Geum.ru

"Просто вместе": FreeFly; Москва

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   ...   5   6   7   8   9   10   11   12   ...   30

получались повкуснее. В одиннадцать ты брала корзинку и шла в кафе папаши Гриво за газетой

и двумя ливрами хлеба. Ты давно перестала его есть, но все-таки покупала... По привычке... И

для птиц... Ты часто встречалась с кем-нибудь из давних приятельниц, и, если одна из них

успевала прочесть похоронную колонку в газете раньше тебя, вы долго обсуждали дорогих

усопших, горько вздыхая. А потом ты сообщала ей новости обо мне. Даже если таковых не

имелось... Для местных я уже тогда сравнялся известностью с Бокюзом , скажешь, нет? Ты

жила одна почти двадцать лет, но по-прежнему стелила скатерть, красиво накрывала стол,

ставила бокалы на высокой ножке и цветы в вазочке. Если не ошибаюсь, весной это были

анемоны, летом - астры, а зимой ты покупала букетик на рынке и все время обзывала его

уродливым и слишком дорогим... После обеда ты отдыхала на диванчике, и твой толстый

котяра приходил - так и быть! - посидеть несколько минут у тебя на коленях. Полежав, ты

заканчивала работу, которую затеяла утром в саду или на огороде. Ох уж мне этот огород... Ты

мало что выращивала, но все-таки он тебя подкармливал, и ты выходила из себя, когда Ивонна

покупала морковь в супермаркете. Ты считала это настоящим позором...

А вот вечера были длинноваты, так? Ты надеялась, что я позвоню, но я не звонил, и тогда

ты включала телевизор и садилась перед экраном, зная, что все эти глупости быстро тебя

усыпят. Когда начиналась реклама, ты неожиданно просыпалась, обходила дом, кутаясь в шаль,

и закрывала ставни. Этот скрип ставней в темноте - ты и сегодня его слышишь, я в этом

уверен, потому что тоже его слышу. Я сейчас живу в таком утомительном городе, где вообще

ничего не расслышишь, но мне достаточно прислушаться, и я различаю скрип деревянных

ставней твоего дома и двери сарайчика во дворе...

Я действительно не звонил, но я о тебе думал, а когда приезжал навестить, мне и без

святой Ивонны, которая всякий раз отводила меня в сторонку и, теребя за руку, докладывала

обстановку, было ясно, что все плохо... Я не решался ничего тебе сказать, но видел, что и сад

не такой ухоженный, и огород весь скособочился... Я видел, что ты стала меньше следить за

собой, и цвет волос у тебя странноватый, и юбка надета наизнанку. Замечал, что плита заросла

грязью, и что в жутких свитерах, которые ты продолжала мне вязать, полно пропусков и дыр, и

что чулки ты натянула от разных пар, и что ты натыкаешься то и дело на углы и предметы...

Да, да, не смотри на меня так, бабуля... Я всегда знал о тех огромных синяках, хоть ты и

прятала их под жакетами...

Я мог бы начать доставать тебя намного раньше... Мог заставить ходить по врачам,

скандалить, чтобы ты плюнула наконец на эту чертову лопату, тем более что ты и поднять-то ее

толком не могла... Я мог попросить Ивонну приглядывать за тобой, шпионить и сообщать мне

результаты твоих анализов... Мог, но говорил себе, что лучше оставить тебя в покое, и тогда в

тот день, когда все окончательно разладится, ни у тебя, ни у меня не будет сожалений... По

крайней мере, ты пожила в свое удовольствие. Была счастлива. И спокойна. До самого конца.

- Теперь этот день настал. Мы имеем что имеем, и ты должна подчиниться, старушка.

Вместо того чтобы изводить меня и строить козью морду, лучше бы поблагодарила судьбу за

везение - ты прожила больше восьмидесяти лет в таком красивом доме...

Она плакала.

- ...и кроме того, ты ко мне несправедлива. Разве я виноват в том, что живу далеко и

совершенно одинок? Моя ли вина, что ты осталась вдовой? Разве из-за меня ты не родила

других детей, кроме моей потаскухи матери, детей, которые могли бы сегодня заботиться о

тебе? И разве это моя вина, что у меня нет ни сестер, ни братьев, которые навещали бы тебя по

очереди со мной?

Нет, это не моя вина. Мой единственный грех в том, что я выбрал такую никудышную

профессию. Я должен вкалывать, как полный придурок, и ничего не могу с этим поделать, а

хуже всего то, что, даже захоти я что-то изменить, все равно ничего другого делать не умею...

Да ты хоть понимаешь, что я работаю всю неделю, кроме понедельника, а по понедельникам

приезжаю сюда? И не изображай удивление... Я говорил тебе, что по воскресеньям у меня

халтура - надо выплачивать за мотоцикл, так что в постели я по утрам не валяюсь... Начинаю

каждый день в половине девятого, а вечером работаю до полуночи. Чтобы все это выдержать,

приходится спать днем.

Суди сама, что такое моя жизнь: ничто, пустота. Я ничего не делаю. Ничего не вижу.

Ничего не знаю и - самое ужасное - ничего не понимаю... Во всем этом бардаке было всего

одно светлое пятно, одно-единственное: нора, которую я снял у этого странного типа - я тебе

часто о нем рассказываю. Знаешь, он ведь настоящий аристократ... Так вот, даже тут все пошло

прахом... Он привел девушку, она живет с нами и бесит меня так, что никакими приличными

словами не выразишь... Она даже не его подружка! Я вообще не уверен, что этот парень сумеет

однажды "произвести залп", ой, прости, "сделать решающий шаг"... Нет, это просто какая-то

убогая, которую он взял к себе под крылышко, и теперь обстановочка в доме та еще, и мне

придется искать другую берлогу... Ладно, плевать, я столько раз переезжал... Как-нибудь

выкручусь... А вот с тобой у меня ничего не получается, понимаешь? Я в кои веки работаю с

приличным шефом. Я тебе все время рассказываю, как он орет и все такое прочее, но он

нормальный мужик. У нас с ним нормальные отношения, он вообще добрый... Рядом с ним я

действительно расту как профессионал, понимаешь? И не могу подвести его, по крайней мере

не могу уйти раньше конца июля. Я ведь рассказал ему про тебя... Объяснил, что собираюсь

вернуться в Тур, чтобы быть поближе к тебе. Уверен, он мне поможет, но я сейчас на таком

положении, что не хочу соглашаться абы на что. Я могу быть шефом в кафе или первым

помощником в приличном ресторане. Но подавальщиком не пойду, ни за какие коврижки...

Хватит, нахлебался... А ты должна потерпеть... И не смотри на меня такими глазами, иначе -

скажу тебе честно - я перестану приезжать. Повторяю: у меня всего один свободный день в

неделю, и если я каждый раз буду тут у тебя впадать в депрессуху, то просто сдохну... Скоро

праздники, и работы у меня будет выше крыши, и ты, черт возьми, должна мне помочь...

И последнее... Одна милая тетка из персонала сказала мне, что ты не хочешь общаться с

остальными - кстати, я тебя хорошо понимаю, весельчаками твоих компаньонов не

назовешь! - но ты могла бы сделать вид... Вдруг тут есть еще одна Полетта - тоже сидит в

своей комнате, прячется, боится и умирает от одиночества. .. Может, она тоже рассказала бы

тебе о своем саде и замечательном внуке, но как же вам найти друг друга, если ты сидишь тут и

капризничаешь, как маленькая?

Она ошеломленно смотрела на него.

- Вот и хорошо. Я выложил все, что хотел, и теперь не могу встать, так болит жо...

задница. Ну и? Что ты там мастеришь?

- Это ты, Франк? Это правда ты? Я никогда в жизни не слышала от тебя такой длинной

речи... Надеюсь, ты не заболел?

- Ничего я не заболел, просто устал. Осточертело все, понимаешь?

Она долго смотрела на него, потом тряхнула головой, словно наконец очнулась, и

показала ему свое шитье.

- Это для малышки Надежды, она работает в утреннюю смену. Милая девушка... Я чиню

ее свитер... Кстати, вдень-ка мне нитку в иголку, я не могу найти свои очки.

- Садись на кровать, а я займу кресло, идет?

Он заснул, не успев приземлиться. Сном праведника.

Разбудил его грохот подноса. - Что это такое?

- Ужин.

- Почему ты не спускаешься в столовую?

- Вечером еду всегда разносят по комнатам...

- А сколько сейчас времени?

- Половина шестого.

- Что за бред? Они заставляют вас есть так рано?

- По воскресеньям всегда так, чтобы персонал мог пораньше освободиться...

- Ну и ну... Что это за еда? Она же воняет...

- Не знаю, что это, и предпочитаю не думать...

- Это рыба?

- Скорее картофельная запеканка...

- Брось, пахнет рыбой, точно... А это что за коричневая дрисня?

- Компот...

- Не может быть!

- Очень даже может...

- Уверена?

- Да я уж и сама засомневалась...

Они почти закончили свое расследование, и тут вернулась сестра.

- Ну, как дела? Вкусно? Вы закончили?

- Подождите-ка, - возмутился Франк, - и двух минут не прошло, как вы принесли

ужин! Дайте ей спокойно поесть!

Сестра, ни слова не говоря, захлопнула дверь.

- И так каждый день... Но хуже всего - в воскресенье... Они торопятся уйти... Трудно

на них за это сердиться, правда ведь?

Старая дама поникла головой.

- Бедная моя бабуля... Ну что за дерьмо все это... Что за дерьмо...

Она сложила салфетку.

- Франк...

- Угу...

- Прости меня...

- Это ты меня прости. Все у меня идет наперекосяк. Но ничего, я начинаю привыкать...

- Могу я теперь забрать тарелки?

- Да-да, пожалуйста...

- Поблагодарите шефа, мадемуазель, - добавил Франк, - скажите, что ужин был

просто замечательным...

- Ну ладно, я, пожалуй, пойду.

- Не подождешь, пока я надену ночнушку?

- Давай.

- Помоги встать...

Он услышал, как полилась вода в ванной, и стыдливо отвернулся, пока Полетта

укладывалась в постель.

- Погаси свет, малыш... Она зажгла ночник.

- Иди сюда, посиди со мной две минутки...

- Ладно, но не больше. Мне ведь еще ехать...

- Две минуты.

Она положила руку ему на колено и задала вопрос, который он меньше всего ожидал

услышать:

- Скажи-ка, девушка, о которой ты мне рассказывал... Та, что живет с вами... Какая она?

- Глупая, самодовольная, тощая и такая же испорченная, как все бабы...

- Ну и ну...

- Она...

- Она что?

- Она вроде как из умников... Да не вроде - точно интеллигентка. Они с Филибером

вечно роются в книжках, часами могут трепаться о всякой ерунде. Но знаешь, что самое

странное? Она уборщица...

- Да что ты?

- Ночная...

- Ночная?

- Говорю тебе - она странная... Если бы ты увидела, до чего она худая, тебе бы плохо

стало...

- Она что, не ест?

- Понятия не имею. Да мне плевать.

- Как ее зовут?

- Камилла.

- Какая она?

- Я же тебе рассказал.

- Опиши мне ее лицо.

- Эй, ты почему об этом спрашиваешь?

- Чтобы ты подольше не уходил... Да нет, конечно, мне просто интересно.

- Ладно, слушай: у нее короткие каштановые волосы - совсем короткие, почти ежик...

Глаза, кажется, голубые, ну, во всяком случае, точно светлые. Она... ей, да плевать я хотел!

- А нос у нее какой?

- Нормальный.

- ...

- По-моему, у нее веснушки... Она... почему ты улыбаешься ?

- Нипочему, я тебя слушаю...

- Ну уж нет, я пошел, ты меня нервируешь...

7

- Ненавижу декабрь. Праздники плохо на меня действуют...

- Я знаю, мама. Сегодня ты повторяешь это уже в четвертый раз...

- Неужели ты любишь праздники?

- А что ? Ты ходила в кино ?

- Что я там забыла?

- Едешь в Лион на Рождество?

- Придется... Знаешь ведь, какой характер у твоего дяди... Ему нет до меня дела, но,

если я проигнорирую его индейку, будет целая история... Составишь мне компанию в этом

году?

- Нет.

- Почему?

- Я работаю.

-Выметаешь елочные иголки? - с сарказмом в голосе поинтересовалась мать.

- Именно так.

- Издеваешься?

- Нет.

- Заметь - я тебя понимаю. Поедать рождественское полено в компании идиотов - это

просто ужасно, разве нет?

- Ты преувеличиваешь. Они милые...

- Бррр... Эти "милые" тоже плохо на меня действуют...

- Я заплачу... - Камилла перехватила счет. - Мне пора...

- Ты что, постриглась? - спросила мать у входа в метро.

- Я все ждала: заметишь ты или нет?

- Отвратительно. Зачем ты это сделала?

Вниз по эскалатору Камилла бежала. Ей нужен глоток воздуха. Немедленно.

8

Она сразу поняла, что в доме кто-то чужой. Женщина. По запаху.

От приторно-сладкого аромата ее затошнило, Она быстрым шагом направилась к себе и

увидела их - в гостиной. Франк лежал на полу и глупо смеялся, глядя на извивающуюся в

танце девушку. Музыка гремела на полную мощность.

- ...Вечер, - бросила она, проходя мимо. Закрывая дверь, она услышала, как Франк

буркнул:

"Не обращай внимания. Говорю тебе, нам нет до нее никакого дела... Давай, подвигайся

еще чуть-чуть..."

Это была не музыка, а грохот. Бред сумасшедшего. Дрожали стены, пол и картины на

стенах. Выждав несколько мгновений, Камилла решила нарушить их уединение.

- Сделай потише... Будут проблемы с соседями... Девица замерла и захихикала.

- Эй, Франк, это она? Она? Ты Кончита? Камилла молча рассматривала подружку

Франка.

Филибер был прав: фантастика!

Средоточие глупости и вульгарности. Туфли на платформе, джинсы с финтифлюшками,

черный лифчик, ажурный свитер, укладка "домашнего розлива" и гелевые губы, не женщина -

мечта идиота!

- Да, это я, - наконец ответила она и повторила, обращаясь к Франку: - Убавь звук,

прошу тебя.

- Ты меня достала! Давай... Отправляйся баиньки в свою норку...

- Филибер дома?

- Нет, у Наполеона. Иди спать, говорю. Девица заливалась радостным смехом.

- Где тут у вас сортир? Эй, сортир где?

- Сделай потише, или я вызову полицию.

- Давай, вызывай, только отвяжись от нас. Ну! Вали отсюда!

Шансов выйти победителем в этой схватке у Франка не было: Камилла провела несколько

часов наедине с матерью.

Но Франк не мог это знать.

В общем, ему не повезло.

Она развернулась, вошла в его комнату, отшвырнула ногой какие-то тряпки, открыла

окно, выдернула шнур из розетки и выбросила стереосистему с пятого этажа на улицу.

Потом вернулась в гостиную и спокойненько так процедила:

- Вот и все. Нужда в полицейских отпала. И добавила:

- Эй... Закрой рот, шлюха, муха влетит.

Она закрылась на ключ. Он барабанил в дверь, кричал, вопил, ревел, угрожал ей всеми

казнями египетскими. Пока он разорялся, она смотрела на свое отражение в зеркале и

улыбалась, думая, что мог бы выйти интересный автопортрет. К сожалению, сейчас она ничего

не смогла бы нарисовать - ладони были слишком влажными...

Она дождалась, пока хлопнет входная дверь, пробралась на кухню, поела и легла спать.

Он взял реванш в середине ночи.

Около четырех Камиллу разбудил шум любовной схватки из комнаты по соседству, он

рычал, она стонала. Он стонал, она вскрикивала.

Камилла поднялась и несколько минут размышляла в темноте, не собрать ли немедленно

вещи и не уйти ли в свою комнатушку.

- Нет, - прошептала она, - нет, это доставит ему слишком большое удовольствие... Ну

что за козел - устроить такой тарарам... Нет, так не бывает, они что, оба "виагры" нажрались?

Или он попросил ее вопить погромче? Может, у этой девки не глотка, а сирена-ревун?

Он победил.

Она приняла решение.

Но заснуть не смогла.

На следующий день она встала очень рано и принялась бесшумно собирать вещи в ту же

маленькую коробку, с которой пришла в эту квартиру. Потом сняла белье и сложила в большую

сумку, чтобы отнести в прачечную. Ей было плохо. И не из-за того, что придется вернуться

наверх... Она не хотела расставаться с этой комнатой... Запах пыли, свет, шорох шелковых

штор, скрип мебели, абажуры и тусклое зеркало. И такое ощущение, что ты - вне времени...

Оторвана от мира... Предки Филибера в конце концов приняли ее, и она развлекалась тем, что

рисовала их - в разных костюмах и разных ситуациях. Самым интересным персонажем

оказался старый Маркиз. Он был веселее всех... И моложе... Камилла отключила свой камин,

мельком пожалела, что шнур у него не убирается, но не решилась выкатить агрегат в коридор и

оставила его перед своей дверью.

Закончив, взяла свой блокнот, налила большую чашку чая и закрылась в ванной. Она

поклялась, что заберет с собой эту комнату, самое красивое помещение в доме.

Камилла свалила все вещи Франка в ванну - дезодорант X de Mennen, старую

замурзанную зубную щетку, бритвы Bic, дорогой гель для чувствительной кожи и пропахшие

едой тряпки.

Попав впервые в эту ванную, Камилла не смогла удержаться от восторженного возгласа, и

Филибер поведал ей, что оборудовала ее в 1894 году фирма Porsche. Каприз его прабабушки,

которая была самой кокетливой парижанкой периода "бель эпок" . Возможно, далее слишком

кокетливой, если вспомнить, как хмурил брови его дедушка, рассказывая о "шалостях" своей

матери... Чистый Оффенбах...

Когда установили ванну, соседи по дому собрались было подать коллективную

жалобу-протест, опасаясь, что она проломит пол и провалится вниз, но, увидев ее, пришли в

такой восторг, что дело разрешилось ко всеобщему удовольствию. Красивей ванны не было во

всем доме, а возможно, и на всей улице...

Она сохранилась в первозданном виде - если не считать нескольких щербинок и

царапин.

Камилла уселась на корзину с грязным бельем и начала рисовать: кафель, фризы,

завитушки и украшательства, массивную фарфоровую ванну на четырех гнутых ножках в виде

лап грифона, изношенные хромированные краны, массивную головку душа, "выплюнувшую"

последнюю порцию воды во время войны в 1914 году, мыльницы, похожие на церковные

кропильницы, и держащиеся на честном слове крючки для полотенец. Пустые флаконы -

Shoking отschiaparelli, Transparent от Houbigant и Le Chic от Molyneux, коробки рисовой пудры

La Diaphane, голубые ирисы на фаянсе биде и столики - изящные до вычурности, украшенные

цветами и птицами: Камилла всегда поеживалась, ставя свою уродливую современную

косметичку на пожелтевшую столешницу. Унитаз отсутствовал, но бачок был попрежнему

прикручен к стене, и Камилла закончила инвентаризацию, запечатлев на бумаге ласточек,

которые вот уже сто лет стартовали с его крышки.

Блокнот почти закончился. Еще две-три страницы и...

Камилле не хватило духу пролистать его, и она усмотрела в этом знак. Конец блокнота,

конец каникулам.

Она сполоснула чашку и вышла, тихонько прикрыв дверь. Пока стирались простыни, она

посетила магазин "Darty" рядом с Мадлен и купила Франку новую систему. Она не хотела

оставаться в долгу перед этим человеком, но, выбирая, положилась на продавца.

Она любила, когда другие принимали за нее решение...

Когда Камилла вернулась, квартира была пуста. Или безмолвна. Она не стала выяснять.

Поставила коробку с Sony перед дверью соседа по коридору, оставила чистые простыни на

своей бывшей кровати, попрощалась с галереей предков и покатила камин в холл. Ключа она не

нашла. Ладно, потом разберемся... Она поставила коробку с вещами и чайник на камин и

отправилась на работу.

На Париж опускался вечер, холодало, и у Камиллы снова пересохло во рту, в желудке

появилась тяжесть: проклятые булыжники вернулись. Она сделала над собой невероятное

усилие, чтобы не расплакаться, и в конце концов убедила себя, что просто похожа на мать: ее

раздражают праздники.

Она работала одна, в полной тишине.

Ей не очень-то хотелось продолжать свои странствия. Следовало признать очевидное. У

нее ничего не получалось.

Она вернется наверх, в комнатку Луизы Ледюк, и расставит по местам вещи.

Наконец-то.

Записочка на столе от господина Грязнули отвлекла ее от мрачных мыслей:

Кто вы?

Почерк был убористый, паста - черная.

Забыв о тележке с тряпками и чистящими средствами, Камилла уселась в огромное

кожаное кресло и взяла два белых листочка.

На первом она нарисовала косматую беззубую ведьму со злобной ухмылкой на лице,