Geum.ru

Получила адресную книгу моих одноклассников и начала с интересом смотреть на географию проживания друзей моего отрочества и юности

Вид материалаДокументы
Подобный материал:


ПАМЯТИ ЮРИЯ ТКАЧЕВА – КОМАНДИРА КЛАССА


Получила адресную книгу моих одноклассников и начала с интересом смотреть на географию проживания друзей моего отрочества и юности. И вдруг сжалось сердце: в графе «проживание» стоит безысходное слово - УМЕР. И стоит оно в строке нашего безусловного лидера и непререкаемого авторитета, незаурядной личности - Юрки Ткачева. Первая реакция - не может быть такого! Потом нахлынули воспоминания, как всегда, мозаичные, прыгающие от случая к случаю, из года в год. Вспомнилась история, связанная с Юркой и нашим тренером - наставником и, как сейчас говорят, Учителем или Гуру – Виктором Игнатьевичем. На меня эта история произвела такое сильное впечатление, что я даже много лет спустя рассказывала ее моим детям и близким людям, когда они попадали в казалось бы безвыходную ситуацию.

А дело было вот в чем. Юра был цельной натурой: он был однолюбом во всем – в своей юношеской влюбленности в девочку из параллельного класса, в профессии, о которой он мечтал. Мечтал он стать летчиком и заразил своей мечтой еще четверых ребят, они стали готовиться к поступлению в «Качу» - Качинское высшее летное училище под Волгоградом. Юра решил, что ему надо тренировать свой вестибулярный аппарат. Для этого он на школьной перемене вставал на подоконник раскрытого окна в классе (на третьем этаже!) и делал стойку на руках в течение нескольких минут. Мы следили, чтобы никто посторонний в класс не входил, а перед этим каждый раз от страха за него умоляли не делать этого упражнения. Но он был так уверен в себе, и ангел- хранитель берег его. Думаю, что такие же тренировки были и в спальном корпусе. И не только такие.





В конце 11-го класса дирекция школы отправила группу ребят, желающих поступить в летное училище, в «Качу» на предварительные экзамены, вернее, на тщательный медосмотр. Тот, кто мог его пройти, почти считался зачисленным в курсанты, т. к. основной конкурс был именно на этом этапе. Из нашей пятерки удача сопутствовала только Юре Конюхову. Кстати, позже с Юрой Конюховым мы еще два раза встречались. Первый раз вместе с нашими одноклассниками, будучи на каникулах в Волгограде, мы ездили к нему в училище. А во второй раз я случайно встретила его в Самаре, куда он перевелся учиться в авиационный институт, уйдя из училища по состоянию здоровья. Так летчиком из нашего выпуска никто и не стал.

Но в 1964 году у нашего командира класса произошла самая настоящая трагедия. Он впал в очень глубокую депрессию. Ни с кем не общался, целыми днями лежал на кровати, ничего не ел. И взрослые, и друзья были бессильны. В одно из наших безуспешных посещений, когда мы пытались как-то отвлечь его от мыслей, в комнату зашел Виктор Игнатьевич. Он подсел к нам и начал рассказывать историю своей жизни, обращаясь не к Юрке, а к нам. Дело в том, что он оканчивал школу незадолго до начала войны, когда профессия летчика была так же популярна, как для нас космонавта. Виктор Игнатьевич тоже мечтал стать небожителем. По какой-то причине (скорее всего, провалился на экзаменах) он в училище не поступил. И мир рухнул для него. С работой как-то устроился, но несколько лет с завистью смотрел на удачливых курсантов, приезжающих домой на каникулах. А потом началась война, и все до единого его одногодки - недоучившиеся летчики в первые же военные месяцы погибли. Он же, пройдя всю войну, остался жив, чтобы работать, любить, воспитывать нас. Свой рассказ он подытожил: не надо долго расстраиваться над неудачей. Возможно, эта неудача на деле может оказаться твоей защитой от беды, а порой и смерти. Просто надо жить дальше по другому сценарию. Я не знаю, рассказал он нам действительный эпизод с не поступлением в училище или это был гениальный рассказ-притча, - не важно.

Много лет спустя я открыла для себя французского средневекового философа Мишеля Монтеня, прочитав его «Опыты». Этого философа не интересовали ни основной вопрос философии, ни другие краеугольные проблемы этой науки. Его интересовала жизненная философия древних и ее соответствие с взглядами древних мудрецов. Короче, его труд – это кладезь глубины и красоты мыслей, житейских откровений. Причем написано так просто, логично и интересно, что, начав читать, не оторвешься. И вот мне встречаются в одной из его глав те же самые мысли, которые были высказаны Виктором Игнатьевичем нам и Юре весной 1964 года вечером в лесном интернате в комнате с кроватями, на которых сидело мое самое главное в жизни юношеское братство, в тот момент горюющее за нашего друга. Читаю Монтеня, и для меня время обратилось вспять, потекло в другом измерении, т. к. французский граф 400 лет назад обобщил рассказ русского учителя физкультуры словами: «Никогда не известно, что воспоследует из конкретной ситуации», правда, сказано это было в другом контексте.

После этого разговора Юра потихоньку вернулся к обычной жизни: уроки, подготовка к экзаменам.

А потом мы разъехались кто куда. С кем-то я переписывалась, с кем-то встречалась. В интернат приезжала один только раз. О Юре ничего не знала, пока не увидела адресную книгу, заботливо предоставленную мне Виктором Сапожниковым, и не прочитала это печально щемящее слово «умер», относящееся к Юре Ткачеву.

Юлия Плахтюрина (Бовина)

воспитанница Михайловской

школы-интерната

27 января 2008 год