Geum.ru

Джеймс блиш города в полете 1-4 триумф времени вернись домой, землянин жизнь ради звезд звезды в их руках джеймс блиш триумф времени

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   50   51   52   53   54   55   56   57   ...   66

многообещающих антибиотиков, - продолжил Ганн. - Большинство из них

оказываются слишком токсичными для использования внутри - и даже на -

человеческом теле. Мы уже тысячи раз уничтожали бациллу Хансена в

лабораторных колбах, но при этом обнаруживали, что антибиотик гораздо

смертоноснее для жизни, чем сама проказа. Но как только мы удостоверяемся,

что лекарство не токсично, или если его токсичность намного меньше

терапевтической эффективности, в конце концов он отправляется в наши

магазины, в больницы и отдельным врачам для клинических испытаний. Кроме

того, в нашем распоряжении - вирологическая лаборатория в Вермонте, где мы

испытываем наши новые лекарства против таких вирусных инфекций, как

лихорадка и обычная простуда. Небезопасно такой лаборатории работать в

столь густонаселенном районе, как Бронкс.

- Это гораздо сложнее, чем я себе представлял, - сказал Пейдж. - Но

как я вижу, все эти сложности в полной мере себя оправдывают. Вы

разработали эту технологию проверки образцов здесь?

- О, нет, конечно, - извиняюще улыбнулся Ганн. - Ваксманн,

открыватель стрептомицина, разработал изначальную процедуру, многие

десятилетия назад. Мы - далеко не первая фирма, использующая этот метод на

широкой основе. Один из наших конкурентов сделал то же самое и открыл

антибиотик широкого спектра, названный хлорамфеникол, спустя едва лишь год

после начала работы. Именно это и убедило всех, что нам лучше принять эту

технологию прежде, чем нас окончательно изгонят с рынка. И как оказалось -

это неплохая вещь. Иначе бы никто так и не открыл тетрациклин, оказавшийся

одним наиболее многоцелевых антибиотиков, когда либо прошедших тесты.

Несколько далее по коридору открылась дверь. Из нее послышался визг

ребенка, несколько громче, чем ранее. Это не был непрерывный плач ребенка,

обладавшего годичной или около того практикой. Это походило на придыхание

новорожденного младенца "а-ла, а-ла, а-ла".

Пейдж вздернул брови.

- Это одно из ваших экспериментальных животных?

- Ха-ха, - рассмеялся Ганн. - Мы, в нашем деле здесь, полковник,

энтузиасты. Но все же, наверное, где-то необходимо провести черту. Нет,

просто у одного из наших техников проблемы с няней. Поэтому мы разрешили

ей принести ребенка с собой, на работу, пока она не сможет найти лучший

выход.

Пейджу пришлось признать, что Ганн оказался скор на

сообразительность. Это объяснение выскочило из него подобно чековой ленте,

вылетающей из кассового аппарата, без малейшего признака предварительного

раздумья. И не вина в том Ганна, что Пейдж, до того, как отправился в

космос, пять лет был женат, и мог отличить крик ребенка достаточно

взрослого, чтобы его можно было забрать из роддома от этого, родившегося

всего несколько дней назад.

- Но разве здесь, - спросил Пейдж, - не опасное место для пребывания

новорожденного - когда вокруг такое множество опасных болезнетворных

вирусов, ядовитых дезинфектантов и прочих вещей?

- О, мы принимаем все надлежащие меры предосторожности. Я осмелюсь

заявить, что у нашего персонала - гораздо меньший среднегодичный уровень

заболеваемости, чем тот, что вы найдете на любом промышленном предприятии

такого же размера. Хотя бы просто потому, что мы знаем проблему. А теперь,

если мы пройдем вот в эту дверь, полковник Рассел, то увидим последний

этап. Основной цех, где мы производим лекарства в значительных

количествах, после того, как они себя оправдали.

- Да, мне хотелось бы взглянуть на это. А вы уже запустили в

производство аскомицин?

Но этот раз Ганн бросил на него острый взгляд, не пытаясь никоим

образом скрыть свой интерес.

- Нет, - ответил он, - он по-прежнему проходит клинические испытания.

А могу я спросить вас, полковник Рассел, как случилось, что вы...

Вопрос, на который, как запоздало понял Пейдж, оказалось бы весьма

затруднительно ответить, так полностью и не прозвучал. Над головой

Гарольда Ганна пробудился к жизни ящичек переговорного устройства:

- Мистер Ганн, только что прибыл доктор Эббот.

Ганн отвернулся от двери, которая по его словам, вела в главный цех,

с соответствующим, хотя и очень малым количеством вежливого сожаления.

- Ну, вот наконец-то мой человек, - с облегчением вздохнул он. -

Боюсь, мне придется резко сократить нашу экскурсию, полковник Рассел. Вы

уже могли видеть, что за собрание важных персон у нас сегодня на фабрике.

И мы ждали только доктора Эббота, чтобы начать очень важную встречу. Если

вы меня извините...

Пейджу ничего не оставалось, как ответить "естественно". Спустя

некоторое время - как показалось - только несколько секунд, Ганн спокойно

разместил его в приемной, откуда они и начали.

- Вы увидели все, что хотели увидеть? - спросила его секретарша.

- Думаю, что да, - задумчиво ответил Пейдж. - За исключением того,

что увиденное несколько изменилось на пол-пути. Мисс Энн, у меня есть

предложение, которое я хотел бы вам представить. Не будете ли вы так добры

отужинать со мною сегодня вечером?

- Нет, - ответила девушка. - Я видела уже достаточно много

космонавтов, полковник Рассел, и на меня это больше уже не производит

впечатления. Более того, я не расскажу вам ничего сверх того, что вы

услышали от мистера Ганна. Так что нет никакой необходимости тратить на

меня свои деньги или время отпуска. До свидания.

- Не так быстро, - усмехнулся Пейдж. - Я говорю о деле - или, если

вам так нравится, я намерен причинить вам неприятности. Если вы уже прежде

встречали космонавтов, то вы знаете, что они любят быть независимыми. Не

то, что эти конформисты, в жизни не покидавшие земли. Я интересуюсь вовсе

не вашим девичьим смехом. Меня интересует информация.

- А я вот - не заинтересована, - спокойно ответила девушка. - Так что

поберегите дыхание.

- Здесь Мак-Хайнери, - спокойно произнес Пейдж. - А также Сенатор

Вэгонер, и кое-кто еще из влиятельных персон. Допустим, я отловлю

кого-нибудь из них и сообщу, что "Пфицнер" проводит опыты над людьми?

Как только он произнес это, Пейдж заметил насколько побелели кулачки

девушки.

- Вы просто не знаете, о чем говорите, - прошептала она.

- Допустим, такова моя жалоба. И я отношусь к ней серьезно. Мистер

Ганн не смог скрыть от меня кое-что, хотя очень старался. И теперь, я

собираюсь передать свои подозрения по соответствующим каналам - и добьюсь

того, что "Пфицнер" подвергнется расследованию. Или, быть может, вы

предпочли бы общение над отличной камбалой, поджаренной в перцовом масле?

Взгляд, брошенный девушкой в его сторону, нес в себе почти

неприкрытую ненависть. Похоже, она не смогла произвести никакого другого

ответа. Это совершенно к ней не подходило. И действительно, теперь она

выглядела еще менее привлекательной. Вряд ли ему захотелось бы пригласить

на свидание такую, из тех девушек, кого он мог припомнить. Почему он

ДОЛЖЕН тратить на нее деньги и время своего отпуска? Помимо всего прочего,

по переписи 2010 года в США насчитывалось пять миллионов лишних женщин, и

по крайней мере 4.999.950 из них должны были быть гораздо более

привлекательными и менее упорны, чем эта.

- Хорошо, - неожиданно сказала она. - Ваше природное очарование

просто подкосило меня, полковник. Но запомните. Иной причины для моего

согласия нет. Пожалуй, даже интереснее оказалось бы услышать ваш блеф и

посмотреть, как далеко вы уйдете с этой вашей сказочкой о вивисекции. Но

мне не хотелось бы связывать мою компанию с вашей дурацкой шуткой.

- Вполне удовлетворен, - ответил Пейдж, с неприятным чувством

осознавший, что его блеф НАЗВАН таковым. - Предположим, я вас встречу...

Он замолчал, неожиданно заметив, что уровень голосов за двойными

дверьми резко поднялся. А спустя мгновение, генерал Хоорсфилд, как бык,

ворвался в приемную, за ним по пятам следовал Ганн.

- Я хочу, чтобы вы все поняли, раз и навсегда, - рычал Хоорсфилд. -

Этот проект в конце концов окажется под военным контролем, если только мы

не покажем результатов прежде, чем придет время просить новые

ассигнования. Здесь по-прежнему происходит много такого, что Пентагон

расценивает как ничтожную эффективность и высоколобое теоретизирование. И

если именно об этом Пентагон доложит в Конгрессе, вы знаете, что

предпримет Казначейство... Или это за него сделает Конгресс. Нам придется

урезать расходы, Ганн. Понимаете? Урезать до минимума!

- Генерал, мы и так уже на самом минимуме, каком только можно быть, -

ответил Гарольд Ганн, достаточно миролюбиво, но и с определенной

твердостью. - Мы ни грамма этого антибиотика не запустим в производство,

пока не будем всесторонне им удовлетворены. Иной другой путь - просто

самоубийство.

- Вы знаете, что я на вашей стороне, - произнес Хоорсфилд, став

как-то менее грозным. - И генерал Элсос тоже. Но ведь это война, которую

мы ее ведем, без оглядки на то, понимает это общественность или нет. Что

же касается такого весьма чувствительного предмета, как смертельные дозы,

мы не можем позволить...

Ганн, который заметил Пейджа с запозданием, при завершении своей

собственной тирады, еще с того момента пытался подавать сигналы Хоорсфилду

движением своих бровей, и неожиданно до генерала дошло. Он резко обернулся

и уставился на Пейджа, который, так теперь уже будучи обнаруженным,

освободился от необходимости отдавать честь. Несмотря на неожиданно

воцарившуюся мертвую тишину, совершенно очевидно, что Ганн пытался

сохранить в своем отношении к Пейджу некоторые осколки профессиональной

вежливости, учтивости, которую Пейдж не считал, что заслуживал. Особенно,

если принять во внимание, то направление, которое принял его разговор с

девушкой.

Что же касается Хоорсфилда, он отнес Пейджа к гетто "маловажных

личностей" одним взглядом. У Пейджа не имелось никакого намерения

оставаться в этой категории ни секундой более времени, требующегося на то,

чтобы выбраться отсюда. Естественно, желательно без необходимости называть

свое имя. Это было смертельно опасно. И пробормотав девушке "...тогда в

восемь", Пейдж бесславно бочком выскользнул из приемной "Пфицнера" и

убрался восвояси.


Несколько позже, в тот же день, бреясь перед зеркалом, ему подумалось

- собственно почему он подвергал себя из ряда вон выходящей серии

маленьких унижений. Пытался подобраться поближе к тому, что никак не

являлось его делом. Хуже того. Совершенно очевидно что эта тема проходит

под грифом "совершенно секретно". Что делало ее потенциально смертоносной

даже для тех, кому о ней следовало знать. Не говоря уже о тех, кому

положено знать по званию. Знать в Век Обороны - означало быть

подозреваемым, как на Западе, так и в СССР.

Два огромных комплекса наций становились все больше и больше похожими

друг на друга за последние пятьдесят лет в своем отношении к

"безопасности". Он сделал ошибку, упомянув о Мосте на Юпитере. Несмотря на

тот факт, что о существовании Моста знали все.

Но каждый, говоривший о нем с такой фамильярностью, мог быстро

заполучить ярлык человека, в опасной степени болтливого.

Особенно, если говоривший, как Пейдж, действительно провел некоторое

время в Юпитерианской системе. И не имело значения, обладал ли он доступом

к информации о Мосте или нет.

И особенно, если говоривший, подобно Пейджу, в действительности

общался с группой работников Моста. Работал с ними над некоторыми

граничными проектами. О ком известно, что он беседовал с Чэрити Диллоном,

техником Моста. И еще в большей степени значило то, что он имел воинское

звание. Что давало ему возможность продать секретные документы

какому-нибудь конгрессмену. Подобные вещи являлись традиционными путями

продвижения военной карьеры в обход нормальных правил повышения по службе.

И наконец, весьма любопытно, если этого человека вдруг замечали

выведывающим все вокруг новейшего секретного проекта, к которому он сам не

имел ни малейшего отношения.

Так почему же он так рисковал? Он ведь не понимал сути проблемы. Он

не был биологом. Для всех прочих, внешних глаз, проект "Пфицнера"

представлял еще одну из многих разработок в сфере антибиотиков. И при этом

весьма обычную. Так почему же такой космонавт, как Пейдж вдруг обнаружил,

что он, словно мотылек, в опасной близости витает от свечи?

Он стер с лица бумажным полотенцем крем-депилляторий и увидел, как из

вогнутого зеркала на него смотрят глаза, увеличенные как у совы. И все же

изображение было его собственным, несмотря на искажение. Но оно не дало

ему никакого ответа.


2. ЮПИТЕР-5


...именно погружение в запретные зоны захватывает

сердца своей первозданной дерзостью. И в истории имеется

несколько подобных эпизодов. Именно это и делает нас

одинокими. Мы вошли в новый коридор, культурный коридор.

Прежде, до нас, здесь ничего не было. В нем - мы ужасающе

уникальны. Мы смотрим друг на друга и говорим: "Этого

никогда больше не повторить".

Лорен С.Эйсли


Скрежещущий торнадо сотрясал Мост, когда зазвучала тревога. Строение

дрожало и качалось. Все в порядке вещей и Роберт Гельмут на Юпитере-5 едва

ли обратил на это внимание. Торнадо постоянно трясли Мост. Вся планета

была ими окутана и кое-чем еще и хуже.

Сканер на пульте прораба сигнализировал о неприятностях в секторе

номер 114. На северо-западной оконечности Моста, где он обломился, не

оставив ничего, кроме мятущихся облаков кристаллов аммиака и метана. И

отвесного сброса тридцатимильной глубины вплоть до невидимой поверхности.

На том конце не было установлено ультрафонных "глаз", чтобы дать общую

картину места. Насколько такая картина вообще была возможна, поскольку оба

конца Моста еще не завершены. Вздохнув, Гельмут привел "жука" в движение.

Маленький мобильчик, плоский и тонкий, наподобие клопа, медленно двинулся

вперед на шарикоподшипниках, крепко удерживаемый на поверхности Моста

десятью близко расположенными направляющими. Но все равно, водородный

шторм производил ужасный, сиреноподобный визг, продираясь между дном

машины и поверхностью. А удары падающих капель аммиака на закругленный

корпус звучали столь же тяжело и оглушающе, как ливень пушечных ядер. И в

действительности, эти капли весили столько же, сколько пушечные ядра в

двухсполовиной кратном тяготении Юпитера, хотя по размерам не превышали

капли обычного дождя. То и дело, раздавались взрывы, сопровождаемые

тусклым оранжевым свечением, заставлявшие резко вздрагивать поверхность,

машину и сам Мост. Даже слабая ударная волна проходила сквозь плотную

атмосферу планеты как оболочка врывающегося военного корабля. Тем не

менее, эти взрывы происходили внизу, на поверхности. И хотя они сильно

встряхивали всю конструкцию Моста, они почти никогда не влияли на его

функционирование. И, естественно, не могли причинить какой-то вред

Гельмуту.

Все-таки, Гельмут находился НЕ на Юпитере - хотя с каждым разом ему

становилось все труднее держать это в уме. На Юпитере нет никого. И если

Мосту нанести какой-либо серьезный урон, его, наверное, никогда уже не

восстановить. На Юпитере просто некому будет его отремонтировать. Там -

только машины, сами являющиеся частью Моста.

Мост строил себя сам. Массивный, одинокий и безжизненный, он рос в

черных безднах Юпитера. Все четко спланировано. С места обзора Гельмута -

то есть сканеров "жука" - почти ничего невозможно рассмотреть из его

структуры, потому что путь "жука" пролегает по центру перекрытия. А во

тьме и постоянном шторме, распознание изображения даже с помощью

ультраволн, в лучшем случае, возможно не более, чем на несколько сот

ярдов. Ширина Моста, которого никто никогда не увидит, была одиннадцать

миль. Высота, которую никто из строителей Моста не мог себе представить,

как например, не мог себе представить муравей высоту небоскреба, равнялась

тридцати милям. Его длина, намеренно не указываемая в планах, на данный

момент составляла пятьдесят четыре мили и постоянно росла. Приземистое,

колоссальное строение, построенное по инженерным принципам, методам, из

материалов и инструментами, к которым до сих пор никто не прикасался...

И существовала очень весомая причина, по которой они являлись

недоступными в каком-либо ином месте. К примеру, основная часть Моста

изготовлена изо льда. Прекрасного строительного материала при давлении в

миллионы атмосфер и при температуре в минус 94 по Фаренгейту. При таких

условиях, самая лучшая конструкционная сталь становилась хрупким порошком,

вроде талька. А алюминий превращался в странную прозрачную субстанцию,

лопавшуюся при прикосновении. Вода же с другой стороны, становилась

Льдом-4. Плотной, непрозрачной белой средой, которая могла деформироваться

лишь при сильных нагрузках. Но разломиться она могла только при ударах,

столь чудовищных, которые в состоянии смести с лица Земли целые города. Не

имело значения, что миллионы мегаватт уходили ежедневно, ежечасно, на

поддержание Моста и на его строительство. Ветра на Юпитере дуют со

скоростями до двадцати пяти тысяч миль в час и никогда не прекратят дуть.

Как они быть может дули и четыре миллиарда лет назад. Энергии,

естественно, более, чем достаточно.

Гельмуту вспомнилось, что там, дома, шел разговор о начале

строительства еще одного Моста. На Сатурне, и, может быть, еще позже - на

Уране. Но все это лишь болтовня политиков. Мост находился на глубине почти

пяти тысяч миль ниже видимой поверхности атмосферы Юпитера. И к счастью,

потому что температура верхней границы атмосферы была на 76 градусов по

Фаренгейту ниже, чем температура там, где находился Мост. Но даже и при

этой разнице механизмы Моста едва-едва поддавались управлению. А нижняя

граница атмосферы Сатурна, если верить показаниям радиозондирования,

располагалась всего лишь в 16878 милях ниже уровня облаков планеты,

которые можно разглядеть в телескоп. И температура там внизу равнялась

минус 238 по Фаренгейту. При таких условиях, даже прессованный лед не

поддался бы обработке. Его нельзя обрабатывать ничем более мягким, чем он

сам.

Что же касается Моста на Уране...

Насколько это касалось Гельмута, то он считал, что и Юпитер оказался

достаточно плох.

"Жук" подполз в пределы видимости конца Моста и автоматически

остановился. Гельмут установил "глаза" машины на максимальное разрешение и

обследовал близлежащие ледяные балки.

Огромные балки, так же плотно подогнанные друг к другу, как их

защита. Это было необходимо, чтобы они выдерживали хотя бы свой

собственный вес, не говоря уже о весе компонентов Моста. Тяготение здесь

внизу, составляло два с половиной уровня земного. Но даже и при этой

нагрузке, все это паутинное переплетение ферм гнулось и колебалось в

порывах будто бы игравшего на арфе урагана. Собственно, конструкция

специально так и создавалась. Но Гельмут никак не мог привыкнуть к этому

постоянному движению. И лишь привычка напоминала ему, что нет причин

чего-либо бояться.

Он отключил автоматический прерыватель и направил "жука" вперед,

управляя им вручную. Это пока еще только сектор 113. А собственная система

сканирования Моста, основанная на сопротивляемости материала - на всем

мосту не располагалось ни одного электронного устройства, так как просто

невозможно - поддерживать вакуум на Юпитере - сообщала, что авария - в

секторе 114. Граница этого сектора находилась по-прежнему впереди, в

пятидесяти футах.

Плохой признак. Гельмут нервно почесал свою рыжую бороду. Совершенно

очевидно, что для тревоги имелась причина. Настоящей тревоги, а не просто