Сокровища валькирии I сергей алексеев
| Вид материала | Документы |
- Сокровища валькирии II сергей алексеев, 5100.64kb.
- Конституцию Российской Федерации, одним из разработчиков которой был Алексеев С. С.,, 341.87kb.
- Философия цнди а621998 Алексеев, 93.74kb.
- Приключения Тома Сойера 13. Киплинг Р. Маугли 14. Великая Отечественная Алексеев, 51.43kb.
- Список книг и глав из книг по теме Отечественная война 1812 года, 35.25kb.
- С. П. Идет война народная: Рассказ, 58.41kb.
- Сокровища Поволжья, 99.03kb.
- Алексеев В. П. Очерки экологии человека: Учеб пособие / В. П. Алексеев, 17.91kb.
- Алексеев П. В. Философия / П. В. Алексеев, А. В. Панин, 487.48kb.
- Я. В. Алексеев // Руды и металлы. 2009. №3. С. 66-68: ил.,табл. Библиогр.: 6 назв, 477.17kb.
***
Потом его везли в коляске мотоцикла, и Русинов отмечал, что ночью с завязанными глазами он совершенно не может ориентироваться. Казалось, будто они кружат, спускаясь с холма на холм, и, судя по скорости, дорога была малонаезженная, в ухабах, с какими-то резкими зигзагами - похоже, объезжали камни. Невозможно было даже определить, в каком направлении они движутся. Через полчаса потерялась всякая мысленная привязка. Сквозь бинт он лишь смутно видел серый свет фары. Его могли сейчас высадить, бросить одного в лесу, и выбирайся потом как хочешь, однако он понимал, что вся эта затея совершается не ради этого. Если хранители решили наказать его, то после Кошгары придумали бы что-то существеннее. Он ничего не спрашивал: нефритовая обезьянка возбудила какое-то действие, началось качественно новое движение, но с совершенно непредсказуемыми последствиями. В каком-то месте мотоцикл на секунду притормозил, и на заднее сиденье подсел молчаливый, невидимый человек, после чего дорога потянула в гору и участковый часто переключал передачи.
Русинов уже потерял и ориентацию во времени, когда мотоцикл остановился и заглох. Тот, подсевший по пути человек, подал ему руку, помог выбраться из коляски и куда-то повел. Чувствовалось, что вокруг лес, под ногами бренчали камни. Участковый остался возле мотоцикла. Оступившись, Русинов машинально схватился за провожатого и наткнулся руками на автомат, висящий у того под мышкой.
- Осторожно, - спокойно проговорил провожатый. - Иди со мной рядом.
Так они прошли километра три, а может, и больше. Чернота перед глазами начала медленно светлеть - наверное, уже было утро. Наконец они перебрели небольшой ручей, поднялись в горку и оказались перед какой-то стеной: большие предметы впереди каким-то образом Русинов чувствовал. Бесшумно отворилась дверь, и его впустили в какое-то просторное помещение, где горел свет. Провожатый подвел к стене и усадил на лавку.
- Сидите здесь, - был приказ.
Провожатый куда-то удалился, но в помещении оставался еще один человек, возможно охранник, - доносилось едва слышимое дыхание. Русинов пошевелился в ответ раздался тихий рык. Надзирателем оказалась собака, лежащая в метре от ног... Прошло минут пять, прежде чем в помещение кто-то вошел.
- Здравствуйте, Мамонт, - раздался негромкий и очень знакомый голос.
- Здравствуйте, - проронил он и встал: вошедший стоял перед ним.
- Вот ты какой. - Невидимый человек, похоже, рассматривал его. - Жаль, не вижу твоих глаз... Ну, садись.
- Как мне вас называть? - спросил Русинов и сел.
- Авега.
- Авега?! - Он снова вскочил.
- Да, я - Авега, - со знакомой интонацией промолвил человек. - Только не тот, которого ты знал. Садись.
Русинов послушно сел. В помещение вошел кто-то еще и затаился.
- Мы всё о тебе знаем, Мамонт, - проговорил Авега. - И давно наблюдаем за тобой... Когда в твои руки попал Владимир Иванович Соколов, мне очень хотелось, чтобы ты когда-нибудь попал в мои.
- Понимаю вас, - проговорил Русинов.
- Говори мне - ты, - поправил Авега.
- Хорошо...
- Прошло много времени, - продолжал он. - Я не хочу тебе мстить. Это недостойно по отношению к изгою. Но ты обязан искупить свою вину.
- Ты считаешь меня виноватым? - спросил Русинов.
- Да, Мамонт. Ты указал путь на Урал, - отчеканил Авега. - Благодаря тебе изгои всего мира бросились к "Стоящему у солнца".
- Я хотел этого! - Русинов взмахнул руками и услышал предупреждающее рычание. - Хотел, потому что считаю Россию наследницей Третьей, Северной цивилизации. "Сокровища Вар-Вар" - прямое тому доказательство.
- Мне известны все твои умозаключения, - проговорил Авега. - А также теории, твои исследования в области арийского языка и культуры. Мы наблюдали за тобой и некоторые твои действия поощряли, пока ты не занялся своими картами "перекрестков Путей". Ты стал приносить не пользу, а вред. И потому должен быть наказан.
- О картах никто не знает! - отрезал Русинов. - Это мое открытие, и я не собирался делать его достоянием всех.
- Если о них знаю я, то могут узнать и другие.
- Ты прав, - согласился он, пытаясь понять, каким образом Авега-второй мог получить информацию о картах.
- Поэтому все твои карты и расчеты ты уничтожишь в присутствии нашего человека, - приказал он. - Это одно из условий искупления вины.
- Хорошо, я могу это сделать, - проговорил Русинов после паузы. - Но виновным себя не считаю. Сегодня я открыл закономерность "перекрестков Путей", завтра это сделает кто-то другой... Настало время открытия арийского космоса. И этому никто не сможет помешать. Пришел срок Северной цивилизации!
- Нет, не пришел еще срок! - заявил Авега. - И все твои изыскания, все утверждения не что иное, как вредные домыслы. Они способны вновь ввергнуть арийские народы в катастрофу, вызвать отрицательную реакцию человечества. Нам уже достаточно одного мамонта, который отбросил будущее мира на сто лет назад. Мы не хотим повторения этой печальной истории.
- Этот мамонт - Гитлер? - Русинов потрогал повязку, машинально стараясь убрать завесу с глаз, но в ответ получил рычание собаки.
- Рудольф Гесс, - не сразу назвал Авега. - Полузнания обычно заразительны, поскольку окружены завесой загадочности и романтики. Этим обязательно воспользуются, и даже самое благодатное зерно может упасть на пиву, возделанную, например, Альфредом Розенбергом. А результат известен... Ты уверен, что твоими теориями не воспользуются силы тьмы?
- Не уверен, - вымолвил Русинов.
- Поэтому второе условие искупления вины - полный отказ от своих убеждений, - определил Авега. - И публичное признание несостоятельности своих выводов. - "Сокровищ Вар-Вар" не существует в природе. Ты понимаешь меня?
- Понимаю, - с трудом выдавил Русинов и ссутулился. - Я должен убить свое дитя?.. А если я не выполню этого условия?
- Мы будем вынуждены наказать тебя.
- Я не военный преступник... Я ученый!
- Ничего, мы наказываем и ученых.
- Можно узнать, кого вы наказали?
- Известного тебе Льва Николаевича Гумилева.
- Его-то за что? Лев Николаевич - святой человек...
- Было за что...
- Принимаю, - после паузы вымолвил Русинов. - Мне ничего не остается...
- Скоро бы ты сам пришел к этой мысли, - успокоил его Авега. - Нельзя всю жизнь гоняться за призраками.
- "Сокровища Вар-Вар", возможно, и призрак... Но ты, Авега? Ты не плод моего воображения? Ты существуешь?
- Да, я существую, - он коснулся руки Русинова. - Можешь потрогать меня...
Его рука была сухая и теплая, привыкшая к работе, как у плотника или землекопа.
- Если существуешь ты, значит, сокровища такая же объективная реальность. Да, я могу отказаться от своих теорий, опровергнуть себя публично, если это нужно для вашего дела... Но я не успокоюсь, пока не разгадаю загадку этих сокровищ! Пока не увижу собственными глазами, пока не пощупаю рукой, как твою руку!.. Я знаю, каким будет твое третье условие - уехать отсюда и никогда не возвращаться. Так вот я - не уеду!
- Уедешь!
- Нет! - Русинов вскочил - незримый пес сделал прыжок к нему, дыхнул в рыке на запястье руки. - Я удостоился чести разговаривать с тобой лишь потому, что приблизился к вам вплотную. Вы не могли избавиться от меня, не сделали сумасшедшим в Кошгаре. Вам не удалось исполь-зовать власть и арестовать, допустим, за кристалл. Потому что нашли нефритовую обезьянку!.. Вы же понимаете, что отделаться от меня невозможно. Я не спрашиваю вас - кто вы? Мне это неинтересно. Знаю, что вы - благородные люди и совершаете подвиг. Я не стремлюсь приобщиться к вашему миру, хотя желаю этого. Вы не пустите меня, потому что избираете себе товарищей сами... Но я смогу отказаться от своих убеждений лишь после того, как найду им подтверждение.
- Зачем это тебе, Мамонт? - Авега приблизился к нему, отвел собаку. - Ты изгой, и всякие знания не утешат тебя, а вызовут целый поток нового и пустого любопытства. Ты станешь метаться еще больше. В конце концов тебя объявят сумасшедшим. Зачем тебе это?
- Не хочу оставаться изгоем, - на выдохе проговорил Русинов.
- Но ты не можешь быть гоем, хотя я вижу твое желание стать полезным и искупить свою вину.
- Гой - это состояние духа?
- Духа и разума.
Русинов опустился на лавку и несколько минут сидел молча.
- Альфред Розенберг извратил эти качества, - объяснил Авега. - И сделал их расовым признаком истинных арийцев. Гесс прекрасно знал, что это не так, но согласился с ним. Таким образом, они создали политическую партию, не имеющую ничего общего с Северной цивилизацией, как ты ее называешь. Все изгои не ведают рока и потому заменяют его партийным единством и братством. Но никому не удавалось избегнуть рока!
- Однажды Авега мне сказал, - Русинов оживился. Сказал одну фразу... Я долго не мог истолковать ее. "Рок тебе - не соль носить на реку Ганга, но добывать ее в пещерах".
- Он тебе так и сказал? - неожиданно послышался из глубины помещения низкий женский голос.
- Да! - Русинов машинально встал.
- Подойди ко мне! - велела женщина.
Он смело пошел на голос и вдруг понял, что в помещении находятся еще несколько человек, - они расступались перед ним, давая дорогу. Через семнадцать шагов Русинов остановился.
- Ближе, - сказала она.
Сделав еще четыре шага, он встал, чувствуя, что женщина на расстоянии вытянутой руки.
- Повтори еще раз, - попросила она тоном, более мягким.
- "Рок тебе - не соль носить на реку Ганга, а добывать ее в пещерах".
- Почему ты об этом никому не сказал? Русинов понял, что все диалоги его с Авегой, записанные в отчетах и на магнитных лентах, известны гоям-хранителям.
- Это касалось лично меня, - пояснил он. - И никак не относилось к тому, чем я занимался в Институте. Мне так казалось... Велел посмотреть на солнце, затем спросил, куда указывает луч солнечного пятна...
- Довольно, - оборвала его женщина. - Откуда у тебя эта вещь?
- Я не вижу какая...
- Та, которую ты назвал нефритовой обезьянкой.
- Мне ее передала Ольга Аркадьевна Шекун, сестра Андрея Петухова,ответил Русинов.
- Она рассказала тебе, каким образом к ней попала Утешительница?
- Да, незадолго до смерти... - Женщина замолчала, и у Русинова возникла шальная мысль - не Лариса ли это? Не дочь ли Петухова, уведенная отцом в сорок четвертом году?
- Кто еще, кроме тебя, видел Утешительницу? - спросила женщина.
- Иван Сергеевич Афанасьев, мой друг, которому я полностью доверяю, - он помедлил и добавил с требовательностью:
- Верните мне эту вещь.
- Зачем?
- Она утешает мой разум.
- Пусть Утешительница останется у нас, - решила она. - Это опасное свидетельство, не нужное пока изгоям. А взамен я утешу твой разум иным средством. Поедешь со мной.
Русинов ощутил на предплечье мужскую руку. Сейчас же последовал приказ:
- Иди рядом!
Это был уже другой человек. Русинова вывели из помещения - над Уралом вставало солнце: перед глазами стояло белое пятно. Они долго шли по косогору, без дороги, по мокрой от росы каменистой земле, пока не очутились на лесовозном волоке, возле грузовой машины. Провожатый открыл перед ним дверцу, велел забираться в кабину. Сам же сел за руль.
- Давай позавтракаем, - вдруг предложил он как-то уж очень по-свойски. Зашелестел газетой и сунул в руки бутерброд с маслом и колбасой. Русинов с удовольствием стал есть.
- На, держи! - Провожатый подал в руку пластмассовый стаканчик с чаем. Всухомятку-то, поди, не очень лезет...
Этот бытовой разговор о пище сейчас казался странным и неестественным после допроса, хотя, казалось бы, все должно быть наоборот. Они позавтракали и ждали еще минут сорок, прежде чем пришла женщина.
- Поехали, - распорядилась она, усаживаясь в кабину, которая оказалась просторной даже для троих.
Русинов старался сориентироваться по солнцу, однако вовремя спохватился и перестал вертеть головой: всякие его попытки сейчас узнать более положенного насторожили бы гоев. Он не видел их лиц, и повязка, кроме всего, существовала как гарантия остаться неузнанными, если придется встретиться где-то в другом месте и при других обстоятельствах. Он был изгоем - чужим для них, непросвещенным, темным, ибо "гой" с древнего арийского языка переводилось как "имеющий в себе свет", "несущий свет, лучистый", и потому в сказках всякому доброму молодцу при встрече задавался вопрос - гой ли ты есть? Утратившему светоносность человеку вместо посоха-луча полагалась клюка, сучковатая палка - опознавательный знак всякого путника-изгоя, обреченного брести по миру без Пути.
Удел беспутных изгоев - искать свет, и потому Русинов не отрицал предначертаний рока... Часа полтора машина качалась и прыгала на камнях по волоку, причем все время вниз, с горы, затем выехала на наезженную дорогу, кое-где покрытую бетонными плитами.
Русинов долго боролся с дремотой, однако через час его укачало. Проснулся он от громких голосов: водитель-провожатый с кем-то разговаривал из кабины. Рядом урчала еще одна машина.
- ...Объезжай справа, там сверток есть, - услышал он чей-то совет. - А на косом речка загремела, но ты пройдешь.
- Там лес-то возят? - спросил провожатый.
- Нынче не возили, молдаване уехали...
- А-а... Володьку Шишова видишь, нет?
- Давно не видел! Да, говорят, опять поддавать начал. Будто устроился бетонщиком в какую-то фирму. Деньги появились...
- Ну, понятно! Увидишь, привет передавай!
- Добро!.. А чего это у тебя мужик забинтованный сидит? Глаза выбил, что ли?
- Да нет, говорит, загноились... На свет больно смотреть!
- А, знаю! - откликнулся встречный. - У меня было, только забыл как называется... Крепким чаем мыть надо.
- Ему уже чем-то промыли в больнице... Слушай, а после молдаван там солярки не осталось в бочках?
- Ну! И бочки-то увезли! Сами побирались...
- Попятно!.. Ну, бывай здоров!
Обе машины взревели дизелями, и снова затрясло по проселку. Опять было странно слышать какой-то бытовой житейский разговор. Повязка на глазах как бы отключила его от существующего мира, и создавалось впечатление, что он, Русинов, посторонний в нем человек, подвешенный между небом и землей: не гой и не изгой...
Скоро провожатый свернул на лесовозную дорогу и потянул в гору, часто переключая передачи. Женщина все время молчала и тоже несколько раз начинала засыпать - голова ее стукалась о плечо Русинова. Похоже, ехали они целый день, потому что белый свет, проникающий через повязку, медленно стал сереть, когда машина остановилась. Водитель помог ему спуститься на землю.
- Возвращайся назад, - велела ему женщина. Провожатый тут же запустил двигатель, развернулся и уехал. Стало тихо и по-вечернему прохладно.
- Подожди здесь, - приказала она и куда-то ушла. Через несколько минут вернулась с мужчиной, который тут же дал в руки Русинову конец ремня.
- Иди смело, не бойся. Только поднимай выше ноги. Они двинулись в гору, и снова без всякой дороги. Кругом чувствовался лес, не тронутый вальщиками, но довольно редкий. Под ногами пружинил мох с редкими островками щебня. Новый провожатый на ходу подал Русинову фляжку с отвинченной пробкой, вода была ледяная и напоминала по вкусу березовый сок.
Через час окончательно стемнело, а они все шли и шли на подъем. Наконец, перебравшись через развал камней, Русинов почувствовал, что начинается распадок - впереди чудилось пространство, даже показалось, где-то шумит речка. Провожатый усадил его на камень, а сам спустился ниже. Послышался шорох щебня под его ногами, тихо звякнул металл. Возле Русинова оказалась женщина, потянула ремень.
- Ступай за мной.
Он сделал несколько шагов и вдруг ощутил, что вступает в какой-то проем, - пространство сомкнулось над головой, а сзади снова раздался звон железа, глухой толчок воздуха по барабанным перепонкам, после чего наступила полная пещерная тишина.
- Иди спокойно, во весь рост, - предупредила женщина, и сквозь бинт забрезжил колеблющийся свет фонаря.
Камни с пути были убраны, однако неровности почвы то и дело заставляли спотыкаться либо проваливаться в какие-то ямы. Он ободрал козонки пальцев, ссадил себе голень, но почти не ощущал боли. В двух местах женщина велела ему встать на колени и двигаться на четвереньках. Лазы были настолько тесные, что в одном пришлось ползти метров двадцать. Примерно через час они остановились в зале, и Русинов услышал сначала гулкие шаги впереди, затем увидел пляшущий луч.
- Идем! - сказала женщина. - Осторожно, под ногами камни.
Теперь впереди было два луча: встретивший их неведомый человек даже не подал голоса. Русинов ступал наугад и потому несколько раз упал, прежде чем поступила команда стоять. Встретивший - судя по сильным рукам, муж-чина разрезал бинт на голове.
- Снимай!
Русинов сорвал, сдернул тугую повязку и прищурился. Свет тусклого фонаря показался ослепительно-ярким. Луч выхватывал из темноты почти круглую дыру в полу возле камня.
- Лаз видишь? - спросил невидимый мужчина.
- Вижу.
- Садись и спускай ноги, - приказал он. - Там деревянный желоб. Внизу подождешь.
Он сел на край, опустил в дыру ноги и вначале ощутил бездну. Заломило в спинном мозгу... удерживаясь руками, спустился ниже - ноги нащупали опору. Желоб оказался узким и дощатым, как гроб. Это был так называемый шкуродер через несколько метров загорела кожа на спине и ягодицах. Русинов съехал вниз и попал ногами на что-то мягкое. Ощупал - сложенный во много раз кусок войлока...
В полной тишине время шло медленно, и возбужденная пещерой память о Кошгаре навевала тревожные, искрами проскакивающие мысли - стоит там, наверху, завалить глыбой лаз, и будет самая лучшая в мире тюрьма. Без фонаря в неизвестной пещере никогда не найти другого выхода... Однако в горловине лаза заметался луч, и скоро по шкуродеру съехал встретивший их мужчина. Лица не рассмотреть: за светом фонаря как за ширмой...
- Ступайте за мной, - скомандовал он. - Отдых - через каждые тридцать минут.
И замелькало перед глазами - летающий по стенам свет, ходы, полости, лазы, словно чувала русской печи, высокие залы, узкие дыры со шкуродерами, деревянные лестницы куда-то вверх, резкие повороты и каменные развалы. Пещера была сухая, рубаха и куртка промокла от пота насквозь, хотелось пить, в ушах метрономом стучала кровь. Через четыре остановки на пятиминутный отдых Русинов понял, что без проводника отсюда не выйти и с фонарем и с запасом продуктов. Лабиринт был потрясающим по сложности. В стенах зияли черные провалы каких-то ответвлений, иногда на пути возникал заваленный до кровли зал и приходилось карабкаться между глыбами и огромными блоками либо пробираться на четвереньках по двум связанным бревнам, висящим над неведомой пропастью. Но вместе с тем эта бесконечная пещера была обжитой, исследованной и исхоженной, ибо идущий впереди человек безошибочно ориентировался во всех хитросплетениях путей и перекрестков.
После девятого "перекура" на пути неожиданно оказалась маленькая, срубленная из тонких бревен избушка всего в метр высотой. Провожатый открыл дверь, осветил внутренность этого строения и приказал:
- Спать!
Русинов вполз на четвереньках и повалился на толстый войлок. Провожатый подал ему большую флягу с водой и, когда Русинов напился до бульканья в желудке, укрыл его одеялом. Сон пришел почти мгновенно и длился, показалось, столько же. Заботливый проводник растряс его, высветил маленький столик, приколоченный к стене, - хлеб, нарезанная пластами копченая свинина и крупные головки лука.
- Ешь! - выключил фонарь.
Ели в полной темноте, и руки их иногда натыкались друг на друга, когда брали пищу со стола. Запивали из одной фляги, по-братски, хотя были совершенно чужими и разными людьми. Русинов так и не видел лица провожатого, умело скрываемого за лучом света, раза два лишь в отсветах мелькнула небольшая аккуратная бородка.
После еды они выбрались из избушки, провожатый прикрыл дверь, и только сейчас, в косом свете, Русинов рассмотрел знакомый знак, начертанный на досках. Точки были с правой стороны от вертикальной линии - знак жизни...
Он приготовился к новому маршу по бесконечным ходам - после сна болели колени и локти, однако через три остановки провожатый вывел его в круто падающий канал с низкой кровлей, спустился сам и, подстраховав Русинова, велел обождать. Ушел на ощупь, без света, но через четверть часа в приземистом, как угольная лава, зале замелькали два фонаря. Пришедший с проводником человек был медлителен и, наверное, стар. Голос был тихий и бесцветно-вялый.
- Ну, пойдем, Мамонт. - Он осветил его лицо. - А ты же еще совсем молодой... И глаза еще зеленые...
Он убрал луч и тихо прошагал вперед. Его темнеющая на световом поле фигура была угловата и по-стариковски костлява. Скоро он вывел на тротуарчик, сбитый из двух струганых и старых досок, и зашаркал по ним мягкими, поношенными валенками. За поворотом, в небольшом зальчике, оказалась еще одна избушка, только повыше и попросторней, а над плоской крышей торчала высокая, сложенная из дикого камня печная труба.
А еще Русинов заметил вдоль одной стены зальчика высокий штабель ящиковзнакомых, окрашенных в защитный цвет с металлическими застежками крышек: обычно в таких ящиках хранилась взрывчатка. От каждого шел тонкий кабель, которые внизу собирались в один пучок. Казалось, ящики опутаны тенетами... Луч света лишь на секунду выхватил их из темноты, и Русинов догадался, что это такое, много позже: запечатленные зрением ящики долго стояли в глазах...
Старик достал с крыши длинный предмет, похожий на трубу с двумя приваренными железными ручками, и, опираясь на него, как на посох, повел Русинова по низкому ходу. Метров через сто в луче фонаря показалась деревянная, с коваными железными полосами дверь.
- Ну вот, Мамонт, сейчас и увидишь сокровища, - как-то обыденно проговорил старик, вставил трубу в невидимое отверстие и покрутил за ручки. - Я тебе свет включу, а сам не пойду. Иди один. Да смотри, далеко не уходи. Чего доброго, заблудишься...
Он отворил дверь, пригнувшись, протянул руку и повернул выключатель впереди забрезжил тускловатый свет невидимых лампочек.
Еще не перешагнув порога, Русинов ощутил гулкое биение сердца и жар крови, сначала опаливший лицо, затем остывший и собравшийся холодным комком в солнечном сплетении...