С. А. Евстратов Симферопольский филиал

Вид материалаДокументы

Содержание


Программа "А"
Программа "в"
Подобный материал:
  1   2




С.А.Евстратов

Симферопольский филиал

Открытого международного университете развития человека «Украина»

(Украино-российская лаборатория философии и этики науки)

О ПРОБЛЕМАХ ФОРМИРОВАНИЯ ЭКОЛОГИЧЕСКИХ ПАРАДИГМ


В СОВРЕМЕННЫХ УСЛОВИЯХ


Экологическая проблематика стала одним из наиболее популярных направлений разнообразных исследований. Развитие экологической обстановки на планете делает поиски путей преодоления экологического кризиса главной проблемой цивилизации. Под непосредственным воздействием экологических идей в науке появились новые течения – социобиология, экологическая этика, биополитика, экологическая психология, биорегионализм и др., отражающие глубокие изменения в сознании современного человека в сфере мировоззрения, идеологии, научной методологии. Мы живем в нестабильной естественной среде, в реальности, которая во многих своих аспектах сформирована на базе прямого или косвенного влияния научных, технических, экономических достижений. Именно формирование подобного динамического "естественно-искусственного" жизненного мира человека является предпосылкой возникновения нового подхода к исследованию общеэкологических проблем с участием широких кругов "ученых и неученых", писателей и журналистов, экономистов и философов, рабочих, студентов – всех кто хочет сохранить "зеленый мир" на планете, объединенных на базе ответственной гражданской позиции и отстаивания нового понимания отношений человека и природы.Конечно, нужно трезво отдавать себе отчет в том, что невосприимчивость нынешних социальных структур к общеэкологическим проблемам может быть всерьез преодолена лишь после завершения формирования в обществе культурно-экологических традиций, закрепленных законодательно. С другой стороны – пребывание экологического движения на уровне стихийно-эмоциональном несмотря на его гуманистические цели, выливается в форму "зеленого фундаментализма" и регионального экологического эгоизма. Реальность наших дней такова, что на фоне экономического неблагополучия и социально-политической неопределенности экологические проблемы оттесняются на второй план. Одним из показателей духовного упадка нашего общества следует считать постепенное привыкание к экологической опасности. Сейчас большое значение приобретают экологическое просвещение и пропаганда экологических знаний, которые прежде всего должны будить и разрушать опасный психологический механизм привыкания к более чем реальной экологической угрозе. Обеспечение экологической безопасности страны должно строиться не на страхе, а на базе научно-обоснованных проектов, точных расчетов, компетентных экспертиз и нормативной ответственности руководителей и организаций, национальных и региональных программ. Проблемы современной экологии далеко выходят за пределы теории охраны окружающей среды, их разрешение созвучно кантовским вопросам: что я могу знать, что я должен делать, на что я могу надеяться, что есть человек и как необходимо действовать, чтобы быть им. В ситуации, сложившейся к концу ХХ-го века, необходимо отдавать себе отчет в том, что до тех пор, пока основной доминантой любого процесса будет молчаливо признаваться мифологизированная "экономическая доминанта"- до этих пор любые экологоориентированные стратегии будут иметь минимальную эффективность или, даже, "антиэффективность"…Современное общество не располагает технологиями эффективного противопоставления экологической парадигмы экономической.

Не исключено, что это ситуация "категорического императива". И без правового регулирования гармоническое сочетание этих двух парадигм – невозможно…

Можно только надеяться, что со временем неотъемлемой частью любой экономической парадигмы станут экологические компоненты, в связи с чем "экономические параметры" сами по себе будут модифицированы должным образом.

Фактически же "разрешение" императива на деле сводится к проблеме формирования этической парадигмы, в которой должны сохранить гармоническое соответствие и экологические, и экономические мотивы, но только как атрибуты, как эквиваленты благополучия человека, природы, планеты. Глобальные проблемы и кризисы, с которыми столкнулась на рубеже XX и XXI веков техногенная цивилизация, создали угрозу самому существования человечества. Очевидно, что на прежних основаниях цивилизация уже не может развиваться. Все ост­рее выдвигается проблема поиска новых ценностей, анализа тех областей культурною творчества (включая и науку как особую сферу культуры), где уже происходят изменения традиционных ценностных структур и формируются новые мировоззренческие ориента­ции.

Многие исследователи в области методологии и логики научного знания сегодня сходятся во мнении, что традиционно жесткий идеал структуры науки, заложенный еще

Р. Декартом, должен быть модифицирован с учетом всех достижений теории и практики. накопленных человечеством к концу XX века.

Известные отечественные исследователи В.В. Василькова и В.П. Филатов предлагают следующий вариант структуры науки переходного периода :
  • Предметом науки является не только общее, повторяющееся, но и случайное, индивидуальное, неповторимое (не только законы, но и события)
  • Естественный порядок не является от века данным. Материя не инертна - ей присущи источники самодвижения и активности и ее нельзя отождествлять с протяжением, как это делал Р. Декарт.
  • Разделение материального и идеального (сознания) относительно.
  • Человек не только и не столько противостоит природе, сколько является ее имманентной частью. Он должен не управлять природой, а находиться в иных. например. диалогических отношениях с ней.
  • Нет единых для всех наук методов, возможны иные типы объяснения, помимо редукции целого к частям.
  • Математическое знание не является универсальным языком и стандартом науки.
  • Качественные, "понимающие" методы не менее важны.
  • Детерминизм в описании мира не исключает случайность – они согласуются и взаимно дополняют друг друга: если в точке бифуркации действует (доминирует) случайность, непредсказуемость, то после выбора пути развития, на этапе более устойчивого существования системы в силу вступает детерминизм
  • Развитие многовариантно и альтернативно как в перспективном, так и в ретроспективном плане, поэтому можно предположить, что так называемые «тупиковые», промежуточные или девиантные пути развития могут быть совершеннее или перспективнее избранного варианта развития
  • Развитие происходит через неустойчивость, поэтому не следует опасаться, а тем более игнорировать роль хаоса, флуктуаций в развитии, - хаос не только разрушителен, но и конструктивен. Процесс развития сочетает в себе дивергентные тенденции (рост разнообразия) и конвергентные тенденции (свертывание разнообразия)
  • Развитие мира происходит по нелинейным законам, т.е. нельзя сводить его к кумулятивной поступательности, темп и направление развития не заданы однозначно. Отсюда – новое понимание проблемы управления сложноорганизованными системами: оно должно ориентироваться не столько на желание управляющего, сколько на собственные тенденции развития этих систем, а также допускать возможность существования зон (и моментов), свободных от контроля - непредсказуемых
  • Наука не должна быть этически и политически нейтральной, она может подчиняться примату гуманистических ценностей, быть ответственной перед обществом или какими-то его слоями и группами.
  • Наука не обязательно должна быть специализированной. Ее могут развивать, например, такие группы общества, для которых познание не является основной целью деятельности. Наука может быть делом всего общества (неспециализированная "народная наука") или же, наоборот личным делом человека в том смысле, что каждый вправе создавать свою собственную науку .

Конечно, эта схема нуждается в уточнениях, дополнениях, детализации, однако, нельзя не согласиться с тем, что в ней достаточно верно отражены основные тенденции развития науки (и отношения к ней!) на современном, весьма бурном историческом эта­пе.

К сожалению, для всего периода после 1985 г. оказалась характерной одна весьма неприятная тенденция в развитии отечественной науки и общества в целом - интенсивное формирование маргинальной субкультуры, доминирующей сейчас практически во всех сферах социально - экономического комплекса. Поэтому главнейшей задачей отече­ственного научного сообщества на современном этапе является выработка своеобразного "антимаргинального иммунитета" на основе собственных, системных интенций, прису­щих науке как особой культурной форме.

Основными направлениями работ в этом контексте могут стать:

а. Формирование системы "сциентистского права", т.е. такой системы этико -юридических и методологических норм, которая могла бы корректно опреде­лить пути эволюции науки XXI века, предотвращая излишний бюрократизм, с одной стороны, а экологически и социально опасные достижения - с другой.

б. Формирование базиса некартезианской научной парадигмы, учитывающей весь практический опыт, накопленный человечеством к концу XX века, и основные моменты целеполагания, позволяющие рассчитывать на преодоление цивилизационного кризиса уже в первой четверти XXI века.

в. Развитие, на отечественной почве, альтернативных синтетических научных дисциплин, социально - экономической ориентации, прежде всего, альтерна­тивной экономики, учитывающей парадоксы, проистекающие от недооценки существенно неравновесного характера современных социально - экономиче­ских процессов, неоправданного приоритета аддитивности в теории прибавоч­ной стоимости, а также общей теории гуманитарного капитала.

Естественно, что результаты этих разработок должны лечь в основу законода­тельной базы, определяющей реальное место научного комплекса в структурах общества и государства в отличие от ныне действующей концепции "существования науки по остаточному принципу"

Рассмотрим, следуя /24/ , основные особенности некоторых наиболее распространенных подходов к формированию базисов парадигм, имеющих отношение к обсуждаемой проблеме

Парадигма "человеческой исключительности"

Ее основные постулаты таковы :

-поскольку, кроме генетической наследственности, люди обладают также и культурным наследованием, человек принципиально отличается от всех остальных живых существ на Земле, над которыми он доминирует

-именно социальные и культурные, а не биофизические факторы окружающей среды являются главными факторами, обуславливающими деятельность человека: человек живет в социальном, а не природном контексте

-технологический и социальный прогресс может продолжаться бесконечно, и все социальные проблемы так или иначе принципиально разрешимы

В сфере экологического сознания эта парадигма предстает как парадигма человеческой освобожденности – освобожденности от подчинения объективным экологическим закономерностям. Базирующееся на ней "западное" экологическое сознание в целом может быть названо антропоцентрическим, поскольку для него характерны следующие особенности:

-высшую ценность представляет человек: лишь он самоценен, все остальное в природе ценно лишь постольку, поскольку оно может быть полезно человеку, природа объявляется собственностью человечества, a priori имеющему на это право

-иерархическая картина мира – пирамида, на вершине которой находится человек, мир людей противопоставлятся миру природы

-целью взаимодействия с природой является удовлетворение тех или иных прагматических потребностей – получение и использование "полезного продукта"

-характер взаимодействия с природой определяется своего рода "прагматическим императивом" – правильно и разрешено то, что полезно человеку и человечеству

-природа воспринимается только как объект человеческих манипуляций, как обезличенная "окружающая среда"

-этические нормы и правила действуют только в мире людей и не распространяются на взаимодействие с миром природы

-дальнейшее развитие природы мыслится как процесс, который должен быть подчинен процессу развития человека

-деятельность по охране окружающей природы продиктована дальним прагматизмом: необходимостью сохранить природную среду, чтобы ей могли пользоваться будущие поколения.

Почти четыре столетия экстенсивного развития западной цивилизации создали иллюзию того, что такое развитие может продолжаться бесконечно. Эта иллюзия была обусловлена двумя факторами: колонизацией второго полушария Земли и созданием новых технологий добычи топлива и энергоресурсов. Однако, в ХХ веке эти иллюзии стали рассеиваться под напором многочисленных фактов, а прогнозы по развитию проблемы "экологического дефицита", с неизбежностью приводящей к обострению конкуренции за жизненные ресурсы и, естественно, к кризисам, вызвали понимание того, что антропоцентрическое экологическое сознание ведет цивилизацию в тупик Это привело к появлению так называемой новой инвайронментальной парадигмы, для которой характерны следующие постулаты:

-хотя человек и обладает исключительными характеристиками, он остается одним из множества видов на Земле, взаимозависимых и включенных в единую глобальную экологическую систему

-человеческая деятельность обусловлена не только социальными и культурными факторами, но и сложными биофизическими, экологическими связями, в которые он включен и которые налагают на его деятельность определенные физические и биологические ограничения, человек живет не только в социальном, но и природном контексте

-хотя человеческий интеллект позволяет существенно расширить возможности его существования в социальной и природной сферах, тем не менее, экологические законы не утрачивают для него своей обязательности

Базирующееся на новой парадигме экологическое сознание в целом может быть названо экоцентрическим и его основные особенности таковы:

-высшую ценность представляет гармоническое развитие человека и природы

-возможен отказ от иерархической картины мира

-целью взаимодействия с природой является максимальное удовлетворение как потребностей человека, так и потребностей всего природного сообщества, воздействие не природу сменяется взаимодействием

-характер взаимодействия с природой определяется экологическим императивом : правильно и разрешено только то, что не нарушает существующее в природе экологическое равновесие

-природа и все природное воспринимается как полноправный субъект по взаимодействию с человеком

-этические нормы и правила равным образом распространяются как на взаимодействие между людьми, так и на взаимодействие с миром природы

-развитие природы и человека мыслится как процесс коэволюции, взаимовыгодного единства

-деятельность по охране природы продиктована необходимостью сохранить природу ради нее самой

Формулы этой парадигмы в целом соответствуют алгоритму "мягкой модификации" картезианского каркаса, о котором говорилось выше.

Вместе с тем, достаточно ясно, что реальный ход реальных событий, сопровождающийся, вообще говоря, накоплением "социальной энтропии повсеместно, как в "благополучных", так и "неблагополучных" странах и регионах), вряд ли может быть нормализован ( в соответствии с постулатами экоцентризма) и по рецептам наращивания психолого-педагогического потенциала, имеющего свое " время релаксации". Нельзя не согласиться с выводами /25/, констатирующими вхождение цивилизации в "окрестность бифуркации", выходов из которой, по крайней мере, не менее двух: нормализация или деструкция. Образовательно-просветительские и юридические программы просто могут не успеть за развитием существенно кризисных фаз. Надежды на "оптимистический сценарий" разворота дальнейших процессов цивилизационного развития, позволяющие рассчитывать даже на парадоксальные, на первый взгляд, "исходы", - вполне естественны.

Интенции экоцентризма, несмотря на всю их кажущуюся привлекательность, не вполне учитывают необратимый и неравновесный характер цивилизационного процесса, на фоне которого вопрос о "гармонии", эквивалентности, паритета взаимоотношений человек-природа остро нуждается в действительно неопарадигмальном уточнении, экспликации в релевантных и адекватных категориях, терминах, с применением адекватного формализованного аппарата, позволяющего делать точный и верифицируемый расчет и прогнозы.

Как бы то ни было, но человеческой природе присущ некий "гиперпотенциал" экспрессии собственного "Я", собственной индивидуальности, позволяющий "хомо сапиенс" строить свои взаимоотношения с окружающим миром в диалоговом режиме, в чем-то отделяя себя от него, а, значит, почти с неизбежностью противопоставляя.

В отечественной научной литературе последних лет появилось много интересных работ, посвященных проблематике неопарадигмального синтеза. [1-6]. Этот процесс формирует предпосылки для оснащения философии эвристической методологией, ком­плементарной к традиционной - селективной. "Назревающий в XX веке всеобщий (философский) разум культуры требует такого резкого разрыва с разумом классиче­ским, такой всеобъемлющей "трансдукции", которой не было в нашем разумении, на­верное, с "осевого времени" кануна античности. Этот разум совершенно не выносим для привычных (в течение десятилетий) "фигур понимания" и стереотипов здравого смыс­ла"[2].Количество и острота нерешенных проблем, накопленных человечеством к концу века, свидетельствуют о том, что эвристический потенциал рационалистической карте­зианской методологии далеко не безграничен и, более того, дальнейшее его тотальное использование всё сильнее приближает планету к кризисным фазам.

Предпринятая в [3] тактика достаточно мягкого варьирования картезианского каркаса позволяет с оптимизмом отнестись к возможности формирования такой парадигмальной структуры, которая обеспечивала бы развитие более тонких и глубоких ме­тодологий (а, может быть, и целых технологий!) теоретического осмысления взаимоот­ношений в системе Человек - мир и соответствующей адаптационной и трансформаци­онной деятельности.

Специфические особенности биологических объектов, тонко отмеченные регуляторно - термодинамической концепцией Э. Бауэра, усиливают потребность в более конкрет­ном переосмыслении функций биологических систем как своеобразных "биологических операторов", осуществляющих трансформацию аморфного Мира-целостности в спектры множественных объектов миропроявлений, различные для разных трансформирующих структур. В принципе, этой трансформирующей способностью обладают, видимо, все объекты Мира, от нейтрино до метагалактик. Однако, особое выделение класса биоопе­раторов необходимо хотя бы в силу того, что мы не располагаем более достоверными данными о возможном варианте мироустройства, чем те, которые получены нами в ре­зультате нашей собственной антропоморфной активности.

Среди этих специфических свойств антропоморфных биооператоров - наблюдателей особо следует выделить следующие:

• Приоритет макрообразов при формировании миромоделей. Его устойчиво доминирующая роль объясняется, прежде всего, тем, что подавляющий объ­ем информации об окружающем мире антропоморфный наблюдатель полу­чает по оптическому каналу приема и соответствующей обработки этой информации.

• Приоритет бивалентной логики при организации интерпретационных про­цессов, обусловленный длительным существованием вида homo sapiens в поле силы тяжести Земли.

Наличие этих двух приоритетов приводит к тому, что антропоморфный интерпрета­тор (особенно, следующий Западной традиции) довольно жестко трактует те или иные факты и процессы, а именно:

1. Факт существования того или иного явления чаще всего устанавливается путем соотнесения с экзистенциальным макроэталоном, что формирует устойчивый (антропоморфный) порог восприятия миропроявлений.

2. Взаимосвязь явлений чаще всего трактуется в духе каузального детерми­низма.

3. Исследование взаимосвязей между явлениями осуществляется, как правило, путем использования аналитических методологий и редукционизма, а син­тетические конструкции и обобщения строятся, чаще всего, по аддитивным схемам.

Ясно, что одной из первоочередных задач развития новой парадигмы является зада­ча "преодоления" антропоморфных доминант в гносеологии, а вернее (реальнее, с уче­том возможностей фактического состояния гносеологии!) такой модификации дей­ствующих парадигм, которая бы позволяла, опираясь на традиции и достижения совре­менной науки и практики, осуществлять реальные эвристические построения, верифици­руемые реальной же практикой.

Важнейшая задача конструктивного процесса - обеспечить соответствие старой па­радигмы и новой. От этой задачи "отпочковывается" специфическая проблема взаимо­отношений гносеологии и онтологии. В рамках новой парадигмы онтологический статус теряет свою прежнюю автономию, становясь более зависимым от гносеологического статуса.

Приоритетной проблемой "философского фронта" неотвратимо становится потреб­ность осмысления явления существования, в которой, как в фокусе, сплетены вопросы онтологического и гносеологического плана. Пожалуй, настало время сказать, что вмес­то традиционной дилеммы "бытие или сознание" возникает более конкретный, но, вмес­те с тем, более интригующий вопрос о критериях существования, о параметрах этого явления, об его альтернативах, об его обобщениях.

Проблемы выявления критериев существования - одна из узловых философских про­блем. Она имеет длительную историю и очень плотно переплетена с другой, не менее важной проблемой критериев реальности. Одна из главных задач программ неопа-радигмального синтеза состоит еще и в том, чтобы попытаться наметить пути разде­ления и уточнения этих двух проблем.

Интересное рассмотрение этого вопроса проведено в работах М. Бунге и А.М. Мостепаненко (см.[7]), устанавливающих крайне жесткую взаимосвязь между процедурой на­блюдения и оценкой факта существования. Конструтивное развитие этого подхода возможно, главным образом, в одном направлении - уточнении содержания (и форм) "процедуры наблюдения", перевод ее из статуса операционально - инструмен­тального (макро)процесса в категорию гносеологического плана.

Однако заметим, что элементы вышеозначенного подхода относятся, главным обра­зом, к гносеоконструкциям материалистического "профиля". Гносеологические схемы теологии, трансцендентализма, равно как и другие возможные схемы (построенные, например, на базе гендерной специфики или специфики измененных состояний сознания, экстрасенсорики, или, даже, в рамках симоновской эстети­ческой концепции) будут порождать иные экзистенциальные критерии, например: "мыслю - значит, существую", "верую - значит, существую" и т.п. Отметим также, что физика XX века, традиционно считающаяся "оплотом рационализма и материа­лизма, породила очень много "нечетких объектов" (дуальные квантовые частицы, квазичастицы, поля, пространство - время и т.д.), критерии существования которых уже не описываются в рамках материалистически ориентированных семиотических систем.

В силу необходимости признания "равноправия" существующего, возникающего, " исчезающего (см.[9]), традиционное определение пространства и времени как форм существования материи явно нуждается в уточнениях и содержательных модифика­циях, особенно, натурфилософского типа. Собственно здесь и содержится основная проблема процесса конструирования некартезианской парадигмы: проблема осмысления онтологического статуса квазисуществующих явлений и соответствую­щей перестройки гносеологических норм и методологий.

Наиболее сложной здесь, бесспорно, является задача преодоления психологического барьера "макроскопического" эталона существования, согласно которому главными критериями существования являются пространственная протяженность и временная длительность - характеристики, сопровождающие устойчивый процесс.

Возможно, что следовало бы предположить, что существование есть не только некое, пока не­познанное явление (процесс), а представляет собой некий принцип эволюции Мира -целого, один из базовых.

Достижение современной математики ( в частности, теории нечетких множеств Л.Заде [10], теории Лебеговых мер и функционального анализа [12]) свидетельствуют о том, что в этой отрасли научного знания достаточно широко используются ме­тоды работы с объектами, не попадающими под стандарт "макроэталонов".

При­чем "математический аппарат расширяет возможности рационалистического позна­ния, делает его способным осваивать противоречия [12]". Результаты более подробного анализа нюансов парадигмальных составляющих и перспектив их удачного синтеза в эвристичную парадигмальную структуру позволяют предположить достаточно насыщенную концептуальную схему основных направлений развития конкретных исследовательских работ (в системной совокупности их взаимо­связей) в рамках проектируемой парадигмальной структуры, а также поддерживающие программы метатеоретического уровня (см.программы Аи В Приложения).


В процессе формирования подходов к синтезу "экологической парадигмы" необходимо также попытаться конструктивно использовать методологический потенциал, связанный с известным "антропным принципом". В работе / 22 / приводятся следующие определения:


Слабый антропный принцип: Вселенная так велика потому, что только тогда может

существовать человек


Сильный антропный принцип Вселенная должна быть такой, чтобы в ней на некото-

рой стадии эволюции мог существовать

(антропоморфныйфный) наблюдатель


Нетрудно видеть, что в этом подходе отчетливо фиксируется ( и подчеркивается) специфический тип отношения "Человек-Природа", коренным образом отличный от тех типов отношений, которые анализируются в традиционных редукционистских схемах.

Человек, будучи частью Природы, активно действуя на нее, через результаты последствий своей активности, начинает взаимодействовать сам с собой, а, в отдельных случаях, это взаимодействие становится опасным для самого человека, всего вида homo sapiens.

Уместно заметить, что Природа, в структуру которой a priori включен человек, сама становится носителем разума, а человеческие качества являются ее (Природы) неотъемлемым атрибутом.

Концептуальная схема подхода может быть сформирована по аналогии с той, кото­рая была разработана в квантовой физике, доказавшей свою эффективность во вто­рой половине XX века. Формализм квантовой теории (см. [8]), подкрепленный принципами дополнительности и соответствия, оказался способным помочь преодо­леть те трудности психологического и философского плана, которые возникли в на­чале пути интерпретаций нечетких экзистенциальных свойств микрообъектов,

и вы­явил особую роль процедуры наблюдения в оценке (и относительности) самих фак­тов (актов) существования тех или иных процессов и их характеристик.

Изначально, в качестве первого шага, должна быть приведена (хотя бы в принципе) формализация самой познавательной процедуры. Исходным требованием, которому должна удовлетворять проектируемая схема, является требование инвариантности гносеопроцедуры по отношению к выбору способов и средств членения Мира, по­следующей интерпретации результатов этого членения и реконструкции образа Ми­ра - целого. Другими словами, речь идет об изначальном введении в гносеологию представления об Универсальном Наблюдателе (в системной совокупности его по­тенциальных и актуальных характеристик), в качестве которого может быть избран любой объект (субъект) Мира (относительно которого, в представлении которого Мир и рассматривается) - "операторе" (структурообразующем принципе), осу­ществляющем, в силу собственной экзистенциальной активности, то или иное воз­действие на Мир, интерпретируемый как изначальная аморфная целостность.

И в этом – основной смысл, одновременно – парадокс, большой "плюс" и большой "минус" экологического императива. В работе /23/ Н.Н.Моисеев отмечает, что "переход в эпоху ноосферы означает качественно новый этап мирового процесса самоорганизации ( материи):

В планетарных масштабах эволюция начинает направляться разумом. Это утверждение предполагает существование "определенных целей эволюции". Проблема целей эволюционного развития планеты будет вечной проблемой, поскольку с изменением условий жизни людей, развитием общества, его потенциала и культуры будут меняться и "цели".

Сегодня, по-видимому, целью эволюционного развития общества следует считать обеспечение условий коэволюции человека и биосферы. Однако, само понятие коэволюции требует расшифровки. Достаточно определенно можно сказать, что человеческие действия, антропогенные нагрузки на биосферу должны быть такими, чтобы не допускать включения механизмов бифуркации. Человечество не может идти на риск непредсказуемых и неконтролируемых перестроек биосферы. Биосфера -уникальный объект, и какие-либо эксперименты с ней – недопустимы".

Необходимо, однако, отметить, что вопрос о смыслах и целесообразности "бифуркационных механизмов" остается открытым. Небифуркационный (детерминированный) тип развития – суть идеал классической науки, закрепившийся в Х1Х веке, в то время как уже в веке ХХ "бифуркационность", "неоднозначность", "неопределенность" уже почти стали нормой, по крайней мере, сциентистской. Сами критерии устойчивости настоятельно " затребовали" экспликаций.

Попытки осмыслить хаос и порядок предпринимались давно. Неоднозначность. амбивалентность данных явлений обнаруживается в многообразии их трактовок и противоречивости оценок. Исследовательская группа из Нижегородского университета отмечает, что "в рамках классической рациональности абсолютизировались процессы стабильности и упорядоченности, при этом отказывалось в позитивной значимости случайности, хаотичности. В эпоху ускоряющегося социального и научно-технического развития, а также в контексте неклассических и постнеклассичсских тенденций в современной науке рождаются новые смыслы, а в смысловом горизонте "хаос-порядок" смещаются акценты. Жесткая дихотомия, резкое противопоставление хаоса порядку, абсолютизация одного или другого показали свою несостоятельность, неспособность прояснить сущность этих явлений, уловить богатство их взаимосвязей. В центр проблемного поля выходят уже не сами по себе порядок или хаос. а вопрос о системе "порядок-хаос", трансформирующийся в проблему взаимосвязи рационального и иррационального, стабильности и нестабильности, определенности и неопределенности, торможения и ускорения.

XX век. насыщенный драматическими коллизиями, всплесками иррационального, показал, что рационализм не исчерпывает полностью человека и его историю. Рационализм ускорения столкнулся с иррациональностью инерции и случайности. Более того, обнаружилась иррациональность самого ускорения, самого рационализма. Не случайно едва ли не самым важным приобретением философской мысли XX века считается признание иррациональности исторического процесса. А это, в свою очередь, приводит к признанию его нелинейности, незамкнутости, неопределенности. "Для того, чтобы восстановить и инерцию, и возможность неожиданных событий, то есть восстановить открытый характер истории, необходимо признать ее фундаментальную неопределенность" /16/.

Другим важным приобретением XX века является признание неустойчивости и нестабильности в качестве фундаментальных характеристик мироздания, которое можно считать стержнем качественных изменений, происшедших в современных физических представлениях о природе и мире /17/. Таким образом, осознание иррациональности человеческой истории дополнилось открытием нестабильности, случайности в физическом мире. Переоткрытие хаоса, темной стороны Мироздания происходит в самой цитадели рационализма - в науке, в которой ранее для него места не было, в отличие, например, от искусства и философии (дионисийское начало бытия у Ницше; "древний", "страшный", "родимый" хаос Ф.И.Тютчева). Еще в прошлом веке вслед за Ф.И.Тютчсвым В.С.Соловьев приходит к выводу, что "хаос, т.е. отрицательная беспредельность, зияющая бездна всякого безумия и безобразия, демонические порывы, восстающие против всего положительного и должного - вот глубочайшая сущность мировой души и основа всего мироздания... Это присутствие хаотического, иррационального начала в глубине бытия сообщает различным явлениям природы ту свободу и силу, без которых не было бы и самой жизни, и красоты. И для красоты вовсе не нужно, чтобы темная сила была уничтожена в торжестве мировой гармонии" /18/.

Именно этот момент (нестабильность, хаос) получает свое обоснование в парадигме И. Пригожина, которая, по словам Тоффлера, "особенно интересна тем, что она акцентирует внимание на аспектах, наиболее характерных для современной стадии ускоренных социальных изменений: разупорядоченности, неустойчивости, разнообразии, неравновесности, нелинейных соотношениях… и темпоральности - повышенной чувствительности к ходу времени" /16/.

В результате ускорения динамики социального развития увеличивается не только поток инноваций и емкость времени, но и наше пребывание в переходности, неустойчивости, которое усиливает стремление к стабильности, консервативные настроения. Кстати, современный консерватизм нацелен на компенсацию отсутствия постоянства, а не на остановку развития и является способом мышления и поведения, возникающим как реакция на ускорение, охватившее все сферы жизни и деятельности. Здесь необходимо отметить, что так как всегда предполагается начало и конец перехода, то сам переход совершается в некотором отрезке времени и объективируется в определенном состоянии, характеризующемся переходностью, что определяет существование переходного времени, взаимопроникновение настоящего и будущего.

Переходность хаотична и неоднозначна. С одной стороны, глубина перехода, по словам Ясперса, "привносит высшую ясность бытия и истины", поэтому "величайшие духовные творения возникают в переходные периоды, на границе разных эпох". Но, с другой, - "превращение перехода в видимость устойчивой длительности устраняет вместе с ощущением времени и остроту сознания"/20/. Навязчивое постоянство переходности обнаруживает себя в поверхностности и неподлинности бытия. В то время как хаотическая переходность, устремляющаяся к стабильности и формирующая порядок, обнаруживает себя в подлинности бытия.

Интересно, что разногласия и разнозвучия, присущие ускоряющемуся миру, определили изменение взгляда на функцию диссонанса в музыке: "от звукосочетания, несущего в себе "смутный аромат греха", диссонанс постепенно все более становится одним из конструктивных элементов". И.Стравинский отмечает, что "диссонанс в современной музыке настолько же является фактором беспорядка, насколько и консонанс - гарантией уверенности" /19/.

Подобного рода переоценки происходят и в науке. "Понятие нестабильности, по словам И Пригожина, освобождается теперь от негативного оттенка... Неустойчивость может выступать условием стабильного и динамичного мира" /17/. Явления, которые ранее воспринимались наукой как второстепенные, а именно хаос, случайность, инерция, обретают ведущее и положительное звучание. Таким образом, синергетика разрушает многие привычные представления, смещает казалось бы незыблемые акценты. Достижения синергетики, исследующей образование устойчивых структур и самоорганизации в сложных системах на основе нелинейных неравновесных упорядочивающих процессов, приводят к новым представлениям в науке о становлении порядка через хаос, о роли бифуркационных изменений, необратимости времени, неустойчивости как фундаментальной характеристики эволюционных процессов. А это, в свою очередь, заставляет переосмыслить и устойчивость, стабильность в контексте нестабильности.

Тем более, что в конечном итоге неустойчивость - не что иное, как диалектическое определение, возникающее на почве устойчивости как его противоположность. Задача состоит в том, чтобы научиться мыслить устойчивость в связи с неустойчивостью, так как они взаимосвязаны.

Полемизируя с И Пригожиным, Е.Н.Князева и С.П.Курдюмов указывают на то, что "если бы неустойчивость была главным свойством во всех системах мира, тогда все было бы хаотично, все распадалось, не было бы возможности ни контролировать, ни предсказывать будущее" /13/. Многие авторы считают, что И.Пригожин не прав, когда в центр проблемного поля ставит нестабильность, что нельзя отбрасывать детерминизм и стабильность, а следует их пересмотреть в свете новых естественнонаучных открытий, что неустойчивость не заменяет и не отменяет детерминизм, а дополняет, видоизменяет его. Сама устойчивость оказывается неоднозначной и делится на негэнтропийную (равновесную) и энтропийную (неравновесную). Следует отметить, что периоды относительной стабильности (метастабильность), безусловно, необходимы для накопления разнообразия и дифференциации, без чего невозможно дальнейшее развитие системы.

Критика концепции Пригожина идет и по линии анализа биологической эволюции. Известный шведский цитолог Лима-де-Фариа считает, что попытка Николис и Пригожина разрешить противоречие между вторым законом термодинамики и свойствами живых организмов продолжает опираться на подход, накрепко привязанный к представлению о случайном поведении атомов и молекул. Он уповает на то, что "настанет день, когда эти интерпретации будут вытеснены объяснениями, основанными на представлении об упорядоченных процессах" /14/. Анализируя открытия в естествознании, Лима-де-Фариа склоняется к выводу, что "на каждом эволюционном уровне преобладает упорядоченность, а не случайность"; "упорядоченность может возникнуть только из упорядоченности", По его мнению, "неупорядоченность в физике и биологии отражает лишь отсутствие знаний о ранних эволюционных событиях или о низших уровнях организации. Впечатление неупорядоченности, создающееся у ряда авторов, порождается не организацией материи, а наличием во всех явлениях динамической, временной компоненты". существование которой "нередко принимают за компоненту неупорядоченности,

а между тем они независимы" /14/. Таким образом, философии нестабильности Лима-де-Фариа противопоставляет философию упорядоченности.

Необходимо отметить, что И.Пригожин не отбрасывает детерминизм и стабильность вовсе, он считает, что "в сильно неравновесных условиях процессы самоорганизации соответствуют тонкому взаимодействию между случайностью и необходимостью, флуктуацией и детерминистическими законами" /17/. Исследуя движение системы в странном аттракторе и диссипативные процессы, которые, с одной стороны, творят беспорядок и одновременно, с другой -создают порядок, он приходит к выводу, что "это смесь стабильности и нестабильности", что "порядок и беспорядок существуют одновременно".

Изучение поведения систем в открытых нелинейных средах привело к открытию нелинейной положительной обратной связи, автокатализа. Е.Н.Князева, С.П.Курдюмов обращают внимание на то, что нелинейная положительная обратная связь уже содержит в себе внутренние механизмы переключения режимов - механизмы самоорганизации, образования структур /14/.

А это поднимает вопрос о роли самоторможения (затухания, замедления) в процессах возникновения порядка из беспорядка, в процессах саморегуляции и саморазвития. О существовании таких факторов говорит, например, вывод И.Пригожина и Г.Николис. о том, что механизмы автокатализа в химических реакциях "связаны с особыми молекулярными структурами и особой реакционной способностью определенных компонентов, что и позволяет таким системам переходить в новое состояние путем усиления (или ослабления) влияния слабых возмущений" /15/.

Представляется, что в мире, в котором существует нестабильность, большая роль должна принадлежать саморегуляции и не только потому, что устойчивость и неустойчивость сменяют друг друга, но и главным образом в силу того, что одни и те же процессы, явления и структуры могут быть факторами и стабильности, и нестабильности. Порядок и беспорядок, устойчивость и неустойчивость, самоторможение и самоусиление выступают, таким образом, как необходимые способы саморегуляции" /26/.

Понятия существования и устойчивости тесным образом, почти синонимично, связаны друг с другом, и в обыденной практике, часто отождествляются. Макроэмпиризм подсказывает, что если наблюдается некий устойчивый процесс, то, он наверняка существует, хотя не всякий процесс существования чего-либо является устойчивым (точнее не всякий существующий процесс является устойчивым).

Здесь явное указание на значительное отличие понятий существования и устойчивости как в гносеологическом, так и в онтологическом аспектах. Очевидно, что, если придерживаться обобщенного понятия существования (экзистенциального процесса), то станет вполне ясной необходимость модифицировать макростереотип устойчивого явления, базирующийся на классической континуальной хроногеометрии, законах сохранения и правилах инвариантности, то есть на представлениях «твердотельной» или «гидродинамической» натурфилософии. Обычно неустойчивым называют такой процесс, время «жизни» которого, измеряемое «лабораторными часами», много меньше какого-либо минимального характеристического хроноинтервала самой измерительной лабораторной системы. В терминах гипотезы об экзистенциальном процессе подобный критерий становится малоэффективным, поскольку меняется сама философия представлений о существовании, в которой даже самый непроявленный процесс может иметь конечное количество существования и длительное собственное время «жизни», то есть быть в значительной степени устойчивым в системе наблюдений, связанной с самим процессом. Устойчивость, таким образом, становится понятием весьма относительным, так как характеристические макро-инварианты становятся

в определенной мере условными. Устойчивость процесса «лучше», чем макроподобное формообразование, характеризует тот или иной тип стабильности вида функции существования или ее производных. В порядке обсуждения, можно предложить такой тип критерия:


Определение: экзистенциальный процесс (сопутствующее ему явление) называется стабильным, если




где и соответствующие области определения и носители функционала . Более общим критерием мог бы стать, например, критерий стационарности , то есть (как это имеет место в квантовой механике, где стационарность определяется независимостью от времени). Дальнейшая формализация происходит в ключе вариационного подхода.

Введение в рассмотрение конструкций типа «квазиобъект» позволяет обобщить представление о «монаде стабильности», отходя от твердотельного (гидродинамического) идеала. Монадой может служить и аттрактор, и квазичастицы, и волновой пакет и так далее. В экзистенциальном смысле к устойчивости следует относить движения, описываемые в сколь-нибудь детерминированной форме, в том числе нечеткого типа. Вместе с тем, на гносеологическом уровне, можно отметить присутствие парадокса устойчивости: движение системы устойчиво, если ее элементы активно «участвуют» в движениях неустойчивого типа.

Таким образом, очевидно, что более общие критерии устойчивости следует искать на топологическом уровне: неодносвязность, неоднозначность, фрактальность и т.п.

Очевидно также, что серьезные попытки формирования "экологической парадигмы" , возможные "прорывы" в этом направлении могут быть удачны лишь в контексте когерентного и креативного "сотрудничества" естественнонаучных и гуманитарных дисциплин, контексте порождения новой "экологичной" натурфилософии и соответствующей метафизики, в итоге – адекватного "экологориентированного" культурогенеза.

Известный отечественный исследователь Г.Л.Тульчинский так характеризует современные состояния философии / 21/:

"XX-й век расплатился по векселям века XIX-го и, похоже, расплатился сполна. Столетие стало эпохой, когда плоды Просвещения, великих замыслов в науке и морали, политике и экономике, стали реальностью. И эта реальность выражается и осознается как кризис: экологии, демократии, нравственности, науки, искусства и т. д. Такого острого напряжения между претензиями разума, науки - с одной стороны, и срывами общественного сознания в иррациональную стихию насилия, мистицизма - с другой, человечество, пожалуй, еще не знало.

Ситуацию, на первый взгляд, обостряет и усугубляет опыт постмодернизма, согласно которому, люди не имеют доступа к реальности и истине, а их сознание определяется языком и, значит, теми, кто имеет власть формировать язык.

К концу столетия стало очевидно, что постмодернизм - в своем постструктуралистском выражении и деконструктивистской методологии - пришел в тупик: деконструкция логоцентризма обернулась логомахией и апофеозом грамматоцентризма, самодостаточностью отсылающих друг к другу означающих; отказ от позиции и ответственности, ускользание от них привели к невменяемости мысли, ее выражения и реализации. Выявился своеобразный шок гуманитарной интеллигенции перед новой цивилизацией, требующей соответствующих изменений в духовном опыте, мировоззрении, метафизике, нравственности, художественной, научной, политической практике. Стали ясными как переходный характер деконструктивизма и постмодерна в целом, так и осознание необходимости нового сдвига гуманитарной парадигмы, который стал бы, одновременно, развитием и преодолением деконструктивизма.

Такой сдвиг должен отвечать нескольким требованиям: не отрицать, а обобщать опыт постмодерна, критики логоцентризма; быть по-настоящему междисциплинарным; давать осмысление нового цивилизационного опыта, его оснований и перспектив; делать акцент не столько на структурности, сколько на динамике осмысления и порождения новых смыслов; и в этой связи - опираться на принципиальный учет роли и значения личности - главного, если не единственного источника этой динамики. В силу ограниченности своего бытия в пространстве и времени, человек осмысляет действительность всегда с какой-то позиции. Поэтому смыслообразование персонологично, является результатом глубоко личностного опыта, проявлением человеческой свободы и ответственности.

В истории философии уже неоднократно случались подобные периоды пробы сил разума: античная софистика, средневековая схоластика, Просвещение осуществляли активный поиск, когда парадоксы, дистинкции и прочие симулякры приобретали большую реальность, чем сама реальность. И всегда такой поиск предварял качественный рывок, прорыв человеческого опыта к новой целостности бытия. Поэтому перспектива философии может быть связана только с поиском перспектив нового гуманизма, новой гомодицеи.

В этой связи показательна главная тенденция философствования последних двух столетий: от онтологии к гносеологии и далее через аксиологию и культурологию к персонологии. Два основных ответа на вопрос о природе бытия (идеализм и реализм) на «онтологической» стадии философии, по сути дела, есть два объяснения двойственной природы человеческого бытия, делающие акцент либо на духовной, либо на телесной его стороне. «Гносеологическая» стадия, разводящая субъект и объект, делает акцент на их соотношении, с неизбежностью выводя (с осознанием проблемы трансцендентального субъекта) на первый план проблему свободы и личности. «Аксиологический» этап - от феноменологии к экзистенциализму и одновременно - к герменевтике, нормативно-ценностной культурологии и постструктурализму - выражает стадии созревания уже собственно персонологической доминанты.

Классическая философия отказывается от индивидуальной подлинности и уникальности в пользу логической системы, марксист полагается на общество,

реалист - на природу: все это пути ухода от пугающей свободы и ответственности. Экзистенциализм забрасывает человека в мир, лишенный смысла, мир абсурда. И тогда человек оказывается тем, что он сам делает с собою и с миром, не имея выхода из своей свободы. Кстати оказались достижения аналитической философии и философской герменевтики как непосредственных предшественников поструктуралистской стилистики в мэйнстриме философствования конца столетия. Историческая роль постструктурализма, как и постмодернизма в целом - в их амбивалентности всеразличия и поссибилизма, виртуальности.

Нет и не может быть единой и универсальной схемы описания и объяснения, претендующей на абсолютную реальность и истинность.

Философия личности прошла сложный путь: трансцендентальный субъект (Декарт), его схематизм (Кант, Фихте), интенциональность сознания и символические формы бытия (Кассирер, Гуссерль), сознание как оплотняющий диалог с Другим, в том числе - бессознательным (М.Бубер, М.Бахтин, Э.Левина, фрейдизм), человек как совокупность общественных отношений (марксизм), как «человек и его обстоятельства» (Ортега-и-Гассет), как символическое тело (постструктурализм).

К концу ХХ века человек оказался перенасыщенным, перегруженным качествами. Похоже, что его надо вновь «почистить» - в плане перехода от структурных описаний к выявлению механизма динамики свободы от трансцендентального к социальному.

Человек, как конечное существо, обречен на постижение бесконечного мира только «в каком-то смысле», с какой-то ограниченной в пространстве и времени позиции. Смысл - порождение конечной системы, пытающейся понять бесконечное.

Но тогда условием осмысления является «выход в контекст» своего бытия.

Этим условием оказывается свобода - не только трансцендентальный исходный импульс, но и гарант осуществления этого смысла в социальном со-бытии.

ХХ век принес осознание того, что главное не борьба за свободу и даже не достижение свободы, а переживание свободы, способность ее вынести.

Значение постмодернизма прежде всего и именно в создании предпосылок новой постановки проблемы свободы и ответственности. Он зафиксировал момент ухода конуса свободы и ответственности за границы психосоматической целостности индивида, а деконструкционизм как деперсонологизм оказывается предпосылкой новой персонологии и метафизики нравственности. Во вновь расширяющемся в запредельное конусе свободы и ответственности их субстанция становится виртуальной, а идентификация, определение границ личности - труднодоступной здравому смыслу и обыденной практике. "Я" превращается в точку сборки, немонотонную волновую свободы и ответственности, странником в стихиях модального бытия.

Философия на пороге нового столетия и тысячелетия раскрывается преимущественно как персонология, вбирающая в себя как философскую антропологию и культурологию, так и традиционную метафизику. Более того, мы становимся свидетелями следующей стадии вымывания философии в сферу конкретных практик: сначала наука, потом логика, теперь настала пора метафизики свободы - отнюдь не только абстрактных академических штудий, а существенно и непосредственно значимой для исследователей, экспертов, политиков, теории и практики менеджмента, образования, семейного воспитания, социальной помощи и реабилитации, художественного и научно-технического творчества, СМИ.

К концу XX-го столетия сложились предпосылки для парадигмального сдвига, ключевыми моментами которого являются новый синтез духовного опыта; расширенные представления о рациональности; смещение акцента с описания сущего и преобразовательного активизма к осмыслению как порождению новых возможностей, сценариев реальности и поведения; динамизм - как смещение акцента со структурно-статичного на процессуальность изменения; переход к глубоким многомерным моделям; персонализм - как неизбывность личностного начала - источника, средства и результата динамики осмысления и смыслообразования. И не так уж важно - как назвать этот синтез: постчеловеческая персонология, синергетика, семиодинамика или глубокая семиотика. Имя будет найдено. Новые аттракторы уже действуют."

Приложение