Geum.ru

Paulo Coelho "o alquimista"

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9

за тех, и за других.

Люди разошлись. Сантьяго, увидевшись с Фатимой, передал ей

слова Вожатого.

-- Уже на второй день после нашей встречи, -- сказала она,

-- ты объяснился мне в любви. А потом рассказал о стольких

прекрасных вещах -- таких, как Всеобщий Язык и Душа Мира, --

что я постепенно становлюсь частью тебя.

Сантьяго слушал ее голос, и он казался ему прекрасней, чем

шелест ветра в кронах тамариндов.

-- Я уже давно поджидаю тебя у этого колодца. Я забыла о

своем прошлом, о наших обычаях, о том, как, по мнению мужчин

нашего племени, должно вести себя девушке. С самого раннего

детства я мечтала, что пустыня преподнесет мне подарок, какого

в жизни еще не бывало. И вот я получила его -- это ты.

Сантьяго хотел взять ее за руку, но Фатима продолжала

крепко сжимать кувшин.

-- Ты говорил мне о своих снах, о старом царе Мелхиседеке,

о сокровищах. О знаках. И теперь я ничего не боюсь, потому что

именно они дали мне тебя. А я -- часть твоей мечты, твоей

Стези, как ты ее называешь.

И потому я хочу, чтобы ты не останавливался, а продолжал

искать то, что ищешь. Если тебе придется ждать, когда кончится

война, нестрашно. Но если придется уйти раньше, ступай на

поиски Своей Стези. Ветер изменяет форму песчаных барханов, но

пустыня остается прежней. И прежней останется наша любовь.

Мактуб. Если я -- часть твоей Стези, когда-нибудь ты

вернешься ко мне.


Сантьяго огорчил этот разговор. Юноша шел, припоминая,

каких трудов стоило многим его знакомым пастухам убедить жен,

что они не могут обойтись без далеких пастбищ. Любовь требует,

чтобы ты был рядом с той, кого любишь.

На следующий день он рассказал об этом Фатиме.

-- Пустыня уводит наших мужчин и не всегда возвращает, --

отвечала она. -- И мы к этому привыкли. Все это время они с

нами: они облака, не дарующие дождя, животные, прячущиеся меж

камней, вода, которую, как милость, исторгает земля.

Мало-помалу они становятся частью всего этого и вливаются в

Душу Мира.

Кое-кто возвращается. И тогда праздник у всех наших

женщин, потому что мужья, которых они ждут, тоже когда-нибудь

придут домой. Раньше я глядела на этих женщин с завистью.

Теперь и мне будет кого ждать.

Я женщина пустыни и горжусь этим. Я хочу, чтобы и мой муж

был волен, как ветер, гоняющий песок. Я хочу, чтобы и он был

неотделим от облаков, зверей и воды.


Сантьяго отправился на поиски англичанина. Он хотел

рассказать ему о Фатиме, и удивился, увидев, что тот поставил

рядом со своим шатром очаг, а на него стеклянный сосуд.

Англичанин совал в печь хворост, поддерживая огонь, и

поглядывал на пустыню. В глазах его появился блеск, какого не

было в те дни, когда он не отрывался от книги.

-- Это первая стадия работы, -- объяснил он Сантьяго. --

Надо отделить нечистую серу. Главное -- нельзя бояться, что

ничего не выйдет. Я вот боялся и до сегодняшнего дня не мог

приняться за Великое Творение. Еще десять лет назад можно было

сделать то, что я делаю сейчас. Счастье еще, что я ждал десять

лет, а не двадцать.

И он продолжал совать в печь хворост и поглядывать на

пустыню. Сантьяго сидел с ним рядом до тех пор, пока лучи

закатного солнца не окрасили песок в розоватый цвет. Тут он

испытал нестерпимое желание уйти туда, в пустыню: пусть-ка ее

безмолвие попробует ответить на его вопросы.

Он долго брел куда глаза глядят, оборачиваясь время от

времени на финиковые пальмы, чтобы не терять из виду оазис. Он

слышал голос ветра, ощущал под ногой камни. Иногда видел

раковину -- когда-то в незапамятные времена на месте этой

пустыни было море. Потом присел на камень и как зачарованный

устремил взгляд на горизонт. Он не представлял себе любовь без

обладания, но Фатима родилась в пустыне, и если что-то и может

научить его этому, то лишь пустыня.


Так сидел он, ни о чем не думая, пока не ощутил какое-то

дуновение над головой. Он вскинул глаза к небу и увидел в

вышине двух ястребов.

Сантьяго долго следил за ними, за тем, какие прихотливые

узоры вычерчивают они в небе. Ястребы, казалось, парят без

смысла и цели, но юноша ощущал в их полете какое-то значение,

только не смог бы назвать, какое. Он решил провожать глазами

каждое их движение -- может быть, тогда станет ему внятен их

язык. Может быть, тогда пустыня объяснит ему, что такое любовь

без обладания.

Внезапно его стало клонить в сон. Сердце противилось

этому, будто говоря: "Ты близок к постижению Всеобщего Языка, а

в этом краю все, даже полет ястребов в небе, исполнено смысла".

Сантьяго мысленно поблагодарил судьбу за то, что полон любви.

"Когда любишь, все еще больше обретает смысл", -- подумал он.

В эту минуту один ястреб круто спикировал на другого, и

тотчас глазам юноши предстало видение: воины с обнаженными

саблями входят в оазис. Оно мелькнуло и исчезло, оставив

тревогу и волнение. Он много слышал о миражах и сам несколько

раз видел, как человеческие желания обретают плоть в песках

пустыни. Но ему вовсе не хотелось, чтобы в оазис ворвалось

войско.

Сантьяго попытался было выбросить эти мысли из головы и

вернуться к созерцанию розовеющих песков и камней. Но что-то

мешало ему сосредоточиться, и сердце продолжало томиться

тревогой.

"Всегда следуй знакам", -- наставлял его царь Мелхиседек.

Юноша подумал о Фатиме. Вспомнил о том, что видел, и

почувствовал: что-то должно произойти.

С трудом вышел он из оцепенения. Поднялся и двинулся

обратно, по направлению к финиковым пальмам. Еще раз мир

показал ему, что говорит на многих языках: теперь уже не

пустыня, а оазис сулил опасность.


Погонщик верблюдов сидел, прислонясь спиной к стволу

пальмы, и тоже глядел на запад. В эту минуту из-за бархана

появился Сантьяго.

-- Приближается войско, -- сказал он. -- Мне было видение.

-- Пустыня любит насылать миражи, -- отвечал тот.

Но юноша рассказал ему о ястребах, о том, как он следил за

их полетом и вдруг погрузился в Душу Мира.

Погонщик не удивился -- он понял, о чем говорил юноша. Он

знал, что любая вещь на поверхности земли способна рассказать

историю всей земли. Открой на любой странице книгу, погляди на

руки человека, стасуй колоду карт, проследи полет ястреба в

небе -- непременно отыщешь связь с тем, чем живешь в эту

минуту. И дело тут не столько в самих вещах, сколько в том, что

люди, глядя на них, открывают для себя способ проникнуть в Душу

Мира.

В пустыне много людей, которые зарабатывали на жизнь

благодаря своему умению легко постигать Душу Мира. Их боятся

женщины и старики, а называются они Прорицатели. Воины редко

обращаются к ним, потому что трудно идти в битву, зная, что

тебя там убьют. Они предпочитают неизвестность и те ощущения,

которые дарует человеку битва. Будущее написано рукой

Всевышнего, и, что бы ни значилось на этих скрижалях, оно

всегда на благо человека. Воины живут лишь настоящим, ибо оно

полно неожиданностей, а потому надо обращать внимание на тысячу

разных разностей: с какой стороны заносится над твоей головой

сабля врага, как скачет его конь, как ты должен отразить удар,

если хочешь сохранить жизнь.

Но погонщик не был воином и потому уже много раз

справлялся у прорицателей: одни угадывали безошибочно, у других

это не получалось. И однажды самый старый из них (его-то больше

всех и боялись) спросил, для чего он хочет знать будущее.

-- Чтобы знать, что надо делать, а что, если мне не по

душе, изменять.

-- Но тогда это уже не будет твоим будущим.

-- В таком случае для того, чтобы успеть приготовиться к

грядущему.

-- Если произойдет что-нибудь хорошее, это будет приятной

неожиданностью. А если плохое -- ты почувствуешь это задолго до

того, как оно случится.

-- Я хочу знать, что со мной будет, потому что я человек,

-- сказал на это погонщик. -- А люди зависят от своего

будущего.

Прорицатель довольно долго молчал. Он предсказывал судьбу

по прутикам -- бросал их наземь и смотрел, как они лягут. В тот

день он решил не гадать. Завернул их в платок и спрятал в

карман.

-- Я зарабатываю себе на хлеб, рассказывая людям, что их

ждет, -- ответил он наконец. -- Я знаю, как бросить прутики,

чтобы с их помощью проникнуть в то пространство, где все про

всех написано. А уж оказавшись там, я читаю прошлое, открываю

то, что уже было забыто, и распознаю знаки настоящего.

Будущее я не читаю, я его отгадываю, ибо оно принадлежит

Богу, и он лишь в исключительных обстоятельствах приподнимает

над ним завесу. Как мне это удается? По знакам настоящего.

Именно в нем, в настоящем, весь секрет. Уделишь ему должное

внимание -- сможешь улучшить его. А улучшишь нынешнее свое

положение -- сделаешь благоприятным и грядущее. Не заботься о

будущем, живи настоящим, и пусть каждый твой день проходит так,

как заповедано Законом. Верь, что Всевышний заботится о своих

детях. Каждый день несет в себе частицу вечности.

Погонщик захотел тогда узнать, что же это за

исключительные обстоятельства, при которых Господь позволяет

узнавать будущее.

-- Он сам тогда показывает его. Это происходит очень редко

и по одной-единственной причине: если предначертанное должно

быть изменено.


"Этому юноше Всевышний приоткрыл грядущее, -- думал сейчас

погонщик. -- Он избрал его своим орудием".

-- Ступай к вождям, -- велел он Сантьяго. -- Расскажи им о

том, что к нам приближается войско.

-- Они поднимут меня на смех.

-- Нет. Это люди пустыни, а значит, они привыкли не

оставлять без внимания знаки и приметы.

-- Тогда они и сами должны все знать.

-- Они не заботятся об этом, ибо верят, что если им по

воле Аллаха нужно будет что-то узнать, кто-нибудь придет и

расскажет. Так уже много раз бывало раньше. А теперь этим

"кем-то" станешь ты.

Сантьяго подумал о Фатиме и решился предстать перед

вождями племен, населявших оазис.


-- Пропусти меня к вождям, -- сказал он часовому,

стоявшему у входа в огромный белый шатер. -- В пустыне я видел

знаки.

Воин молча вошел в шатер и оставался там довольно долго.

Потом появился в сопровождении молодого араба в белом с золотом

бурнусе. Сантьяго рассказал ему о своем видении. Тот попросил

подождать и снова скрылся внутри.

Спустилась ночь. Входили и выходили арабы и чужеземные

купцы. Вскоре погасли костры, и оазис постепенно сделался

безмолвен, как пустыня. Лишь в большом шатре горел свет. Все

это время Сантьяго думал о Фатиме, хотя смысл давешнего

разговора с нею оставался темен для него.

Наконец после долгого ожидания его впустили в шатер.

То, что он там увидел, ошеломило его. Он и подумать не

мог, что посреди пустыни может быть такое. Нога утопала в

великолепных коврах, сверху свисали желтые металлические

светильники с зажженными свечами. Вожди племен полукругом

сидели в глубине на шелковых, богато вышитых подушках. На

серебряных подносах слуги разносили сласти и чай. Другие

следили за тем, чтобы не гасли наргиле, и в воздухе витал

тонкий аромат табачного дыма.

Перед Сантьяго было восемь человек, но он сразу понял, что

главный -- это сидевший посередине араб в белом, затканном

золотом бурнусе. Рядом сидел тот молодой человек, что выходил к

нему из шатра.

-- Кто тот чужестранец, который толкует о знаках? --

спросил один из вождей.

-- Это я, -- отвечал Сантьяго и сообщил обо всем, что

видел.

-- Почему же пустыня решила рассказать обо всем чужаку,

если знает, что еще наши прадеды жили здесь? -- спросил другой

вождь.

-- Потому что мои глаза еще не привыкли к пустыне и видят

то, чего уже не замечают глаза местных, -- сказал Сантьяго, а

про себя добавил: "И потому что мне открыта Душа Мира". Вслух

он этого не произнес -- арабы не верят в такие вещи.

-- Оазис -- ничейная земля. Никто не осмелится вторгнуться

сюда, -- воскликнул третий вождь.

-- Я говорю лишь о том, что видел сам. Не верите -- не

надо.

В шатре повисла напряженная тишина, а потом вожди с жаром

заспорили между собой. Они говорили на наречии, которого

Сантьяго не понимал, но, когда он сделал движение к выходу,

стражник удержал его. Юноше стало страшно. Знаки указывали на

опасность, и он пожалел, что разоткровенничался с погонщиком.

Но вот старик, сидевший в центре, чуть заметно улыбнулся,

и Сантьяго сразу успокоился. До сих пор он не проронил ни слова

и не принимал участия в споре. Но юноша, которому был внятен

Язык Мира, чувствовал, как от приближения войны сотрясается

шатер, и понял, что поступил правильно, явившись сюда.

Все смолкли и внимательно выслушали старика. А тот

обернулся к Сантьяго, и на этот раз на лице его юноша заметил

отчужденно-холодное выражение.

-- Две тысячи лет назад далеко-далеко отсюда бросили в

колодец, а потом продали в рабство человека, который верил в

сны, -- заговорил старик. -- Наши купцы привезли его в Египет.

Все мы знаем, что тот, кто верит в сны, умеет и толковать их.

"Хоть и не всегда может воплощать их в явь", -- подумал

Сантьяго, припомнив старую цыганку.

-- Тот человек, сумев растолковать фараону его сон о семи

коровах тощих и семи тучных, избавил Египет от голода. Имя его

было Иосиф. Он тоже был чужеземцем, как и ты, и лет ему было

примерно столько же, сколько тебе.

Он помолчал. Глаза его были по-прежнему холодны.

-- Мы всегда следуем Обычаю. Обычай спас Египет от голода,

сделал его народ самым богатым из всех. Обычай учит, как должно

пересекать пустыню и выдавать замуж наших дочерей. Обычай

гласит, что оазис -- ничейная земля, ибо обе воюющие стороны

нуждаются в нем и погибнут без него.

Никто не произносил ни слова.

-- Но Обычай велит нам также верить посланиям пустыни.

Всему, что мы знаем, научила нас пустыня.

По его знаку все арабы поднялись. Совет был окончен.

Наргиле погасли, стража вытянулась. Сантьяго собрался было

выйти, но старик заговорил снова:

-- Завтра мы преступим закон, по которому никто не имеет

права носить в оазисе оружие. Целый день мы будем поджидать

врага, а когда солнце сядет, мои воины вновь сдадут мне оружие.

За каждых десятерых убитых врагов ты получишь по золотой

монете. Но оружие, раз взятое в руки, нельзя просто так

положить на место -- оно должно вкусить крови врага. Оно

капризно, как пустыня, и в следующий раз может отказаться

разить. Если нашему оружию не найдется завтра никакого иного

дела, то уж, по крайней мере, мы его обратим против тебя.


Оазис был освещен только луной. Сантьяго до его шатра было

ходу минут двадцать, и он зашагал к себе.

Недавние слова вождя напугали его. Он проник в Душу Мира,

и ценой за то, чтобы поверить в это, могла быть его жизнь. Не

слишком ли дорого? Но он сам решился на такие ставки, когда

продал своих овец, чтобы следовать Своей Стезей. А, как говорил

погонщик, двум смертям не бывать... Не все ли равно: завтра это

произойдет или в любой другой день? Всякий день годится, чтобы

быть прожитым или стать последним. Все зависит от слова

"Мактуб".

Сантьяго шел молча. Он не раскаивался и ни о чем не жалел.

Если завтра он умрет, значит Бог не хочет изменять будущее. Но

он умрет, уже успев одолеть пролив, поработать в лавке,

пересечь пустыню, узнать ее безмолвие и глаза Фатимы. Ни один

день его с тех самых пор, как он ушел из дому, не пропал

впустую. И если завтра глаза его закроются навеки, то они все

же успели увидеть много больше, чем глаза других пастухов.

Сантьяго гордился этим.

Внезапно он услышал грохот, и шквальным порывом неведомого

ветра его швырнуло наземь. Облако пыли закрыло луну. Перед

собой юноша увидел огромного белого коня -- он поднялся на дыбы

и оглушительно ржал.

Когда пыль немного осела, Сантьяго обуял никогда еще

доселе не испытанный ужас. На белом коне сидел всадник в

тюрбане -- весь в черном, с соколом на левом плече. Лицо его

было закрыто так, что видны были только глаза. Если бы не

исполинский рост, он походил бы на одного из тех бедуинов,

которые встречали караван и рассказывали путникам, что делается

в пустыне.

Лунный свет заиграл на изогнутом клинке -- это всадник

выхватил саблю, притороченную к седлу. Громовым голосом,

которому, казалось, отозвались гулким эхом все пятьдесят тысяч

пальм оазиса Эль-Фаюм, он вскричал:

-- Кто осмелился узреть смысл в полете ястребов?

-- Я, -- ответил Сантьяго.

В эту минуту всадник показался ему необыкновенно похожим

на изображение Святого Иакова, Победителя Мавров, верхом на

белом коне, топчущем копытами неверных. В точности такой --

только здесь все было наоборот.

-- Я, -- повторил он и опустил голову, готовясь принять

разящий удар. -- Много жизней будет спасено, ибо вы не приняли

в расчет Душу Мира.

Но клинок отчего-то опускался медленно, покуда острие его

не коснулось лба юноши. Выступила капелька крови.

Всадник был неподвижен. Сантьяго тоже замер. Он даже и не

пробовал спастись бегством. Где-то в самой глубине его существа

разливалась странная радость: он умрет во имя Своей Стези. И за

Фатиму. Стало быть, знаки не обманули. Вот перед ним Враг, а

потому смерть не страшит его, ибо Душа Мира существует и через

мгновение он станет ее частью. А завтра та же участь постигнет

и Врага.

Всадник между тем все не наносил удар.

-- Зачем ты это сделал?

-- Я всего лишь услышал и понял то, что поведали мне

ястребы. Они хотели спасти оазис. Его защитники перебьют вас --

их больше.

Острие по-прежнему лишь касалось его лба.

-- Кто ты такой, что вмешиваешься в предначертания Аллаха?

-- Аллах сотворил не только войско, но и птиц. Аллах

открыл мне их язык. Все на свете написано одной рукой, --

ответил юноша, припомнив слова погонщика.

Всадник наконец отвел саблю. Сантьяго перевел дух.

-- Поосторожней с предсказаниями, -- сказал всадник. --

Никто не избегнет того, что предначертано.

-- Я видел войско. Я не знаю, чем кончится сражение.

Всаднику понравился такой ответ, но он медлил спрятать

саблю в ножны.

-- А что здесь делает чужеземец?

-- Я ищу Свою Стезю. Но тебе не понять, что это такое.

Всадник вложил саблю в ножны. Сокол у него на плече издал

пронзительный крик. Напряжение, владевшее Сантьяго, стало

ослабевать.

-- Я хотел испытать твою отвагу. Ничего нет важнее для

тех, кто ищет Язык Мира.

Юноша удивился. Всадник рассуждал о вещах, в которых мало

кто смыслил.

-- Кроме того, нельзя расслабляться ни на миг, даже когда

одолел долгий путь, -- продолжал тот. -- И нужно любить

пустыню, доверять же ей полностью нельзя. Ибо пустыня -- это

испытание для человека: стоит отвлечься хоть на миг -- и ты

погиб.

Его слова напомнили Сантьяго старого Мелхиседека.

-- Если к тому времени, когда придут воины, голова у тебя

еще останется на плечах, разыщи меня, -- сказал всадник.

В руке, которая совсем недавно сжимала рукоять сабли,

теперь появилась плеть. Конь рванулся, снова взметнув тучу пыли

из-под копыт.

-- Где ты живешь? -- крикнул Сантьяго вслед.