Книга, написанная Ма Прем Шуньо, интересна прежде всего тем, что это история

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 13 14 15 16 17 18 19 20 21

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ. ОШО! ОШО! ОШО!

КОГДА Я НАЧАЛА ПИСАТЬ главу о смерти Ошо, я осознала, что это невозможно, потому

что Ошо не умер. Если бы он умер, тогда у меня было бы чувство потери, но с тех

пор, как он ушел, я не чувствую никакой потери. Я не имею в виду, что я вижу,

как его дух плавает вокруг как привидение, или что я слышу его голос с небес.

Нет, я просто чувствую его сегодня столько же, сколько я чувствовала его, когда

он был в теле.

Энергия, которую я чувствовала около него, когда он был "жив", должно быть, была

чистой энергией или душой, тем, что не умирает. Потому что сейчас, когда он не в

теле, ощущения те же самые. Чем больше я вижу его на видео и читаю его слова,

тем больше растет мое понимание, что он на самом деле не был здесь как человек,

даже когда он был в теле.

"Я отсутствую так же, как я буду отсутствовать, когда я буду мертвым, только с

одной разницей... сейчас мое отсутствие имеет тело, а потом мое отсутствие не

будет иметь тело".

("Ошо в Уругвае. ")

Он говорил такими разными способами, что он никто, что он просто отсутствие, но

я не могла понять.

Однажды в Уругвае у меня было переживание, когда я увидела, что его кресло

пусто, когда он говорил: я видела, что кресло пусто, и через стену за ним я

могла видеть небо и море. Я видела огромную энергию, несущуюся сквозь него,

такую мощную и двигающуюся так быстро, что это испугало меня, потому что он

выглядел настолько тотально уязвимым.

"Я не позволю существованию сделать это со мной", - сказал голос в моей голове.

Я написала ему об этом и сказала, что мне было жутко. Он ответил:

"Ты должна посмотреть глубже на это явление - просветленный человек. Он есть и

его нет одновременно. Он есть, потому что его тело здесь; его нет, потому что у

него нет больше эго... Нет никого, кто мог бы сказать: 'Я есть', - и все же вся

структура присутствует, а внутри чистое пространство. И это чистое пространство

- это ваше божественное, ваша божественность; это чистое пространство, то, что

снаружи мы видим как чистое небо. Небо только кажется, что существует... оно не

существует. Если вы начнете искать небо, вы не найдете его нигде; это только

кажется. Просветленного человека вы видите похожим на небо, но если вы иногда

сонастроитесь с ним, вы обнаружите, что его нет. Тогда вы можете чувствовать

себя жутко, вы можете испугаться; и это то, что должно случиться. Ты

сонастроилась со мной. Несмотря на саму себя иногда ты сонастраиваешься со мной.

Ты можешь забыть себя на мгновение и сонастроишься со мной, потому что только

если ты забудешь свое эго, может быть встреча. А во время встречи ты обнаружишь,

что кресло пусто. Это может быть просто мгновенный проблеск, но на самом деле ты

увидела что-то гораздо более реальное, чем все, что ты видела до сих пор. Ты

взглянула внутрь полого бамбука, на чудо музыки, исходящей из него".

После этого дискурса Ошо изменил мое имя с Четаны на Прем Шуньо - любовь

пустоты.

"Мое присутствие становится все больше и больше видом отсутствия. Я есть, и меня

нет. Чем больше я исчезаю, тем больше я могу вам как-то помочь".

("Упанишады Раджниша", Бомбей 1986)

Когда я смотрела на Ошо, я могла видеть пустоту в его глазах, но я не могла

принять, что он был полностью без личности и эго, потому что я не могла понять,

что он имеет в виду. Я могу видеть это теперь, когда я смотрю назад на то, как

он учил нас, и мягко побуждал нас идти по пути открытия наших глубочайших тайн;

по пути, который парит над несчастьями и мучениями и все же пути, который

приводит нас к самому сердцу того, что значит быть человеком; пути, который идет

против любой организованной религии и все же истинно религиозен.

Я вижу, что хотя он провел тридцать пять лет, постоянно стараясь помочь людям, у

него не было в этом никакого своекорыстного интереса. Он делился своей

мудростью, и это полностью зависело от нас, слушаем мы его, или нет, понимаем ли

мы его. Он никогда не сердился на нашу неспособность схватить то, что он пытался

показать нам, у него никогда не было нетерпения, что мы продолжаем повторять те

же самые привычные стереотипы снова и снова. Он сказал, что однажды мы достигнем

просветления, потому что рано или поздно это обязательно должно произойти. Он

сказал, что это неважно, когда.

"Я даю вам вкус моего существа и приготавливаю вас сделать то же самое с вашей

стороны для других. Все зависит от вас, останутся ли мои слова живущими, или

умрут. Что касается меня, меня это не заботит. Когда я здесь, я вливаю себя в

вас. И я благодарен, что вы позволяете этому случиться. Кто заботится о будущем?

Во мне нет никого, кто беспокоится о будущем. Если существование использовало

меня как устройство, я могу быть уверен, что оно может найти тысячи людей, чтобы

использовать их как устройства".

("От Фальшивого к Истине", 1985)

Он знал, что он на сотни лет впереди своего времени, и сказал, что любой гений

никогда не встречается с современниками. В тот день, когда умер Кришнамурти, Ошо

сказал: "Теперь я остался один в мире". Когда его спросили, как он хочет, чтобы

о нем вспоминали, он сказал:

"Я просто хочу, чтобы меня простили и забыли. Меня не нужно вспоминать. Нужно

вспоминать себя. Люди вспоминают Гаутаму Будду, Иисуса Христа, Конфуция и

Кришну. Это не помогает. Так что вот то, чего я бы хотел: забудьте меня

полностью и простите меня тоже, потому что меня будет трудно забыть. Вот почему

я прошу вас простить меня: за то, что я причиняю вам беспокойство. Вспомните

себя".

("Передача Лампы")

Он пришел на эту землю даже без имени. Ошо - это не имя. Ошо распорядился так,

чтобы во всех его книгах (всего семьсот названий) его имя было изменено с

Бхагвана Шри Раджниша на Ошо. Следующее поколение, может быть, даже не будет

знать, что жил кто-то, кого звали Раджниш. Только Ошо останется, а Ошо?..

"Ты безымянная реальность. И это хорошо, потому что каждое имя Создает границы

вокруг тебя, Делает тебя маленьким".

("Великое Путешествие Отсюда Сюда")

И все-таки он оставил после себя наследство, которое несравнимо со всеми

алмазами во вселенной. Он оставил после себя свою работу в своих людях. Он помог

тысячам людей сделать гигантский шаг вперед в эволюции человечества.

Мы, может быть, не полностью осознаем, но мы поняли, что смерть не существует.

Величайшее табу, величайшая тайна и величайший страх для человеческих существ

сегодня - это Смерть, и наш мастер провел нас сквозь это, и мы оказались на

другой стороне. Смерть случается только с телом, и это было моим собственным

переживанием. Тайна смерти, небес, жизни после смерти, реинкарнации - это тайны,

которые теперь открыты.

Последний раз, когда я встречалась глазами с Ошо без всякого страха в себе - у

меня был страх, потому что я видела, что Ошо исчезает - последний раз я

действительно встретила его в ночь, когда умерла Нирвано. Нирвано умерла как раз

перед тем, как мы пошли на нашу медитацию в Будда Холл в семь часов вечера. В ту

ночь я ждала машины Ошо, которая подъехала к Будда Холлу, и я открыла для него

дверь. Нас было шесть человек, которые делали это по-очереди, и случилось так,

что была моя очередь. Когда он вышел из машины, он бросил на меня проникающий

взгляд, зная, что я знаю. Я могу только предполагать, что он хотел увидеть, как

мне с этим.

Я помню, я взглянула на него в ответ и внутри говорила: "Да, Ошо", - и я думала,

что у меня только небольшое понимание боли, которую он, должно быть, чувствовал,

и я не могла по-настоящему знать - но у меня было какое-то понимание - просто

как сильно он любил ее.

Я хотела сказать ему, что я буду сильной.

Ошо прекратил танцевать с нами, когда он входил в Будда Холл, за два месяца до

ухода. Он двигался по подиуму очень медленно и приветствовал каждого в зале. Так

медленно, сначала правая нога, потом левая медленно скользит вперед, руки

сложены перед грудью в намасте. Он иногда взглядывал на кого-нибудь в первых

рядах, и потом переводил взгляд на горизонт, как будто он смотрел на далекую

звезду. С того места, где я сидела, казалось, что он все меньше и меньше

фокусировал свое внимание на каком-то отдельном человеке в Будда Холле.

Его люди были его якорем в этом мире, но казалось, он больше смотрит в

пространство.

С Авирбавой, такой невинной, он играл, и снова он был в теле.

Он был похож на играющего ребенка. Это была одна из величайших радостей видеть,

как он возвращается в этот мир, чтобы играть с Авирбавой. Он негромко смеялся,

его плечи ходили вверх и вниз от смеха, он открывал широко свои глаза и манил,

чтобы она поднялась к нему на подиум. Как часть игры она обычно вскрикивала и

падала на пол.

Он сидел с нами, в то время как музыканты играли индийскую музыку, прерываемую

моментами тишины. И потом он снова уходил.

Временами я хотела закричать ему: "Возвращайся, возвращайся".

В середине декабря Ошо послал нам сообщение, что он слышит, как кто-то

произносит мантру, и это нарушает тишину. Никто другой не слышал это, но я

знала, насколько более чувствительным было слушание Ошо, чем других людей, и это

не удивляло меня. Несмотря на объявления, в которых просили прекратить, кто бы

это ни был, это продолжалось. Чтение мантры начало вызывать боль в желудке

Ошо.Он сказал, что это делается умышленно, что, когда он сидит с нами в Будда

Холле, он полностью открыт и уязвим, чтобы мы могли испытывать полную глубину

его тишины. Нападение на него было сделано теми же самыми людьми, которые

разрушили коммуну в США. Он позже сказал, что это было ЦРУ, и они используют

черную магию.

Мы старались найти человека или людей, с помощью экстрасенсов и также простым

перемещением. Людей заставляли менять те места, где они обычно сидели в Будда

Холле. Звук в основном шел с правой стороны Ошо. Он иногда открывал свои глаза

во время медитации и указывал на источник звука. Однажды я сидела с правой

стороны Ошо в середине зала. Я наблюдала за каждым человеком вокруг меня, разных

людей пересаживали, надеясь, что их отсутствие прекратит чтение мантры. Ошо

много раз поворачивал голову и долго и внимательно смотрел в том направлении,

где было "подозрительное" место. Но все было тщетно.

Мы не могли найти человека, и этот процесс нарушал медитацию многих людей, когда

мы крадучись ходили и просили людей выйти наружу. У нас не было никакой идеи,

как обнаружить человека, который читал мантру. С нашей стороны, мы не могли

разобраться, мы двигались в смущении и темноте, и все же со стороны Ошо, он был

очень ясен и точно знал, что происходит и откуда это идет. Но мы не могли понять

то, что он говорил нам.

Мы проверили все электрические устройства и искали машину, новое изобретение,

которая могла посылать смертельные лучи или звуки, которые не могло слышать

обычное человеческое ухо.

Последнее, что Ошо сказал мне, когда покидал Будда Холл 16 января, было:

"Человек сидит в четвертом ряду". В ту ночь мы сняли на видеопленку четвертый

ряд и потом просмотрели пленку, ища подозреваемого. Но Ошо сказал, что это был

не один человек и, видя, какими беспомощными и в каком стрессе мы были, он

сказал, чтобы мы прекратили искать.

Он послал сообщение, что он может ответить этому человеку, и ответить с двойной

энергией, но его благоговение перед жизнью такое полное, что он не может

использовать никакую силу для разрушения.

Ошо становился все более и более слабым, и боль в желудке нарастала. Ему сделали

рентген желудка, но ничего не было обнаружено. Боль двигалась к его чакре - хара

и он сказал, что если она достигнет этой чакры, его жизнь будет в опасности. Он

выглядел так, как будто он был все меньше и меньше связан с этим миром.

Иногда он выходил, чтобы увидеть нас, и, чувствуя гнев на свою беспомощность, я

хотела встать в Будда Холле и закричать на него: "Не ходи", - но он шел. Всегда,

когда я смотрела на него, я слышала, как он говорит мне: "Ты одна, ты одна".

В это время у меня было желание уйти назад и пересесть на другое место, чтобы я

могла танцевать в конце зала, потому что тогда по крайней мере я могла

чувствовать его очень сильно и меня бы не тревожил взгляд пустоты в его глазах.

Однажды вечером я танцевала так неистово, я была вне себя и почти упала на

москитную сетку, которая закрывала зал. Я рыдала и говорила джиббириш как в дни

старых даршанов.

Когда я сидела впереди, я была так захвачена тем, что видела, как он исчезает,

что я не могла по-настоящему праздновать. И все же я не могла пересесть назад,

это произошло только один раз. Во время своего последнего визита в Будда Холл,

когда он вошел, внутри меня не было совершенно никакого празднования. Я просто

сидела перед его креслом, и он шел по подиуму в мою сторону и остановился как

раз надо мной, и потом повернулся направо и медленно двинулся в дальнюю часть

подиума, чтобы приветствовать намасте людей в той стороне. Я была олицетворением

несчастья. Когда он стоял в дальней стороне подиума, я сказала себе, что это

последний раз, когда я пришла увидеться с Ошо, и что я должна отбросить свое

несчастье, или оно будет со мной до конца моей жизни. Я начала двигать руками и

танцевать с музыкой.

Ошо теперь медленно двигался назад через подиум до тех пор, пока он снова не

стоял надо мной всего в нескольких футах. Наши глаза не встретились, но когда он

стоял там, я двигала руками в танце и сказала себе:

"Пусть так и будет. Ты пытался оставаться в своем теле так много лет ради нас. И

если это время для тебя уйти, пусть так и будет".

Потом я махала, прощаясь с ним, говоря: "Я счастлива за тебя, если тебе нужно

идти. До свидания, Возлюбленный Мастер".

Он шел к задней стороне подиума, и как раз, когда он уходил, он повернулся и

бросил легкий взгляд направо от себя, куда-то в небо, за пределы Будда Холла, за

людей, и я увидела в его глазах улыбку. Это было что-то между улыбкой и

негромким смехом. Я могу попытаться и описать это как взгляд путешественника,

который путешествовал долгое время, и теперь видит вдалеке свой дом. Это был

знающий взгляд.

Улыбка, которую я все еще могу видеть, если я закрою мои глаза, но не могу

описать ее. Она была в его глазах, и она мягко перетекала на его рот. Так как он

улыбался существованию, улыбка распространилась на мое лицо. Самая теплая и

единственная настоящая улыбка, которую я чувствовала долгое время. Мое лицо

пылало, и я чувствовала, что я одна.

Когда он ушел, я подняла мои руки в намасте над головой. Я приветствовала его, и

он ушел. В ту ночь, когда мы ужинали вместе с подругой, она сказала, что ей

кажется, что она видела Ошо в последний раз. Это что-то такое, в чем я бы

никогда не призналась никому - это было слишком нелепо. Я чувствовала это, я

знала это, и я отрицала это.

Я видела Рафию, и он сказал мне: "Как Ошо? Я боюсь", - и я ответила, - "Я тоже".

На следующий день я была в очень большом беспокойстве, но не могла признаться

самой себе, что это было потому, что я думала, что Ошо умрет. В конце концов я

всегда верила, что если Ошо умрет, я тоже умру. Я не могла представить себе

жизнь без него.

В тот вечер мы получили сообщение о том, что Ошо останется в своей комнате, где

он в безопасности, и мы будем медитировать без него. Теперь я вспомнила о том,

что когда-то он говорил, что когда его люди достигнут глубины в тишине без него,

тогда он сможет оставить свое тело. Но в ту ночь я не думала о таких вещах.

Последние две ночи для меня оказалось невозможным оставаться в Будда Холле всю

медитацию.

Во время видеодискурса я должна была встать и выбежать из Будда Холла. Я

побежала в мою комнату для стирки - мою утробу. Мы сидели и медитировали в Будда

Холле без него. Индийская музыка и тишина. Ошо предпочитал индийскую музыку, он

говорил, что она более медитативна.

В рикше на следующий день я чувствовала себя окруженной мягким блаженным

ощущением. Я говорила себе, что это мой потенциал, это то, на что я способна,

моя возможность. Это то, как я могу жить, если я выберу это. Оставшись одна,

наблюдая себя выбитой из колеи, но не зная, почему, я хорошенько смотрела на мою

реальность, мое пребывание в уме. Я чувствовала искушение упасть в темноту,

искушение уйти в депрессию. И в то же время я чувствовала возможность выбрать,

не быть в темноте, и я знала, что у меня есть выбор. В этом пространстве я

провела весь день.

Я сидела в моей комнате, которая находилась в точности над комнатой Ошо. Я

буквально жила над его потолком, очень холодным потолком! После обеда я писала

последнюю главу сказки, которая должна была стать эпилогом.

Как раз незадолго до 6.00 вечера я сидела в офисе Анандо, печатая мою

"последнюю" главу, когда туда, плача, вошла Маниша. "Я думаю, Ошо умирает". Мы

обе видели, как доктор-индиец покинул дом. У Ошо никогда не было посторонних

докторов, если он не был серьезно болен, - так что это означало, что происходит

что-то серьезное.

Я пошла в свою комнату, чтобы приготовиться к медитации в 7.00. Мой дзенский

друг и любовник Марко пришел навестить меня. Мы, бывало, танцевали и смеялись

вместе перед тем, как идти на вечернее собрание, но в тот вечер мы стояли как

фантомы, которые материализовались в воздухе перед какими-то ужасными событиями.

Он был одет в свою белую робу, шаль перекинута через плечо, и он сказал: "Шок в

твоих глазах пугает меня. Что происходит?" - я сказала, что я еще не знаю, но

что я думаю, что что-то происходит с Ошо.

Маниша вошла в мою комнату и сказала, что Ошо покинул свое тело. Она начала

плакать и говорила: "Я в таком гневе, что они выиграли", - они означало

правительство США, и я сказала: "Нет, теперь мы посмотрим! Они не могут убить

его".

Она ушла, и первое, что я сделала, я бросилась на постель и позвала его: "Ошо,

это только началось. Я знаю, это начало". После этого момента ясности я потом

соскользнула в шок. Я двигалась очень медленно вверх и вниз по лестнице с

остановившимися глазами. Я не знала, куда я иду или что я делаю. Но теперь все

знали, и я слышала плач везде в доме и в ашраме.

Я встретила Мукту, которая пошла набрать роз из его сада и положить их на

носилки при сожжении. Я начала искать что-нибудь красивое, на чем можно было бы

нести розы. Казалось правильным что-то делать. Я нашла серебряный поднос четырех

футов в диаметре, который использовался для свадебных церемоний в религии

парсов. Его подарила ему его ученица Зарин, и он очень любил его.

Авеш, который был шофером Ошо много лет, стоял на дороге, ожидая, повезет ли он

Ошо в этот вечер в Будда Холл. У него на лице был испуганный взгляд, и он сказал

мне, что он не знает, что происходит. Никто ему ничего не сказал. Я потянула его

ближе ко мне и охватила его своими руками, но я не могла говорить. Через

несколько минут я сказала ему, что я не могу сказать ни слова. Он посмотрел на

меня и сказал: "Он ушел?" Потом он начал рыдать, но я не могла оставаться с ним.

Было ощущение, что каждый из нас был очень глубоко в собственном одиночестве

этой ночью. Каждый санньясин имеет свои собственные уникальные и близкие

отношения с Ошо, куда никто другой не может ступить.

Я встретила в коридоре Анандо. Она выглядела сияющей. Она провела меня в комнату

Ошо, где он лежал на кровати, и закрыла за мной дверь. Я опустилась на пол,

прижалась лбом к холодному мраморному полу и прошептала: "Мой Мастер". Я

чувствовала только благодарность.

Я помогала нести Ошо в Будда Холл, где мы положили его на подиум на носилках и

Blog

Книга, написанная Ма Прем Шуньо, интересна прежде всего тем, что это история