Geum.ru

Название книги: Сборник рассказов

Вид материалаРассказ
Подобный материал:
1   ...   9   10   11   12   13   14   15   16   ...   43
нахамил жене брата и поехал домой в Москву.

К поезду пришел раньше других. Вошел в купе, забросил

чемодан наверх, попросил у проводницы простыни и одеяло. Ему

сказали: "Поедем, тогда получите простыни". Миш-ка снял

ботинки и прилег пока на матрац на верхней полке. И заснул.

Проснулся ночью. Под ним во тьме негромко разговари-вали

двое. Один голос показался Мишке знакомым. И гово-рил больше

как раз этот, знакомый голос. Мишка прислу-шался.

-- Не скажите, не скажите, -- негромко говорил голос, --

не могу с вами согласиться. У меня же бывает то и дело:

вызываешь его, подлеца, в кабинет: "Ну, что будем делать?"

Молчит. "Что будем делать-то?!" Молчит, жмет плечами. "Будем

продолжать в том же духе?" Гробовое молчание.

-- Это они мастера -- отмолчаться, -- поддержал другой

голос, усталый, немолодой. -- Это они умеют.

-- Что вы! Молчит, как в рот воды набравши. "Ну, дол-го,

-- спрашиваю, -- будем в молчанку играть?"

Мишка вспомнил, чей голос напоминает этот голос внизу:

Семена Иваныча Малафейкина, московского соседа из 37-го дома,

нелюдимого маляра-шабашника, инвалид-ного пенсионера. С этим

Семеном Иванычем Мишка один раз вместе халтурил: отделывали

квартиру какому-то боль-шому начальнику. Недели полторы

работали, и за все это время Малафейкин сказал, может быть,

десять слов. Он да-же не здоровался, когда приходил на работу.

На вопрос, по-чему он молчит, Малафейкин сказал: "У меня грудь

болит с вами трепаться". Но этот, внизу это, конечно, не

Малафей-кин... Но до чего похож голос. Поразительно.

-- "Ведь я же тебя, подлеца, из Москвы выселю! --

гово-ришь ему. -- Выведешь ведь из терпения -- выселю!" -- "Не

надо", -- просит. "А-а, открыл рот!.. Заговорил?"

-- Случается, выселяете?

-- Мало. Их же и жалко, подлецов. Что они там будут

де-лать?

-- Господи!.. Да нам полно людей требуется!

-- А вы что там с ними будете делать? Самогон варить?

Двое внизу начальственно -- негромко, озабоченно --

посмеялись.

-- Да-а... У нас тоже хватает этого добра. А как вы

боре-тесь с такими?

-- Да как... Профилактика плюс милиция. Мучаемся, а не

боремся. Устаем. Приедешь на дачу, затопишь камин, смот-ришь

на огонь -- обожаю, между прочим, на огонь смот-реть, -- а из

огня на тебя... какое-нибудь мурло смотрит. "Гос-поди, --

думаешь, -- да отстанете вы от меня когда-нибудь!"

-- Как это -- смотрит? -- не понял другой, усталый

собе-седник. -- Мысленно, что ли?

-- Ну, насмотришься на них за день-то... Они и кажутся

где попало. У вас дача каменная?

-- У меня нету. Я, как маленько посвободнее, еду в

дерев-ню к себе. У меня деревня рядом. А у вас каменная?

-- Каменная, двухэтажная. Напрасно отказываетесь от дачи

-- удобно. Знаете, как ни устанешь за день, а приедешь,

затопишь камин -- душа отходит.

-- Своя?

-- Дача-то?

-- Да.

-- Нет, конечно! Что вы! У меня два сменных водителя,

так один уже знает: без четверти пять звонит: "Домой, Се-мен

Иваныч?" -- "Домой, Петя, домой". Мы с ним дачу на-зываем

домом.

Мишка наверху даже заворочался -- рассказчика-то то-же

Семеном Иванычем зовут! Как Малафейкина. Что это?

А Семен Иваныч внизу продолжал рассказывать:

-- "Домой, -- говорю, -- Петька, домой. Ну ее к черту,

эту Москву, эту шумиху!" Приезжаем, накладываем дровец в

камин...

-- А что, никого больше нет?

-- Прислуги-то? Полно! Я люблю сам! Сам накладываю

дровец, поджигаю... Славно! Знаете, иногда думаешь: "Дана кой

черт мне все эти почести, ордена, персоналки?.. Жил бы вот так

вот в деревне, топил бы печку".

Усталый собеседник тихо, недоверчиво посмеялся.

-- Что, не верите? -- негромко воскликнул Семен

Ива-нович, тоже, наверно, улыбаясь. -- Я вам точно говорю:

бросил бы, все бросил бы!

-- Что же не бросаете?

-- Ну... Все это не так просто, как кажется. А кто

позво-лит?

-- То-то и оно, -- вздохнул собеседник. -- Я тоже,

зна-ете...

-- Наоборот, предлагают повышение. Ну, думаю, нет: у

меня от этих дел голова кругом. Спасибо.

-- Сейчас, наверно, на этом совещании были, в связи с...

Я что-то такое краем уха...

-- Нет, я по другим делам. Там у нас хватает... А как

же, и отдыхаете у себя в деревне? И летом?

-- Почти всегда. Уезжаю к отцу -- рыбачим...

-- Нет, я в санаториях.

-- Где? В Кисловодске?

-- И в Кисловодске.

-- В основном корпусе?

-- Нет, у нас там свой корпус есть.

-- Где?

-- Не доезжая Кисловодска.

-- Где же? Я там все окрестности излазил.

Семен Иваныч посмеялся.

-- Нет, тот корпус вы не знаете. Его с дороги не видно.

Помолчали.

-- За забором, -- пояснил Семен Иваныч.

-- А-а... -- неопределенно как-то сказал усталый

собе-седник. И опять замолчал.

Семена Иваныча это молчание как будто обеспокоило.

-- Скучновато только, честно говоря, -- продолжал он. --

Ну буфет: шампанское, фрукты, пятое-десятое... Не в этом же

дело! Надоедает же.

-- Конечно, -- опять очень неопределенно сказал

уста-лый. -- Я ничего не имею... Фильмы демонстрируют?

-- Ну!.. Но мы знаете, что делаем? Мы эти обычные

ман-кируем, а собираемся одни мужчины, заказываем какой-нибудь

такой... с голяшками... Не уважаете? -- Семен Иваныч

неуверенно посмеялся. -- Интересно вообще-то!

Собеседник никак не откликнулся на это. Молчал.

-- А? -- спросил Семен Иванович встревоженно.

-- Что? -- сказал собеседник.

-- Не уважаете с голяшками?

-- Да я их... это... я их мало видел.

-- Ну что вы! Это, знаете, зрелище! Выйдет такая... черт

ее... вот уж она виляет, вот виляет, своим этим... Любопыт-но.

Нет, это зрелище, чего ни говорите.

-- Совсем голые?

-- Совсем!

-- А как же... разве у нас снимают такие фильмы?

Семен Иваныч без опаски, с удовольствием засмеялся.

-- Это ж не наши. Это оттуда.

-- А-а, -- сказал собеседник. -- Там -- да... Конечно.

-- Нет, умеют, умеют, черти. Ничего не скажешь. Но,

знаете, что я вам про все это скажу: красиво!

-- Я ничего! -- испуганно сказал собеседник.

-- Но в душе, наверно, осудили меня.

-- Я? Да почему!..

-- Осудили, осудили. Не осуждайте. Не торопитесь. Не

за-видуйте Семену Иванычу... Вы же не видите, как Семен Иваныч

потом за столом буквально засыпает. Сидишь, изу-чаешь дело...

С вами можно откровенно?

-- Да зачем? -- торопливо, без всякой усталости сказал

собеседник. -- Я прекрасно понимаю. Мне самому прихо-дится...

-- О, разумеется! Разумеется, вам тоже приходится

не-досыпать, недоедать... Ах мы, бедненькие! А потом

отвер-немся и пальцем покажем: генерал, пузо отвесил. Вы

виде-ли у меня пузо?

-- Да нет, почему?! -- собеседник явно растерялся. -- Я

как раз ничего не имел... Дело же не в этом...

-- А в чем? -- жестко спросил Семен Иваныч.

-- Ну как?..

-- Как?

-- Не в том дело, кто генерал, кто не генерал. Все мы, в

конце концов, одно дело делаем.

-- Да что вы говорите! Смотрите-ка, я и не знал.

Неуже-ли все?

Собеседник молчал.

-- А? -- переспросил Семен Иваныч. Непонятно, почему он

рассердился.

Собеседник молчал.

-- Что, молчим? Тоже молчим?

-- Слушайте!.. -- собеседник, чувствовалось, привстал.

-- В чем, собственно, дело? Что вы против меня имеете?

-- Да упаси боже! -- моментально искренне откликнулся

Семен Иваныч. -- Ничегошеньки я не имею. Просто спро-сил. Я

думал, что вы что-то против меня имеете. Ничего?

-- Ничего, конечно. Вообще-то, пора спать. Сколько

сей-час? Приблизительно?

-- Приблизительно-то?.. Эх, оставил свои со светящим-ся

циферблатом... Приблизительно часа два.

-- Да, пожалуй. Надо, пожалуй, соснуть. Да?

-- Да, конечно. Я еще выпил сегодня малость...

Проща-лись с товарищами. Да, спим.

И сразу замолчали. И больше не говорили.

Мишка не знал, как подумать: кто внизу? Голос

порази-тельно похож на малафейкинский. И зовут Семеном

Иванычем... Но как же тогда? Что это? Мишка знал про

Малафейкина почти все, что можно знать про соседа, даже не

интересуясь им специально. Когда-то Малафейкин упал с лесов,

сильно разбился... Был он тогда одинокий, и так оди-ноким

остался. Тихий, молчаливый. К нему в воскресные дни приезжала

какая-то женщина старше его. С девочкой. Кто они Малафейкину

-- Мишка не знал. Видел во дворе, Малафейкин гулял с девочкой:

девочка возилась в песке, а Малафейкин читал газету. Может,

это была его сестра с доч-кой, потому что как-то не похоже,

чтобы тут было что-то иное. Вот, в сущности, и весь

Малафейкин. А генерал вни-зу... Нет, это совпадение. Бывает же

так!

Мишка осторожненько слез с полки, сходил в туалет,

взобрался опять наверх и закрыл глаза. В купе было тихо. Мишка

заснул.

Утром Мишка проснулся позже других, перед самой

Мо-сквой. Открыл глаза, глянул вниз, а внизу, у окошка,

си-дит... Семен Иваныч Малафейкин. И еще какой-то человек тоже

сидит у окна напротив, лет пятидесяти, румяный. Си-дят,

смотрят в окно. Еще девушка какая-то в брюках -- кни-гу читает

в сторонке. Молчат.

Мишка заспал ночной разговор, хотел уж сказать свер-ху:

"Здравствуй, сосед!" И вспомнил... И даже отпрянул вглубь.

Оторопел. Полежал, повспоминал: может, приснил-ся ему этот

ночной разговор?

Пока он мучительно вспоминал, румяный человек, слышно,

потянулся и сказал, как говорят долго молчавшие люди:

-- Кажется, подъезжаем, -- пошуршал какой-то бума-гой на

столе -- газету, что ли, свернул, -- встал и вышел из купе.

Мишка свесил вниз голову... Девушка глянула на него,

потом в окно и опять уткнулась в книгу. Малафейкин, кур-носый,

с маленькими глазками без ресниц, в галстуке, при-чесанный на

пробор, чуть пристукивал пальцами правой ру-ки по столику --

смотрел в окно.

-- Привет генералу! -- негромко сказал над ним Мишка.

Малафейкин резко вскинул голову... Встретились глаза-ми.

Маленькие глазки Малафейкина округлились от удивле-ния и даже,

как показалось Мишке, испугались.

-- О! -- сказал Малафейкин неодобрительно. -- Явились не

запылились... Откуда это?

Мишка молчал, смотрел на соседа -- старался насмеш-ливо.


-- Чего это... разъезжаем-то? -- даже как-то зло спросил

Малафейкин. И быстро глянул на дверь.

Точно, это он ночью городил про каменные дачи и как он

устал от наград и почестей.

-- Чего эт ты ночью плел... -- начал было Мишка, но

во-шел румяный человек, и Малафейкин быстро, испуганно

повернулся к нему... И встал. И заговорил:

-- Ну что, подъезжаем? -- суетливо сунулся к окну,

при-гладил пробор на голове. -- Да, уже. Уже Яуза. Так,

так...-- потоптался чего-то, направился было из купе, но

вернулся, склонился к чемодану.

"Во фраер-то!" -- изумился Мишка. Ему сверху было

вид-но, как покраснели уши Малафейкина. Он не стал больше

приставать к маляру-шабашнику. Только с большим любопытством

наблюдал за ним сверху.

-- Вы не в сторону центра едете? -- спросил румяный

пассажир. И почтительно посмотрел на Малафейкина.

-- А? -- встрепенулся Малафейкин. -- Я? Нет, нет...

Ме-ня... Нет, в другую сторону.

-- А то хотел присоединиться к вам.

-- Нет, нет... Мне в другую.

-- Нам в сторону Свиблово, -- громко сказал Мишка,

потянулся и сел на полке. Его разбирал смех.

-- О, попутчик наш проснулся? -- сказал румяный

че-ловек. -- Доброе утро, молодой человек! Завидный у вас сон.

А я в дороге плохо сплю. Ругаю себя: да отсыпайся ты, есть же

возможность -- нет, никак.

Мишка, улыбаясь, смотрел на Малафейкина.

-- Нет, мне бы еще столько, ничего бы...

-- Дело молодое.

Малафейкин застегнул свой скрипучий желтый чемо-дан,

затянул ремни, подхватил его, выставил в коридор... Из

коридора же, не входя в купе, снял с вешалки кожаное пальто,

снял с полки шляпу и ушел одеваться в коридор, подальше.

"Трусит -- разоблачу, -- понял Мишка. -- На кой ты мне

черт нужен!"

Больше Малафейкин в купе не входил. Оделся, взял

че-модан и ушел в тамбур.

Однако на перроне Мишка скараулил его. Догнал, пошел

рядом.

-- Что, хватил вчера лишнего, что ли? -- спросил

миро-любиво. -- Чего турусил-то ночью? Зачем?

-- Отвяжись! -- рявкнул вдруг Малафейкин. И покрас-нел,

как свекла. -- Чего ты пристал?! Не похмелился? Иди похмелись!

Чего ты пристал к человеку?!

На них оглянулись... Некоторые даже придержали шаг,

ожидая скандала.

Мишка, опасаясь всяких этих штучек, связанных с

объ-яснением, приотстал. Но Малафейкина из вида не выпускал.

Он обозлился на него.

Вместе сели в метро... Мишка все следил за Малафейкиным,

не знал только, как вывести на чистую воду этого прохвоста.

Чуть чего, тот милицию станет звать.

В вагоне Малафейкин осторожно огляделся... И напорол-ся

на прямой, уничтожающий Мишкин взгляд. Мишка под-мигнул ему.

Уши Малафейкина опять зацвели маковым цве-том. Жесткий

воротник кожаного пальто подпирал сзади его шляпу...

Малафейкин больше не оглядывался.

На выходе из метро, на эскалаторе, Мишка опять

при-близился к Малафейкину... Заговорил на ухо ему:

-- Ты не ори только, не ори... Я один вопрос поставлю и

больше не буду. У меня брательник в Питере такой же...

при-дурок: тоже строит из себя. Чего вы из себя корежите-то?

Че-го вы добиваетесь этим? А? Я серьезно спрашиваю.

Малафейкин молчал. Смотрел вверх, вперед.

-- Вам что, легче, что ли, становится после этого?

Малафейкин молчал.

-- Зачем врал-то ночью мужику? А?

Как эскалатор изготовился столкнуть их -- вышел на

прямую -- Малафейкин стал искать глазами милиционера... Мишка

обогнал его и, оглядываясь, пришел раньше к ав-тобусной

остановке.

"Я тебя дома, во дворе, допеку", -- решил.

Около дома, когда сошли с автобуса, Мишка опять по-шел

было к Малафейкину, но тот вдруг болезненно смор-щился, затряс

головой так, что шляпа чуть не съехала с го-ловы, затопал

ногой и закричал:

-- Не подходи! Не подходи ко мне! Не подходи! --

про-кричал так, повернулся и скоро пошагал к дому. Почти

по-бежал. Большой желтый чемодан с ремнями колотил его по

ноге. Кожаное пальто надламывалось и приятно шумело. Шляпу

Малафейкин поправил на ходу левой рукой... Не ог-лянулся ни

разу.

Мишке чего-то вдруг стало жалко его.

-- Звонарь, -- сказал он негромко, сам себе. -- Дача у

не-го, видите ли. С камином, видите ли... Во звонарь-то! Они,

видите ли, жить умеют... Звонари.

И тоже пошел. В магазин. Сигарет купить. У него сигареты

кончились.


OCR: 2001 Электронная библиотека Алексея Снежинского


Гринька Малюгин


Гринька, по общему мнению односельчан, был человек

недоразвитый, придурковатый.

Был он здоровенный парень с длинными руками,

горбо-носый, с вытянутым, как у лошади, лицом. Ходил,

раскачи-ваясь взад-вперед, медленно посматривал вокруг

бездумно и ласково. Девки любили его. Это было непонятно.

Чья-то умная голова додумалась: жалеют. Гриньке это очень

понра-вилось.

-- Меня же все жалеют! -- говорил он, когда был

подвы-пивши, и стучал огромным кулаком себе в грудь, и смотрел

при этом так, будто он говорил: "У меня же девять орденов!"

Работал Гринька хорошо, но тоже чудил. Его, например, ни

за какие деньги, никакими уговорами нельзя было заста-вить

работать в воскресенье. Хоть ты что делай, хоть гори все

вокруг синим огнем -- он в воскресенье наденет черные

пли-совые штаны, куртку с "молниями", намочит русый чуб,

уло-жит его на правый бочок аккуратненькой копной и пойдет по

деревне -- просто так, "бурлачить".

-- Женился бы хоть, телеграф, -- советовала ему мать.

-- Стукнет тридцать -- женюсь, -- отвечал Гринька.

Гриньку очень любили как-нибудь называть: "земледав",

"быча", "телеграф", "морда"... И все как-то шло Гриньке.

Вот какая история приключилась однажды с Гринькой.

Поехал он в город за горючим для совхоза. Поехал еще

затемно. В городе заехал к знакомым, загнал машину в огра-ду,

отоспался на диване, встал часов в девять, плотно позавтракал

и поехал на центральное бензохранилище -- это ки-лометрах в

семнадцати от города, за горой.

День был тусклый, теплый. Дороги раскисли после дож-дя,

колеса то и дело буксовали. Пока доехал до хранилища, порядком

умаялся.

Бензохранилище -- целый городок, строгий, правиль-ный,

однообразный, даже красивый в своем однообразии. На площади

гектара в два аккуратными рядами стоят огромные

серебристо-белые цистерны -- цилиндрические, круглые,

квадратные.

Гринька пристроился в длинный ряд автомашин и стал

потихоньку двигаться.

Часа через три только ему закатили в кузов бочки с

бен-зином.

Гринька подъехал к конторе, поставил машину рядом с

другими и пошел оформлять документы.

И тут -- никто потом не мог сказать, как это случилось,

почему -- низенькую контору озарил вдруг яркий свет.

В конторе было человек шесть шоферов, две девушки за

столами и толстый мужчина в очках (тоже сидел за столом).

Он и оформлял бумаги.

Свет вспыхнул сразу. Все на мгновение ошалели. Стало

тихо. Потом тишину эту, как бичом, хлестнул чей-то вскрик на

улице:

-- Пожар!

Шарахнули из конторы.

Горели бочки на одной из машин. Горели как-то злове-ще,

бесшумно, ярко.

Люди бежали от машин.

Гринька тоже побежал вместе со всеми. Только один

толстый человек (тот, который оформлял бумаги), отбежав

немного, остановился.

-- Давайте брезент! Э-э! -- заорал он. -- Куда вы?!

Успеем же!.. Э-э!..

-- Бежи, сейчас рванет! Бежи, дура толстая! -- крикнул

кто-то из шоферов.

Несколько человек остановились. Остановился и Гринька.

-- Сча-ас... Ох и будет! -- послышался сзади чей-то

го-лос.

-- Добра пропадет сколько! -- ответил другой.

Кто-то заматерился. Все ждали.

-- Давайте брезент! -- непонятно кому кричал толстый

мужчина, но сам не двигался с места.

-- Уходи! -- опять крикнули ему -- Вот ишак... Что тут

брезентом сделаешь? Брезент...

Гриньку точно кто толкнул сзади. Он побежал к горящей

машине. Ни о чем не думал. В голове точно молотком би-ли --

мягко и больно: "Скорей! Скорей!" Видел, как впереди, над

машиной, огромным винтом свивается белое пламя.

Не помнил Гринька, как добежал он до машины, как включил

зажигание, даванул стартер, воткнул скорость -- че-ловеческий

механизм сработал быстро и точно. Машина рва-нулась и, набирая