские историки объясняют поражение Наполеона морозами 1812 г., а Бородинскую неудачу - тем, что император простудился. Страдающее патриотическое чувство побуждает их искать причины поражения в случайностях.

Политические и стратегические ошибки предрешили неотвратимую ни при каких условиях неудачу завоевательной авантюры, предпринятой Карлом XII. Но если эта неизбежная неудача превратилась в самую ужасающую катастрофу, какую только можно себе представить, то уж это объясняется рядом особых условий, при которых развертывались непосредственные военные действия. Ни Карл, ни его окружение, включительно с весьма мудрым и проницательным (задним числом) генерал-квартирмейстером Гилленкроком, не имели в самом деле ни малейшего понятия о русском народе, о белорусах, об украинцах и никогда даже не допускали мысли о том, что не только регулярные вооруженные силы России будут, не щадя себя, яростно биться с вторгшимся неприятелем, но и население областей, через которые он будет проходить, окажет ему упорное сопротивление, будет истреблять по лесам рассеянные остатки разгромленной армии Левенгаупта, будет избивать шведов у Стародуба и на берегах Псела, Ворсклы, Днепра, будет уничтожать или отгонять от днепровского берега лодки и паромы, на которые так рассчитывал Мазепа, будет деятельно помогать гарнизону в отчаянной обороне Веприка, убегать из своих деревень при подходе шведов и ничего не доставит добровольно в лагерь врага - ни хлеба, ни мяса, ни сена. Полный провал в деле Мазепы явился неожиданностью и для изменника, и для его искусителей и покровителей. Уничтожение Батурина, разгром изменивших запорожцев, геройское сопротивление жителей Веприка и Полтавы - все это были явления одного порядка, все это было прямым проявлением народного сопротивления, которое и не предвидел Карл и которое он не понял.

Основная политическая цель, поставленная себе и своему войску Карлом XII, была бы абсолютно недостижима, даже если бы шведский король был несравненно талантливее, чем он был на самом деле, и если бы Петр не обладал и малой частью той гениальности и энергии, которыми он обладал на самом деле. Но так как Карл XII решительно отказывался считаться с действительностью, так как накануне Полтавы он полагал, что он - накануне повторения первой Нарвы, крушение, покончившее с его иллюзиями, оказалось таким уничтожающим, таким неслыханным, о каком никогда и мечтать не могли самые непримиримые враги Швеции и ее монарха.

И по шведским и по русским свидетельствам, картина положения шведов перед катастрофой была не весьма для них отрадная. Настоящей шведской армии (природных шведов) оставалось 19 тыс. человек, остальные были нерегулярные вспомогательные отряды - мазепинцы и волохи. В общем было около 30 тыс. со всеми этими нерегулярными силами. Не желая тратить шведские части до генерального боя, Карл XII после нескольких неудачных и дорого стоивших попыток овладеть городом приказал 5 тысячам запорожцев взять Полтаву, обещая ее предоставить им за эту услугу на полное их усмотрение. Хлеба и мяса у шведов было теперь, летом, немного больше, чем зимой и весной, но пива и водки не было.

С артиллерией дело обстояло плохо. Пушек крупного калибра оставалось всего 16 (из них четыре 8-фунтовых, четыре гаубицы, восемь 6-фунтовых) и 16 легких орудий (полевых). Но снарядов на все тридцать две пушки была всего одна сотня, и в Полтавском бою действовали поэтому, как уже было сказано, всего четыре орудия. Остальные все были взяты русскими со всем обозом, не сделав ни одного выстрела в этот день.

Часть шведской артиллерии погибла, потопленная сначала в литовских, а потом в белорусских болотах, часть попала в руки русских под Лесной, так же как в руки русских попали пушки, заблаговременно свезенные в Батурин предусмотрительным (хоть и не до конца все предусмотревшим) Мазепой. Пушки, взятые впоследствии победителями под Полтавой в шведском ретраншементе, а потом Меншиковым под Переволочной, уже задолго до того, как попали в руки русских, были бесполезны для шведов, потому что пороху для них не хватило. Даже для ружей пороха становилось угрожающе мало. Карл и его штаб рассчитывали сначала на запасы, которые вез (но не довез) к ним Левенгаупт, потом на запасы Мазепы, а после разгрома Батурина и особенно после неожиданно обнаруженной безнадежной слабости изменившего гетмана, за которым не пошла Украина, все упования на поправку материальной части шведской армии король и штаб возложили на приход из-за Днепра шведского ставленника короля Станислава Лещинского с польской армией. Но все эти надежды постепенно развеялись без следа, и пришлось в самое трудное время воевать против сильной русской артиллерии почти без пушек. Хорошая кавалерия, прекрасно обученная, опытная в боях стойкая пехота, хоть и та и другая были измучены страшной зимой, еще были налицо и могли выполнять боевые функции. Но артиллерия катастрофически ослабела как раз к началу осады Полтавы. Особенно жестоко сказалось именно отсутствие пороха.