Иноческие подвиги Саввы
| Вид материала | Документы |
- Рукописи обители святого Саввы освященного, 2918.06kb.
- Последуем ли мы за неоязычниками Европы, 1934.87kb.
- Тезисы к докладу на Iкадровом форуме «Персонал 2009», 79.72kb.
- Звенигородской Саввы Сторожевского классный час, 117.57kb.
- Домашнее задание: Презентация об одном из былинных героев (исторические корни, биография,, 40.39kb.
- Подвиги Геракла" В. А. Жуковский. Баллады, 20.15kb.
- Название произведения, 27.65kb.
- Житие и подвиги Иоанна, затворника Святогорского, 953.12kb.
- Список литературы на лето, 12.91kb.
- Тематическое планирование уроков литературы в 6 классе, 86.78kb.
В одном из отдаленных поместий Иверской обители, находившемся в пустынных дебрях и горах Фракии, куда еще не доходил никто из святых отшельников, – в так называемой Ливаде, обитали пришедшие из далеких стран славяне – люди тогда еще грубые и христианством не просвещенные. Они поклонялись идолу бабе, иссеченному из мрамора, и приносили ему жертвы. Душа блаженного Георгия возмущалась таким душевным омрачением словесных творений. Однажды, странствуя сухим путем в Царьград, он посетил это селение; жители, признававшие над собою господство лавры, гостеприимно встретили ее настоятеля и советовали ему, если хочет иметь успех в своем предприятии, поклониться идолу. Георгий спросил, где кумирня их – и славяне привели его в глухую дебрь, к бездушному истукану. «Завтра посоветуюсь с ним», – сказал Георгий и на рассвете, вооруженный одним лишь молотом, пошел опять в ту же дебрь со своим экономом и двумя поселянами из славян. Приблизившись к идолу, он осенил себя крестным знамением и прочел первое зачало Евангелия Иоаннова: в начале бе слово. Славяне говорили ему: «бог наш убьет тебя», но мужественный воин, осенив себя еще однажды знамением креста, взял тяжелый молот, разбил истукан на мелкие части и тем истребил заблуждение язычников: пораженные этим, они обратились к христианской вере.
Был ему дан свыше и дар пророчества. Правила тогда государством, в преклонных уже летах, вдова Мономахова, императрица Феодора, и просила царя Баграта отдать ей на воспитание дочь его, царевну Марфу. Баграт отпустил юную дочь в Царьград под надзором матери своей Марии, обитавшей в столице греческой. В то время был там по своим делам и блаженный Георгий. Случилось так, что в самую ту минуту, когда вступала в город царевна абхазская, скончалась императрица Феодора, и Георгий, по духу прозорливости, при многих вельможах сказал Марии: «Сегодня вышла царица, и царица явилась». Царевна Марфа возвратилась к своему отцу, но спустя немного времени новый император Константин Дука потребовал ее обратно и избрал своей невестой: тогда все увидели истину пророческих слов Георгия.
Но часто странствуя в Царьград по делам своей обители, а в самой лавре обремененный непрестанной заботой о многочисленной братии, блаженный Георгий с прискорбием сознавал, что завещание духовного его отца, затворника Сирского, не исполняется и данный ему от Бога талант зарывается в землю, ибо перевод Священного Писания – постоянная благочестивая цель всей его жизни – вперед не подвигался. Посему преподобный начал просить себе увольнения от должности настоятельской и, сколько ни умоляла его братия, со слезами припадая к ногам его, остался непреклонным. Он удалился из обители, не взяв с собой ничего из ее достояния: даже оставил в лавре и те священные рукописи и переводы, над которыми много потрудился, и вышел из обогащенного им Иверского монастыря в таком убожестве, что вне его ограды боголюбивые люди сочли нужным дать ему немного хлеба для продолжения странствования. За этим вскоре следовало и второе его бегство, ибо сперва он уклонился только от должности настоятельской и хотел водвориться в уединении на Святой Горе, но потом, видя, что и в пустыне не может обрести желанного безмолвия, от молвы людской и непрестанный посещений, решился совершенно оставить Афон.
Но, пришедши к духовнику своему на Черную гору, где думал обрести под его сенью желанное успокоение, Георгий был встречен горьким укором за то, что оставил вверенное ему от Господа стадо. Старец Сирский напомнил ему слова Господни апостолу Петру: любиши ли Мя? – паси овцы Моя, – и велел немедленно возвратиться на Святую Гору. Сын послушания повиновался и, придя на Афон, по просьбе братии принял опять настоятельство. Некоторое время управлял он обителью и, устроив дела монастырские, снова удалился, чтобы исключительно посвятить себя переводу Божественных книг. А так как братия не хотела отпустить его, то он отплыл в Царьград и там с помощью царицы Марии испросил себе увольнение от самого императора. Взял с собой царскую увольнительную грамоту и хлеба, сколько было нужно на трех человек, пошел он опять на Черную гору, где был принят всем братством с чрезвычайной любовью, но в житии его ничего уже не упоминается о строгом его духовнике, которого, быть может, не застал он в живых.
Вскоре после сего мать Багратова, царица Мария, отпущена была с великой честью из Царьграда на поклонение святым местам и прибыла в Антиохию, где патриарху и наместнику велено было принять ее со всевозможным великолепием. Но патриарх и правитель вместе с преподобным Георгием, который был в то время в Антиохии, рассудили, что неприлично матери царей иверских ехать в область сарацинскую, ибо Святой Град, по грехам христиан, находился тогда в руках неверных. Сколь ни тяжко было такое запрещение, однако благочестивая царица, как покорная по духу дочь преподобного, со смирением приняла его советы и только просила совершить за нее благочестивое странствование и раздать лично, в Иерусалиме и его окрестностях, ту царственную милостыню, которую приготовила она для убогих церквей и обителей Святого Града.
Это поручение нелегко было для труженика, который более всего искал уединения и покоя, чтобы ничто не отвлекало его от перевода Божественных книг: однако приятно было ему исполнить и волю царственной своей дочери, для спасения души ее. Вспомнил он и слова апостола Павла, по следам коего шел для исполнения возложенного на него дела: се ныне восхожу во Иерусалим, служити святым (Рим. 15, 25), и, при помощи Божией, с одним лишь учеником, благополучно прошел все опасные места на пути к Святому Граду. Вторично посетив Иерусалим, он имел утешение поклониться всем святым местам и принять благословение от святых отцов; милостыню же царскую раздал по всем убогим церквам и обителям. В то время блаженный отец Прохор, по воле царя иверского Баграта III–го, строил близ Иерусалима монастырь святого Креста, на том месте, где срублено было древо для Креста Господня. На устроение сей обители Георгий пожертвовал много денег, но благочестивый Прохор, как любитель духовного просвещения, просил его пожертвовать в обитель животворящего Креста первый плод его перевода священных книг, и Георгий, во исполнение сей просьбы, посвятил обители дело рук своих – Цветную Триодь. Возвратившись на гору Черную, где ожидала его царица, преподобный утешил ее извещением об исполнении ее поручения, и она уже не возвратилась в Царьград, но решилась остаток дней своих провести в Иверии при своем сыне царе, Баграте.
После сего, среди безмолвия Черной горы, блаженный Георгий весь погрузился в боголюбивый труд свой и при содействии благодати Духа Святаго продолжал переводить священные книги. Трудился он по большей части ночью, ибо вместе с тем нисколько не оставлял иноческого правила и церковных служб, не давал себе ни малейшего покоя и, как трудолюбивая пчела, готовил сладчайший мед в своем улье – переложение всего Священного Писания на язык иверский, которым усладил этот дотоле несовершенный язык и неоцененным сокровищем обогатил свою Церковь. Все, что было до него переведено неверно или грубо, он очистил, как злато, в горниле своего ума; все, что было начато или не вполне изложено блаженным Евфимием, он окончил, распространил и тщательно сличил с подлинниками греческими, – особенно книги Нового Завета.
Местом пребывания Георгия были – то обитель святого Симеона Дивногорца, то пустыня Романова, или монастырь Калиппост; неусыпными своими трудами равно изумлял он и греков, и грузин, и сирийцев. Часто призывал его к себе для духовной беседы блаженный Иоанн, патриарх Антиохийский, и советовался с ним не только о пользе душевной, но и о делах церковных – особенно когда в Антиохии сгорел кафедральный храм святого Петра. Патриарх сильно потрясен был сим пожаром, но Георгий словом утешения рассеял душевную его скорбь. «Отче святый! – говорил ему Иоанн, – если бы не твое сладостное слово – душа моя доведена была бы до уныния». После кончины этого кроткого пастыря место его на кафедре антиохийской заступил ученый муж Феодор Вальсамон – но вначале он не имел духовной опытности и заимствовал ее из бесед с Георгием.
Некоторые из приближенных к патриарху стали внушать ему, что земля иверская, обращенная проповедью святой Нины, была крещена патриархом Антиохийским Евстафием и его клиром и долгое время находилась в зависимости от этого престола, но впоследствии начала иметь независимых католикосов и не по праву вышла из-под зависимости антиохийской Церкви, ибо никто из апостолов лично в ней не проповедовал. Патриарх Феодор спрашивал о том блаженного Георгия и предлагал ему употребить свое влияние, чтобы внушить царям иверским снова подчинить Иверию престолу антиохийскому, угрожая в противном случае жаловаться другим вселенским патриархам, чтобы невежество народа иверского просвещено было правилами церковными. Но блаженный Георгий смиренно отвечал патриарху: «Напрасно, владыко святой, упрекаешь ты кроткий и благочестивый народ наш в невежестве: вот я, последний из братий, дам тебе за них ответ. Если сомневаешься касательно проповеди апостольской в земле нашей, вели принести книгу, называемую Странствования апостола Андрея Первозванного, и там найдешь истину».
Патриарх велел немедленно принесть из книгохранилища эту книгу, и она была принесена находившимся при нем Феофилом, родом из Грузии, который впоследствии занял кафедру митрополии Тарзской. Между тем, Георгий говорит патриарху: «Ты хвалишься, владыко святый, что занимаешь кафедру верховного апостола Петра, но мы – достояние брата его, который самого Петра призвал ко Христу. Притом проповедовал нам не один Первозванный, но и другой из апостолов – Симон Кананит, почивающий в абхазской нашей земле, в городе Никопсии; с тех пор мы твердо стоим в православии и в заповедях апостольских. Мы, если должно, будем покоряться тебе, но, владыко, – с улыбкой продолжал он, – не прилично ли и то, чтобы званный покорялся призвавшему его? Напрасно упрекаете вы нас в невежестве и легкомыслии: бывали и такие времена, когда православие потрясено было в пределах Греции и готфский епископ принужден был искать себе рукоположения у нас – в престольном городе наших царей и католикосов, Мцхете, – как описано это в синаксаре». Патриарх изумился глубоким познаниям и красноречию святого мужа и сказал своим епископам: «Посмотрите – один простой инок победил все наше собрание; будем остерегаться, чтобы он не превзошел нас не только словом, но и делом». С тех пор и Феодор Вальсамон, подобно предместнику своему, блаженному Иоанну, стал во всех церковных делах советоваться с пришельцем иверским и весь клир и народ антиохийский начали любить его и уважать, как духовного своего отца и наставника.
Между тем, все монастыри Черной горы, населенные преимущественно грузинами, напоялись очищавшим души их потоком книг святого Георгия, ибо каждая обитель переписывала для себя это сокровище. Более же всех ревновал о том блаженный Антоний Липарит, из владетельного дома князей Орбелиани, который велел переписать новый перевод Священного Писания для монастыря своего – святого Варлаама, в Абхазии. Когда весть об этом дошла до слуха благочестивого царя Баграта, он написал от себя похвальную грамоту труженику Георгию, благодаря его за совершенный труд, которым мало-помалу стали украшаться все иверские церкви; Баграт, его мать, царица Мария и сын Георгий, католикос и все епископы Абхазии и Иверии, исполненные уважения к великому светилу, востекшему на небосклоне отечественной их Церкви, умоляли святого, письменно и чрез посланников, утешить родную землю своим присутствием, чтобы все они могли насладиться его лицезрением.
Убедительнее всех писала ему духовная дочь его, царица Мария, от лица своего сына: «Отче святый! – говорила она, – там, на Черной горе, мало наших монастырей, ибо эта страна чуждая, но царство мое обширно и славно: много в нем кафедр епископских и обителей иноческих, весьма именитых. Да возбудит же Господь святость твою придти к нам, чтобы и мы получили от тебя благословение и просвещение духовное и церкви наши исполнились животворящим потоком богодухновенных твоих книг». Но Георгий не соглашался, опасаясь молвы людской, особенно же боялся, как бы не посвятили его против желания в сан епископский. Узнав о том, благочестивый Баграт собственноручно удостоверил его, что не будет ничего сделано вопреки его воле и что одно только питает он желание – заимствовать от старца просвещение духовное и вверить себя, сына, царский дом и все свое царство святым его молитвам и духовному руководству.
Блаженный Георгий не мог долее противиться столь искренней любви царской и усердному молению, однако ж хотел, по всегдашнему своему обычаю, и на этот раз испытать волю Божию и, положив на престол два вопроса о том, идти ли ему в Иверию или нет, молитвенно взял с престола одну из написанных им хартий: жребий выпал – идти, и он стал собираться в путь. Услышав о таком решении, обрадовался царь Баграт и послал к нему собственного служителя Иоанна, с конем и нужными деньгами, чтобы святой мог взять с собой и присных своих учеников, о чем писал также патриарху и наместнику антиохийскому.
3.Путешествие Георгия в Грузию
Здесь изменяется самый образ рассказа и писатель жития как бы уже от своего лица пишет тем, кто просил его описать житие преподобного. «Здесь конец нашему слову к вышеупомянутым событиям, которые убедили нас описать жизнь святого со дня его рождения. О блаженнейший! Доселе ты знал все и только представлял, будто не знаешь жизни того, кто не скрывал от тебя ни одной йоты из сердечных своих помыслов. Теперь сообщу святыне твоей об отъезде нашем на Восток (т.е. в Иверию), и о всем, что произошло до возвращения в столицу греческую и до преставления святого. Так как ты настоятельно повелевал мне, недостойному, написать о нем что-либо приличное, то я вкратце изложил все, что мог. Слишком далек я от святости блаженного Георгия – как далек призрак от человека, но повеление твое заставляет меня описать, как мы совершили свой путь в Иверию и какова была блаженная кончина святого. Я подобен ленивому путнику, который, не дойдя до предположенного места, останавливается на пути, ибо постоянно кружусь около горы и не могу взойти на самую гору, но да будет со мною Христос, истинный Бог, и святое твое благословение, чтобы мне безпрепятственно шествовать по пути моего слова». Умолчал о себе неведомый писатель; неизвестно имя его, равно как и того лица, к кому обращена его речь, но можно предполагать, что это говорит блаженный затворник, духовник Георгия, если только был он еще жив.
Оставляя дивную эту гору, – пишет он, – мы помолились над гробницей Симеона и Марфы и в напутствие от них и от тебя получили святое благословение. Потом выехали из Антиохии и приблизились к реке Евфрату; здесь узнали мы, что по грехам нашим турки овладели всей Месопотамией и Сирией, и потому мы поворотили к Севасте, надеясь, что там все еще мирно, – однако ж турки и здесь опередили нас и сожгли город. Не ведая о том, мы продолжали путь и едва было не попали в руки врагов; одно только милосердие Божие спасло нас, ибо отовсюду слышался нам голос: «Куда идете?», – хотя – Бог свидетель – не видно было никого, кто говорил бы нам это; предостерегал нас именно голос ангела. Оставив большую дорогу, пошли мы малыми стезями, чрез дремучие леса и непроходимые ущелья; и после утомительного странствования днем и ночью достигли наконец Кесарии, а оттуда направились уже к морю, ибо идти далее по суше было невозможно. Так вступили мы в Евхаит, где поклонились гробу святого великомученика Феодора. Местный епископ, муж святой и благочестивый, благосклонно принял нас и много беседовал с нами о спасении души. Из Евхаита пришли мы к ближайшему приморскому городу Самисону и, здесь продав своих коней, на кораблях отплыли в Абхазию, благополучно достигли крепости Поти и, поднявшись по реке Риону, прибыли в столичный город Кутаис во время виноградного сбора.
Царь Баграт в то время находился в Карталании и, едва только узнал о пришествии святого аввы, немедленно послал одного из своих сановников, чтобы последний с великой честью привел к нему блаженного Георгия. Нам сопутствовал епископ кутаисский Иларион, смиренно ставший в число учеников аввы Георгия. За три часа расстояния от столичного города Мцхета царь Баграт выслал к нам для почетной встречи архиереев и сановников своих, а сам встретил нас в дверях своей палаты. С духовной радостью принял он благословение от святого старца, ввел его за руку в палату и, посадив возле себя, сказал: «Благословен Господь! Ныне спасение всему моему царству – ибо я удостоился видеть второго Златоуста», – и все сановники говорили: «Благословен Господь, явивший нам такого мужа для спасения душ наших!» Велика была радость во всем царстве.
Спустя месяц после нашего приезда царь Баграт с помощью Божией одержал славную победу над мятежными князьями Абашидзе, которые, гордые своим богатством, силой мышцы и множеством народа, долго воевали против него и домогались взять в плен самого царя, но Баграт пленил всех пятерых, как безсильных младенцев. После того немедленно послал он за святым аввой, чтобы сообщить ему свою радость, и в духе христианского смирения отвечал на отеческое его приветствие: «Эта победа, отче святый, дарована нам твоими молитвами, ибо много раз поднимал я оружие на непокорных и никогда не имел успеха: ныне же, ради твоего пришествия, совершилось чудо и твоими молитвами возвеличилось мое царство». При этом открыл ему царь все лукавые замыслы рода Абашидзе. Так как наступала уже зима, то Баграт по своему обычаю собирался провести ее в Абхазии, на теплом помории, и просил святого Георгия сопутствовать ему, чтобы отдохнуть зиму в благорастворенном климате. Но когда достигли они обители Мартвильской, в Мингрелии, местный епископ чхондийский, бывший также учеником аввы, не пустил его далее и умолял остаться у себя на зиму.
Весной царь Баграт, возвращаясь в Карталинию, опять пригласил с собой святого старца и для его успокоения дал ему в лучших местах благоустроенные лавры: сперва – обитель Недзви, в Карталинии, а потом – знаменитую лавру Шатберди, в Кларджете, но и тут не хотел с ним расстаться и, несмотря на ежедневные свидания, не мог довольно насытиться сладостью речей из медоточивых его уст:
– Отче святый! – говорил ему царь, – для того мы и утруждали твою святость, чтобы ты исправил все недостатки и заблуждения душ наших, чтобы тайное обличил тайно, а явное уврачевал явно, без всякого лицемерия, ибо все, что ты ни повелишь, я приму как бы из уст самих апостолов.
Царь подвел к авве старшего своего сына Георгия и, вложив его руки в руки старческие, сказал:
– Вот отдаю тебе душу этого отрока и потребую ее от тебя в день судный, пред Богом.
Георгий благословил юного царевича и сказал:
– Господь да благословит тебя и в сей жизни, и в будущей, и, как некогда великому Константину, да покорит всех врагов к подножию ног твоих.
Кроме того, написал он душеполезные поучения и вручил их отроку, чтобы тот постоянно читал их, удаляясь от людей строптивых и нечестивых. Царевич с любовью принял поучения святого старца и во всем покорялся ему, как послушный сын доброму отцу.
С тех пор начали постоянно притекать к святому авве и приносить пред ним покаяние в грехах своих не только царь и католикос, но и сановники, и пресвитеры, иноки и инокини, люди богатые и бедные, и до такой степени со всех сторон обступали его, что мы едва успевали принимать пищу. Просвещенный свыше, человек Божий просветил всю свою страну, исправляя недостатки ее, тайные и явные. Первое свое обличение безстрашно и нелицемерно обратил он против самого Баграта, увещевая его, чтобы кафедр епископских не вверял он невеждам и нечестивцам, привыкшим к суете мира и скитальческой жизни, но чтобы избирал людей достойных, воспитанных в иночестве, под надзором добрых наставников, дабы молитвами их преуспевало в мире царство и миряне не было осуждены за грехи духовных. Святой старец поучал также царя о суде и правде, внушая ему, чтобы, по слову Давида, оправдывал смиренного и убогого и из лицеприятия не склонял весов правосудия, особенно же – чтобы возлюбил он милостыню, ибо милость и правду любит Господь, и чтобы начинал исправлять безпорядки с самого себя, и потом уже искоренял бы их в народе.
Подобным образом наставлял святой старец и иноков, и инокинь, и весь народ, и свои наставления предлагал в виде поучений, какие соответствовали их званию: невеждам напоминал он о нужде познания, богатым внушал милосердие, бедным – терпение, и не с пустыми руками отпускал он своих слушателей, но укреплял и восставлял он падших, спасал утопающих в волнах страстей, не допуская их до конечной гибели, и, как искусный кормчий, направлял всех к безбурной пристани.
– Знаю, святой отче, – говорит описатель жития его, – что ты желаешь узнать от меня и то, как совершилось собрание сирот и каким образом блаженный Георгий совокупил воедино такое множество их.
Сперва нашли мы, что присные великого аввы на своей родине бедствуют: это были два его племянника – сыновья его сестры и малолетние их дети. Георгий принял их, по словам Писания: приснаго рода твоего да не отвергнеши. Других сирот собрал он из чуждых мест: тех обрел в пустыне, этих выкупил из рабства или спас от погибели нравственной, и от такого падения возвел их на степень пресвитеров Христовых. Слух о том, что Георгий призревает сирот, распространился по всей Иверии, и дети начали собираться к нему отовсюду: иных приводили родители и иногда тайно оставляли детей у дверей его дома, другие сами бежали от родителей в тихое пристанище – и таким образом собралось их до сорока человек. К собранию этих сирот было много причин: во-первых, богоподражательное его милосердие, во-вторых, сильное его желание,чтобы народ еще в детстве изучал переведенное им на родной язык Священное Писание, ибо нежная природа детского возраста, как мягкий воск, удобно приемлет все впечатления, и юные ученики могли со временем сами сделаться учителями. Георгий не обманулся в своем ожидании. Была еще и третья причина: сам он, на Святой Горе, проходя сперва должность диакона, а потом настоятеля, много видел подвигов, совершаемых ее иноками, – но земля наша далеко от этой Святой Горы: немного ученых мужей приезжало оттуда к нам, а кто и приезжал, тот в скором времени возвращался. Блаженный Георгий желал собранных им детей, как словесное стадо и чистейшую жертву, привести к святому отцу нашему Евфимию и сделать их певцами или чтецами в святой его церкви, чтобы память богоносных мужей совершалась здесь торжественно (слова эти показывают, что сам писатель жития обитал на Афоне, в лавре Иверской).
Георгий пребывал на земле иверской пять лет; многие епископские кафедры и иноческие обители переписали его перевод Священного Писания; многое исправил он в церковных обрядах и всем показал путь к вечной жизни, объяснив заповеди и церковные правила письменно и словесно. Так умножил он данный ему от Бога талант, ибо просвещение и принесение стольких душ в жертву Богу едва ли не выше было и чудного его перевода Божественных книг: блаженный Георгий довершил дело проповеди святых апостолов Андрея и Симона, ибо Первозванный прошел всю страну нашу, а Кананит совершенно вселился в ней, так как в Никопсии почивают святые его мощи[133].
В это время в наказание за грехи наши восстал из Вавилона второй Навуходоносор – султан сельджукидов Альп-Арслан, и явился в Ахалкалаки, что в Джавахетии, где были собраны все сироты блаженного отца. Однажды около полудня сидели мы в келье Георгия; внезапно на лице его выразилось сперва изумление, потом испуг, и он, сказав: «На этот город идет гнев Божий», – и немедленно велел всем собираться в путь. К вечеру мы уже вышли из города, а чрез три дня, действительно, постиг его гнев Божий: не только жители его, но и знаменитейшие сановники земли иверской – все погибли под мечом. Благочестивый Баграт впал в уныние; человек Божий словом утешения рассеял душевную его тоску, и сам царь сознавался впоследствии, что умер бы от печали, если бы не видел святого старца.
4.Кончина Георгия
Между тем, по откровению свыше, Георгий уразумел, что уже приблизилось время его кончины, и он подвигся духом идти на Святую Гору, чтобы положить кости свои там, где воссиял ему свет разума Божественных Писаний и утвердил собранных им чад в ограде святого Евфимия. Но как некогда сему великому авве, так и самому Георгию суждено было окончить дни свои не на Святой Горе, а в престольном граде.
Георгий, прежде чем предпринял последнее свое путешествие, посетил благочестивого царя Баграта, чтобы выразить ему свою благодарность за радушный прием и объявить о своем удалении; он исполнил это словами, проникнутыми Божественной мудростью.
– Государь! – говорил Георгий, – я покорился твоему повелению и оставил землю, которая не входила в план моих подвигов и где отдыхал я от многих треволнений мира; послушайся ныне и ты моего убожества и отпусти меня опять, как и прежде, в землю моего странствования, напутствуй туда твоими молитвами и благословениями, да достигну я места погребения духовных моих отцов, как некогда кости родоначальника Иакова, скончавшегося в Египте, и кости Иосифа, по завещанию их, перенесены были в землю обетованную, в общую гробницу отцов их Авраама и Исаака. Если благочестие твое что-либо приобрело от моего присутствия и устроилось твое царство, то это дело принадлежит тебе, ибо призвал меня ты, а не сам я к тебе явился. Вот и грамота твоя, некогда ко мне писанная, которой ты, как царь этой земли, обещал мне безопасность и полную свободу: итак, отпусти меня ныне к царю вселенной, в Царьград, собирающий и упокоивающий всех тружеников.
Умилился царь и пролил много слез, со всеми своими сановниками и епископами. Напрасно старался он умолить старца, чтобы тот остался в родной земле: Георгий пребыл непреклонным. Наконец державный Баграт должен был отпустить его и отпустил с великими дарами. Все царство скорбело о нем – все как дети плакали о лишении отца своего, ибо все сановники и епископы были духовными его чадами. Царь вручил ему письмо к императору Константину Дуке, который за несколько времени пред тем просил царевну Марфу в невесты сыну своему, – и царица Мария, прощаясь с Георгием, напомнила ему о давнем его предсказании. Со святым старцем отпущены были инок Петр, бывший некогда патрикием, Аарон и другие лица, духовные и светские. Плавание их хотя было бурно, так что все опасались за жизнь, однако ж, молитвами преподобного, благополучно достигли они Константинополя.
Император обрадовался прибытию святого мужа и на другой же день пригласил его в свои палаты. Георгий приветствовал как его, так и сына его, кесаря, похвальной речью, исполненной искренности и смирения, – и державный подивился красноречию его.
– Благодарю севастоса Баграта, – сказал он патриарху Константинопольскому, – что прислал он нам человека, подобного ангелам, который хотя родом и грузин, но во всем следует обряду нашему.
Из грамоты же Багратовой еще более уверился он в достоинстве святого мужа, ибо Баграт писал, что он «посылает к нему учителя всей Иверии, уподобившегося безплотным, который своими молитвами утвердит вселенское его царство». Посему император объявил Георгию, что исполнит все его желания, и вступил с ним в духовную беседу о делах церковных и обрядах веры.
В то время при царском дворе находилось много именитых мужей из числа римлян и армян и сам последний царь армянский – Гагик, бежавший в Царьград из покоренной сарацинами столицы его Ани. Император в присутствии их расспрашивал святого старца о различии исповеданий, извиняясь тем, что, как державший всегда меч и скипетр, он мало знаком с предметами церковными, хотя по-настоящему православие должно утверждаться от царей. Константин желал знать, во всем ли согласна Церковь Иверская с православной Церковью греческой, и весьма был утешен, когда святой Георгий ясными доказательствами засвидетельствовал, что Церковь Иверская, приняв однажды православие, никогда от него не отступала. Император возблагодарил за это Бога и потом спрашивал еще о разнице, какая существует в догматах и обрядах между греками, римлянами и армянами; на все эти вопросы авва Георгий давал ему удовлетворительные ответы, так что державный, святитель и сановники изумлялись ясности, с какой излагал им Георгий самые глубокие истины и то, чего не могли изъяснить им ни римляне, ни армяне.
Архимандрит Иверской лавры и Афонской Горы Георгий находился тогда в Царьграде; этот человек, добрый и праведный, весьма обрадовался, узнав о возвращении святого Георгия, которого знал на Святой Горе.
– Благословен Бог! – говорил старец, – Сам Господь привел тебя обратно к нам; вот и монастырь твой пред тобой.
На другой день опять потребовали Георгия и бывших с ним к императору; с ними вместе предстал пред лицо царское и архимандрит. При этом державный сказал Георгию:
– Иди, благочестивый старец, опять в свою обитель и там воспитывай твоих сирот – ибо так писал нам о тебе брат наш, севастос Баграт; доброе дело, что он прислал к нам настоятеля лавры Иверской. Но покажи мне твоих сирот, чтобы я мог оказать им милость; исполню и все другие твои просьбы, какие только предложишь мне.
Наступил праздник святого Иоанна Предтечи; мы пошли в обитель Студийскую поклониться честной его главе и, приобщившись там Святых Таин, возвратились на свое подворье Ксеалон. Доселе, блаженнейший, ровен и приятен был путь моего слова, но теперь лучше бы мне умолкнуть, ибо сердце мое стесняется и руки дрожат, когда помышляю о сиротстве своем. Как опишу тебе последние дни жизни моего аввы и прощальные речи? Но, послушания ради, подвигну слабый язык мой и доскажу свою повесть.
Святой отец наш предчувствовал блаженную свою кончину, когда на обратном пути из обители Студийской начал изнемогать и когда мы думали, что это только от одной усталости, ибо святой авва имел обычай на самые отдаленные богомолия ходить не иначе, как пешком. За два дня до праздника святых Апостолов он сказал нам:
– Будьте готовы взять с собой моих сирот, чтобы представить их царю, – так как нам было уже объявлено определение царское, что сироты должны предстать пред лицо царя вне города, – в долине, называемой Филопатрос. Потом Георгий присовокупил:
– Если не увидим его сегодня, то завтра это будет уже не в наших руках, – мы не поняли тогда значения его слов.
Старец без посторонней помощи легко сел на коня и также свободно спешился в предназначенной долине, где ожидали мы возвращения царского. Когда император и сын его приблизились верхами, все мы пали на землю и пропели ему многолетие. Державный изумлен был множеством сирот и их малолетством, ибо некоторым было едва ли по семи лет, и все они были облечены в короткие монашеские мантии. Державный похвалил милосердие страннолюбивого старца.
Тут блаженный Георгий подал челобитную царю и сказал ему:
– Я собрал этих сирот в Иверии и научил их имени Божию, а ныне представил их пред лицо царского твоего величества. Воспитывай их по своему благоволению и охраняй, как молитвенников о душе твоей, ради благоденствия собственных твоих чад.
С императором стояли три его сына и царь армянский с сановниками римскими. Вручив челобитную, Георгий присовокупил:
– После Бога, предаю их тебе.
Император велел сиротам прочитать часы, чтобы испытать их в чтении, но блаженный велел им вместо того пропеть отходную песнь святого Симеона Богоприимца: ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко , – знаменуя тем близкое свое отшествие к Богу. Это знаменательное слово мы поняли, однако ж, только на другой день, когда старец уже скончался.
Накануне праздника верховных Апостолов, когда никто не ожидал всех нас поразившего горького удара, мы нечаянно узнали, что блаженный отец наш тихо преставился к Богу, – и никто из нас не был свидетелем мирной его кончины. Прежде все узнал о том бывший патрикий, священноинок Петр, пламенно любивший своего наставника. Исполненный скорби, пришел он передать плачевную весть императору.
– Мир державе твоей, – сказал он, – и многая тебе лета, с царственным твоим сыном! – Тот святой инок, который еще вчера вручал вам обоим сорок безприютных сирот, ныне уже сам предался в руки Божии и от царя земного перешел к Царю Небесному. Вчера он умолял тебя о покровительстве своим сиротам, а сегодня сам молится за тебя Отцу сирых, Судии вдов и Царю царей земных.
Прослезился царь и после первого изумления за все воздал хвалы Богу.
Мы положили священные останки блаженного Георгия в ковчег из негниющего дерева и отплыли морем на Святую Гору, которой благополучно и достигли. Святогорцы благосклонно приняли нас как своих присных братий, а святого отца нашего, хотя уже усопшего, – как живого наставника, ибо из прежних его учеников в лавре Иверской оставалось в живых еще много. С теми же почестями, с какими некогда встречали они блаженные останки Евфимиевы, встретили и раку Георгиеву: на руках иерейских принесли ее в церковь и поставили пред гробницей святого Евфимия, а оттуда перенесли в церковь Всех Святых, где оставалась эта рака около года, доколе не пришло повеление от патрикия Петра и достопочтенного настоятеля нашего Георгия Ольтисели, которого утвердил император в этом звании после кончины блаженного. Оба они приплыли на Гору Афонскую; в их присутствии открыта была гробница великого ктитора лавры, Георгия Торникия, и нетленные останки святого старца Георгия, вынутые из ковчега как бы совершенно живыми, положили в одну мраморную гробницу с Торникием, как останки второго ктитора лавры. Погребение их совершилось 24 мая 1067 года, но лавра Иверская установила совершать память Георгия 30 июня, в день дванадесяти Апостолов, ибо за равноапостольные его подвиги причла его к их лику как тринадцатого.
Память преподобного Гавриила Иверского[134]
Преподобный Гавриил был родом из Грузии (Иверии), отшельнически подвизался в пределах Иверской обители и за высоту своей жизни удостоился услышать Божественный глас, повелевавший ему сойти с неприступных высот, где он подвизался, на море, и принять с оного чудотворную икону Госпожи Богородицы Портаитиссы[135].
21 МАЯ
Страдание святого преподобномученика Пахомия[136]
Святой преподобномученик Пахомий был родом из Малой России, сын благочестивых родителей. В молодости похитили его татары и продали одному турку, по ремеслу кожевеннику, который и увез его с собой в свою отчизну, в так называемое местечко Усаки, находящееся в области Филадельфийской (в Малой Азии). Мусульманин, научив юношу мастерству своему, всячески старался увлечь сего невинного в магометанство, но Пахомий, хорошо понимая ремесло и прилежно занимаясь им, гнушался и слышать не хотел о нечестивом учении Магомета. Напрасно неистовый турок употреблял палочные побои, угрозы и голод – юный Пахомий за благочестие выносил все это с радостью и твердостью духа. Таким образом, целых двадцать лет оставался он в рабстве и плену, служа жестокому господину с полным усердием и преданностью. Между тем, агарянин, видя, что не может подействовать на сердце мужественного юноши ни угрозами, ни побоями, ни пытками, пустился на сатанинские хитрости: у него была дочь-девица, и ее-то он задумал употребить орудием к увлечению Пахомия в отступничество от веры Христовой. Турок начал ласкать его, уговаривать и, предлагая ему в замужество дочь свою, обещался сделать полным наследником всего своего имущества, но девственный юноша с твердостью и презрением отверг ласки и предложения своего господина, предпочитая целомудрие всем сокровищам мира и повторяя в сердце своем апостольское слово: кто ны разлучит от любве Христовы; скорбь или теснота, или гонение, или глад, или нагота, или меч (Рим. 8, 35). Наконец, господин его, видя непреклонность его мысли, освободил его и дал ему позволение идти куда хочет. Пахомий прославил Господа и уже совсем было готовился в путь, как вдруг опасно заболел. Между тем, соседние турки, узнав о всем, что происходило с Пахомием, и не желая выпустить его из своих рук, захотели самую болезнь его употребить в свою пользу. Собравшись в дом, где лежал в болезни юноша, они ложно разгласили, что во время болезненных припадков он отрекся от Христа и дал им слово потурчиться, как скоро поправится в силах. Вследствие сего, когда он начал поправляться от болезни, его насильно одели в турецкое платье, не совершив, впрочем, обряда обрезания. Как ни отвращался, как ни отрицался и как ни проклинал Магомета и его учение Пахомий, турки слышать не хотели, твердя одно, что он уже однажды навсегда отрекся от своей веры и принадлежит их пророку. Делать было нечего: Пахомий в негодовании удалился оттуда в Смирну под видом купца, и оттуда, сбросив с себя турецкое платье, отправился на святую Афонскую Гору, где, близ Свято-Павловской обители, у одного добродетельного старца Иосифа, имевшего особенный дар рассуждения, и провел двенадцать лет в послушании, приняв от него ангельский образ и исповедав все, что с ним происходило и что случилось в минувшие годы. В это самое время в Кавсокаливском ските славился чудной жизнью преподобный Акакий. Пахомий неоднократно слышал о великом его подвижничестве и, желая по силам подражать ему и научиться опытом иночеству, переселился туда, шесть лет провел под руководством преподобного Акакия, питался трудами рук своих, так что наконец и сам сделался образцом истинно подвижнической жизни и украшением своего времени. Следствием сего и было то, что все его любили и пользовались назидательным примером жизни его.
Но между тем, как таким образом Пахомий восходил от силы в силу духовной жизни, сердце его невольно трепетало, когда смущенный помысл приводил ему на мысль -–не отрекся ли он в самом деле Христа в болезненном припадке или в безпамятстве.
– Ведь без повода турки не могли же привязаться ко мне, – думал он, – и облечь меня в одежды зеленого цвета, который принадлежит собственно торжеству нечестивой их веры.