Библиотека Альдебаран

Вид материалаЛитература
Подобный материал:
1   ...   54   55   56   57   58   59   60   61   ...   66

5



Литературная деятельность Новикова, Фонвизина, Радищева, Крылова и Карамзина знаменовала важные качественные перемены в русской литературе XVIII в. – кончилось монопольное положение поэзии – произошло «образование прозы». Исторически обусловленное опережающее развитие поэзии к концу века резко сбавило темп. Но только в новых условиях – в 1830 х гг., усилиями Пушкина и Гоголя – проза в долгом соревновании с поэзией одержит победу, займет первое место и уже навсегда станет определять облик литературы.

Современный читатель, знакомясь с русской прозой XVIII в., обратит внимание на ее жанровое своеобразие. Вместо привычных теперь и традиционных форм романа, повести, рассказа и очерка он встретит «путешествие», «письмо», «житие», «восточную» или философско политическую повесть. И это в пору, когда в литературе Западной Европы бурно развивался роман – и уже не авантюрный, но семейный, любовный или роман исповедь.

Русские писатели отлично знали романы Д. Дефо и С. Ричардсона, Г. Фильдинга и Л. Стерна, Ж. Ж. Руссо и В. Гете, но шли своим путем. Объяснялось это различием социальных условий России и западной Европы. Западноевропейская литература XVIII в. добилась громадных художественных успехов в раскрытии драмы человека буржуазного общества. Она запечатлела духовный мир личности, жаждущей свободы, независимости и счастья.

Иными были условия социальной и политической жизни в России. Буржуазия не занимала господствующего положения, и ее идеология не оказывала потому значительного влияния на общественную жизнь. Главным противоречием самодержавно крепостнического государства было противоречие между закрепощенными крестьянами и помещиками. Нараставшая антифеодальная борьба привела к расколу дворянства, и на историческую арену вышли лучшие люди из дворянства, став в ряды просветителей. Различие идеалов жизни формировало отличные друг от друга нравственные кодексы этих групп дворянства. Крепостник в силу данного ему права владеть себе подобными людьми «утверждал» себя как помещик, паразитизм существования обусловливал все его представления о жизни и морали. Просветитель осуждал крепостное право, считал его беззаконным и безнравственным, боролся с рабством, утверждая свою личность именно в борьбе за счастье и свободу других людей.

Писатели просветители выставили на позор помещика тирана. Но в той же русской действительности они сумели открыть и здоровые силы нации, не зараженные эгоизмом и отвергающие паразитизм. Их вдохновлял тот идеал человека, который складывался в ходе исторической жизни народа. Им был деятель, сделавший бесконечно много для своего отечества. Обобщение жизни многих реальных исторических лиц России позволило просветителям XVIII в. выработать меру оценки человека, которая была унаследована реалистами XIX столетия. Н. Г. Чернышевский так определил ее: «… историческое значение каждого русского великого человека измеряется его заслугами родине, его человеческое достоинство – силою его патриотизма».[1128]

Подобная философия человека и мера оценки его достоинств закономерно приводила к пониманию, что единственным путем самореализации личности в условиях самодержавно крепостнического государства является гражданское, общественное, патриотическое служение родине, борьба с социальным злом и политической несвободой – т. е. путь внеэгоистический. Это и обусловливало поиски просветителями новых сюжетов, новых жанров, их стремление к внутренней перестройке старых.

При всем своеобразии и отличии прозаических жанров писателей XVIII в. от жанров, утвердившихся в следующем столетии, именно они закладывали фундамент, на котором усилиями гениальных писателей XIX в. будет воздвигнуто величественное здание русской литературы. Писатели просветители начали традицию изображения народа, раскрыли в бесправном крепостном нравственно богатую личность. Радищев сделал именно народ героем своей книги «Путешествие из Петербурга в Москву». Изображая русских крестьян, низведенных крепостничеством на положение «пленников в отечестве своем», он героизировал их, видя в мужике дремлющую до случая силу, которая сделает его истинным сыном отечества, патриотом, деятелем революции. Сила, обаяние и нравственная красота русских крепостных в «Путешествии» таковы, что мы чувствуем в каждом из них будущего освободителя России. Через индивидуальный облик каждого просвечивает его потенциальная судьба свободного человека. Радищев писал так о русском народе потому, что верил и понимал, что именно народу предстоит решить судьбу русского государства, обновить отечество.

Писатели просветители выработали и художественно воплотили идеал человека деятеля: это и образ издателя «Живописца», и Стародум из «Недоросля», и путешественник из «Путешествия из Петербурга в Москву». Важнейшей особенностью радищевского «Путешествия» как своеобразного воспитательного романа является создание объективного образа героя путешественника, характера передового дворянина, разрывающего идейные связи со своим классом и переходящего в ряды просветителей, обретающего веру в революционный путь преобразования России.

Общественный социальный характер эмоций – вот главное отличие нравственной жизни радищевского героя от героев сентиментальной литературы. Он не бежит из мира, не замыкается в своем очаге, а выходит на широкую дорогу, распахнув свое сердце народному горю. Герцен сразу почувствовал эту особую природу духовной жизни путешественника, заявив, что он «едет по большой дороге, он сочувствует страданиям масс, он говорит с ямщиками, дворовыми, с рекрутами, и во всяком слове его мы находим с ненавистью к насилию – громкий протест против крепостного состояния».[1129] Оттого Радищев изображает не семейную драму, а драму идей.

В 1840 е гг. Герцен, анализируя некоторые сентиментальные и романтические произведения западной литературы, сформулировал свое требование: «Человек должен развиться в мир всеобщего».[1130] Первым таким человеком в русской литературе первой четверти XIX в. был Чацкий. Любовь для него «только один момент, а не вся жизнь». Он «выступил из себя» и «развился в мир всеобщего». Опыт Радищева, его философия активного общественного человека, чей нравственный кодекс выражался лаконичной формулой – «Я взглянул окрест меня – и душа моя страданиями человечества уязвленна стала», – были освоены Грибоедовым. «Мильон терзаний», Чацкого – общественного происхождения, «душа его сжата горем» оттого, что он способен «уязвляться страданиями человечества». Открытия Радищева реалиста были нужны реалистам XIX в.

Писатели просветители первыми выдвинули задачу раскрытия «тайны национальности» и сделали попытки изображения национального характера. Они гневно осудили рабство, поставив перед литературой благородную задачу борьбы за свободу закрепощенного народа. Ими показано, как паразитизм жизни крепостников неумолимо вел их к нравственной гибели, к утрате всего человеческого. Новиков, Фонвизин и Радищев увидели начало этого процесса. Грибоедов, Пушкин и Гоголь, а потом и другие великие реалисты XIX в. продолжили эту традицию, углубили ее, создав галерею потрясающих образов «мертвых душ».

Были продолжены жанровые поиски и преобразование структуры традиционных жанров. Превращение «путешествия» в своеобразный воспитательный роман, в котором осуществлялось воспитание человека жизнью, оценили и восприняли по своему Пушкин и Гоголь. В «Евгении Онегине» не случайно появилась глава «Путешествие Онегина». Сюжет «Мертвых душ» развивается с учетом опыта жанра «путешествий».

Самобытный характер «поэмы» «Мертвые души» очевиден. Но между ней и «Путешествием из Петербурга в Москву» – исторически преемственная связь. Радищев нащупывал, искал, смело пробивался навстречу будущему. Гоголь написал гениальное произведение, опираясь уже на опыт всей предшествующей литературы. В его книге путешествует не только Чичиков, но незримо для Павла Ивановича и всегда ощутимо и осязаемо для читателя едет по Руси сам Гоголь. Это он встречает людей разных сословий, он познает жизнь «под углом ее запутанности», раскрывая читателю Россию дворянскую, Россию народную.

Важнейшей чертой национального своеобразия русской литературы является ее связь с освободительным движением. И эта традиция сложилась в литературе XVIII в., в прозе просветителей прежде всего. Оттого с таким вниманием относились великие писатели к творчеству и деятельности своих предшественников. Для Пушкина Фонвизин – «друг свободы». О себе он с гордостью говорил, что «вослед Радищеву» восславил свободу.

Огарев в предисловии к сборнику «Русская потаенная литература» писал: «Обе струи – струя Радищева и струя Новикова – оживали с удвоенной силой и сливались в одну потребность положить начало гражданской свободы в России».[1131] Герцен, признавая свое духовное родство с Радищевым, утверждал, что идеалы Радищева – автора «Путешествия из Петербурга в Москву» – это его идеалы, идеалы декабристов. И далее свидетельствовал: «И что бы он (Радищев, – Г. М.) ни писал, так и слышишь знакомую струну, которую мы привыкли слышать и в первых стихотворениях Пушкина, и в „Думах“ Рылеева, и в собственном нашем сердце».[1132]



1 Впервые в широком масштабе это сделано в первых двух томах многотомной «Истории русской литературы», изданной ИРЛИ АН СССР (т. 1 – М. – Л., 1941; т. 2, ч. 1 – М. – Л., 1945; т. 2, ч. 2 – М. – Л., 1948).


2 Так, старейшая из дошедших до нас рукописей – Остромирово евангелие – переписывалась более полугода (с октября 1056 до мая 1057 г.).


3 Например, Остромирово евангелие было переписано для новгородского посадника Остромира, роскошный «Изборник» 1073 г. – для киевского князя Святослава Ярославича, Мстиславово евангелие (до 1117 г.) – для новгородского князя Мстислава Владимировича, и т. д.


4 Повесть временных лет. Ч. 1. Подгот. текста Д. С. Лихачева, пер. Д. С. Лихачева и Б. А. Романова. Под ред. В. П. Адриановой Перетц. М. – Л., 1950 (серия «Лит. памятники»), с. 102. (Далее все цитаты из ПВЛ даются в тексте по этому изд.).


5 Лихачев Д. С. Своеобразие древнерусской литературы. – В кн.: Лихачева В. Д., Лихачев Д. С. Художественное наследие древней Руси и современность. Л., 1971, с. 56.


6 Фольклор дописьменного периода и фольклор Киевской Руси до нас не дошли. Мы можем судить о них лишь на основании косвенных данных. Однако эпические предания о первых киевских князьях сохранились в обработке летописцев в составе древнейших летописных сводов. См.: Русское народное поэтическое творчество. Т. 1. Очерки по истории русского народного поэтического творчества X – начала XIII в. М. – Л., 1953.


7 О переводной литературе Киевской Руси см. также: Мещерский Н. А. Источники и состав древней славяно русской переводной письменности IX–XV веков. Л., 1978.


8 Сапунов Б. В. Некоторые соображения о древнерусской книжности XI–XIII вв. – ТОДРЛ, т. 11. М. – Л., 1955, с. 323. Уточнения и поправки см.: Мошин В. А. О периодизации русско южнославянских литературных связей X–XV вв. – ТОДРЛ, т. 19. М. – Л., 1963, с. 28–106.


9 «В соборных, а также кафедрально епископских церквах и в церквах монастырских количество книг было несколько большее», – пишет Б. В. Сапунов. В этих храмах могли находиться Шестоднев, Стихирарь, Ирмологий, Паремейники и другие книги.


10 Так, из известных ныне старославянских и русских рукописей XI–XII вв. были наиболее широко представлены списки Евангелия апракоса, Апостола, Псалтыри, Служебных миней (см.: Предварительный список славяно русских рукописей XI–XIV вв., хранящихся в СССР. – В кн.: Археографический ежегодник за 1965 г. М., 1966, с. 187–196).


11 Лихачев Д. С. Развитие русской литературы X–XVII веков. Эпохи и стили. Л., 1973, с. 20 и след.


12 Патристикой (от греч. πατήρ – «отец») именовались произведения авторов, почитавшихся как «отцы церкви».


13 Роль памятников учительной литературы в постижении характера человека показана в исследовании В. П. Адриановой Перетц (см.: Адрианова Перетц В. П. Человек в учительной литературе древней Руси. – ТОДРЛ, т. 27. Л., 1972, с. 3–68).


14 Миллер Т. А. Иоанн Златоуст. – В кн.: Памятники византийской литературы IV–IX веков. М., 1968, с. 87.


15 Поучения Иоанна Златоуста читаются уже в составе «Изборников» 1073 и 1076 гг.


16 Название «Лествица» символизирует идею книги – содержащиеся в ней поучения словно ступени, по которым читатель восходит к идеалу «духовных совершенств».


17 Пандекты – компилятивный сборник библейских и святоотеческих цитат, расположенных по тематическому принципу.


18 См.: Адрианова Перетц В. П. Афоризмы Изборника Святослава 1076 г. и русские пословицы. – ТОДРЛ, т. 25. Л., 1970, с. 3–19. Издание и исследование Изборника см.: Изборник 1076 года. Изд. подгот. В. С. Голышенко, В. Ф. Дубровина, В. Г. Демьянов, Г. Ф. Нефедов. М., 1965.


19 Успенский сборник XII–XIII вв. Изд. подгот. О. А. Князевская, В. Г. Демьянов, М. В. Ляпон. Под ред. С. И. Коткова. М., 1971, с. 135–160.


20 Литературная история этого популярнейшего на Руси Жития исследована в кн.: Адрианова В. Житие Алексея Человека божия в древней русской литературе и народной словесности. Пг., 1917. Текст Жития (в переводе) опубликован в кн.: Византийские легенды. Изд. подгот. С. В. Полякова. Л., 1972; Памятники средневековой латинской литературы X–XII веков. М., 1972.


21 Столпники – отшельники, проводившие долгие годы на верху «столпа» (колонны).


22 В Киевской Руси были известны Синайский, Скитский и, вероятно, Египетский патерики. По мнению некоторых исследователей, патерики, известные только в списках XIV–XV вв. – Азбучный, Иерусалимский, Алфавитный, также восходят к переводам, сделанным в Киевской Руси. Фрагменты из византийских патериков в переводе С. В. Поляковой см. в книге «Византийские легенды».


23 Перечень апокрифов см. в кн.: Будовниц И. У. Словарь русской, украинской и белорусской письменности и литературы. М., 1962, с. 20–21.


24 Этот апокриф отразился в так называемой «Речи философа», входящей в состав «Повести временных лет» (см. с. 63).


25 Этот апокриф отразился в Исторической и Хронографической палеях (палея – памятник, излагающий ветхозаветную историю).


26 Эта легенда отразилась в «Повести временных лет» под 1071 г. (см. с. 118): волхвы говорят Яну Вышатичу, доверенному лицу князя Святослава Ярославича, что по их верованиям сатана поспорил с богом о том, кто же должен сотворить человека, «и створи дьявол человека, а бог душю во нь вложи».


27 Хронографами называются памятники, излагающие всемирную историю (см.: Творогов О. В. Древнерусские хронографы. Л., 1975).


28 Амартол по гречески – «грешник» – традиционный самоуничижительный эпитет монаха. Иногда «Хронику» называют «Хроникой Георгия Монаха».


29 Иконоборчество – религиозно политическое движение в Византии в VIII и IX вв., направленное против почитания икон и иных изображений божества.


30 Исследование «Хроники» и издание ее текста см.: Истрин В. М. Хроника Георгия Амартола в древнем славяно русском переводе. Текст, исследование и словарь. Т. 1–3. Пг. – Л., 1920–1930.


31 Удальцова З. В. Хроника Иоанна Малалы в Киевской Руси. – В кн.: Археографический ежегодник за 1965 г. М., 1966, с. 57.


32 Эта книга (в переводе с греческого) издана в кн.: Памятники византийской литературы IV–IX веков. М., 1968, с. 182–195.


33 О Хронике и ее изданиях см.: Шусторович Э. М. Древнеславянский перевод Хроники Иоанна Малалы. (История изучения). – Византийский временник, т. 30. М., 1969, с. 136–152.


34 Исследование и издание текста см.: Мещерский Н. А. «История Иудейской войны» Иосифа Флавия в древнерусском переводе. М. – Л., 1958.


35 За заслуги перед Римом Иосиф получил впоследствии право носить фамильное прозвище императоров – «Флавий».


36 См.: Мещерский Н. А. Искусство перевода Киевской Руси. – ТОДРЛ, т. 15. М. – Л., 1958, с. 54–72.


37 «Александрию» называют «псевдокаллисфеновой», так как она приписывалась Каллисфену, историку, действительно сопровождавшему Александра в походах, но казненному еще при жизни царя. Рассматриваемую здесь русскую версию «Александрии» называют также «хронографической», ибо она читается только в составе хронографов, в отличие от сербской «Александрии», встречающейся в отдельных списках (см. далее, с. 215–219).


38 Исследование «Александрии» и публикация ее текста принадлежит В. М. Истрину (Истрин В. М. Александрия русских хронографов. М., 1893). См. также: Кузнецова Т. И. Историческая тема в греческом романе. «Роман об Александре». – В кн.: Античный роман. М., 1969.


39 В X–XII вв. в европейских странах было создано несколько романов и поэм на сюжет «Александрии». Об Александре Македонском писали Леон Неаполитанский, Вальтер де Кастельоне, клирик Лампрехт, Ульрих фон Эшенбах и др. См.: Костюхин Е. А. Александр Македонский в литературной и фольклорной традиции. М., 1972.


40 См.: Мещерский Н. А. Проблема изучения славяно русской переводной литературы XI–XV вв. – ТОДРЛ, т. 20. М. – Л., 1964, с. 205–206.


41 См.: Мартиросян А. А. История и поучения Хикара Премудрого. (Армянская редакция). Кн. 1–2. Ереван, 1969–1972.


42 Пятый список находился в сборнике, содержащем «Слово о полку Игореве» (см. далее, с. 76). Изд. текста повести по всем спискам Древнейшей редакции см.: Григорьев А. Д. Повесть об Акире Премудром. М., 1913. Текст повести издан также в кн.: Памятники литературы древней Руси. XII в. М., 1980, с. 246–281.


43 Текст обеих редакций издан Н. И. Костомаровым в кн.: Памятники старинной русской литературы, издаваемые графом Кушелевым Безбородко, вып. 2. СПб., 1860, с. 359–370.


44 Тот же сказочный прием мы встречаем в «Повести о Петре и Февронии» (см. далее, с. 269): когда князь Петр просит мудрую деву Февронию соткать ему из пучка льна рубашку, она требует, чтобы князь сперва изготовил ей из обрубка полена ткацкий стан.


45 Так, Акир создает видимость сплетенного из песка «ужища» (веревки), но слуги фараона не в силах ее поднять; на претензию фараона, будто бы египтянам приносит вред ржание жеребцов в стране Синагриппа, Акир отвечает тем, что избивает хорька, якобы успевшего за одну ночь достичь земли Синагриппа и откусить голову его любимому петуху, и т. д.


46 О литературной истории Краткой и Распространенной редакций повести см. в кн.: Истоки русской беллетристики. Возникновение жанров сюжетного повествования в древнерусской литературе. Л., 1970, с. 163–180.


47 Подробней о Повести см. в гл. «Переводная беллетристика XI–XIII вв.» в кн.: Истоки русской беллетристики, с. 154–163. Текст и перевод повести (в извлечениях) см. в кн.: Памятники литературы древней Руси. XII век. М., 1980, с. 196–225. Фототипическое воспроизведение текста см. в изд.: Житие и жизнь преподобных отец наших Варлаама пустынника и Иоасафа царевича Индийского, творение преп. отца нашего Иоанна Дамаскина. – ПДП, т. 88. СПб., 1887.


48 Кузьмина В. Д. Девгениево деяние. (Деяние прежних времен храбрых человек). М., 1960. Текст и перевод памятника см. также в кн.: Памятники литературы древней Руси. XIII век. М., 1980.


49 См.: Begunov Ju. K. Die Vita des Fürsten Aleksandr Nevskij in der Novgoroder Literatur des 15. Jahrhunderts. – Zeitschrift für Slavistik, 1971, Bd 16, H. 1, S. 88–109. Характерно, что сопоставление фразы с упоминанием Акрита с соответствующим чтением второй редакции, содержащим параллельные конструкции: «побежая везде, а непобедим николиже», разъединенные словами об Акрите в третьей редакции, выдают их вторичность.


50 Стратиг – по гречески «военачальник»; в «Девгениевом деянии» это слово становится именем отца девушки, а она сама именуется Стратиговной (в греческой версии ее имя – Евдокия).


51 Кроме того, «Девгениево деяние» вместе со «Словом о полку Игореве» входило в Мусин Пушкинский сборник, в ту его часть, которая датируется предположительно XVI в. (см. далее, с. 76).


52 См.: Лихачев Д. С. Древнеславянские литературы как система. – В кн.: Славянские литературы. VI Международный съезд славистов (Прага, август, 1968 г.). Доклады советской делегации. М., 1968, с. 5–48; Мошин В. А. О периодизации русско южнославянских литературных связей X–XV вв.