«популятивного»
| Вид материала | Краткое содержание |
Такого рода практические задачи, на наш взгляд, оформились и получили распространение лишь к концу ХIХ и началу ХХ в., хотя философская и идейно-теоретическая подготовка их началась уже во второй половине XVIII в. Это были задачи управления социально-экономическим, но еще раньше социо-культурным развитием человеческого общества, задачи управления социальными изменениями и организации социотехнических действий, вызывающих те или иные преобразования в обществе. И лишь после того как эти задачи оформились и были зафиксированы в общественном сознании и в разнообразных общественных институтах, стала оправданной и актуальной задача построения собственно научных теорий экономики и культуры, речи-языка и мышления, исследовательской, проектной, управленческой деятельности и деятельности вообще. И в этом есть глубокий содержательный смысл, связанный, с одной стороны, с особенностями самой управленческой деятельности—ее вниманием к естественным процессам жизни тех объектов, которыми нужно управлять, расчетом на использование этих естественных процессов и отсюда установкой на выявление и познание законов, по которым они живут, а с другой стороны,—с особенностями современной социо-культурной ситуации и характером тех слоев и пластов общественной деятельности, которые постепенно выявляются и захватываются службой управления.
Несколько огрубляя эту мысль, можно наверное сказать, что лишь после того, как служба управления поставила перед собой задачу стимулировать и определенным образом организовать развитие знаковых систем, мышления и разных видов общественной деятельности, лишь после этого стали действительно необходимыми научные (в точном и строгом смысле этого слова) теории речи-языка, мышления и деятельности (то же самое, по-видимому, можно сказать и о биологическом учении о популяциях).
Это утверждение ни в коем случае нельзя понимать в том вульгарном смысле, что развитие службы управления создало потребность в собственно научных теориях речи-языка, мышления и деятельности, а ученые, отвечая на эту потребность, стали разрабатывать соответствующие теории. Дело, конечно, обстояло не так. Известно, что наука всегда решает не те задачи, которые имеют большую практическую значимость и которые поэтому хотелось бы решить, а лишь те задачи, которые сама наука может решить в соответствии с уже достигнутым уровнем своего развития и своими динамическими потенциями, определяемыми так называемой зоной ее ближайшего развития. Это значит, что каждое научное достижение является результатом взаимодействия какой-либо научно-методологической традиции (в которой это достижение собственно и получается) с практической деятельностью—с тем, что эта деятельность открывает для философской, инженерно-конструктивной, методической и собственно научной рефлексии, с тем, что формулируется в виде задач практической деятельности и, наконец, с тем, что практическая деятельность создает в качестве условий и стимулов развития той или иной научно-методологической традиции, и т. д. Таким образом роль так называемых «потребностей» и «запросов» практики является решающей не в определении содержания и формы тех или иных научных результатов и достижений, а лишь в социальном и экономическом стимулировании тех или иных научно-методологических разработок, они определяют объем и настойчивость поисков, меру прилагаемых общественных усилий, помогают выявить и зафиксировать в общественном сознании и в его идеологии то, что раньше не было заметно, не выявлялось.
Все это в полной мере относится и к задаче разработки собственно научных теорий речи-языка, мышления и деятельности. Она возникла, конечно, не из потребностей службы управления охватить своим действием речь-язык, мышление, научно-исследовательскую, инженерную, проектную, педагогическую деятельность и т. п., а, как мы уже отметили выше, из очень глубокой и отдаленной философской традиции, она подготавливалась и формировалась работами Платона и Аристотеля, Плотина и Николая Кузанского, Декарта, Бэкона, Канта, Монтескье, Фихте, Дидро, Шеллинга и Гегеля. И именно в этой традиции мы должны искать объяснение той формы, в какой сейчас ставится и обсуждается эта проблема, ее содержания и используемых для решения средств. Но именно организационно-управленческая деятельность, оформившаяся институционально и сделавшая себя профессией в первой половине ХХ в., превратила эзотерические установки и проблемы этой традиции, философской по преимуществу, в общественный институт; то, что было видно в XVIII и XIX вв. лишь немногим—Гегелю, ставившему в общем виде вопрос об искусственной ассимиляции естественной истории, и К. Марксу, посвятившему свою жизнь теоретической подготовке и обоснованию всемирной социальной революции,—она сделала зримым и очевидным для многих и притом не в формах героического социального действия, а в формах повседневного отправления своих относительно скромных служебных обязанностей. И по этой же причине то, что в XVIII–XIX вв. могло схватываться и осмысляться только в формах философской мысли, в ХХ в. стало предметом научных разработок.
И уже потом, после того как задача построения научных теорий речи-языка, мышления, деятельности и т. п. была поставлена и ее начали решать многочисленные коллективы ученых и инженеров, только тогда выяснилось—и об этом впервые стали писать и говорить,—что все эти объекты являются «сложными» (слишком сложными, чрезмерно сложными и т. п.), т. е. не могут быть схвачены исследованиями традиционного естественнонаучного тина и не могут быть представлены в формах традиционных теорий. Именно тогда впервые приобрели значимость и свой подлинный смысл вопросы о том, в чем же особенность всех этих объектов, что именно отличает их от объектов традиционного типа, почему, собственно, имеющиеся в нашем распоряжения средства и методы исследования не дают возможности схватить и описать эти объекты и, соответственно, какие же новые средства и методы анализа нам нужны, чтобы решить эту задачу.
То, что мы предлагаем в ответ на все эти вопросы, в самой краткой форме может быть резюмировано в четырех положениях:
Мышление и речь-язык (как и целый ряд других объектов, обсуждаемых в современной философии и науке) принадлежат универсуму деятельности и представляют собой особые организованности (или организации из организованностей) и особые сферы деятельности.
Мышление и речь-язык (подобно другим организованностям и сферам деятельности) представляют собой целостности совершенно особого типа—мы называем их популятивными,—складывающиеся из множества разнородных и относительно автономных единиц, включенных вместе с тем в какие-то общие для них «массовые» процессы.
Мышление и речь-язык (как и другие организованности и сферы деятельности) могут быть описаны только в теориях особого типа—мы называем их «системными теориями».
Системные теории популятивных объектов строятся не так, как строились традиционные естественнонаучные теории; они требуют для своего построения совершенно особой методологии, которую еще предстоит разработать.
Следующие части и разделы этой статьи содержат обсуждение ряда проблем, которые возникают в процессе методологической проработки проекта системной теории популятивного объекта и программ построения подобных теорий.