Geum.ru

Альберт Кессельринг Люфтваффе: триумф и поражение. Воспоминания фельдмаршала Третьего рейха

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   16   17   18   19   20   21   22   23   ...   26


Снова в ставке фюрера


15 марта я снова обсудил положение дел с Гитлером. Непосредственным поводом для нашей встречи послужили неблагоприятные события в Саарском пфальцграфстве. В целом Гитлер согласился с моими предложениями. Он санкционировал отход войск от Западной стены на правом фланге 1-й армии и отвод всех наших сил на этом фланге на промежуточные позиции. Он понял сложность ситуации в районе Ремагена, но хотел, чтобы мы предприняли еще более настойчивые усилия, направленные на сужение плацдарма противника. В этой связи фюрер упомянул о важности Рура и Саара, а также промышленного района между Рейном и Майном. Он сказал мне, что к нам срочно перебрасывается дивизия полного состава из Дании, но других подкреплений не обещал, чтобы не подвергать опасности срыва свою программу формирования новых дивизий и, соответственно, планы продолжения войны. С другой стороны, мы могли рассчитывать на скорую смену войск, находящихся на передовой, свежими, а также на улучшение снабжения – особенно это касалось танковых частей. Авиации в ближайшее время не могли быть предоставлены подкрепления, хотя Гитлер предпринял меры, направленные на активизацию производства истребителей. Когда ночью с 15 на 16 марта я ехал обратно на фронт, мне казалось, что Гитлер упрямо верил в то, что мы можем нанести поражение русским на востоке и что все то, что происходило на западе, его не только не удивляло, но и не особенно беспокоило. Фюрер считал само собой разумеющимся, что, консолидировав русский фронт, он сможет, используя высвободившиеся части и соединения, а также вновь сформированные дивизии, решить все проблемы на западе. Он был не менее твердо убежден и в том, что его приказы об улучшении снабжения и тылового обеспечения войск будут неукоснительно выполнены. На самом деле все обстояло совсем иначе. Дивизия из Дании была не вполне боеспособна и к тому же прибыла так поздно, что о том, чтобы использовать ее в районе Ремагена, не могло быть и речи. Она не преодолела еще и половины пути, когда пришлось принимать решение о ее срочной переброске на участок 11-й армии, которая попала в трудное положение в районе Касселя. Хотя мне то и дело докладывали о прибытии подкреплений, а также грузов оружия, боеприпасов и военного снаряжения, и то и другое поступало весьма небольшими порциями. ) У меня не было времени доискиваться до причин этой проблемы и выяснять, кто в этом виноват – квартирмей-стерская служба, руководитель службы комплектования личного состава частей и подразделений и его подчиненные, министерство вооружений, железнодорожное начальство или сами группы армий.


Потеря Пфальцграфства


Мне удалось добиться от Гитлера одной важной уступки – он согласился на отвод правого фланга 1-й армии от Западного вала. Поэтому я передал моему начальнику штаба соответствующий приказ еще до того, как покинул ставку фюрера. Я вернулся на фронт в ночь с 16 на 17 марта. Сложная ситуация, складывавшаяся на участке фронта 7-й армии, заставила меня немедленно отправиться в ее штаб. Перед 7-й армией я ставил только одну задачу: прикрыть северный фланг 1-й армии. Группа армий С должна была сама координировать маневры войск, действовавших на стыке 7-й и 1-й армий, и частей, располагавшихся на правом фланге 7-й. Это требовало энергичного тактического контроля непосредственно вблизи линии фронта – руководствоваться стратегическими соображениями было бесполезно, поскольку общий вывод войск из пфальцграфства не был начат вовремя. Еще не все было потеряно, поскольку последствия прорыва в районе Крейцнаха можно было ликвидировать путем проведения контратаки при поддержке сильной группировки танков. Однако по многим причинам достигнутый нами успех оказался более чем скромным и обеспечил нам лишь очень короткую передышку. 19 марта 1945 года ситуация в пфальцграфстве и в районе Ремагена приобрела недопустимую остроту. Правый фланг 7-й армии был смят; наступление противника в направлении Оппенгейма, если бы оно было поддержано одновременным танковым ударом в обход Крейцнаха в направлении Вормса – Людвигсгафена, могло поставить под угрозу всю группу армий С. Вдобавок ко всему противник прорвал наши боевые порядки на стыке двух армий в центре пфальцграфства, зашел нашим войскам во фланг и частично окружил их. Было очевидно, что удержать пфальцграфство нам не удастся. О «свободе действий» больше нечего было и думать. Я придавал такое большое значение быстро меняющейся ситуации в этом районе, что между 16-17 марта и 21-22 марта побывал в пфальцграфстве четыре раза. Очень многое зависело от действий 7-й армии; ее солдаты и офицеры должны были знать, что судьба 1-й армии находится в их руках и что им следует маневрировать таким образом, чтобы учитывать ее интересы. Перед ними стояла трудная задача. С чисто тактической точки зрения 1-я армия была даже в еще более тяжелом положении; для нее все зависело от того, удастся ли нам удержать левый ключевой фланг, проходящий вдоль Рейна; войска, действовавшие там, должны были четко скоординировать свои перемещения с темпом отхода 1-й армии в центр. Важное значение имел лесной массив, находившийся в центральной части пфальцграфства, – для того чтобы иметь возможность осуществлять дальнейшие маневры, нам необходимо было, чтобы он находился в наших руках. Пока я проводил в своем штабе совещание с. министром Шпеером и Рехлингом, которое пришлось прервать на короткое время из-за воздушного налета противника, пришло донесение, в котором говорилось о том, что американские танки дошли до Кайзерслаутер-на. Я невольно порадовался, что даже слабые контрмеры, предпринятые нами на правом фланге 7-й армии, все же замедлили темп наступления противника. Я убедил себя в консолидации наших рейнских плацдармов в районе Шпейера и Гермершайна, которые были сильно укреплены зенитными орудиями. Благодаря этому начиная с 16 марта я по ночам мог наблюдать, как тыловые части наших армий беспрерывно переправляются обратно через Рейн. Наши военно-воздушные силы получили приказ, не считаясь с потерями, остановить любой удар противника с севера вдоль Рейна в направлении Шпейера, если бы он был нанесен. Я вздохнул с облегчением, когда понял, что выполнять его нет необходимости. В последние дни окончательного отвода войск с левого берега Рейна командованию армейских корпусов и дивизионным командирам была предоставлена возможность действовать в соответствии с собственной инициативой. Благодаря их энергии были преодолены бесчисленные трудности: транспортные пробки, налеты авиации противника на забитые войсками дороги, движение по узким улочкам деревень и поселков, усталость лошадей, поломки автомобилей и другой техники, выход из строя средств связи. Главная заслуга в этом принадлежала штабу 1-й армии, который с 21 марта взял на себя командование всеми войсками, находившимися на территории Рейнского пфальцграфства, пока группа армий О и 7-я армия занимались созданием оборонительных порядков на восточном берегу Рейна. После того как 21 марта наши войска были выведены из Людвигсгафена, у нас осталось только три плацдарма – в Шпейере, Гермершайне и Максау, – через которые был возможен отход остатков наших частей. 23 марта я получил возможность отдать приказ и об их эвакуации, которая была завершена 24-25 марта. Противник учел в своих действиях особенности конфигурации выступа, который представляло собой Саарское пфальцграфство. Он решил начать наступление как можно раньше, но не смог взять наши войска в клещи. Танковые атаки противника были смелыми, а на правом фланге 7-й армии подчас даже рискованными. Эти атаки, однако, были спорадическими – командование противника явно отказалось от использования ступенчатой тактики наступления, характерной для его действий в Италии. Бросалось в глаза, с одной стороны, весьма умелое руководство этими атаками, а с другой – дерзкое применение танков в местности, явно неподходящей для крупномасштабных танковых операций. В свете моего опыта действий в сходной местности в Италии я не рассчитывал, что американские бронетанковые части смогут добиться быстрого успеха – даже при том, что германские войска были измотаны и не всегда способны оказывать упорное сопротивление. Тем не менее, я был удивлен тем обстоятельством, что, прорывая нашу оборону, американские танки, располагая поддержкой с воздуха, не использовали открывавшуюся в результате возможность отрезать группу армий С от мостов через Рейн и таким образом сделать первый шаг к ее уничтожению. То, что группа армий переправилась обратно через Рейн хотя и изрядно потрепанной, но тем не менее располагающей еще значительными силами и средствами и способной создать новый рубеж обороны за рекой, – результат этой ошибки командования войск альянса. В том, что мы не смогли удержать пфальцграфство, львиная доля заслуг принадлежит авиации альянса. Причины внезапного обрушения нашей обороны, которого после моих бесед с дивизионными командирами и командующими армиями у меня не было оснований ожидать, я попытаюсь объяснить ниже. Наши войска на протяжении многих месяцев почти непрерывно вели бои. Им все время приказывали во что бы то ни стало стоять насмерть, и это привело к тому, что они понесли невосполнимые потери в живой силе и технике, причем погибли лучшие люди. Вдобавок ко всему директивы Гитлера подчас носили противоречивый характер, что красноречиво говорило о его незнании реальной обстановки на фронте. Соответственно, нужно было их корректировать или дожидаться других, более соответствующих ситуации приказов, а на это уходило время. Боем нельзя руководить, сидя в кабинете. Нужно отдать должное доблести и боевой выучке наших солдат, но тяжелые оборонительные бои последних месяцев оказались более сильным физическим и моральным испытанием, чем то, на которое я настраивал их во время первых бесед с ними. Быстрое ухудшение положения и большая ширина фронта не позволили мне побывать во всех частях, находящихся на передовой. Если бы я знал реальную ситуацию, сложившуюся на левом фланге 7-й и на правом фланге 1-й армии, я бы, наверное, проявил большую настойчивость, требуя от Гитлера, чтобы он изменил поставленную передо мной задачу, хотя это в любом случае не могло оказать существенного влияния на исход. Нам остро не хватало горючего и бое-, припасов, да и получали мы их весьма нерегулярно. Их не хватало ни для скоротечного боестолкновения, ни для решительного боя. Американское наступление началось так скоро, что мы не успели завершить перегруппировку наших резервов. Разрешение отвести войска от Западного вала, которое я вырвал у Гитлера ночью с 15 на 16 марта, пришло слишком поздно. Получи я его на день раньше – и разгром в лесном массиве в центре пфальцграфства был бы не столь сокрушительным. Наши летчики были бессильны, не помогла нам и плохая погода в долине Рейна. При этом военно-воздушные силы противника господствовали в воздухе, а наши линии связи в пфальцграфстве, и без того не слишком надежные, оказались серьезно поврежденными в результате бомбардировок. И все же, несмотря на всю тяжесть ситуации, наши потрепанные, но сохранившие верность присяге и непоколебимый боевой дух дивизии дали противнику настоящий бой.


Последствия этого события


Противник переправляется через Рейн в районе Оппенгейма. Я откладывал вывод наших частей с левого берега Рейна до последнего момента, для того чтобы основная часть войск на правом берегу могла хоть немного отдохнуть. На участках, где шли самые тяжелые бои, к примеру на левом фланге группы армий С, противник в течение пары недель не наносил удары по другому берегу реки и не пытался переправиться через нее. На правом фланге ситуация складывалась иначе – дивизии Паттона форсировали Рейн почти сразу же после того, как нанесли поражение германскому арьергарду на западном берегу. Командующий 7-й армией, руководивший войсками на правом берегу, был знаком с моими оценками обстановки и предупрежден о возможной попытке частей альянса переправиться через реку. Тем сильнее было мое удивление, когда мне доложили, что ночью с 22 на 23 марта американцы почти без боя переправились через Рейн в районе Оппенгейма. Стратегически это давало им шанс нанести удар через тылы 1-й армии, часть войск которой все еще вела бои западнее реки, и получить возможность развернуть дальнейшие действия во Франкфуртском бассейне. Поскольку противник не предпринял никаких мер для подготовки к отражению немедленной контратаки, мы могли, пока он еще не закрепился на занятых позициях, попробовать имеющимися у нас силами отбросить его обратно за Рейн. Для этого была введена в бой отборная дивизия, в поддержку которой выделили штурмовые орудия и другую артиллерию. Однако для решения задачи нужны были более серьезные силы. В итоге операция не достигла своей цели. Это произошло отнюдь не по вине доблестного командира, стоявшего во главе контратакующих войск, полковника Рунге, который был убит в бою. Для меня это была большая потеря. Теперь у нас больше не оставалось надежды сдержать продвижение вперед американских 3-й и 45-й дивизий, а также частей и соединений, следовавших за ними. Местность была слишком неблагоприятной, а наши войска – слишком ослабленными из-за чрезмерной усталости от боев и недостатка тяжелого вооружения. Тем временем, однако, 7-я армия стала действовать несколько энергичнее, а 1-я армия, сумев быстро сконцентрировать свои силы, создала оборонительный рубеж. Это не давало нам возможности оказать сколько-нибудь серьезное сопротивление, но могло помочь выиграть время, чтобы завершить выполнение плана операций на русском фронте. 24 марта 1945 года намерения противника все еще были неясными. В любом случае для нас было важно удержать рубеж реки Майн. Несмотря на благоприятный характер местности, перед группой армий О стояла чрезвычайно трудная задача. Армии не хватало мобильных дивизий, противотанковых орудий и дальнобойной артиллерии. Ее немного отдохнувшие пехотные дивизии не могли в полной мере удовлетворить нужду в специально обученных войсках и оружии, необходимых для ведения особой, маневренной войны, так называемой «вязкой обороны». Казалось, что Оппенгейм станет могилой для группы армий О точно так же, как Ремаген стал могилой для группы армий В. Выступ, сформировавшийся в районе Оппенгейма, вскоре также превратился в брешь, поглощавшую все силы и средства, перебрасываемые с других участков фронта, и все подкрепления, которые можно было наскрести в тылу. В Германии, конечно, мы сражались на своей, хорошо знакомой территории, но слишком мало было сделано для того, чтобы укрепить наши позиции в фортификационном отношении. Разумеется, в Германии у нас тоже полностью отсутствовала поддержка с воздуха, а наши силы противовоздушной обороны были очень незначительными. Даже самый лучший генерал не сможет воевать, не имея для этого сил и средств. Причины, по которым германские военно-воздушные силы оказались полностью обескровленными и потерпели крах, мало кому известны. Нам не хватало всех типов бомбардировщиков. Производство истребителей к тому времени было практически прекращено из-за проникновения противника в промышленные районы и выхода из строя наших железных дорог. По своим техническим характеристикам наши истребители превосходили истребители противника, да и уровень подготовки наших пилотов был соответствующим. Но эти суперсовременные самолеты имели свои серьезные недостатки: им нужны были длинные и идеально ровные взлетно-посадочные полосы, у них была короткая продолжительность полета и высокий процент аварий. С учетом того, что воздушное пространство контролировалось противником, во время взлета и посадки нашим машинам требовалось специальное прикрытие, обеспечить которое не всегда представлялось возможным. Неблагоприятные погодные условия, особенно в марте-апреле 1945 года в долине Рейна, затрудняли и без того рискованные полеты. На этот раз по предложению командующих группами армий я рассмотрел вопрос об отводе назад всех войск, занимавших позиции у Рейна. Однако в конце концов я принял решение не делать этого, поскольку в данном случае отступление наверняка превратилось бы в бегство. Наши войска смертельно устали и почти потеряли способность быстро перемещаться, их боевой дух порядком упал; все еще плохо организованные части, дислоцировавшиеся в наших тылах, при отступлении могли создать нам серьезные помехи. При этом противник превосходил нас во всем, особенно в мобильности и во всем, что касалось действий авиации. Было ясно, что, если продвижение его войск вперед не приостановить, они обязательно догонят наши отступающие части. Отход в таких условиях был бы самоцелью, а не средством для достижения основной цели – выиграть время. Каждый лишний день, который нам удалось бы продержаться на Рейне, оказывал бы положительное воздействие на обстановку на фронте в целом. Решающий удар был нанесен противником между Ид-штейном и Ашаффенбургом 27-29 марта. Перед 7-й армией, действовавшей под руководством своего нового энергичного командующего, фон Обстфельдера, теперь стояла сложная задача – задержать продвижение американской 3-й армии в центральные районы Германии и американской 7-й армии – в южные районы страны. Совершенно непонятные действия одной из наших танковых дивизий осложнили нам блокирование дорог, по которым американцы рвались вперед через Гессен в Хершфельд и через Гельнхаузен в Фульду. Но хуже всего было то, что наша группа армий В, силы которой сгруппировались на ее правом фланге, полностью утратила контроль над событиями на своем левом фланге. Это создало весьма неприятную ситуацию, которую удалось урегулировать лишь после того, как я отправил в опасную зону заместителя начальника штаба 12-го армейского корпуса генерала Остер-кампа, чтобы тот разобрался во всем на месте. В конце марта 7-я армия расположила свои не слишком четкие боевые порядки таким образом, чтобы прикрыть участок от Хершфельда до Фульды и Шпессартские горы на юге. 1-й армии пришлось приспосабливать свои маневры к движению 7-й армии и дальше растянуться вправо. Однако 30 марта она была оттеснена назад на линию Мильтен-берг – Эбербах – Гейдельберг, что создало угрозу консолидации жизненно важной «Тауберской линии». Развертывание войск противника с плацдармов в Оп-пенгейме и в Мангейме веером с юга на восток и затем на северо-восток нарушало принцип концентрации сил, и то, что их действия все же оказались успешными, может служить красноречивым свидетельством снижения боевого потенциала германских войск.


Прорыв войск Альянса с плацдарма в районе Ремагена


Как я и опасался, положение группы армий В тем временем также чрезвычайно осложнилось. Как и в случае с группой армий С, роковым оказался период с 18 по 20 марта. К сожалению, в эти дни мы с фельдмаршалом Моделем могли общаться только по телефону. Но я знал Моделя как военачальника, обладавшего большим опытом, и он, с моей точки зрения, имел право действовать по своему усмотрению, не дожидаясь моих советов. Поначалу американцы атаковали в северном и северовосточном направлениях, но затем, захватив господствующие высоты, они несколько сместили направление своего удара к востоку, что явно свидетельствовало об их намерении форсировать прорыв фронта. Затем фронт их наступления расширился к юго-востоку, и в конце концов их войска двинулись к югу, в направлении расположенных там городов и примыкающих к ним холмов. Было понятно, что при столь быстром расширении вражеского плацдарма всех германских подкреплений, которые медленно стягивались в этот район, могло хватить лишь на то, чтобы ликвидировать локальные про рывы и проводить короткие контратаки, но никак не для создания линии обороны, способной сдержать противника. Верховное командование не могло предоставить в наше распоряжение ни одной дивизии; у меня не было никаких резервов, которые я мог бы немедленно задействовать. Последний, пожалуй, шанс остановить противника был упущен 13 марта. К 16 марта противник достиг шоссе, а еще через два дня пересек его и двинулся дальше вперед широким фронтом. К 20 марта наш фронт был прорван на большом участке. В тот же день войска противника вышли к реке Вид. Модель предполагал, что главный удар войск альянса будет направлен на север. Неоднократные предупреждения с моей стороны о необходимости перехватить неминуемую попытку прорыва в восточном направлении не дали никакого видимого эффекта. Личная встреча с Мо-делем в боевом штабе группы армий помогла кое-как примирить наши взгляды на обстановку, но не привела к осуществлению каких-либо решительных действий. Можно найти много аргументов в защиту оперативных замыслов Моделя, но результат их осуществления оказался катастрофическим. В наших боевых порядках образовалась брешь, которая, постепенно расширяясь, достигла Сига на севере и Дана на юге. Ее невозможно было закрыть, даже прибегая к самым невероятным тактическим импровизациям, особенно если учесть то обстоятельство, что противник угрожал оборонительному рубежу между Ланом и Майном с обоих флангов. Когда я понял, что этому участку не уделяется достаточного внимания, и узнал, что передовые части группы армий оттягиваются к северу в направлении Сига, а дислоцированный на этом фланге корпус отходит назад – а это было начало окончательного распада нашей обороны, – мне стало физически плохо. Рур был загадкой для любой армии, осуществляющей наступательные действия. Его возможности с точки зрения организации обороны практически не поддавались учету. На севере он был защищен каналом Дортмунд – Эмс, на юге рекой Сиг, представлявшей собой весьма сложное препятствие даже для превосходящих сил противника – переправившись через эту водную преграду, войска альянса оказались бы в центре индустриального района, предоставляющего широкие возможности для использования элемента внезапности. Таким образом, на данном этапе Рур сам мог защитить себя. Уверенность в этом лежала в основе моего стремления как можно быстрее обеспечить подкреплениями 15-ю армию, действовавшую в районе Ремагена. Тут, однако, меня подвела уверенность в энергичности Моделя, которая вошла в поговорку. Даже сейчас тогдашние действия группы армий В мне совершенно непонятны. В первые несколько дней после потери моста в районе Ремагена, то есть до 25 марта, вое, что требовалось от наших войск, – это обычная оборона и контратаки с целью вернуть отданную противнику территорию. В период с 25 по 26 марта нам пришлось применить другие тактические методы. С этого момента дивизии американской бронетехники стали использовать прорыв для быстрого продвижения вперед. В результате с каждым днем пехотные дивизии американцев все больше отставали и им становилось все труднее взаимодействовать с танками. Наши контрмеры должны были учитывать особенности действий противника. На первом этапе можно было добиться успеха, только бросив в бой крупные боеспособные соединения. Но, поскольку сделать это было невозможно, этот шанс был упущен. На втором этапе наступление противника заставило нас полностью изменить нашу тактику. Возникла необходимость отказаться от нашего стратегического плана и попробовать остановить натиск войск противника, применяя хитрость и импровизацию, а также прибегнуть к блокированию дорог на пути одиночных танковых колонн и уничтожению их фланговым огнем из всех видов противотанкового оружия. Нам следовало руководствоваться одним постулатом: наши войска не должны были отклоняться к северу или выходить из соприкосновения с противником на левом фланге, но отходить при этом должны были на восток, что диктовалось характером местности. Я неоднократно говорил об этом с Моделем; в последний раз это произошло 26 или 27 марта в его боевом штабе – это была моя последняя попытка убедить его в необходимости радикально изменить нашу стратегию. Он согласился с моими взглядами, но ничего не предпринял – вероятно, все зашло слишком далеко и было уже поздно стягивать войска в кулак; не исключено также, что невозможно было сконцентрировать тяжелые вооружения на наиболее опасных направлениях. Зная Моделя, я склонен предполагать, что дело обстояло именно так. Таким образом, в конце марта наши виды на будущее можно было охарактеризовать как отнюдь не утешительные: на участках, не имевших решающего значения и не испытывавших давления противника, наши позиции были достаточно сильны, в то время как на самых важных участках наши боевые порядки, наоборот, были слишком слабыми, командование запаздывало с отдачей приказов, а войска – с их выполнением. Чтобы избежать окружения Рура, группа армий В в конце марта решила выйти из непосредственного соприкосновения с противником и нанести по его позициям удар, направленный к югу. Однако этот замысел был уже невыполнимым. Войска альянса на правом берегу Рейна были уже слишком сильны, поэтому попытки осуществить прорыв на юг или рассечь боевые порядки противника на данном участке фронта на всю глубину вряд ли могли оказаться успешными. Только попытка прорваться в восточном направлении имела реальные шансы на успех. Были предприняты первые, шаги по подготовке этой операции. Продолжая придерживаться своей предвзятой идеи, Модель перебросил свой боевой штаб в Ольпе, в Рурскую область, то есть на самый край правого фланга, и в результате окончательно утратил контакт с командирами частей и соединений, действовавших в центре и на левом фланге. Это грозило весьма тяжелыми последствиями. Сейчас, вспоминая о тех днях, я считаю, что все сложилось бы по-другому, если бы Модель, даже продолжая заблуждаться, расположил свой штаб хотя бы на центральном участке фронта своей группы армий. Тогда гибельная идея «Рурской крепости» наверняка вообще не возникла бы. Зная Моделя, я уверен, что он стянул бы дивизии из Рурской области в кулак и, используя их, создал бы прочный фронт несколько дальше. в тылу. В любом случае, окажись командование группы армий в центре, оно не зависло бы в воздухе. Мне постоянно приходилось вмешиваться и вносить коррективы, пока, подключив 28 марта на севере 7-ю армию и задействовав 2 апреля 11-ю армию, нам не удалось хотя бы частично восстановить условия для организованных оперативных действий. Однако при этом наши резервы оказались полностью истощенными. Исходя из удивительно быстрого продвижения американских войск с плацдарма в районе Ремагена и из направления этого продвижения (с юго-востока на север), я пришел к выводу, что противник вряд ли будет переправляться через Рейн между Кобленцем и Бинге-ном – тем более что местность в указанном районе этому отнюдь не благоприятствовала. К тому же по сравнению с другими опасными участками наша оборона в этом секторе была весьма прочна. Ощущая нужду в сильных резервах, которые можно было бы бросить в бой в решающий момент, 19 марта я отдал приказ 6-й горнострелковой дивизии выдвинуться в район предполагаемых боевых действий, указав ей в качестве промежуточного сборного пункта Висбаден. Я намеревался отправить ее в 7-ю армию. Вскоре после этого противник переправился через Рейн между Кобленцем и Санкт-Гоарсхаузеном и создал на берегу несколько небольших плацдармов. 26 марта положение на обоих берегах Рейна после нескольких кризисных дней складывалось следующим образом (я начинаю слева). Американские передовые танковые части подходили к Майну в районе Франкфурта, Ханау и Ашаффенбурга. Сильная танковая группировка противника двигалась к Лимбургу с севера. 89-й армейский корпус с большим трудом предотвратил прорыв противника между Бергнассау и Наштат-теном. 6-я горнострелковая дивизия подходила к Лимбургу, чтобы прикрыть сектор Лана. Часть, состоящая из курсантов военного училища, выйдя из Ветцлара, шла в Идштейн, чтобы оборонять шоссе и дороги, ведущие во Франкфурт. 11-я танковая дивизия получила приказ передислоцироваться в район Франкфурта, двигаясь между Ланом и Майном. Командование 12-го армейского корпуса тянуло новую коммутируемую линию связи между Бодхаймом и Зигенбергом. Все, что можно было сделать при явном недостатке сил и средств для того, чтобы отвести главную угрозу, существовавшую в зоне действий группы армий В, было сделано. Было ли этого достаточно? Уже тогда передо мной встал очень непростой вопрос: оставаться на позициях или выйти из соприкосновения с противником? Снизу постоянно шли просьбы о предоставлении отдельным частям и соединениям свободы действий (тщательно все обдумав, я счел это невозможным), сверху раздавались однообразные приказы держаться как можно дольше. Мое собственное мнение состояло в том, что если у нас и была хоть какая-то возможность держаться, то это можно было попытаться сделать, заняв позиции за такими серьезными водными преградами, как реки Майн и Лан, – только там можно было держать оборону с хоть какими-то шансами на успех. Там в нашем распоряжении было бы большое количество зенитной артиллерии самых разных калибров, которая стала стержнем нашей обороны. Если бы я принял решение об отступлении, мы просто потеряли бы эту зенитную артиллерию, не обладавшую достаточной мобильностью, и нам пришлось бы вести бой на открытой местности или у подножия гор, например горной цепи Таунус. А для этого, как я знал по опыту, нужны были значительные силы и средства. В ситуации, которая существовала на тот момент, наши измотанные части, передвигавшиеся в пешем порядке, были бы перехвачены моторизованными войсками противника, окружены-и разгромлены.