2012 Хроники смутного времени

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   12
и без того не бедно выглядевший снаружи, вну­три этот коттедж оказался роскошной загородной вил­лой — отделанные мрамором прихожая и гостиная, за­тейливые световые панели и какая-то немыслимая бытовая техника, из которой я опознал только пылесос.

То есть даже пылесос я опознал не сразу, ибо он был сделан в виде огромной черепахи, но когда он, делови­то жужжа, сам подъехал ко мне на невидимых колеси­ках и начал путаться под ногами, самостоятельно очи­щая пол в автономном режиме, я раздраженно дал ему пинка, и Вячеслав укоризненно сказал:

— Не трогай животное. Ты, что ли, полы здесь мыть будешь?

Я вгляделся в рукотворную тварь и понял, что вижу одного из тех домашних роботов, которых показывают по телевизору в программах для скучающих жен биз­несменов.

Пылесос обиженно поморгал светодиодами и пока­тил от меня прочь в гостиную. Вячеслав направился ту­да же.

Я вошел сразу после них и совсем не удивился, уви­дев Васильева. Он лежал на роскошном кожаном дива­не, подставив лицо молоденькой девушке в форме с по­гонами лейтенанта медицинской службы. Девушка сидела возле дивана на коленях и сама отчаянно мор­щилась за пострадавшего, протирая ватным тампоном

исцарапанную физиономию Васильева, зато пациент бодро улыбался и трендел без остановки, шевеля разби­тыми в кровь губами:

— ...участковый докладывает: «Сегодня в доме пять
произошло самоубийство. Мужик из окна выбросил­
ся». Начальник: «А какой мотив?» Участковый: «Какой
на хрен, мотив? Не Кобзон, молча выбросился».

Палыч мельком взглянул на Валеру и сразу напра­вился к огромному окну. Окно выходило на трассу, и в него было видно не только оба броневика, но даже, если поднять жалюзи, макушку холма, возле которого мы оставили в лесу наш «форд». Палыч поднял жалю­зи и некоторое время разглядывал пустое вечернее шоссе.

— До утра ни одной машины не будет. Шугается на­
род по ночам ездить,— ответил на невысказанный во­
прос Вячеслав, тоже подойдя к окну.

Васильев наконец отвлекся от своей медсестры и за­метил нас.

— Явились, значит,— со странной смесью радости и
беспокойства сказал он.

Вячеслав обернулся к нему и развел руками:

— Несчастный случай. У нас сегодня праздник отло­
женных встреч. Бывает и не такое.

Потом Вячеслав повернулся к нам и, коротко вздох­нув, объяснил:
  • У погранцов командир роты месяц назад из Хан­калы прибыл. Ивашов его фамилия.
  • Ивашкин,— поправил с дивана Васильев, потирая ушибленную челюсть.
  • Ага, Ивашкин. Капитан Ивашкин. А жену его зо­вут Алена.



  • Алена Семеновна,— снова вмешался Васильев, и медсестра хрюкнула от еле сдерживаемого смеха.
  • Короче, ревнивым этот капитан оказался до чрез­вычайности. Он и на моих людей кидаться пробовал, но тут у него облом случился.

Через пару минут отрывистых комментариев Вяче­слава и односложных реплик Васильева картина проис­шествия прояснилась до полного неприличия. Оказы­вается, кобель Васильев закадрил супругу капитана в первый же месяц своей последней чеченской команди­ровки в Ханкалу, а потом два месяца отбивался от напа­док разъяренного ротного. И надо было такому слу­читься — именно с капитаном Ивашкиным наш Валера столкнулся сегодня, проходя заставу. Рогатый капитан сразу понял, с какой целью пожаловал сюда Васильев. Разумеется, клеиться к его супруге — разве могут быть в этой жизни другие причины?
  • Да хрен с ним, с этим кобелем.— Палыч бросил уничижительный взгляд на Васильева.— Ты мне лучше скажи, почему погранцы у тебя мародерствуют?
  • Кто мародерствует? — напрягся «градовец», ре-флекторно протянув правую руку к кобуре, а левую — к рации.
  • Ну, как же...— запнулся Палыч, не решаясь под­нять на него глаза.— Вон же ваши молодцы — грузят товар в грузовички...

Вячеслав нахмурился: |

— Ты вроде давно меня знаешь. Я мзду не беру. Ф
Палыч развел руками: Ф
  • Я-то знаю! Но с шоссе видно, как товар перегру­жают. >»:
  • Здесь вчера был бой,— объяснил Вячеславе— Семь фур с кофе остались у нас на ночь, потому что пе­ред Тверью работала банда Ахмеда Касымова, и дально­бойщики боялись дальше ехать без нормального сопро­вождения. Мы, разумеется, без команды сопровождать их тоже отказались, просто разрешили у нас переноче­вать, под прикрытием. А под утро Касымов сам сюда явился со своими людьми. И для начала у всех фур ко­леса прострелил. Он же думал, что здесь только срочни-ки стоят. !
  • А вы что? — спросил я с огромным интересом.
  • Что «мы»? Мы, конечно, вмешались. Вон в том ле­сочке Ахмед с друзьями сейчас лежит, воняет потихо­нечку... — «Градовец» кивнул в окно.— Кстати, воен­ные грузовики у погранцов зафрахтованы фирмачами совершенно официально и проплачены по безналу. А вот нам или пограничникам фирма-перевозчик даже банки кофе не подкинула. Такие жмоты оказались, слов нет! А ты говоришь — «мародеры».
  • Это не я говорю. Это он.— Палыч вдруг указал на меня толстым волосатым пальцем и вдобавок скорчил противную рожу.

Я благоразумно решил промолчать.
  • Свою машину далеко оставили? — закрыл скольз­кую тему Вячеслав.
  • Вон там, на пригорке, в лесочке,— показал Па­лыч.— Сейчас схожу пригоню.
  • Один не ходи,— покачал головой Вячеслав.— За пределы КПП даже мои бойцы по одному не ходят. Дать тебе человека?
  • У меня есть.— Игорь снова показал на меня паль­цем.— Пошли, боец.

Конечно, я бы мог ему достойно ответить, но не в присутствии медсестры. Симпатичная девушка — с фигуркой, грудью и прочими аксессуарами.

Мы вышли из коттеджа и направились вверх по шос­се. Резко стемнело, и в сгустившемся сумраке я уже ма­ло что видел. Когда Палыч вдруг резко остановился, я с ходу врезался головой ему в спину.
  • Блин, Тошка, соблюдай дистанцию,— попросил он и дальше говорил уже кому-то невидимому, сидяще­му в открытом люке БТР:— Мы сейчас вернемся. На ка­муфляжном микроавтобусе. Такой длинный, с нарисо­ванными медведями гризли на боках.
  • Гризли? Да по мне хоть с бегемотами! «Сейчас» — это когда? Я через час сменяюсь,— послышался недо­вольный голос солдата.
  • Мы быстро, в полчаса уложимся,— успокоил Игорь и быстро пошел вверх по темному асфальту.
  • Будете подъезжать — мигните четыре раза! — крикнул нам вслед тот же недовольный голос, и я услы­шал скрип пулеметной турели.

Палыч шел, беспокойно поглядывая наверх, и мне тоже стало передаваться его беспокойство. Я с ужасом представил себе, как мы бродим по темному лесу в по­исках исчезнувшего микроавтобуса, а нашу машину угоняют по лесным дорогам какие-нибудь недобитые соратники покойного, но все равно ужасного Ахмета.

На вершину холма мы почти взбежали, и там я первым отыскал место, где мы форсировали придорожную кана­ву. Я пригнулся, отодвигая мешавшие ветви, и вошел в лес, двигаясь больше по наитию, чем по ориентирам вро­де колеи, едва различимой в неверном свете луны.

Микроавтобус стоял на месте, и я тут же радостно крикнул себе за спину:

— Палыч, порядок!

Ответом была тишина и какое-то странное, осто­рожное кряхтенье неподалеку.
  • Палыч, ты где? — Я с тревогой вглядывался в уже беспросветную, по случаю позднего вечера, темноту.— Палыч! Где ты?
  • Как же ты меня достал, Тошка! Дай погадить чело­веку! Два часа терпел, возможности не было, а теперь вот ты тут разорался,— услышал я возмущенную тира­ду из ближайших кустов.

Значит, мы бежали наверх, как сумасшедшие, вовсе не в тревоге за сохранность «форда» и груза. То есть я-то тревожился, а Палыч просто искал тихое место, где можно комфортно погадить в окружающую среду.

Я помолчал некоторое время, прогуливаясь меж трех сосен возле микроавтобуса, а потом мне стало скучно, и я прислонился спиной к ближайшему стволу, уставив­шись в необычайно звездное и потому глубокое, зову­щее ночное небо.

Звезды загадочно мерцали, передавая морзянкой не­ведомые человечеству тайны, рядом многозначительно фосфоресцировали какие-то туманности и еще молча, но строго смотрела на меня луна.

В такие минуты очень хочется приобщиться к како­му-нибудь секретному инопланетному знанию или бо­жественной высшей силе, но ни религия, ни уфология никогда не вызывали у меня в душе ни трепета, ни ин­тереса. Мне в принципе не нравилась идея поклонения могущественным силам, когда в качестве причины по­клонения выступал всего лишь факт могущества этих сил. То есть не моральные качества человеческих бо­гов, не любовь и справедливость заставляют людей по­клоняться им, а лишь факт их пусть воображаемого, но силового преимущества перед человеком. Больше того, отказ от почитания богов означает в людской мифоло­гии совершение греха — дескать, как ты, чмо хилое, смертное, тупоголовое, посмел противиться силе, ко­торая заведомо больше тебя!.. Подобная идеология возмущала мой разум, а разум в ответ разрушал малей­шие религиозные конструкции, которые окружающие достаточно часто пытались воздвигнуть в моем вообра­жении.

Я не понимал претензий на духовное лидерство этих безумных фанатиков с барскими замашками и пошлой пропагандой серости как фетиша. С таким же успехом серийный маньяк может претендовать на роль духов­ного вождя среди своих несовершеннолетних жертв — и ведь, как показывает уголовная практика, нередко до­бивается своего! Но разве это означает, что ему следу­ет поклоняться? По-моему, ему следует набить морду...

«Форд» взревел мотором, и я вздрогнул от неожи­данности. Палыч не стал включать свет в кабине, пото­му что даже при свете фар с водительского места в лесу видно было немного.

Я открыл пассажирскую дверь, сразу оказавшись в шаге от желанного, теплого, цивилизованного мира.

— Привет, засранец! — крикнул я Палычу.— Я пой­
ду к шоссе, показывать тебе дорогу.

Палыч показал глазами на луну:

— Мне света вполне хватает. Не трепещите крыла-
ми, корнет.

Потом помедлил и неожиданно спросил:

— Тошка, а тебе не кажется, что луна очень похожа
на жопу?..

Я изумленно вытаращился сначала на него, потом на луну, а потом снова на него:

— Луна похожа на жопу? Почему? Ты спятил, что ли?
Палыч сказал мне «пф-ф» и разочарованно махнул

рукой:

— Ты не понял. Мы — внутри! Ладно, иди уже, пока­
зывай дорогу...

Я осторожно захлопнул дверь, с неслышным вздохом возвращаясь в мир тревожных лесных шорохов и теней.

Потом я снова посмотрел на луну, и тут до меня до­шла шутка Палыча... Меня начало трясти от смеха так, что я сам едва не свалился в канаву вместо броневика.

Впрочем, обратная эвакуация микроавтобуса из ле­са на шоссе прошла успешно, и я сел в машину, когда она вырулила на дорогу. Мы покатили под горку, кото­рую уже изрядно истоптали за сегодняшний день.

Устраиваясь в кресле поудобнее, я вдруг всеми ча­стями тела почувствовал, как устал.

Подъехав к первому броневику, мы послушно миг­нули четыре раза, но не получив в ответ никаких сигна­лов, медленно двинулись в глубь заставы.

Палыч поставил «форд» во дворе первого коттеджа, под самыми окнами гостиной, где мы оставили Василь­ева, и в этих окнах, сияющих сейчас двухсотваттными неоновыми панелями, мелькали бойкие тени и стран­ные романтические силуэты.

На веранде коттеджа стояло трое мужчин в каму­фляже, среди которых я сразу узнал белобрысого весе­лого громилу. Весельчак тоже меня узнал:

— Привет терминаторам! Когда уже будем соревно­
вание устраивать?

Я зашел на веранду и протянул ему руку:

— Привет. Я Антон, Биофизик.

Белобрысый широко улыбнулся и легко пожал мою руку:

— И я Антон. Но — землепашец.
Оказавшийся рядом Вячеслав добавил своим разме­
ренным басом:

— Студент он у нас. Зеленоградской сельхозакаде­
мии. Теперь уже вечный.

Я не понял последней фразы и открыл было рот, но Антон объяснил сам:

— Идите в гостиную, ужинать, заодно новости по­
смотрите. Там в конце, в рубрике «Культура», должны
показать, как она горит. Моя, блин, альма-матер. Оту­
чился я, короче... — с грустью закончил он.

Я вежливо пожал плечами, выражая сочувствие странному студенту, и пошел в гостиную на запах ка­кой-то необычайно вкусной жратвы.

Палыч, разумеется, сначала поперся в туалет — мыть руки с мылом (а то и с хлоркой, если найдет раствор).

Кроме вкусных запахов, гостиную заполняли забы­тые звуки ночной вечеринки — звяканье бокалов, невнят­ный шепот, доносящийся откуда-то из нагромождений мягкой мебели, занудливое бормотание радиоведущего, изредка прерываемое танцевальной музыкой, и тому по­добное забытое звуковое сопровождение типичного студенческого вечернего ужина.

У входа в гостиную меня встретила давешняя медсе­стра, что приводила в чувство Васильева, и строго на­хмурила брови:

— Руки!

Я, разумеется, вспомнил «Приключения Шурика» и послушно поднял руки вверх, косясь на ее грудь, отлич­но видимую в вырезе расстегнутой до предпоследней пуговицы гимнастепки.

Оглядев мои поднятые руки, медсестра радостно за­смеялась и добавила, едва сдерживая следующий при­ступ смеха:
  • Руки мыли ?
  • Я бы рад, да там, в туалете, мой коллега засел. Мед­вежья болезнь!— громко заорал я, оборачиваясь к туа­лету, чтобы Палычу было лучше слышно.
  • Наглая ложь,— тут же отозвался Палыч, открывая дверь туалета.— Я там руки мыл.— Он торжественно показал красные от горячей воды ладони.

Медсестра уважительно ему кивнула:

— Какой молодец! А теперь идите кушать.

Услышав слово «кушать», я поморщился. Давно под­метил: если русскоговорящий человек всерьез употре­бляет слово «кушать», значит, он не понимает его ла­кейского смысла. И значит, этот человек глуп. Еще ни разу за мою жизнь этот тест меня не обманывал, и я давно привык полагаться на него, как полагаются в при­емных комиссиях вузов на тест ЕГЭ, — с некоторой степенью недоверия, но и с подсознательной готовно­стью признать человеческую глупость там, где внешне она еще никак не проявилась.

Палыч протиснулся мимо меня в гостиную, слегка и как бы шутя приобняв медсестру, а я отправился в туа­лет. Я подумал, что мы можем еще очень нескоро вос­пользоваться преимуществами цивилизации, и, об­наружив в туалете душевую кабину, решил быстро, по-солдатски, помыться.

Потом я таскался в «форд» за чистыми носками и майкой, вытирался, причесывался и просто тупо тара­щился на себя в запотевшее зеркало, репетируя му­жественный оскал и две разновидности ироничной улыбки.

Короче говоря, когда я вошел в гостиную, за общим столом уже сидело человек десять и поднимали, как мне показалось, судя по счастливо размякшей физио­номии Васильева, четвертый-пятый тост.

Впрочем, бойцы Вячеслава, как и их командир, упо­требляли исключительно соки. Железные люди, со­бранные по старым кагэбешным технологиям — из чу­гуна, ряженки и ржаных хлебцев «Здоровье». Сейчас таких уже не делают...

Мне указали на свободное место рядом с немного полноватой, но довольно симпатичной блондинкой, одетой в гражданское, отчаянно красное плюшевое платье, вызывающее и неожиданное среди привычного камуфляжа или зеленой формы офицеров погран­войск.

По другую сторону от плюшевой блондинки сидел Васильев и недобро косился на меня, нервно почесывая челюсть, заклеенную пластырем в трех местах.

Давешняя медсестра сидела много дальше, на другом конце стола, рядом с Палычем — видимо, его чисто­плотность задела какие-то профессиональные струны ее женской души.

— Очень приятно. Меня зовут Алена Семеновна,—
жарко прошептала мне в правое ухо блондинка, пихнув
меня в бок своей упругой грудью, и я тут же рефлектор-
но огляделся по сторонам в поисках невидимой угрозы.

Меня успокоил голос напротив:

— Капитан Ивашкин отправлен на гауптвахту. Трое
суток за неуставные взаимоотношения с гражданским
лицом.

Я благодарно кивнул, ни единым мускулом не выдав своего отношения к этой непростой коллизии, а потом повернулся к блондинке:
  • Я Антон. Что вам налить?
  • Там уже все налито, Тошка. Тебе совершенно не стоит беспокоиться,— желчно отозвался Васильев по­верх красной плюшевой спины, демонстративно под­ливая блондинке вина в стакан.

Я посмотрел Алене Семеновне прямо в ее подерну­тые мутной голубоватой дымкой глаза и прочитал там, что побеспокоиться мне все-таки стоит. Блондинка подняла свой стакан, лихо выцедив из него все содержи­мое:

— Ах, Антон! Налейте мне что-нибудь по своему
вкусу. Так приятно, когда мужчины вливают в тебя что-
нибудь по своему вкусу!..— томным голосом добавила
она и, завершая свою выразительную пошлость, мед­
ленно облизала указательный палец, глядя мне в глаза.

Я понял, что от этой женщины так просто я уже ни­куда не денусь, и взял со стола бутылку, руководствуясь одним только инстинктом — самозащиты.

— Ах, пьяная женщина — легкая добыча. Не правда
ли? — приторно улыбнулась Алена Семеновна, внима­
тельно наблюдая, как я наполняю ее стакан вином.

Тут Васильев крякнул со своего места так отчетливо, что мне все-таки пришлось остановиться где-то на по­ловине стакана.

В гостиную вбежал запыхавшийся солдат с огром­ной, литров на двадцать, кастрюлей вареной картошки. Он поставил парящую кастрюлю посреди стола и снова торопливо убежал за стойку, где, по-видимому, распо­лагалась кухня элитного коттеджа.

Все мужики тут же начали шустро, но без суеты на­кладывать себе картошку. Я тоже положил в свою тарел­ку пару картофелин, и тут в гостиной снова появился все тот же солдатик — на этот раз с казаном тушеного мяса.
  • Хорошо живете,— одобрительно заметил Палыч на всю гостиную.— На своем горбу небось все выра­стили?
  • Своим горбом в России можно заработать лишь радикулит,— тут же отозвался Вячеслав.— Картошку у местных на солярку выменяли, а козу вчера убило, во время боя. Не поверишь — случайно.
  • А где же армейское довольствие? Где полевая кухня? —озаботился Васильев, повернувшись к Вяче­славу.
  • В Караганде! — раздался нестройный хор муж­ских и женских голосов.
  • Мне, как ты понимаешь, на моих людей питер­ское управление отпустило стандартные командиро­вочные. Из расчета семьдесят шесть рублей в сутки на рыло,— пояснил Слава.— Ау местных погранцов вообще полная задница — их же должна была обеспечивать тыло­вая служба Кавказского военного округа. Ну так положе­но — раз они оттуда прибыли...
  • И чего? — не понял паузы Валера.

— Ты что, не знаешь? — удивился Вячеслав.
Валера пожал плечами, и Вячеслав продолжил:
  • Тыловики автоколонной уходили, из Владикавка­за на Ставрополь. Керосин для транспортных самоле­тов у них еще в июне растащили, вот они автоколонной и ломанулись со всем скарбом, так сказать. А под са­мым Ставрополем их, разумеется, встретили. Причем сразу четыре региональные преступные группировки. Четыре, представляешь! Армейские консервы, концен­траты, запчасти всякие, они ведь сейчас в такой цене... Короче, там такое творилось, что я тебе здесь, за сто­лом, пересказывать не буду... Не дошли ребята, почти все там остались. Двести грузовиков, триста солдат и пятьдесят офицеров. Слава богу, хоть семьи свои от­дельно отправили, неделей раньше.
  • Подожди, они что, без оружия шли? — вытаращил глаза Палыч.

Мужчины за столом все, как один, грустно улыбну­лись.
  • С оружием, конечно. Но, согласно приказу МО РФ, это оружие было в разобранном виде упаковано в специально опечатанные московской комиссией ящи­ки. Чтоб не провоцировать экстремистов на нападения. И во всех СМИ об этом заранее объявили. Понимаешь тему?..— Вячеслав налил себе полный стакан сока.
  • Не понимаю,— честно ответил Игорь.
  • Да продали Россию, что тут понимать,— отозвал­ся сосед Палыча, рослый майор-пограничник.— Мне сейчас дай команду—«Наведи порядок, майор Ширко!» — так я за десять дней его наведу, с одной только своей ротой беременных недоносков. Но ведь не дают такой команды, гниды тыловые!..

Майор с тоской поднял огромные ручищи, а потом решительно выпил.

Я покосился направо и, немного подумав, слазал вил­кой в кастрюлю за еще горячей картошкой. Но когда я несмело понес парящую картофелину в тарелку своей соседки, Алена Семеновна чутко отвлеклась от беседы с Валерой и замахала на меня руками:

— Что вы! Я худею! Нет-нет! Никакой картошки!

Я понятливо кивнул и положил эту картофелину се­бе. Поскольку Алена Семеновна все еще смотрела на меня выжидающе, пришлось задавать ей необязатель­ный вопрос:
  • А давно вы худеете ?
  • Целый час! — с готовностью отшутилась она, с торжествующей усмешкой оглаживая себя по пышной груди.
  • Уже заметно! — обнадежил я.
  • Правда? — захихикала она, прикрывая рот ла­дошкой.
  • Ну да. Глаза у вас голодные.

Она задумалась, потом нахмурилась и наконец разо­чарованно отвернулась к Васильеву.

Антон опять через стол улыбнулся мне одними гла­зами и негромко сказал:

— Слушай анекдот, тезка. Возвращается муж из ко­
мандировки, открывает дверь в спальню, а там его друг
и жена занимаются любовью. Муж в сердцах хватает
пистолет и стреляет в друга. Наповал. Жена поднимает­
ся, грациозно подходит к будуару, берет помаду, красит
губы и с легким вздохом говорит: «Эдак ты всех друзей
растеряешь!»

Я ухмыльнулся и задумчиво взглянул на Алену Семе­новну. Мне уже давно было плевать на несчастного ка­питана Ивашкина, отсиживающего на гауптвахте за