Из книг паломничеств и путешествий. Собрание соч., т , Москва, Терра, 1996 г., стр. 537-539
| Вид материала | Документы |
- Е. П. Блаватская терра инкогнита, 4019.08kb.
- Экология производства, добычи и переработки, 96.16kb.
- Источник ocr: Собр соч в 4-х томах; "Урания", М., 1996 г., том, 4377.13kb.
- Туристическая компания «Мастерская Путешествий» Москва, ул. Маросейка, дом 11/4, стр., 124.65kb.
- Список 1 класс. Этюды беренс Г. Соч. 70. 50 маленьких фортепианных пьес без октав №№1-30, 634.55kb.
- Закон приморского края, 196.64kb.
- Приватн е акц І онерн е товариство, 354.12kb.
- Ии с пунктом 6 статьи 42 Федерального закона №39-фз от 22 апреля 1996 года "О рынке, 183.8kb.
- Журнал Терра-медика нова, (Санкт-Петербург),1999, №1, стр. 24-25, 77.37kb.
- Туристическая компания «Мастерская Путешествий» Москва, ул. Маросейка, дом 11/4, стр., 112.15kb.
ИКСКОЕ УСТЬЕ
ВАСИЛИЙ НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО
Из книг паломничеств и путешествий. Собрание соч., т.1., Москва, Терра, 1996 г., стр. 537-539.
Невдалеке от устья реки Ик Кама стала совсем красавицей. Гряды береговых гор одна за другою вступают в реку крутыми откосами, то серые и песчаные, то зеленые от покрывшего их леса. Позади за ними смутно рисуются другие, еще далее мерещатся едва-едва, словно туман, лежащий на воде, — третьи. Кое-где на самых горбах стоят церкви. Часто далекий выступ маревом чудится, а из этого марева ярко сверкает золотистая искорка. Подплываем ближе, искорка разгорается в золотой купол, купол вырастает в целую церковь. Тут народ живет богато. Иковцы своей предприимчивостью славятся на всю округу. Они торгуют лесом, заготовляя его в казенных дачах, сеют много хлеба, умеют избегать кулаков-скупщиков. Большинство богатых елабужских купцов из приустьинских икских крестьян вышли. Все это народ пошире остальных. Умеют наживать, умеют и тратить. Иковец встретится на всяком базаре, даже на Волге. Иковцы заезжают с товарами и в отдаленную Сибирь. Им вообще не сидится на месте. Дома и жены их тут, а сами хозяева — ищи вчерашнего ветра. Раз в год явятся, сходят в церковь, попарятся в бане, отдохнут дня два-три и опять, смотришь, уж снимаются с якоря. Бродяга-иковец даже мало прилежит к своему селу. Архангельский крестьянин, уходящий на долгие отхожие промыслы, весь свой заработок убивает на то, чтобы дома вывести избу попросторнее да повыше, яруса в два с мезонином, украсить ее зеркалами, немецкой мебелью, картинами почуднее. Иковцу все равно. Как отец и дед его жили, так и новое поколение живет. Лучше хоронить деньги, и он бережет их пуще глаза. Поэтому в икских селах хороших построек вовсе нет. Бабе и так хорошо, а мужу все равно — редко домой попадает. Когда наш пароход, пыхтя и выбрасывая тяжелые клубы черного дыма, проходил мимо — иковские бабы и девки с гребня поспешно сбегали вниз к пристани. Ветер во все стороны разбрасывал яркие полотнища их пестрых сарафанов, на солнце кумач горел, как полымя, веселая песня неслась к нам навстречу.
— Ну и бабы! — с видимым удовольствием вздыхает сосед.
— Нет бабы лучше, как на Ике... Ходовые! С баркой управить
ся могут; глубже ее плугом земли не взроешь. Ты как думал?
Иковская баба есть, Матрена, с ружьем на медведя ходит; этакого
ипостасного зверя бьет!.. Вот они какие тут!
Жаль было, что пароход уходил так быстро. Казалось весьма интересным вглядеться в быт этой своеобразной бабьей республики.
За Иком поднимались по берегу глиняные горы. Я не сходил с палубы, любуясь эффектами яркой зелени дубняка на красном и коричневом фоне растрескавшейся и расщелившейся глины... Совсем не видать иной почвы. Кажется, что корни уходят прямо в глину.
...Невольно воображение рисует другие картины далекой страны, где горячее южное солнце спалило землю, и цепкие корни редкой порослью глубоко пробираются в недра пустыни, жадно высасывая оттуда скудную влагу. Материнская грудь кормилицы-земли исчахла там под знойными лобзаниями безоблачного неба...
Здесь солнце: слава Богу, не так горячо. Вот дождевая тучка стороной идет, обливая жаждущие влаги луга обильным дождем. Опять Кама сузилась, вновь начинаются сочные, зеленые, красивые места.
Вот устье реки Ика, против такого же устья Ижа. На верховьях последней — знаменитые заводы, верст на двести отсюда.
Мы плывем мимо татарских, башкирских и русских деревень. Здесь сошлись три народа, и каждый по своему приходу занимал только те земли, какие оставались еще свободными... На лучших сидят башкиры, на средних — татары, на самых неспособных — русские построились. Чуть лужайка поярче — татарское или башкирское сельбище; Русь гнездится на глинистых горах.
Разумеется, устья рек — места, подходящие для сплава — у русских. Сюда татарин и не ходит. Совсем не его дело, не умеет он пользоваться этим. По Ижу, например, весной ходят барки, беляны, летом плоты бегут, но ни на тех, ни на других, ни на третьих нет татарской молвы. Татарин только с берега любуется на кипучую деятельность христиан и не завидует ей, хорошо зная, что русский бурлак не свое гонит, а хозяйское, не на своем плывет, а на хозяйском. Не завидует татарин потому, что он лучше ест и лучше живет, чем наши вятчане и пермяки.
— Омутистая река наша... Сколь в ей нечисти! — говорят иковцы. — Сказывают, есть такие места, которые Ермаком закляты. Туда он свои клады хоронил. И пононе пойдет кто туда купаться, его нечисть эта самая за ноги на дно тянет. Не осилишь — Господа забудешь помянуть, и не видать тебе света Божьего! Тут-то над Иком, ежели по ночам прислушаться, в воде разный язык слышен, словно бы из одного омута в другой перекликаются... Страх возьмет!..
— Откуда же в Ик попал Ермак?
— Тимофеевич-то? Слава Богу! Ему ежели не попасть, так кому же. Он здесь от царских приставов долго хоронился. Но только и ему поперек горла подошло... Устье-то воевода как-то занял и давай вверх на него тучей надвигаться. В берега не уйдешь, ишь крутоярье какое!.. Ничего тут не поделаешь!.. Думал сначала Ермак бой принять, да силы у него не хватило... Выплыл он с лодкой своей посередь реки и взял с собой только одну любимую царевну татарскую Алмаз.
— Как?
— Алмаз царевна прозывалась. Выплыл это он и крикнул: ах ты, гой еси, река Ик могучая, кланяюсь я тебе всем добром моим: серебром, золотом, камением самоцветным, товаром дорогим... — И побросал в реку всю казну свою. Замутилась река, приняла Ермаково добро... Тогда он взял меч свой булатный, напоследок царевну Алмаз поцеловал в уста сахарны, да как полоснет — так насмерть прямо... Взял он это ее, голубушку, и в воду!.. Бултых!.. Опосля он давай молить реку Ик, чтобы вызволила его из лихой беды. Ну, река Ик богатыря посчухала... Не успел он еще в свое становье вернуться, как поднялась непогода, взбушевала Ик и потопила царские суда с приказами и московскою дружиною! С той самое поры Ик и помутнела... Омутами ее всю затянуло, потому что она в этих омутах казну Ермакову хранит.
Меня поразило сходство этого предания с волжской легендой о том, как Стенька Разин подарил Волге-матушке персидскую царевну. Когда я записывал это, между моими соседями спор поднялся...
— А знаешь ли ты кому Ик-река свои клады отдаст?
— Кому?.. Никому не отдаст. Что ей отдавать...
— Ан отдаст!
— Ан нет!.. Скажи, если знаешь?
— Старцу отдаст, который по старой вере живет... Святой старец такой объявится. Когда перестанут старую веру гнать, и по всей Москве можно будет нашим вольно молиться, тогда придет сюда старец благочестивого жития и станет здесь большой скит на Ик-реке ставить... Построит келий, амбары всякие, пристани, а на храм Божий казны у него не хватит. Ну, он тогда возьмет лодку, выедет посередь реки, как Ермак, и взмолится Ик, чтобы она ему свою казну схороненную отдала. Река и отдаст казну. И станут в месте этом и день, и ночь панафидки по Ермаку служить и по татарской царевне Алмаз, убиенной Тимофеичем, молиться. И воздвигнется тут храм, и опять — светлая вся побежит Ик-река...