Элвин Тоффлер

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Элвин тоффлер.    третья волна, 7127.28kb.
• Тоффлер Э. Т50 Шок будущего: Пер с англ. / Э. Тоффлер, 6595.74kb.
• Тоффлер Э. Метаморфозы власти, 8876.44kb.
• Тема Понятие "информационного общества " в рассмотрении современных философов (О. Тоффлер,, 1702.43kb.
• Режиссер: Вролях, 34.83kb.

Глава 6

ТАЙНЫЙ ПЛАН

Француза приводит в недоумение зрелище проводящейся в США кампании по выборам президента: поглощаемые хот–доги, похлопывание по спине, целование детей, рассчитанная на внешнее впечатление скромность, первичные выборы, съезды, сопровождаемые маниакальным неистовством, посещение маленьких местечек для встреч с избирателями, красивое фразерство, телевизионная реклама — все со ссылкой на демократию. Американцам же трудно понять систему, по которой французы выбирают своих лидеров. Еще менее понятными кажутся им английские выборы, голландская «открытость для всех» с участием двух дюжин партий, австралийская преференциальная (преференция — предпочтение. — Прим. перев. ) система голосования или японские интриги между фракциями. Все эти политические системы кажутся весьма отличными друг от друга. Еще более непостижимыми выглядят однопартийные выборы или псевдовыборы в СССР или Восточной Европе. Что касается прихода к власти, то во всех индустриальных странах это происходит по–разному.

Но когда мы освобождаемся от мешающих нам шор, то внезапно обнаруживаем под поверхностными различиями весьма сильно проявляющееся сходство. Создается впечатление, будто политические системы государств Второй волны построены по единому тайному плану.

Когда революционерам Второй волны удалось свергнуть элиты Первой волны во Франции, Соединенных Штатах, России, Японии и других странах, они встали перед необходимостью писать конституции, выдвигать новые правительства и создавать почти с нуля новое общественное устройство. Возбужденные величием стоящих задач, они вели дебаты о новых идеях, новых структурах. Всюду возникал вопрос о форме представительства. Кто кого станет представлять? Следует ли инструктировать представителей, как им голосовать от имени народа, или же они будут выражать свое мнение? Какова будет продолжительность сроков полномочий? Какую роль должны играть партии? В каждой стране новое общественное устройство возникло из такого рода конфликтов и полемики. Если повнимательней взглянуть на эти структуры, то откроется, что они построены на сочетании представлений, унаследованных от прежней Первой волны, и более передовых идей, закрепленных индустриальной эпохой.

По прошествии тысячелетия, при котором преобладало земледелие, создателям политических систем Второй волны трудно было представить экономику, базирующуюся на производственном труде, капитале, энергетике и сырье, а не на земле. Земля всегда была опорой самой жизни. Поэтому неудивительно, что география столь укоренилась в наших различных избирательных системах. Сенаторы и конгрессмены в Америке, равно как их коллеги в Англии и многих других индустриальных государствах, избираются не как представители определенного класса общества или профессиональной, этнической или какой–либо другой социальной группы, но как представители жителей определенного участка земли, географического района.

Люди Первой волны, как правило, жили на одном и том же месте, а потому было вполне естественно, что создатели политических систем индустриальных обществ исходили из предположения, что люди всю жизнь проведут в одной местности. Отсюда столь распространенные даже сегодня в избирательных законах требования постоянного проживания в данном месте.

Скорости в мире Первой волны были небольшими. Средства связи были настолько примитивными, что требовалась неделя, чтобы послание, отправленное Континентальным конгрессом в Филадельфии, дошло до Нью–Йорка. В глубинных районах страны с речью Джорджа Вашингтона смогли ознакомиться спустя недели, а то и месяцы. Еще в 1865 г. только через двенадцать дней в Лондоне узнали, что убит Линкольн¹⁰⁹. Поскольку вопрос о срочности не стоял, представительные органы, вроде Конгресса или Британского парламента, считались «совещательными» — им предоставлялось время, и они проводили его, обдумывая свои проблемы.

Большинство людей Первой волны были неграмотными и невежественными. Поэтому повсеместно считалось, что народные представители, особенно если они относились к образованным слоям общества, непременно будут принимать более разумные решения, чем масса избирателей.

Но даже заимствуя некоторые идеи из Первой волны для создания новых политических институтов, революционеры Второй волны устремляли взгляд в будущее. А потому в организуемой ими общественной системе нашли свое выражение некоторые позднейшие технологические понятия Нового времени.

Механомания

Деловые люди, интеллектуалы и революционеры раннего индустриального периода испытывали магнетическое тяготение к технике. Они были зачарованы паровыми машинами, часами, ткацкими станками, насосами, поршнями и постоянно проводили аналогии, основанные на элементарной механистической технологии своего времени. И вовсе не случайно, что люди, подобные Бенджамину Франклину или Томасу Джефферсону¹¹⁰, были не только революционерами в политике, но и учеными и изобретателями.

Они появлялись во вспененном культурном кильватере великих открытий Ньютона. Он проник в небеса и пришел к выводу, что вся вселенная представляет собой гигантский часовой механизм, работающий с высокой степенью точности¹¹¹. Французский врач и философ Ламетри¹¹² в 1748 г. объявил, что сам человек подобен механизму¹¹³. Адам Смит позже распространил аналогию с машиной на политическую экономию, доказывая, что экономика — это система, а системы «во многих отношениях имеют сходство с машинами»¹¹⁴.

Джеймс Медисон¹¹⁵, описывая дебаты вокруг проекта конституции США, говорил о необходимости «реконструкции системы», изменении «структуры» политической власти и выборах должностных лиц методом «последовательной фильтрации». Сама конституция была наполнена «пружинками и балансирами», напоминая механизм гигантских часов¹¹⁶. Джефферсон говорил о «механизме управления»¹¹⁷.

Американская политическая мысль продолжала двигаться с шумом маховых колес, цепей, пружинок и балансиров. Мартин Ван Бурен изобрел «политическую машину». Поколения американских политиков вплоть до сегодняшних дней готовили политические «проекты», «разрабытывали планы избирательных кампаний», «раскатывали паровыми катками» или «укладывали на рельсы» законопроекты, проходящие через Конгресс и законодательные органы штатов. В XIX в. в Англии лорд Кромер задумал создать имперское правительство, которое «гарантировало бы согласованную работу разных частей механизма»¹¹⁸. Но такой механистический менталитет не был продуктом капитализма. Ленин, например, писал, что государство — это «не что иное, как машина, используемая капиталистами для подавления рабочих». Троцкий говорил о «колесиках и болтах буржуазного социального механизма» и продолжал описывать работу революционной партии в таких же механистических выражениях. Называя ее мощным «орудием», он указывал, что, «как всякий механизм, она по своей природе статична... движение масс должно... преодолеть инерцию... Так живая сила пара преодолевает инерцию машины, перед тем как она может привести в действие маховое колесо»¹¹⁹.

И нет ничего удивительного, что революционно настроенные основатели обществ Второй волны, будь те капиталистическими или социалистическими, усвоив подобный механистический подход, проникшись слепой верой в мощь и пользу машин, придумывали политические институты, которые обладали многими свойствами первых промышленных изобретений.

Представительский набор

Структуры, которые они сколачивали и скрепляли болтами, создавались на основе элементарного понятия о представительстве. И в каждой стране они использовали определенные стандартные части. Эти компоненты составляли то, что несколько шутливо могло быть названо представительским набором.

Вот его содержимое:

1) люди, обладавшие правом голоса;

2) партии для сбора голосов;

3) кандидаты, которые, набрав голоса, тут же становились «представителями» избирателей;

4) законодательная власть (парламенты, конгрессы, бундестаги или ассамблеи), где путем голосования представители вырабатывали законы;

5) исполнительная власть (президенты, премьер–министры, партийные секретари), которая в форме проводимой политики поставляла сырье для законоделательной машины, а потом проводила в жизнь изготовленные законы.

Голоса были «атомами» ньютонового механизма. Голоса собирались партиями, которые как бы являлись «коллекторами» системы. Они соединяли голоса из многих источников и снабжали ими избирательную счетную машину, которая делила их пропорционально численности партии или смешивала, представляя свою продукцию как «волю народа» — основное топливо, на котором предположительно работал силовой двигатель правительственной машины.

Везде по–разному комбинировались части этого набора и с ними производились различные действия. Где–то право голоса получали все, кому было больше 21 года; в другом месте избирательным правом обладали только белые мужчины; в одной стране выборный процесс был лишь видимостью и находился под контролем диктатора; в другой — выбранные должностные лица действительно обладали значительной властью. Где–то существовало две партии, в другом месте их было множество, кое–где только одна. Тем не менее историческая модель очевидна. Однако части могли быть видоизменены, их взаимное положение могло быть различным, тот же самый исходный набор использовался при конструировании официальной политической машины во всех индустриальных странах.

Хотя коммунисты часто подвергали критике «буржуазную демократию» и «парламентаризм», считая их маскировкой для привилегий и доказывая, что механизмы власти обычно использовались капиталистами для собственных личных выгод, все социалистические индустриальные страны как можно скорей запускали представительскую машину.

Обрисовывая перспективы установления «полной демократии» в некой отдаленной постпредставительской эре, они тем временем полностью полагаются на «социалистическую выборную систему». Венгерский коммунист Отто Бихари, изучавший эту систему, писал: «В ходе выборов трудящийся народ проявляет свою волю и влияет на работу правительственных органов, сформированных путем голосования»¹²⁰. Редактор газеты «Правда» В. Г. Афанасьев¹²¹ в своей книге «Научное управление обществом» в характеристику «демократического централизма» включает «суверенную власть трудящегося народа... выборы руководящих органов и лидеров и их подотчетность народу»¹²².

Как фабрики стали символизировать всю индустриальную техносферу, так и представительные правительства (неважно, как изменившие естественные свойства) являли собой символ статуса любой «передовой» страны. И действительно, даже многие непромышленные страны, под нажимом колонизаторов или просто слепо копируя, поспешили ввести те же самые официальные механизмы и использовать тот же представительский набор.

Всеобщий законоделательный механизм

Подобные «демократические машины» существовали не только на национальном уровне. Они также использовались при выборах в представительные органы штатов, провинций, местные органы, включая городские и сельские советы. Сегодня только в Соединенных Штатах имеется около пятисот тысяч выбранных государственных служащих и 25 869 местных органов управления в столичных округах, в каждом из которых проводятся свои выборы, существуют представительные органы, разработана своя выборная процедура¹²³.

Тысячи таких представительных механизмов скрипят и вертятся в провинции, а по всему миру их насчитываются десятки тысяч. В швейцарских кантонах и департаментах Франции, в национальных областях Великобритании и провинциях Канады, в воеводствах Польши и республиках СССР, в Сингапуре, Осаке и Осло — повсюду претенденты выдвигают свои кандидатуры и потом превращаются в «представителей». Можно с уверенностью сказать, что в настоящее время только в странах Второй волны более сотни тысяч подобных машин производят законы, указы, инструкции и постановления¹²⁴.

В теории, когда каждый человек и каждый голос являли собой абстрактную, атомную единицу, каждый из этих политических элементов — национальный, провинциальный или местный — также считался абстрактной, мельчайшей единицей. Каждая имела собственную, четко определенную сферу полномочий, свою сферу власти, свои права и обязанности. Единицы были включены в некое иерархическое образование, объединившее их сверху донизу, от страны до штата, до региональной или местной власти. Но по мере развития индустриализма, когда экономика становилась все более интегрированной, последствия решений, принимавшихся каждой из этих политических единиц, сказывались за пределами их сферы полномочий, и таким образом по необходимости вызывали ответные действия других органов власти.

Решение парламента, касающееся японской текстильной промышленности, могло оказать влияние на рынок рабочей силы в Северной Каролине и социальное обеспечение в Чикаго. Решение Конгресса установить квоты на иностранные автомобили могло обеспечить дополнительные рабочие места в Нагое или Турине. Таким образом, если раньше политики могли принимать решения, не влияя на положение дел вне своей собственной, четко определенной сферы полномочий, с течением времени это становилось все менее возможным.

К середине XX столетия десятки тысяч, казалось бы, суверенных и вполне независимых органов политической власти, разбросанных по всей планете, оказались в одной связке благодаря координации экономики, небывало возросшему объему перевозок, миграции и развитию средств коммуникации, а потому они усилили свою деятельность, побуждая друг друга к активности.

Тысячи политических машин, собранных из компонентов представительского набора, постепенно образовывали одну невидимую супермашину: всеобщий законоделательный механизм. Нам осталось теперь лишь рассмотреть, как действуют рычаги и контрольные приборы этой всемирной системы и кто ею управляет.

Ритуал внушения

Представительная форма правления, возникшая из мечтаний о свободе, завладевших революционерами Второй волны, была невероятно прогрессивной по сравнению с предшествующими системами власти, этот блестящий успех технологии стал более выдающимся триумфом, чем изобретение паровой машины или аэроплана.

Представительная форма правления дала возможность спокойно ввести преемственность власти без наследных династий. Она обеспечила обратную связь между верхами и низами общества. Она предоставила способ устранения различий между многими группами мирным путем.

Введение принципа подчинения меньшинства большинству и правила «один человек — один голос» помогает бедным и слабым добиваться желаемого от технократов, управляющих интеграционной машиной общества. По этой причине распространение представительной формы правления было в целом гуманным нововведением в истории человечества.

Тем не менее с самого начала тут существовало значительное расхождение по сравнению с обещанным. Лишь с большой натяжкой можно было говорить о приходе народа к управлению государством. Ни в одной из промышленных стран фактически не произошло изменений глубинной структуры власти — структуры субэлит, элит и суперэлит. По существу это не привело к ослаблению власти менеджерских элит, официальный механизм представительства стал одним из, основных способов интеграции, который они использовали для сохранения за собой права и возможности распоряжаться.

Таким образом, выборы, независмо от того, кто на них одерживал победу, выполняли в интересах элит важную культурную функцию. Положение о том, что всякий человек имеет право голоса, создавало иллюзию равенства. Голосование представляло собой массовый ритуал внушения, когда народ убеждали, что выборы проводятся регулярно, с четкостью механизма, а следовательно, с надлежащей правильностью. Выборы символически убеждали граждан в их причастности ко всему происходящему, ведь они могли или отдать свой голос, или проголосовать против. Как в капиталистических, так и в социалистических странах подобный ритуал внушения часто оказывался более важным, чем сами результаты многих выборных кампаний.

Интеграционные элиты программировали политические машины в каждом месте по–разному, контролируя число партий или манипулируя избирательным правом. И все же ритуал выборов — некоторые могли называть его фарсом — применялся всюду. Тот факт, что в Советском Союзе или странах Восточной Европы результаты выборов, как правило, выражались магической цифрой от 99 до 100%, говорил о том, что потребность внушения была столь же сильна в странах с централизованным планированием, как и в «свободном мире». Выборы обеспечивали низам «выпуск пара».

Более того, несмотря на усилия демократических реформаторов и радикалов, интеграционные элиты в сущности сохраняли постоянный контроль над системой представительной формы правления. Существовало множество теорий, объясняющих причину этого. Однако большинство из них не учитывали механистическую природу системы.

Если мы посмотрим на политические системы Второй волны с точки зрения инженера, а не политолога, то нам внезапно откроется существенное обстоятельство, которое обычно остается незамеченным.

Промышленные инженеры обычно различают два основных класса машин: те, которые работают с перерывами, называемые машинами «прерывистого действия» (batch–processing), и те, которые работают беспрестанно, называемые машинами «непрерывного деиствия» (continuous–flow). В качестве примера для первого класса приведем обычный пресс (punch press). Рабочий приносит партию металлических пластин и вставляет их в машину по одной или сразу несколько штук, а потом штампует, придавая определенную форму. Когда партия заготовок кончается, машина останавливается до тех пор, пока не принесут новые пластины. Примером машин второго класса может служить очиститель нефти, который, однажды пущенный в ход, работает не останавливаясь. Двадцать четыре часа в сутки нефть течет по трубопроводам, трубкам и камерам.

Если взять всеобщую законоделательную машину с ее периодическим процессом голосования, то мы обнаружим классическую машину «прерывистого типа». В установленное время народу предоставляется возможность выбрать между кандидатами, после чего официальная «демократическая машина» выключается.

Сопоставим это с непрерывным нажимом, исходящим от разных организаций, которые имеют общие интересы, влиятельных групп, оказывающих свое давление, и людей, снующих в коридорах власти. Толпы лоббистов от корпораций и правительственных органов одолевают комитеты, подсовывают списки на получение высоких наград, присутствуют на приемах и банкетах по этому поводу, произносят тосты, поднимая бокалы с коктейлями в Вашингтоне или рюмки водки в Москве, служат передатчиками информации и таким образом круглосуточно воздействуют на процесс принятия решений.

Одним словом, элиты образуют мощную машину непрерывного действия, работающую бок о бок (и часто несогласованно) с демократическим механизмом, который включается периодически. Только видя эти две машины рядом, можно понять, как государственная власть реально проявляет себя во всеобщей законоделательной машине.

Элиты играют в представительство, а народ в лучшем случае время от времени имеет возможность выразить путем голосования свое мнение, одобряя правительство и его действия или же выражая свое недовольство. Технократы, напротив, непрерывно влияют на деятельность правительства.

И наконец, еще более мощное средство для осуществления социального контроля было запроектировано в принципе представительства. Ведь сам отбор людей, которые становились выразителями воли большинства, порождал новых членов элиты.

Когда, например, рабочие на начальном этапе боролись за право создавать профсоюзы, они подвергались гонениям, их обвиняли в участии в заговоре, они находились под надзором соглядатаев компании, попадали в руки полицейских и наемных головорезов. Они не вписывались в систему, не были в ней представлены вовсе или же недостаточно представлены.

Когда же профсоюзы упрочили свое положение, это способствовало появлению новой группы интеграторов — трудовой элиты, члены которой не просто представляли рабочих, но и стали промежуточным звеном между ними и элитами в деловом мире и правительстве. Такие деятели, как Джордж Мини и Жорж Сеги, несмотря на произносимые ими речи, сами стали ключевыми фигурами интеграционной элиты. Фальшивые профсоюзные лидеры в СССР и Восточной Европе всегда были не чем иным, как технократами.

Рассуждая теоретически, необходимость пройти через процедуру переизбрания давала гарантию, что представители — люди добросовестные и продолжают выражать интересы тех, кто их выбрал. И тем не менее это никогда не препятствовало тому, что государственная машина поглощала представителей народа. Всюду углублялись расхождения между представителями и теми, кого они представляли.

Представительная форма правления, которую нас научили называть демократией, была индустриальной технологией для поддержания неравенства. Представительная форма правления по сути своей — псевдопредставительная.

Если подвести итог вышесказанному, то мы теперь знаем, что цивилизация в большой степени зависит от топливных ресурсов, промышленного производства, нуклеарной семьи, корпорации, массового образования и средств массовой информации, и в основе всего лежало увеличивающееся расхождение между производством и потреблением, а руководство всем принадлежало менеджерским элитам, задача которых состояла в интегрировании общественной системы.

В этой системе представительная форма правления — политический эквивалент машины. Действительно, это была машина для выработки коллективных интеграционных решений. Подобно большинству машин, она была управляема теми, кто стоял у ее рычагов. И как большинство машин, она теперь в значительной степени устарела и должна быть смыта надвигающейся Третьей волной.

Если политическая структура Второй волны не соответствует сегодняшним требованиям, неспособна справляться с возникающими трудностями, то это, как мы увидим далее, лишь одна сторона переломного момента, другой круг проблем связан с еще одним порождением Второй волны: появлением нации–государства.