Geum.ru

С. В. Хатунцев. Восточный вопрос в работах К. Н. Леонтьева

Вид материалаДокументы
Подобный материал:




С.В.Хатунцев.

Восточный вопрос в работах К.Н. Леонтьева.

Восточный вопрос занимал одно из важнейших мест в творчестве Константина Николаевича Леонтьева. Православный Восток находился в центре его историософских и культурологических построений, а большинство политических интересов этого писателя, социолога, мыслителя-публициста вращалось в орбите восточных дел; значительная часть его сознательной жизни - начиная с эпохи Крымской войны, была так или иначе связана с ними. Около 10 лет - с 1863-го по 1874-й годы К. Леонтьев провел на Балканах в качестве российского дипломата - действительного и отставного, поэтому Восточный вопрос он знал профессионально.

В историографии - как в отечественной, так и в зарубежной, взгляды Константина Леонтьева на Восточный вопрос изучены недостаточно. До настоящего времени не издано ни одной монографии, специально посвященной данной тематике. В многочисленных работах, касающихся жизни и творчества Константина Николаевича, она рассматривается побочно и раскрывается лишь настолько, насколько это необходимо для анализа, характеристики и оценки социальных, культурологических и - главным образом - религиозно-философских его позиций. Только в дореволюционных работах А.А. Бурнакина "Царьград и всеславянство. (Пророчества Константина Леонтьева)"[1] и Л.С. Козловского "Мечта о Царьграде. (Достоевский и К. Леонтьев)"[2], а также в монографии Д. Нельсона "К. Leontiev and the Orthodox East (Studies in progress)"[3] взгляды К. Леонтьева на Восточный вопрос освещены более или менее подробно. Кроме того, они рассматривались в книгах С.В. Утехина "Russian political thought"[4], С.А. Никитина "Очерки по истории южных славян и русско-балканских связей в 50 - 70-е гг. XIX века"[5], К.М. Долгова "Восхождение на Афон. (Жизнь и миросозерцание Константина Леонтьева)"[6], В.И. Косика "Константин Леонтьев: размышления на славянскую тему"[7] и статье А.М. Салмина "Политическая историософия Леонтьева"[8].

Исходя из слабой изученности проблемы, автор статьи поставил перед собой следующую задачу: выявить, систематизировать, обобщить и изложить, последовательно и ясно, взгляды К.Н. Леонтьева на Восточный вопрос, цели и ориентиры России в ее балкано-малоазиатской политике.

"Восточная тема" звучит во многих произведениях самого различного рода, созданных этим незаурядным мыслителем в период с 1864-го по 1891-й годы: в эпистолярных посланиях ("Четыре письма с Афона", "Письма отшельника", "Национальная политика как орудие всемирной революции", "Кто правее? Письма к В.С. Соловьеву"), в дипломатических донесениях ("Записка об Афонской горе и об отношении к ней России", "Записка о необходимости литературного влияния во Фракии"), в журнальных и газетных статьях, в том числе передовицах ("Панславизм на Афоне", "Панславизм и греки",1 "Враги ли мы с греками?", "Еще о греко-болгарской распре", "Территориальные отношения", "Русские, греки и югославяне", "Храм и Церковь", "Мои воспоминания о Фракии", "Россия и Австрия", "Убийство Куммерау. Турция и Франция по отношению к России", "Письма о восточных делах", "Записки отшельника", "Плоды национальных движений на православном Востоке"), в публицистической книге "Византизм и славянство", в большом количестве литературно-художественных работ, в том числе - мемуарного характера[9]. Такова источниковая база, на которую опирался автор данной статьи.

В трудах К.Н. Леонтьева поднимаются следующие проблемы и вопросы, относящиеся к рассматриваемой нами тематике: 1) вопрос о сущности и значении восточных дел для России; 2) проблема "сознательного идеала" России при разрешении ею Восточного вопроса; 3) проблема значения и будущности Царьграда; 4) вопрос об устройстве и национально-государственном составе чаемого К. Леонтьевым Восточного союза (конфедерации); 5) проблема отношения России к Турции и ее правительству; 6) проблема укрепления позиций Православия на Востоке и болгаро-греческой распри.

Наиболее глубоко, подробно и полно русский мыслитель рассмотрел проблемы значения и будущности Царьграда, церковной греко-болгарской распри и укрепления позиций Православия на Востоке, наиболее поверхностно и обзорно - вопрос об устройстве и национально-государственном составе Восточной конфедерации. Однако и он освещен настолько, что можно составить связное и вполне определенное представление о том, каких воззрений на его существо придерживался Леонтьев.

1. Константин Николаевич был твердо убежден в том, что события, происходящие на Православном Востоке, имеют "великое значение" для жизни России[10]. Восточный вопрос, писал публицист, необыкновенно важен и сложен[11], это - "исполинское дело", которое нельзя низводить на степень вопроса племенного, славянского[12], а следует рассматривать как узел, в котором с вопросом славяноплеменным, эмансипационным, связался вопрос Прав о славно церковный, дисциплинирующий[13]. Таким образом, Восточный вопрос виделся Леонтьеву вопросом двухаспектным, национально религиозным по своей природе.

По его словам, движение "nach Sud-Osten"2, осуществлявшееся тогдашней Россией, являлось ее исконным призванием, отказаться от которого она не могла, поскольку там, куда стремилась наша держава, находятся "Святые места", Царьград, Афон, Синай, Гроб Господень - живые очаги Православия, древние источники ее Силы."[14]

Восточный вопрос Леонтьев считал спасительным для России[15] и полагал, что ради его окончания стоит принести немалые жертвы[16]. Но почему он спасителен, и что подразумевал публицист под "окончанием Восточного вопроса"?

Чисто политически его решение, по К. Леонтьеву, означало: 1) овладение Россией Царьградом с прилегающими к нему районами; 2) изгнание из Боснии и Герцеговины австрийцев; образование на руинах Оттоманской империи православной (а не чисто славянской) конфедерации из четырех единоверных, однако разноплеменных стран: Греции, объединенной Сербии, Румынии и Болгарии; 3) если возможно - присоединение к их союзу "остатков Турции и всей Персии"[17].

Но подлинное завершение Восточного вопроса виделось мыслителю в перенесении центра тяжести религиозно-культурной жизни России "с европейского Севера на полуазиатский Юг"[18], то есть на берега Босфора.

Последнее К. Леонтьев считал необходимым для того, чтобы государство, разлагающееся "по последним европейским образцам"[19], сумело создать новую, самобытную культуру, независимую от переживающей, по мнению социолога-историософа, деградацию культуры европейской, и тем самым спасло себя от надвигающегося социально-политического упадка. Разрешение Восточного вопроса в пользу России "даст нам... тот выход из нашего нравственного и экономического расстройства, который мы напрасно будем искать в одних <лишь> внутренних переменах, - писал публицист[20].

2. Для успешного преодоления кризиса, в котором оказалась Россия к исходу XIX-го столетия, а также потому, что держава Российская представляет собой "целый мир особой жизни,... не нашедший еще себе своеобразного стиля культурной государственности"[21], ее высшей целью, ее "сознательным идеалом" при завершении Восточного вопроса должно было быть не столько освобождение славян от австро-турецкой власти и создание конфедерации независимых славянских государств"[22], сколько развитие ею своей собственной, славяно-азиатской цивилизации3, настолько же отличной от европейской, насколько она сама отличается от "предшествовавших ей и отчасти поглощенных и претворенных ею... цивилизаций эллино-римской и византийской"[24], - полагал Леонтьев.

Новая, славяно-восточная цивилизация, считал публицист, призвана заменить "отходящую" цивилизацию романо-германской Европы[25] в ее глобальной исторической роли и встать "во главе умственной и социальной жизни всечеловечества"[26]. Общий идеал этой независимой и своеобразной культуры включал в себя следующие частные идеалы: сохранение святыни Православия и дальнейшее правильное развитие его, достижение Россией богатства, славы и всемогущества в международных делах, открытие ею новых путей и форм в науке, философии и искусстве, но он не предполагал утверждения в ней эгалитарных равенства и свободы[27].

3. Почему же залогом создания новой цивилизации было для Константина Леонтьева удачное окончание Восточного вопроса?

- Потому, что на старой великорусской почве, в старых пределах и особенно при старых столицах, живущих "петровскими преданиями, на 3/4 европейскими", она невозможна, полагал мыслитель. Именно поэтому для реализации "сознательного идеала" России необходим Восток, необходима новая культурная столица - не чисто русская и не исключительно славянская, а православно-восточная[28]. Ею может стать лишь Царьград[29] - главный центр восточного Православия[30]. Поэтому Царьград и Проливы "для нас и для прочной организации всего восточно-христианского мира самое существенное"[31]. Эти пункты "так важны во всех отношениях - в церковных, в коммерческих, в военных, политических собственно и даже в культурных (художественных, например), что один неловкий или слишком робкий шаг на этом поприще может очень скоро отозваться самым губительным образом и на нас, и на всех единоверцах наших, начиная от островитян Эгейского моря и кончая самими черногорцами", - писал публицист[32]. Так или иначе, раньше или позднее, но они должны подпасть под непосредственное влияние России, полагал К. Леонтьев[33]. Иного исхода ни из лабиринта Восточного вопроса, ни из трясины внутренних неустройств он для своей Отчизны не видел[34].

Царьград, считал Константин Леонтьев, не должен становиться частью или провинцией Российской Империи, но должен, вместе с прилегающими округами Фракии и Малой Азии, лично принадлежать Государю Императору. Таким образом, вся Цареградская или Византийская область будет, по его мысли, находиться в персональной унии с Русской Короной, подобно дооктябрьской Финляндии. При данном условии, надеялся публицист, те новые порядки, о которых он грезил, начнутся на Босфоре сами собой. За административно-политическое дистанцирование Константинополя от России как таковой Леонтьев ратовал потому, что он был убежден в том, что этот город следует защитить от влияний, исходящих из демократизированного Петербурга, а также потому, что с его точки зрения Царьград призван быть культурно-историческим центром не только возрождающейся России, но и целого греко-славянского союза[35], о котором будет сказано ниже.4

Хорошо сознавая стратегическую важность Константинополя, Леонтьев считал, что занимать его временно необходимости нет, что вступать в него стоит только в том случае, если можно будет остаться там навсегда, и если Царьград нельзя сделать русским, то пусть он останется султанским, лишь бы сохранить его для России "как можно менее во всех отношениях испорченным"[37]. Это положение является исходной точкой черезвычайно сложной и разветвленной цепи дальнейших его рассуждений о будущности Царьграда.

По удалении Османов с Босфора, аргументировал свое суждение К. Леонтьев, Константинополь может стать или каким-то "интернациональным" городом - если не по названию, то по сути, или просто собственностью какой-нибудь великой державы; соседние с ним народы, которые могли бы претендовать на обладание Босфором - болгары и греки, в силу одного их непримиримого антагонизма владеть этим "перлом" неспособны и недостойны. Рассмотрев возможность перехода Константинополя под эгиду Англии или Австрии, автор "Писем о восточных делах" приходит к выводу, что русский народ не вынесет мысли о том, что какая-то чужая держава обладает Царьградом, колыбелью веры, объединившей его у престола Царского, и изгнание ее представителей оттуда сделается "новым призванием России"[38].

Превращение же Константинополя в "вольный город", полагал К. Леонтьев, откроет перед ним две взаимоисключающие перспективы. Если он окажется независимой "муниципальной республикой" для Запада чуждой и недоступной, то ему придется позаботиться о приобретении союзников на Востоке, которые предоставят сильные гарнизон и флот для защиты его самобытности от европейских и всяческих иных посягательств. Эти гарнизон и флот, рассуждал Леонтьев, будут или какими-нибудь смешанными, т.е. состоящими из частей русских, греческих, болгарских, черногорских, румынских, однако находящимися под русской командой, или же просто русскими. Тогда Константинополь станет, с одной стороны, центром общевосточного, общеправославного соглашения, с другой - "чем-то вроде русской военной стоянки", а от этого до русского наместничества - один лишь шаг. Таким образом, вольность Царьграда, открытого только для христиан Востока и России, будет номинальна; на деле он станет русским, писал публицист"[39].

Если же Константинополь окажется "вольным городом", открытым для всего мира или, по крайней мере, для всей Европы, то для России, считал К. Леонтьев, это будет означать историческое самоубийство, поскольку тогда жемчужина Босфора станет опаснейшим в мире очагом крайнего международного космополитического радикализма, источником всесветного разрушения, который и саму Россию, и христиан Востока повергнет в водоворот глубокой анархии[40].

На вопрос: почему нейтрализованный Царьград был бы так вреден, экс-дипломат давал весьма обстоятельный и вполне логичный ответ. Он говорил, что в Константинополе, в отличие от других столиц Европы и Азии, нет сплошной, гомогенной национальной массы - носительницы охранительных начал, дающих отпор либерально-революционным движениям, так как его население состоит из множества разнородных этнографических и вероисповедных групп, вполне сопоставимых друг с другом по численности и силе[41]. Пока есть султан с мусульманским войском, власть в Царьграде опирается на массу мусульманского охранения; если его не станет, то город либо погрузится в анархию непрекращающейся борьбы между греками, славянами, евреями, армянами, мусульманами, либо все они примирятся на чем-то среднем, стоящем вне религий и национальных наклонностей, т.е. на космополитическом радикализме. Тогда на Босфоре воцарится один республиканский утилитаризм, а Православие "вместе с другими положительными религиями будет отодвинуто на самый задний план общественной жизни"[42]. Кроме того, крайне свободные учреждения нейтрализованного Константинополя, города "многозначительного по положению и привлекательного по климату"[43], станут благоприятствовать переселению в него разнообразных выходцев из западных стран и России, и его заполонят адепты мировой революции, новые Нечаевы, Зассуличи и Лассали, которые очень скоро должны будут возглавить местное население, менее зрелое политически и зараженное своими, "приходскими", страстями и ненавистями. Их деятельность Царьградом не ограничится, а тотчас же отзовется в соседней Болгарии, в Греции, "и без того демагогической", в Сербии, "где нет почти середины между свинопасом и нигилистом"[44].

Ясно, что превращение Царьграда в город, открытый для всех и вся, а впоследствии - в "столицу всесветного нигилизма", Леонтьева не устраивало. Такой вариант развития событий на стыке Европы и Азии представлялся ему худшим из всех возможных.

4. Помимо установления своего контроля над черноморскими проливами и Царьградом, России, по мнению К. Леонтьева, следует добиваться создания под своим верховенством Восточной конфедерации - военно-политического союза из независимых, единоверных ей государств, возникших на развалинах Турции - союза более или менее тесного, более или менее охотного, но неизбежного, без всяких писаных прав Европы на вмешательство в его деятельность. Такая конфедерация, писал публицист, была бы весьма полезна для уравновешивания политических сил России и Запада. Единоверными странами - союзниками Российской Империи, должны, по мысли Леонтьева, стать монархически организованные Греция, Румыния, Болгария, Сербия; Румыния - хотя бы в границах 80-x годов XIX-го столетия, Греция - расширенная от тогдашних своих пределов на север и по островам Эгейского моря, Болгария - "единая от Дуная до греческих и сербских краев", Сербия - тоже единая, образованная из Королевства Сербского, Боснии, Герцеговины, Старой Сербии и Черногории, Большая, объединенная Сербия, считал публицист, будет необходима для поддержания в недрах Восточного Союза баланса и равновесия[45]. Ее королем Леонтьев желал, увидеть князя Николая Черногорского, которого он ценил не только и не столько как верного союзника России, сколько как "славянина, высоко и своеобразно развившегося, поэта, полководца, политика, героя в живописной национальной одежде"[46].

Великий Восточный Союз казался Константину Леонтьеву более естественным и более сильным, нежели Союз всеславянский, в который вошли бы исключительно славяне[47], но он, полагал мыслитель, не должен быть однородным и даже слишком крепко сплоченным, ему "нужно как можно менее единства государственного, политического в тесном смысле и как можно больше единства церковного. Со стороны политической желательно не слияние, но... лишь какое-нибудь подчиненное тяготение на почтительном расстоянии"[48].

Восточная Конфедерация, считал К. Леонтьев, не ограничится четырьмя вышеупомянутыми государствами. Со временем к этому первоначальному союзу присоединятся многие другие народы и территории, в частности - западные славяне; венгры ("мадьяры"), "самой природой вещей вставленные в славянскую оправу", также примкнут к нему[49], "после неминуемого разрушения Австрии"[50].

Однако публицисту хотелось, чтобы это произошло как можно позднее[51], после того, как в Европе "индивидуально плутократический и конституционно-демократический строй... окажется никуда не годным и уже слишком неустойчивым", и "все восточные... нации, которым необходимо будет так или иначе войти в состав... Великого Союза, принуждены будут из чувства самосохранения произвести у себя дома прогрессивно-реакционные реформы5, которые могут придать их обществам" большую устойчивость и стабильность[52].

В то же время К. Леонтьев мечтал о скорейшем вступлении в Восточную Конфедерацию Персии и "остатков Турции" - стран, проникнутых началами "азиатского мистицизма" и почти не затронутых "европейским рассудочным просвещением"[53]. При этом, считал публицист, под власть султана, ставшего российским "подручником", следовало бы передать Египет, выгнав из него англичан[54].

5. По словам Леонтьева, Турция могла бы в некоторых случаях стать для нашего Отечества "самым естественным и верным союзником"[55]. Таким образом, державу Османов (как и исламский мир в целом) непримиримым противником России мыслитель не числил. Врагом ее на Востоке - естественным и вечным, с которым, в отличие от тамошних мусульман, соглашение едва ли возможно, являлся, по его мнению, Запад, и, в частности, Англия[56]; именно его сила никогда не допускала Порту до устойчивого и долговечного союза с Россией, а потому последняя, согласно К. Леонтьеву, должна была быть враждебна не султану и не самой Турции, а западным "интригам и подкопам", которые так беспрепятственно разыгрывались в недрах ее сложного организма[57].

Османской Империи как таковой Леонтьев откровенно симпатизировал. Ему, "идейному консерватору", импонировало то, что она не либеральна, а живет "религиозно-монархическими и воинственными идеалами", то, что ее правитель - самодержавный азиатский монарх"[58]. Он утверждал, что турки издавна не только в политическом, но и религиозном отношении были скорее полезны Православию, чем вредны[59], что лишь благодаря им и держалось еще многое истинно православное и славянское на современном ему Востоке, и что без оттоманского защитного колпака разрушительное действие либерального европеизма на веру и национальные особенности балканских славян станет сильнее[60].

Поэтому К. Леонтьев желал не гибели, а сохранения Порты[61]. "Если в ее существовании и есть зло, то это зло знакомое, с которым мы обращаться умеем"[62], так что Россия "может не искать разрушения Турецкой империи", - писал он[63]. Однако публицист понимал, что развал ее неизбежен, что "Турция должна пасть, и пасть скоро"[65].

6. Среди требований России к Порте должно быть требование о возвращении христианам православных храмов - если не всех, то тех, которые были обращены в мечети, и в первую очередь - знаменитого собора св. Софии, считал К. Леонтьев[66]. Согласно Леонтьеву, этот вселенский храм должен "стать на берегах Босфора... внешним символом всевосточного, православного единения"[67]. Его следует восстановить: и как святыню веры, и как шедевр искусства; только Россия способна справиться с таким грандиозным делом[68].

Однако, отмечал мыслитель, восстановление храмов вещественны не так важно, как благоустройство Церкви духовной, умиротворение и утверждение Православия на Востоке, а для этого, по мнению К. Леонтьева, необходимо прежде всего уладить церковный спор болгар с греками[69], - спор, имевший глубокие исторические корни и обострившийся после событий 1870 - 1872 гг, приведших к образованию независимой от греческого Патриархата национальной Болгарской Церкви, объявленной Константинопольским Поместным собором Церковью схизматической[70].

В действиях своих, считал публицист, греки были правы канонически, хотя и не совсем чисты нравственно, поскольку добивались они не только строгого охранения церковных законов, но и преследовали "политически-племенную цель приготовить себе побольше территорий и жителей на случай падения Турции". Болгары же, "требуя экзархата с неопределенными границами, доискиваясь отделения не столько топографического, сколько племенного, и (что важнее всего) создавая себе иерархию новую без благословения прежней - не правы и канонически, и нравственно. Нравственная нечистота их побуждений видна уже из того, что они преднамеренно стремились к расколу, - именно к расколу, а не к ереси - к легкому, неясному, умеренно-либеральному, практическому отщеплению", - писал К. Леонтьев[71]. Он полагал, что болгарское движение против Патриарха и церковных канонов лишено мистической подосновы, базируется лишь на узком племенном патриотизме вкупе с национальным самолюбием[72] и представляет собой "самый злокачественный припадок проклятой либерально-прогрессивной (т.е. космополитической) заразы", а потому для России оно "опаснее и вреднее всего остального на свете"[73]. Болгарская схизма, согласно К. Леонтьеву, явление тем более прискорбное, что ею может воспользоваться Рим, то есть католицизм; борьба между болгарами и Константинополем может привести первых к тесному сближению с ним[74].

Для прекращения столь вредного противостояния, считал публицист, нужно, чтобы болгары сознались и покаялись в том, что поступали неканонически, и чтобы Цареградская иерархия после этого сняла с них свое проклятие[75].

Позиции Православия, полагал Леонтьев, укрепит не только примирение болгар с греками, но и тесный союз России с последними как обладателями Святых мест и четырех великих Патриарших Престолов6[76]. Восстановление дружбы между российским Синодом и константинопольской Патриархией "было бы благодеянием для обеих церквей, и, без сомнения, возвысило бы влияние Православия на всем свете", - повторял Константин Николаевич слова авторитетного богослова, доктора Овербека, под которыми мог бы подписаться и он сам[77]. Русские должны понять, считал К. Леонтьев, что без греков Восточный вопрос успешно не разрешить, ибо в них и заключается его сущность[78]. Греческий твердый монах, греческий епископ, не испорченный революционно племенным направлением - вот, по мнению публициста "самые лучшие и верные союзники России на Востоке", столпы и опоры ее влияния там[79]. Потенциальными союзниками Российской империи, полагал Леонтьев, являются и фанариоты, т.е. цареградские греки - светские и духовные, правители "главного центра восточного Православия", "люди, которых даже прямые, личные интересы теснее, чем у кого-либо другого, связаны... со строгостью православной дисциплины,... православных преданий,... уставов,... чувств" [80]. Как хранители Православия, носители церковной идеи греки, в особенности фанариоты, "должны быть нам дороже всяких других союзников, и с этой стороны хорошо делать им всевозможные уступки", - писал публицист[81]. В данном качестве фанариоты вместе с высшим греческим духовенством "будут самыми полезными для нас людьми, когда мы возьмем Царьград и присоединим его", - утверждал Леонтьев[82], рассчитывая на то, что те и другие сыграют очень важную роль в деле построения славяно-азиатской цивилизации, духовным стержнем которой виделась ему Православная Церковь.

Но К. Леонтьев не был эллинофилом. "Не греки должны быть важны для нас сами по себе, как греки, а важны Восточные Церкви, по исторической случайности оставшиеся в руках греков", - писал он[83]. Поэтому Эллинизм, как таковой, как греческое национальное движение, не заслуживал, с его точки зрения, "никакого особого, выходящего из ряда внимания"[84]; Россия, в зависимости от обстоятельств, может выступать и за него, и против него, считал публицист[85].

Взгляды К. Леонтьева отчасти были взглядами реалистическими, опиравшимися на верную оценку тогдашней ситуации и перспектив ее развития- на Востоке, отчасти - утопическими, беспочвенными.

Достаточно адекватно понимание им сути Восточного вопроса, стратегической важности для России контроля над Проливами и Царьградом, однако неосновательны, по мнению автора статьи, его упования на то, что занятие Россией Босфора (событие, потенциально вполне возможное) и перенесение центра тяжести ее религиозно культурной жизни в Константинополь приведет со временем к возрождению России в качестве ортодоксально-православного царства, реанимированного "III-го Рима".

Леонтьев был прав, считая наше Отечество особым культурно-государственным миром, но его предположение о том, что российская, славяно-восточная цивилизация заменит собой цивилизацию европейскую, западную, в ее всемирно-исторической роли, пока что не подтвердилось и от подтверждения весьма далеко. И хотя с середины 20-х до середины 80-х годов нашего века Россия являлась мощным и практически единственным (не считая Японии) конкурентом Европейско-Американского Запада на мировой арене, ее культура, выросшая после Октябрьской революции, не была той новой, славяно-азиатской культурой, о которой грезил К.Н. Леонтьев.

В значительной своей части осуществилась леонтьевская программа создания Восточной конфедерации. Роль ее выполнял "восточный", социалистический лагерь; в него, как и предположил Константин Николаевич, вошли Болгария, Румыния, Югославия (аналог леонтьевской объединенной Сербии), Венгрия, западнославянские страны, однако за его рубежами остались Греция, Иран, Турция. Эти три государства были весьма далеки от того, чтобы вступить в социалистический блок, а Югославия, вопреки Леонтьеву, не контролировалась державной волей России, а обладала полнотой государственного суверенитета и зачастую проводила политику лавирования между двумя глобальными центрами силы - СССР и Западом. Однако планы Константина Николаевича реализовались лишь внешним образом. Социализм восточного лагеря оказался не правым, прогрессивно-реакционным (по терминологии К. Леонтьева), которого он желал, а левым, «уравнительно-просветительским», уничтожающим последние остатки милых его сердцу сословно-корпоративных и религиозных устоев.

Прав был мыслитель в оценке болгарского движения за создание национальной церкви как движения не религиозного, а политического, буржуазно-либерального по духу и прогрессистского по ориентации, но совершенно не оправдались его надежды на укрепление позиций Православия в России и на Востоке: мощь Церкви подрывала сама История...

Воззрения К. Леонтьева, несмотря на малую основательность некоторых из них, представляют огромный интерес для любого исследователя отечественной общественно-политической мысли, а потому должны внимательно изучаться.

Примечания:

[1]Бурнакин А.А. Царьград и всеславянство (Пророчества Константина Леонтьева) // "Новое время", 1912, # 13163.

[2] Козловский Л.С. Мечты о Царьграде (Достоевский и К. Леонтьев) // "Русский архив", 1915, IX - Х.

[3] Nelson Dale L.K. Leontiev and the Orthodox East (Studies in progress).

[4] Utechin S.V. Russian political thought. Oxford, 1964.

[5] Никитин С.А. Очерки по истории южных славян и русско-балканских связей в 50 - 70-е гг. XIX века. М., 1970.

[6] Долгов К.М. Восхождение на Афон (Жизнь и миросозерцание Константина Леонтьева). М., 1997.

[7] Косик В.И. Константин Леонтьев: размышления на славянскую тему. М., 1997.

[8] Салмин А.М. Политическая историософия Леонтьева // Русская политическая мысль второй половины XIX в. М., 1989.

[9] См. Леонтьев К.Н. Собрание сочинений. Т. 2 - 4, 7 - 9. М., 1912 - 14.

[10] Леонтьев К.Н. Враги ли мы с греками? // Леонтьев К.Н. Восток, Россия и Славянство. Философская и политическая публицистика. Духовная проза (1872 - 1891) М., 1996, с. 156.

[11] Леонтьев К.Н. Письма о восточных делах // Ук. кн., с. 381.

[12] Леонтьев К.Н. Враги ли мы с греками? // Ук. кн., с. 156; Леонтьев К.Н. Территориальные отношения // Ук. кн., с. 158.

[13] Леонтьев К.Н. Национальная политика как орудие всемирной революции // Ук. кн., с. 533.

[14] Там же, с. 532.

[15] Леонтьев К.Н. Письма о восточных делах // Ук. кн., с. 372.

[16] Леонтьев К.Н. Плоды национальных движений на православном Востоке // Ук. кн., с. 566.

[17] Леонтьев К.Н. Кто правее? Письма к Владимиру Сергеевичу Соловьеву // Ук. кн., с. 657.

[18] Леонтьев К.Н. Записки отшельника // Ук. кн., с. 445.

[19] Леонтьев К.Н. Письма о восточных делах // Ук. кн., с. 372.

[20] Леонтьев К.Н. Ук. соч., // Леонтьев К.Н. Собрание сочинений, Т. 5, с. 421.

[21] Леонтьев К.Н. Ук. соч., // Восток, Россия и Славянство..., с. 353.

[22] Там же, с. 355.

[23] Ук. соч., // Леонтьев К.Н. Собрание сочинений, Т. 5, стр. 386 - 387; Леонтьев К.Н. Византизм и славянство // Восток, Россия..., с. 151.

[24] Леонтьев К.Н. Письма о восточных делах // Восток, Россия..., с. 370; также см. Леонтьев К.Н. Записки отшельника // Ук. кн., с. 433.

Леонтьев К.Н. Дополнение к двум статьям о панславизме (1884 года) // Ук. кн., с. 81; Леонтьев К.Н. Письма о восточных делах // Ук. кн., с. 367.

[25] Там же, с. 379.

[26] Леонтьев К.Н. Записки отшельника // Ук. кн., с. 434.

[27] Там же, с. 434; Леонтьев К.Н. Письма о восточных делах // Ук. кн., с. 362.

[29] Леонтьев К.Н. Письма о восточных делах // Ук. кн., с. 385.

[30] Леонтьев К.Н. Письма отшельника // Леонтьев К.Н. Записки отшельника, М., 1992, с. 210.

[31] Леонтьев К.Н. Храм и Церковь // Восток, Россия..., с. 161.

[32] Леонтьев К.Н. Территориальные отношения // Ук. кн., с. 160.

[33] Леонтьев К.Н. Храм и Церковь // Ук. кн., с. 162; также см. Леонтьев К,Н. Записки отшельника // Ук. кн., с. З62.

[34] Леонтьев К.Н. Письма о восточных делах // Ук. кн., с. 362.

[З5] Там же, с. 371.

[36] Там же, с. 383.

[37] Там же, с. 382.

[38] Там же, с. 383.

[39] Там же, с. 383.

[40] Там же, с. 383; также см. РГАЛИ, Ф. 290, Oп.1, Ед. хр. 28, 246 – 247, и Леонтьев К.Н. Территориальные отношения // Восток, Россия..., с. 160.

[41] Леонтьев К.Н. Письма о восточных делах // Ук. кн., стр. 386 - 387.

[42] Там же, с. 387.

[43] Там же, с. 387.

[44] Там же, с. 388.

[45] Леонтьев К.Н. Плоды национальных движений на православном Востоке // Ук. кн., с. 561.

[46] Там же, стр. 563 - 564.

[47] Леонтьев К.Н. Мои воспоминания о Фракии // Леонтьев К.Н. Собрание сочинений, Т. 5, с. 326.

[48] Леонтьев К.Н. Русские, греки и югославяне // Ук. кн., с. 309.

[49] Леонтьев К.Н. Панславизм и греки // Восток, Россия..., с. 43.

[50] Леонтьев К.Н. Письма о восточных делах // Ук. кн., с. 378.

[51] Леонтьев К.Н. Плоды национальных... // Ук. кн., с. 561.

[52] Леонтьев К.Н. Письма о... // Ук. кн., с. 378.

[53] См. Леонтьев К.Н. Плоды национальных... // Ук. кн., с. 561.

[54] Леонтьев К.Н. Кто правее?... // Ук. кн., с. 657.

[55] Леонтьев К.Н. Панславизм... // Ук. кн., с. 43.

[56] Там же, с. 49, и Леонтьев К.Н. Письма о... // Ук. кн., с. 381.

[57] Леонтьев К.Н. Панславизм... // Ук. кн., с. 49; Также см. Леонтьев К.Н. Храм и Церковь // Ук. кн., с. 161.

[58] Леонтьев К.Н. Письма о... // Ук. кн., стр. 354 - 355.

[59] Леонтьев К.Н. Еще о греко-болгарской распре // Ук. кн., с. 83, а также Леонтьев К.Н. Письма о... // Ук. кн., с. 362.

[60] Леонтьев К.Н. Письма отшельника // Леонтьев К.Н. Записки отшельника, с. 215.

[61] См. сноску 59.

[62] Леонтьев К.Н. Еще о... // Восток, Россия..., с. 83.

[63] Леонтьев К.Н. Панславизм... // Ук. кн., с. 49.

[64] Леонтьев К.Н. Письма о... // Ук. кн., с. 378.

[65] Леонтьев К.Н. Мои воспоминания о Фракии // Леонтьев К.Н. Собрание сочинений, Т. 9, с. 305.

[66] Леонтьев К.Н. Храм... // Восток, Россия..., с. 162.

[67] Леонтьев К.Н. Ук. соч. // Леонтьев К.Н. Записки отшельника, с. 197.

[68] Там же, стр. 196 - 197.

[69] Ук. соч. // Восток, Россия..., с. 165.

[70] См. Косик В.И., Кремнев Г.Б. Греко-болгарский вопрос // Ук. кн., с. 794; Косик В.И., Кремнев Г.Б. Комментарии // Ук. кн., с. 739. Подробнее см. Косик В.И. Константин Леонтьев: размышления..., стр. 39 - 44.

[71] Леонтьев К.Н. Письма о... // Ук. кн., с. 363.

[72] Там же, с. 363.

[73] Леонтьев К.Н. Письма отшельника // Ук. кн., с. 175.

[74] Леонтьев К.Н. Письма о... // Ук. кн., с. 366.

[75] Леонтьев К.Н. Храм... // Ук. кн., с. 165.

[76] Там же, с. 166.

[77] Леонтьев К.Н. Письма о... // Ук. кн., с. З66.

[78] Там же, с. 365.

[79] Там же, с. З62.

[80] Леонтьев К.Н. Письма отшельника // Леонтьев К.Н. Записки..., с. 210.

[81] Леонтьев К.Н. Письма о... // Восток, Россия..., с. 363.

[82] Там же, с. 362.

[83] Леонтьев К.Н. Русские, греки и югославяне // Леонтьев К.Н. Восток, Россия и Славянство. М., Т. 1, 1885, стр. 226 - 227.

[84] Леонтьев К.Н. Мои воспоминания... // Леонтьев К.Н. Собрание сочинений, Т. 5, с. 334.

[85] Леонтьев К.Н-. Письма о... // Восток, Россия и Славянство. - Философская..., с. 363.


1 За этими работами следует "Дополнение к двум статьям о панславизме", написанное намного позднее их.

2 На Юго-Восток (нем.)

3 Под "цивилизацией", "культурой", или же "мировой культурой" Леонтьев понимал сложную, оригинальную по источнику "систему отвлеченных идей" религиозных, государственно-политических, юридических, философских, нравственных, бытовых, художественных и экономических[23].

4 Царьград должен сделаться "средоточием общеправославного единения и центральным оплотом против посягательств европейских держав", - варьировал свою идею Леонтьев[36].

5 Т.е., реформы, направленные на организацию сословно-корпоративных устоев. (прим. авт.)

6 Константинопольского, Александрийского, Антиохийского и Иерусалимского (перечислены в порядке поминания Церквей, принятом в православном мире)