Geum.ru

Акутагавы Рюноске «В чаще»

Вид материалаРассказ
Подобный материал:




Илья Лебедев,

Самара, Университет Наяновой


Истина в новелле

Акутагавы Рюноске «В чаще»


Рассказ Акутагавы Рюноскэ «В чаще» поразил меня необычным подходом к сложнейшей проблеме – проблеме истины.

Рассказ состоит из семи частей. В основе его фабулы лежит преступление – убийство самурая Канадзавы Такэхиро и изнасилование его жены Масаго. В рассказе приведены показания дровосека, нашедшего труп Канадзавы в чаще леса, странствующего монаха, который оказался одним из последних, кто видел Канадзаву живым, стражника, поймавшего Тадземару, разбойника и вероятного убийцу, показания тещи Канадзавы и признание самого Тадземары. Кроме того, в рассказе приведена исповедь Масаго в храме Киемидзу, а также запись спиритического сеанса с участием духа убитого.

Чрезвычайно интересным мне показалось отсутствие авторской позиции в новелле. Акутагава никого не обвиняет и не оправдывает, он не наклеивает ни на кого ярлыки. Все эти обязанности перекладываются на плечи читателя. Автор же просто приводит слова и версии различных людей.

Мне показалось странной такая холодность и незаинтересованность писателя в вопросе нахождения истины. Ведь абсолютно очевидно, что в произведениях, базирующихся на рассказе о преступлении, вопрос её выявления является важнейшим. Обычно автор сам испытывает к нему интерес, он строит догадки, всячески пытается завести читателя, играет с ним, подсовывает ему правдоподобную ложь и сам же её разоблачает. Акутагава же всего этого не делает.

Самая первая и логичная мысль, приходящая на ум нормальному человеку, – «Автор сам уже все постиг, и хочет, чтобы и я прошел по его пути самостоятельно». Забегая вперед, могу сказать, что, пока читаются первые пять фрагментов текста, это суждение кажется верным. Шестой же фрагмент уничтожает его полностью. Но общая картина все-таки доказывает, что оно верно, хотя и в несколько неожиданном аспекте.

На протяжении первых пяти частей фабула рассказа развивается логично и четко. В каждой из них содержится информация, которая является дополнением и развитием информации, данной нам в предыдущей части.

Со слов дровосека мы узнаем об убийстве и некоторых приметах места преступления, важных для судебного разбирательства. Со слов монаха мы узнаем о приметах самого убитого, а так же – о существовании женщины, вместе с которой он путешествовал. Со слов стражника мы узнаем о Тадземару, подозреваемом в убийстве на основании обнаружения у него личных вещей и лошади убитого. Со слов старухи мы узнаем имена убитого и пропавшей, а так же узнаем о том, что они состояли в браке.

Тадземару в своем признании выдвигает версию происшедшего, согласно которой он, увидев Масаго, проникся желанием овладеть ей. Осуществление коварного замысла не потребовало от него титанических усилий – сыграв на алчности Канадзавы, разбойник заманил самурая в заросли криптомерий, одолел его в борьбе и, привязав его к дереву, обесчестил его жену на его же глазах. Когда Тадземару собирался покинуть место преступления, Масаго начала умолять его сразиться с ее мужем на мечах, чтобы она не оказалась обесчещенной на глазах двух живых мужчин, и поклялась остаться женой победившего. Тадземару развязал Канадзаву и сразился с ним, убив его с 23-его удара. Однако Масаго куда-то исчезла, вероятно, побежала позвать на помощь. Убийца взял оружие и лошадь убитого и ушел.

В принципе все четко и ясно, факты совершенно не противоречат друг другу. Нельзя обвинить Тадземару во лжи, потому как он «известный» разбойник, запятнавший себя множеством преступлений. Он обязательно будет казнен – и смысла лгать ему нет. К тому же, даже если бы он и захотел солгать, он бы очернил кого угодно, кроме себя.

В этом месте у читателя возникает ощущение ясности и четкости фабулы, которое целиком и полностью уничтожается шестой частью – исповедью Масаго в храме Киёмидзу.

Очевидно, что лжи на исповеди быть не может. Ведь исповедь – дело сугубо добровольное, и если человек хочет утаить правду, то он просто-напросто не будет исповедоваться. А если уж эта женщина решилась покаяться перед лицом бога, то она наверняка говорит искренне.

Так вот, из рассказа Масаго мы узнаем, что после её изнасилования разбойник скрылся, а она, не выдержав позора, убила мужа и попыталась убить себя, однако не смогла. Исповедь прерывается её рыданиями. Усомниться в правдивости слов женщины трудно.

Таким образом, возникает конфликт между двумя частями текста. Конфликт не может быть разрешен – обе части вполне убедительны, обе вызывают доверие – оба признания даны в ситуации, исключающей ложь.

От былого ощущения стройности фабулы не остается и следа. Любой читатель, воспитанный на европейской литературе, привык к наличию в книге какой-то абсолютной истине как к фундаменту, на котором строится все произведение, к той черте, относительно которой мы создаем свое мнение о персонажах.

Конфликт двух абсолютных, «верных» истин не может уложиться в нашем сознании, и читатель делает естественную, с нашей точки зрения, попытку выявить ложь.

Мы начинаем думать, что автор сам не знает, что истинно, а что нет. Я сам несколько раз внимательно перечитывал эти фрагменты с целью найти противоречия, какие-то незаметные детали, которые указали бы мне «истинную истину». Однако тщетно…

Прозрение у читателя наступает только с 7-ым фрагментом. Он представляет собой стенограмму спиритического сеанса, на котором устами медиума говорит дух Канадзавы. Сам спиритический сеанс, как минимум в рамках книги, не шарлатанство, а настоящий магический ритуал, открывающий окошко в мир мертвых. Кого-кого, а духа трудно уличить во лжи. Мертвому уже настолько безразличны дела живых, он настолько лишен какой-либо корысти, что не имеет никакого резона врать.

Канадзава утверждает, что разбойник после «осквернения» Масаго уговорил её уйти жить с ним. Масаго согласилась, однако, уходя, начала кричать и умолять его убить мужа. Даже сам разбойник побледнел от этих слов. Он швырнул Масаго на землю и спросил у Канадзавы, что с ней сделать. Однако женщина предпочла бегство и, мгновенно вскочив, убежала в чащу. Разбойник взял оружие Канадзавы и разрезал веревки в одном месте, чтобы тот не мог освободиться быстро, а сам ушел.

Опозоренный самурай вонзил себе кинжал в грудь и упал. К горлу его подкатил кровавый комок, чья-то невидимая рука выдернула нож из его груди – и он навеки погрузился во тьму.

Казалось бы, третья «истина» должна окончательно запутать читателя, «замкнув» его мозг в бесплодных попытках найти одну-единственную правдивую версию.

Однако на самом деле третья версия демонстрирует нам абсолютную бессмысленность, «безрезультатность» этих попыток – в силу отсутствия той самой абсолютной истины в принципе.

Она разрывает цепи, сковывающие наш разум, открывая нам перспективу на необозримые просторы совершенно иного понимания. Она открывает нам двери в мир, где 2 x 2 не всегда равно 4, где параллельные прямые могут пересечься, где три истины могут противоречить друг другу, оставаясь при этом истинами.

И мы видим Акутагаву, сидящего на каком-то холме, устремившего взор в необозримые долины. Только тут мы понимаем, что он уже давно прошел этот путь, что он тоже когда-то напрягал свой разум, силясь объять и осознать необъятное.

Мы тихонько садимся рядом с ним и предаемся созерцанию обыденного невозможного.