Geum.ru

Джен Эйр" Перевод с английского В. Станевич Издательство "

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   ...   17   18   19   20   21   22   23   24   ...   47

Я была погружена в эти мысли, когда произошел несколько неожиданный эпизод. Мистер Мэзон, поеживавшийся от холода всякий раз, как кто-нибудь открывал дверь, попросил подложить углей в камин, хотя он был еще полон жара. Лакей, явившийся на зов, проходя мимо мистера Эштона, что-то сказал ему вполголоса, причем я разобрала всего несколько слов: "старуха", "так пристает... "

- Скажите, что я ее в тюрьму посажу, если она не уберется отсюда, - отозвался судья.

- Нет, подождите, - прервал его полковник Дэнт. - Не отсылайте ее, Эштон. Может быть, это будет интересно. Лучше спросите дам. - И он уже громко продолжал: - Вот, сударыни, вы хотели отправиться в Хэй посмотреть цыганский табор. А Сэм говорит, что в людской столовой находится старуха цыганка, она просит, чтобы ее провели к "господам", она им погадает. Хотите видеть ее?

- Слушайте, полковник, - воскликнула леди Ингрэм, - неужели вы впустите сюда какую-то подозрительную цыганку? Гоните ее без всяких разговоров, и сейчас же!

- Но я никак не могу заставить ее уйти, миледи, - отозвался лакей. - И никто из слуг не может. Там миссис Фэйрфакс, она старается выпроводить ее, но старуха взяла стул, уселась около камина и говорит, что не двинется с места, пока ей не разрешат войти сюда.

- А что ей нужно? - спросила миссис Эштон.

- Она хочет погадать господам, сударыня. И клянется, что без этого не уйдет.

- А какова она собой? - заинтересовались обе мисс Эштон.

- Отвратительная старая ведьма, мисс, черная, как сажа!

- Настоящая ворожея! - воскликнул Фредерик Лин. - Конечно, нужно привести ее сюда.

- Разумеется! - подхватил его брат. - Как можно упустить такое развлечение!

- Мальчики, вы с ума сошли! - воскликнула миссис Лин.

- Я не могу допустить в своем присутствии столь неприличное развлечение, - прошипела вдовствующая леди Ингрэм.

- Ну, мама, что за глупости! - раздался насмешливый голос Бланш. И она повернулась на табуретке перед роялем. До сих пор она сидела, молча, рассматривая какие-то ноты. - Я хочу, чтобы мне предсказали мою судьбу. Сэм, впустите эту красотку.

- Но, сокровище мое, пойми сама...

- Понимаю и знаю заранее все, что ты скажешь. Но будет так, как я хочу. Скорей, Сэм!

- Да, да, да! - закричала молодежь, и дамы, и джентльмены. - Пусть войдет, очень интересно!

Слуга все еще медлил.

- Да это такая скандалистка, - сказал он.

- Ступайте! - изрекла мисс Ингрэм; и он вышел.

Гостями овладело волнение. Когда Сэм вернулся, все еще продолжался перекрестный огонь насмешек и шуток.

- Она не хочет войти, - сказал Сэм. - Она говорит, что ей не пристало показываться перед всей честной компанией (она так выразилась), и требует, чтобы ее отвели в отдельную комнату; если господа хотят погадать, пусть заходят к ней поодиночке.

- Вот видишь, моя прелесть! - начала леди Ингрэм. - Старуха фокусничает. Послушайся меня, мой ангел...

- Проводите ее в библиотеку, - отрезал ангел. - Я тоже не собираюсь слушать ее перед всей компанией и предпочитаю остаться с ней вдвоем. В библиотеке топится камин?

- Да, сударыня, но только это такая продувная бестия...

- Ну, довольно разговоров, болван! Делайте, как я приказываю.

Сэм снова исчез. Гостями овладело еще большее оживление.

- Она приготовилась, - сказал лакей, появившись вновь. - Спрашивает, кто будет первым.

- Мне кажется, не мешает сначала взглянуть на нее, прежде чем пойдет кто-нибудь из дам, - заметил полковник Дэнт. - Скажите ей, Сэм, что придет джентльмен.

Сэм вышел и вернулся.

- Она говорит, сэр, что не желает гадать джентльменам, так что пусть не беспокоятся и приходить к ней. И насчет дам тоже, - едва сдерживая усмешку, продолжал он. - Она просит к себе только молодых и незамужних.

- Честное слово, она не глупа! - воскликнул Генри Лин.

Мисс Ингрэм торжественно поднялась.

- Я иду первая, - заявила она таким тоном, каким бы мог сказать предводитель героического отряда, идущего на верную гибель.

- О моя дорогая, о мое сокровище! Остановись, подумай! - взмолилась ее мать. Но мисс Ингрэм величественно проплыла мимо нее и скрылась за дверью, которую распахнул перед ней полковник Дэнт. Мы услышали, как она вошла в библиотеку.

На минуту воцарилось молчание. Леди Ингрэм, решив предаться отчаянию, картинно ломала руки. Мисс Мери уверяла всех, что у нее ни за что не хватило бы храбрости пойти в библиотеку. Эми и Луиза Эштон возбужденно хихикали и явно робели.

Минуты текли очень медленно. Их прошло не меньше пятнадцати, когда дверь из библиотеки, наконец, снова открылась и под аркой показалась мисс Ингрэм.

Будет ли она смеяться? Отнесется ли к этому как к шутке? Все взгляды обратились на нее с жадным любопытством, но она встретила их холодно, с непроницаемым видом. Она не казалась ни веселой, ни взволнованной; держась чрезвычайно прямо, она проследовала через комнату и непринужденно уселась на свое прежнее место.

- Ну, Бланш? - обратился к ней лорд Ингрэм.

- Что она сказала тебе, сестра? - спросила Мери.

- Как, какое у вас впечатление? Она настоящая гадалка? - засыпала ее вопросами миссис Эштон.

- Не спешите, не горячитесь, господа, - отозвалась мисс Ингрэм, - что означают все эти расспросы? Поистине, вы готовы всему верить и изумляться, судя по тому, какой шум все подняли вокруг этой цыганки, а особенно ты, мама! Вы, должно быть, уверены, что в доме находится настоящая колдунья, которая связана с самим чертом. Я же увидела просто нищенку цыганку; она гадала мне по руке, как доморощенная хиромантка, и сказала то, что обычно говорится в таких случаях. Мое любопытство удовлетворено, и, я думаю, мистер Эштон хорошо сделает, если посадит ее завтра в тюрьму, как и грозился.

Мисс Ингрэм взяла книгу и поглубже уселась в кресло, явно отклоняя дальнейшие разговоры. Я наблюдала за ней с полчаса. Она ни разу не перевернула страницы, и на ее помрачневшем лице все явственнее проступало раздражение и разочарование. Она, видимо, не услышала ничего для себя приятного и, судя по ее угрюмой молчаливости, находилась под сильным впечатлением от разговора с цыганкой, хотя не считала нужным в этом признаться.

Мери Ингрэм, Эми и Луиза Эштон уверяли, что боятся идти одни, и вместе с тем всем им хотелось пойти. Начались переговоры, причем посредником был Сэм. После бесконечных хождений туда и сюда Сэм, которому все это уже, вероятно, порядком надоело, сообщил, что. капризная сивилла, наконец, позволила барышням явиться втроем.

Их беседа с цыганкой оказалась более шумной, чем беседа мисс Ингрэм. Из библиотеки то и дело доносились нервные смешки и легкие вскрики. Минут через двадцать барышни, наконец, ворвались в комнату бегом, вне себя от волнения.

- Она сумасшедшая! - кричали они наперебой. - Она нам сказала такие вещи! Она все знает про нас! - и, задыхаясь, упали в кресла, подставленные им мужчинами.

Когда их начали осаждать вопросами, они рассказали, что цыганка знает, что каждая из них говорила и делала, когда была еще ребенком; она описала книги и украшения, находящиеся у них дома, - например, альбомы, подаренные им родственниками. Барышни уверяли, что она даже угадывала их мысли и шепнула каждой на ухо имя того, кто ей всех милей, а также назвала каждой ее заветное желание.

Мужчины потребовали разъяснения относительно последних двух пунктов. Но, возмущенные такой дерзостью, барышни только краснели в ответ. Мамаши тем временем предлагали им нюхательные соли и обмахивали их веерами, все вновь и вновь напоминая о том, что недаром же их предостерегали от этого необдуманного поступка; более пожилые джентльмены посмеивались, а молодежь усиленно навязывала взволнованным барышням свои услуги.

Среди всего этого смятения я почувствовала, что кто-то коснулся моего локтя, обернулась и увидела Сэма.

- Прошу вас, мисс, цыганка заявила, что в комнате есть еще одна незамужняя барышня, которая у нее не побывала. Она клянется, что не уйдет отсюда, пока не поговорит со всеми. Я думаю, она вас имела в виду, больше ведь никого нет. Что мне сказать ей?

- О, я, конечно, пойду, - отвечала я, так как мое любопытство было задето, выскользнула из комнаты, никем не замеченная, ибо все гости столпились вокруг испуганного трио, и быстро притворила за собою дверь.

- Хотите, мисс, - предложил Сэм, - я подожду вас в холле? Если вы испугаетесь, позовите меня, и я войду.

- Нет, Сэм, возвращайтесь на кухню. Я не боюсь.

Я и не боялась, но была очень заинтригована.


µГлава ХIX§


Когда я вошла в библиотеку, там царила обычная тишина, а сивилла - если она была сивиллой - сидела в кресле в уютном уголке у камина. На ней был красный плащ и черный чепец, вернее - широкополая цыганская шляпа, подвязанная под подбородком полосатым платком. На столе стояла погасшая свеча. Цыганка сидела, склонившись к огню, и, видимо, читала маленькую черную книжечку, напоминавшую молитвенник; она бормотала себе что-то под нос, как обычно при чтении бормочут старухи, и не сразу прекратила свое занятие при моем появлении. Казалось, она намеревалась сначала дочитать до точки.

Я подошла к камину, чтобы согреть руки, которые у меня несколько озябли в гостиной, так как я сидела там далеко от огня. Теперь я вполне овладела собой; да в облике цыганки и не было ничего, что могло бы смутить меня. Наконец она закрыла книжечку и взглянула на меня. Широкие поля ее шляпы затеняли часть лица, однако я увидела, когда она подняла голову, что лицо у нее очень странное: оно было какое-то и коричневое и черное. Растрепанные космы волос торчали из-под белой повязки, завязанной под подбородком и закрывавшей массивную нижнюю челюсть. Ее глаза сразу встретились с моими; они смотрели смело и в упор.

- Что ж, вы хотите, чтобы я и вам погадала? - сказала она голосом столь же решительным, как и ее взгляд, и столь же резким, как ее черты.

- А это уж ваше дело, матушка: хотите - гадайте хотите - нет. Но только предупреждаю вас, что я в гадание не верю.

- Вот дерзкая барышня! Впрочем, так я и ожидала! Я знала это уже по вашим шагам, только вы порог переступили.

- Разве? У вас тонкий слух.

- Да. И тонкое зрение, и ум.

- Все это вам нужно при вашем ремесле.

- Нужно, особенно когда попадется такая особа. Отчего вы не дрожите?

- Мне не холодно.

- Отчего вы не побледнели?

- Я не больна.

- Почему вы не хотите, чтобы я вам погадала?

- Потому что я не настолько глупа.

Старая ведьма захихикала под своей шляпой, затем извлекла коротенькую черную трубку, и закурила ее. Покурив некоторое время, она распрямила согнутую спину, вынула трубку изо рта и, пристально глядя на пламя, сказала очень веско:

- А все-таки вам холодно. И вы больны и недогадливы.

- Докажите, - отозвалась я.

- И докажу, несколькими словами! Вам холодно оттого, что вы одиноки, - ваш огонь не соприкасается с другим огнем. Вы больны оттого, что самые высокие и сладостные чувства, дарованные человеку, не знакомы вам. И вы недогадливы оттого, что предпочитаете страдать, но не хотите поманить счастье к себе, да и сами шагу не сделаете ему навстречу.

Она снова сунула в рот коротенькую черную трубку и энергично затянулась.

- Вы можете это сказать каждой девушке, которая живет одна в богатом доме и зависима.

- Сказать-то я могу каждой, но будет ли это верно для каждой?

- Если ее судьба сложилась так же, как моя, - да.

- Если она сложилась так же... но найдите мне еще кого-нибудь, кто очутился бы в вашем положении.

- Нетрудно найти тысячи.

- Ни одной. Ваше положение особое, вы близки к счастью, вам стоит только протянуть руку. Все условия в отдельности налицо, достаточно одного движения, и они соединятся. Судьба разъединила их, но дайте только им сблизиться, и вы узнаете блаженство.

- Я не понимаю ребусов, я в жизни не отгадала ни одной загадки.

- Если вы хотите, чтобы я высказалась яснее, покажите мне вашу ладонь.

- И положить на нее серебро, вероятно?

- Без сомнения.

Я дала старухе шиллинг. Она сунула его в старый носок, который вытащила из кармана, и, завязав его узлом, приказала мне протянуть руку. Я сделала это. Она наклонилась к моей ладони и принялась рассматривать, не касаясь ее.

- Все здесь слишком тонко, - сказала она. - Я не могу гадать по такой руке, на ней почти нет линий. Да и потом - что такое ладонь? Не на ней написана судьба.

- Я согласна с вами, - сказала я.

- Нет, - продолжала она. - Она написана в чертах лица: на лбу, вокруг глаз, в самих глазах, в линиях рта. Станьте на колени, поднимите голову.

- Ага, это уже ближе к делу, - сказала я, исполняя ее приказ. - Скоро я начну вам верить.

Я опустилась на колени в двух шагах от нее. Она помешала угли в камине, вспыхнула багряная струйка огня, но ее лицо оказалось еще в большей тени, мое же было ярко освещено.

- Хотела бы я знать, с какими чувствами вы пришли ко мне сегодня? - сказала она, поглядев на меня некоторое время. - Хотела бы я знать, какие мысли бродят у вас в голове в те часы, когда вы сидите в гостиной, а все эти знатные господа мелькают мимо вас, как тени в волшебном фонаре? Между вами и ими так же мало сочувствия и понимания, как если бы они действительно были бесплотными тенями человеческих существ.

- Я часто чувствую усталость, иногда мне хочется спать, но редко бывает грустно.

- Значит, у вас есть какая-то тайная надежда, которая поддерживает вас и утешает, нашептывая о будущем?

- Нет! Самое большее, о чем я мечтаю, - это скопить денег и со временем открыть школу в маленьком домике, где я буду полноправной хозяйкой.

- Этого слишком мало, чтобы поддерживать бодрость духа. Вы любите сидеть на подоконнике... видите, я знаю ваши привычки.

- Вы узнали их от слуг.

- Ах, как вы проницательны! Что ж, может быть и от них. Говоря по правде, у меня здесь есть знакомая, миссис Пул.

Услышав это имя, я вскочила.

"Вот как, вы с ней знакомы! - пронеслось у меня в голове. - Ну, тогда тут все-таки не без черта!"

- Не пугайтесь, - продолжало странное создание. - Миссис Пул - надежная женщина, молчаливая и спокойная. На нее вполне можно положиться. Но я спросила вас о другом: когда вы сидите на подоконнике, неужели вы только и думаете, что об этой вашей будущей школе? Не испытываете ли вы интереса к кому-нибудь из гостей, сидящих на диванах и креслах перед вами? Нет ли среди них одного лица, за выражением которого вы наблюдаете? Одной фигуры, за движениями которой вы следите хотя бы из любопытства?

- Мне нравится наблюдать за всеми без различия.

- Но не выделяете ли вы кого-нибудь среди всех остальных - одного или, может быть, двух?

- Очень часто, когда жесты или взгляды какой-нибудь пары раскрывают мне целую повесть, мне интересно наблюдать за ними.

- А какую повесть вы слушаете охотнее всего?

- О, выбор у меня небогатый! Тема всегда одна и та же - ухаживанье, а в перспективе обычная катастрофа - то есть брак.

- А вам нравится эта неизменная тема?

- Нет. Я не интересуюсь ею. Она меня не касается.

- Не касается? Если молодая дама, пышущая здоровьем, блещущая красотой и наделенная всеми благами происхождения и богатства, сидит и улыбается, глядя в глаза джентльмену, которого вы...

- Я... что?

- Которого вы знаете и которого, быть может, выделяете среди других...

- Я не знаю здешних джентльменов. Я и двух слов ни с кем из них не сказала; что же касается моего мнения о них, то одни - не столь молоды, но зато почтенны и достойны уважения, другие - молоды, элегантны, красивы и жизнерадостны. Но, разумеется, каждый из них вправе получать улыбки от той, от кого ему хочется, - мне и в голову не приходит, что это может иметь какое-то отношение ко мне.

- Вы не знаете этих джентльменов? Вы ни с одним из них не сказали двух слов? Неужели и с хозяином дома тоже?

- Он уехал.

- Глубокомысленное замечание! Ловкая увертка! Он уехал в Милкот сегодня утром и вернется вечером или завтра утром. Неужели это обстоятельство заставляет вас исключить его из списка ваших знакомых? Зачеркнуть, как будто он не существует?

- Нет. Но я не могу себе представить, какое отношение мистер Рочестер имеет к этому разговору.

- Я говорила о дамах, которые улыбаются, глядя в глаза джентльменам. А за последнее время столько улыбок было послано мистеру Рочестеру, что его взоры наполнились ими, как два блюдечка. Разве вы не замечали этого?

- Мистер Рочестер вправе пользоваться вниманием своих гостей.

- Никто не говорит о правах, но разве вы не замечали, что из всех здешних разговоров о браках наиболее оживленные и упорные толки касаются мистера Рочестера?

- Жадность слушателя опережает речь рассказчика, - я сказала это скорей самой себе, чем цыганке; ее странные вопросы, голос, манеры словно окутывали меня каким-то сном. Одно за другим срывались с ее губ совершенно неожиданные заявления, и в конце концов мне показалось, что я опутана целой сетью мистификаций. Я только дивилась: что это за незримый дух в течение стольких дней наблюдал за работой моего сердца и знал каждое его биение?

- Жадность слушателя! - повторила цыганка. - Да, мистер Рочестер много раз сидел и слушал то, что пленительные уста с таким удовольствием сообщали ему. Мистер Рочестер так охотно внимал им и, казалось, был так благодарен за это развлечение. Вы не обратили внимания?

- Благодарен! Я что-то не замечала на его лице особой благодарности.

- Не замечали? Значит, вы следили за ним! А что же вы заметили, если не благодарность? Я промолчала.

- Любовь, - верно? И, заглядывая в будущее, вы видели его женатым, а его жену счастливой?

- Гм, не совсем так. Хоть вы и колдунья, но иногда плохая отгадчица.

- А какого же дьявола вы тогда видели?

- Ну, это не важно. Я пришла сюда, чтобы спрашивать, а не исповедоваться. А это уже известно, что мистер Рочестер намерен жениться?

- Да. На прекрасной Мисс Ингрэм.

- И скоро?

- По всей видимости - да. И, без сомнения (хотя вы с вашей дерзостью, за которую вас следовало бы наказать, кажется, не верите в это), они будут исключительно удачной парой. Как может он не любить такую прекрасную, знатную, остроумную и образованную барышню? И она, вероятно, любит его; а если и не его особу, то по крайней мере - его кошелек. Она считает поместье Рочестеров завидным приобретением; хотя (да простит меня бог!) час назад я сказала ей на этот счет нечто такое, отчего настроение у нее резко понизилось. Она сразу повесила нос. Я бы посоветовала ее черномазому красавчику быть настороже: если появится другой, с большими доходами и землями, она, пожалуй, натянет женишку нос.

- Послушайте, матушка, я пришла сюда не для того, чтобы заглянуть в будущее мистера Рочестера. Я хочу заглянуть в свое будущее. А вы до сих пор ничего не сказали обо мне.

- Ваше будущее еще не определилось; в вашем лице одна черта противоречит другой. Судьба предназначила вам счастье: я знала это и до того, как пришла сюда сегодня вечером. Я сама видела, как она положила его чуть ли не под самым вашим носом. От вас зависит протянуть руку и взять его; но возьмете ли вы - вот вопрос, который я стараюсь разрешить. Опуститесь опять на ковер.

- Не задерживайте меня, от камина ужасно жарко.

Я опустилась на колени. Цыганка не наклонилась ко мне, но только пристально уставилась мне в глаза, откинувшись на спинку кресла; затем начала бормотать:

- В ее глазах вспыхивает пламя; их взор прозрачен, как роса, он мягок и полон чувства, эти глаза улыбаются моей болтовне; они выразительны; впечатление за впечатлением отражается в их чистой глубине; когда они перестают улыбаться - они печальны; бессознательная усталость отягощает веки - это признак меланхолии, проистекающей от одиночества. Теперь она отводит глаза; они уклоняются от моего проницательного взгляда; они насмешливо вспыхивают, словно отрицая ту правду, которую я только что открыла, - они не хотят признать моего обвинения в чувствительности и печали; но их гордость и замкнутость лишь подтверждают мое мнение. Итак, глаза благоприятствуют счастью.

Что касается рта, то он любит смеяться; он готов высказывать все, что постигает ум, но, мне кажется, он будет молчать о том, что испытывает сердце. Подвижной и выразительный, он не предназначен к тому, чтобы ревниво оберегать тайны молчаливого одиночества; это рот, который готов много говорить и часто улыбаться, выражать человеческие теплые чувства к собеседнику. Его форма тоже благоприятствует счастливой судьбе.

Я вижу только одного врага этого счастья - лоб; лоб как будто говорит: "Я могу жить и одна, если уважение к себе и обстоятельства этого потребуют. Мне незачем ради блаженства продавать свою душу. У меня в груди есть тайное сокровище, дарованное мне с самого рождения; оно поддержит мою жизнь, даже если мне будет отказано во всех внешних радостях или если за них придется заплатить тем, что для меня всего дороже". Этот лоб заявляет: "Здесь разум крепко сидит в седле и держит в руках поводья, он не позволит чувствам вырваться вперед и увлечь его на какое-нибудь безрассудство. Пусть страсти беснуются в душе, как истые язычники, во всей своей первобытной силе, пусть желания рисуют тысячу суетных картин, но в каждом случае последнее слово будет принадлежать трезвому суждению, и только разум будет решать. Пусть мне угрожают бури, землетрясения и пожары, я всегда буду следовать этому тихому тайному голосу, послушная велениям совести".