Юрий Жуков иной сталин политические реформы в СССР в 1933-1937 гг

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 7 8 9 10 11 12 13 14 ... 24

Глава десятая

В ночь на 18 июля 1936 г. в испанской зоне Марокко вспыхнул военный мятеж, в котором приняли участие около 20 тысяч человек. На следующий день мятежники захватили крупнейшие города юга Испании.

Первой реакцией на опасные события явно растерявшегося официального Мадрида стало не подавление мятежа, а реорганизация правительства. Премьер Касарес Кирога ушел в отставку, а новый кабинет утром 19 июля сформировал председатель кортесов (парламента), лидер республиканского союза Мартинес Баррио. Отказавшись реально воспринимать цели мятежников, сразу же объявивших себя монархистами и не скрывавших стремления установить жесткую военную диктатуру, он попытался достичь с ними компромисса и предложил кому-либо из восставших генералов — по их собственному выбору — пост военного министра. Однако мятежники решительно отвергли такое предложение, считая для себя неприемлемыми даже переговоры с республиканцами. К вечеру того же дня правительство Баррио сложило с себя полномочия. Новый кабинет по согласованию с президентом Мануэлем Асаньей сформировал Хосе Хираль. Из шести представителей своей, левой республиканской партии, троих — республиканского союза и двоих беспартийных.

248

Тем временем мятеж разрастался. Всего за пять дней армия установила контроль над несколькими районами севера и юга страны. Лишь тогда правительство отважилось на единственно возможное — вооружение народа — и решило повсеместно создавать милицию, что позволило не только подавить в зародыше мятежи в Барселоне и Мадриде, но и отбить часть захваченных территорий. Именно эти сражения дали основание германскому послу в Испании сообщить министерству иностранных дел в Берлине: «Если не произойдет чего-либо непредвиденного, то, учитывая нынешнюю ситуацию, маловероятно, что военные мятежники смогут одержать победу»¹.

Реакция нацистских властей, а вместе с тем и итальянских фашистов не заставила себя ждать. Уже 28 июля на аэродроме Тетуана приземлились 20 немецких транспортных самолетов, а в Нодоре — 11 самолетов итальянских ВВС. Они и позволили в самые критические для мятежников дни создать воз-. душный мост, связавший испанскую зону Марокко с югом Испании, перебросить по нему 14 тысяч солдат и офицеров — противников республики. 2 августа на рейде Сеуты встала на якоря германская эскадра.

Военный мятеж в Испании, тесно связанной экономическими отношениями с Великобританией и имеющей общую границу с Францией, потребовал от этих стран соответствующей политической оценки и действий. Уже 22 июля посол Франции в Великобритании уведомил свое правительство о «серьезном беспокойстве» британских официальных кругов и высказался за незамедлительный визит в Лондон премьера Леона Блюма и министра иностранных дел. После консультаций со Стэнли Болдуином и Антони Иденом появилась вполне обоснованная доктрина невмешательства. Если бы она была не только безоговорочно принята всеми европейскими державами, но и соблюдалась ими точно и пунктуально, то, несомненно, помогла бы испанскому правительству в считанные недели, если не дни, подавить мятеж.

249

Стремясь подать пример другим, правительство Франции 25 июля постановило никоим образом не вмешиваться во «внутренний конфликт» на Пиренейском полуострове. Иными словами, практически объявило об эмбарго на поставку оружия обеим противоборствующим сторонам в Испании. А 2 августа Франция направила ноты в Лондон, Рим и Берлин, предлагая присоединиться к принятому решению и строго соблюдать политику невмешательства.

Тем временем Лондон проинформировал Париж о готовности принять доктрину невмешательства, высказав более чем справедливое пожелание, чтобы к переговорам были привлечены Германия, а также Бельгия и Польша. Рим, выражая принципиальное согласие с полученным предложением, обусловил его рядом явно надуманных оговорок. Берлин, в свою очередь, объявил о готовности принять обязательство никоим образом не вмешиваться в испанские дела, но лишь в том случае, если аналогичное решение примет и Советский Союз.

Франция, исходя из германского ответа, направила 5 августа предложение Советскому Союзу поддержать выдвинутую ею доктрину и присоединиться к обсуждаемой четырьмя странами договоренности. В тот же день первый заместитель наркома иностранных дел Н.Н. Крестинский вручил послу Пайяру ответ Кремля. Он гласил: «Правительство СССР разделяет принцип невмешательства во внутренние дела Испании и готово принять участие в предлагаемом соглашении о невмешательстве»².

Столь быстрый положительный ответ, бесспорно не потребовавший ни размышлений, ни обсуждений среди членов узкого руководства, скорее всего, был обусловлен лишь горячим желанием не дать ни малейшего повода рассматривать республиканское правительство Испании как креатуру Кремля, а народный фронт — как модификацию старой стратегии Коминтерна, орудие коммунистической экспансии, экспорта мировой революции.

250

Ход дальнейших событий обстоятельно изложил в своих воспоминаниях Антони Идеи: «19 августа я принял решение объявить, что Великобритания применит эмбарго на вывоз оружия в Испанию, не дожидаясь присоединения других государств. Я чувствовал, что необходимо поступить таким образом, даже не дожидаясь, когда мы заключим международное соглашение, так как был уверен, что своим примером мы сможем побудить другие страны, и прежде всего Германию и Италию, последовать за нами. Я еще не понимал, как опасно давать советы диктаторам, более склонным ложно истолковывать их, чем следовать им»³.

Решение Идена подтолкнуло советское руководство сделать следующий шаг — официально присоединиться к международному соглашению. 23 августа М.М. Литвинов и Ж. Пайяр обменялись нотами строго выверенного, идентичного до буквы содержания. Обе стороны, в частности, заявили:

«Правительство СССР (Франции) запрещает в том, что его касается, экспорт, прямой или косвенный, реэкспорт и транзит в направлении Испании, испанских владений или испанской зоны Марокко всякого оружия, амуниции и военных материалов, а также всяких воздушных судов как в собранном, так и в разобранном виде и всяких военных кораблей»".

Аналогичные по тексту декларации приняли правительства еще 25 европейских стран, в том числе Великобритании, Германии, Италии, Португалии, а не примкнули к соглашению только Испания (как заинтересованная сторона) и Швейцария. Кроме того, на позициях невмешательства находились — на основе акта о нейтралитете 1935 г. — и США. Успех дипломатов позволил Франции внести новое, сразу же поддержанное всеми предложение создать в Лондоне постоянный Комитет по невмешательству — из послов и посланников присоединившихся к соглашению держав.

Казалось бы, все складывалось как нельзя лучше. И все же, не довольствуясь достигнутым, Кремль стремился использовать все доступные средства для привле-

251

чения на сторону республиканского правительства Испании еще и мирового общественного мнения. 26 августа узкое руководство решило сотрудничать даже с пацифистскими организациями, которых всего три года назад рассматривало как представителей реакционного движения, являвшегося «прямым обманом трудящихся». В Брюссель, где 3 сентября должен был открыться пацифистский Международный конгресс мира, была направлена советская делегация. Только для участия в конгрессе чисто формально был учрежден Национальный комитет борьбы за мир, председателем которого стал генеральный секретарь ВЦСПС, член оргбюро ЦК ВКП(б) Н.М. Шверник⁵. Точно такое же решение принял и ЦК ВЛКСМ, направивший собственную делегацию, возглавляемую генеральным секретарем комсомола СССР А.В. Косаревым, в Женеву — на пацифистский Международный юношеский конгресс защиты мира⁶.

В те напряженные дни СССР и Франция с не вызывавшими сомнения целями напомнили Европе о заключенном ими оборонительном договоре. Практически одновременно — во Франции в конце августа, в СССР (Белорусский военный округ) в начале сентября — прошли большие военные маневры, которые продемонстрировали мощь и боевую выучку вооруженных сил, их несомненную способность в случае необходимости совместно остановить агрессора. Советский Союз на французских маневрах представляла делегация весьма высокого уровня: командующий войсками Киевского военного округа (КВО) командарм 1 ранга И.Э. Якир, командующий воздушной армией КВО комбриг В.В. Хрипин, начальник ПВО Киевской зоны комбриг Н.И. Рачинский и представитель НКО майор Нагорный⁷.

Но пока Франция и Великобритания прилагали все дипломатические усилия для введения политики невмешательства, испанские мятежники, оснащенные германской и итальянской военной техникой, предельно использовали свое преимущество и возобновили наступление. Они стремились прежде всего объединить обе свои зоны, северную и южную, а затем

252

и захватить столицу, чтобы добиться тем самым не столько победы, пусть еще и не окончательной, сколько серьезных оснований для их юридического признания в качестве законного правительства страны.

Первая задача была ими решена уже к 14 августа — захватом расположенных близ португальской границы Бадахоса и Мериды. Затем мятежники, закрепляя и наращивая успех, попытались установить контроль над всем севером, овладев сохранявшей верность республике Страной басков. Однако даже к середине сентября они так и не сумели этого сделать. Удалось лишь полностью блокировать автономную республику, отрезать ее от границы с Францией. Одновременно мятежники начали давно обещанное ими наступление на Мадрид. Продвигаясь двумя колоннами, они овладели 13 сентября стратегически важным городом Талавера-де-ла-Рейна, а 27 сентября — Толедо, оказавшись в 113 км к западу и в 70 км к югу от столицы.

Неудачи, сопутствовавшие республиканцам летом и в начале осени, объяснялись прежде всего от недели к неделе возраставшей военной помощью мятежникам со стороны Италии, Германии и Португалии. Так, последняя, несмотря на декларацию о невмешательстве, не только предоставила монархистам несколько крупных займов, но и регулярно снабжала их пулеметами, ручными гранатами и другим боевым снаряжением. Мало того, позволила 20 тысячам «добровольцев» — офицеров и сержантов португальской армии перейти границу и пополнить ряды испанских мятежников. Наконец, Португалия прямо включилась в гражданскую войну в Испании и предоставила свои аэродромы немецким и итальянским самолетам с итальянскими и немецкими экипажами.

Точно таким же образом действовали и объявившие о невмешательстве Италия и Германия. Итальянские вооруженные силы открыто оккупировали Балеарские острова, создав там военно-морскую и военно-воздушную базы.

И все же решающим для успеха мятежников оказалось другое обстоятельство — развал испанской рес-

253

публиканской армии. Уже к концу июля все ее прежние структуры практически распались. Командование же армией так и не сумело оперативно разработать ни общего стратегического плана подавления вооруженного мятежа, ни соответствующих тактических задач. Столь плачевные результаты действий, лишь ухудшивших положение республики, неспособность положительно повлиять на развитие ситуации заставили правительство Хираля 5 сентября уйти в отставку. Его сменил кабинет Ларго Кабальеро, по составу ставший более «левым», чем все предыдущие.

Положение в Испании с каждым днем вызывало все большее и большее беспокойство в Кремле. Однако строить свои планы, расчеты, вырабатывать политику он пока мог, лишь основываясь на сообщениях преимущественно западных журналистов, противоречивых, подчас чуть ли не сразу же опровергаемых другими средствами массовой информации. Да еще из взаимоисключающих передач мадридского радио республиканцев и севильского — мятежников. Чтобы располагать собственной объективной, точной и достоверной информацией, узкое руководство решило наконец создать советское официальное представительство в Испании.

Первым в Испанию вылетел — формально как специальный корреспондент «Правды» — Михаил Кольцов, фактически ставший представителем ЦК ВКП(б). Именно такой ранг популярного в Советском Союзе журналиста ненавязчиво подчеркивал редактор газеты Л.З. Мехлис в представлении, подписанном им для оргбюро ЦК ВКП(б) 3 августа: «Согласие товарища Сталина имеется»⁸. Решением ПБ от 17 и 19 августа в Мадрид направили кинорежиссера-документалиста Романа Кармена с кинооператором Борисом Макасеевым и журналиста Илью Эренбурга как корреспондента «Известий»⁹. Лишь затем выехали и дипломаты. Из Парижа — бывший перед тем представитель СССР в Лиге наций полпред М.И. Розенберг (прибыл в Мадрид 27 августа, вручил верительные грамоты президенту Асанье 31 августа). Из Москвы — утвержденный по

254

представлению М.М. Литвинова в ранге советника решением ПБ от 21 августа, несмотря на участие в троцкистской оппозиции 1923 г., Л.Я. Гайкис (владел испанским языком, четыре года работал в советском полпредстве в Мехико, четыре года — генеральным консулом в Константинополе)¹⁰ и другие. Месяц спустя, 21 сентября, консулом в Барселоне, столице автономной Каталонии, был утвержден В.А. Антонов-Овсеенко¹¹ — герой штурма Зимнего дворца, впоследствии начальник Политуправления РВСР и наиболее одиозный сторонник Троцкого в 1923 г., затем полпред СССР в Чехословакии, Литве, Польше.

Только с этого времени из Мадрида начала ежедневно поступать тщательно выверенная и систематизированная информация, что подтверждалось начальником разведывательного управления Генштаба РККА С.П. Урицким¹². Теперь ей можно было не только доверять, но и строить на ее основе политику в отношении Испании.

И сразу же выяснилось, что положение республиканского правительства действительно катастрофическое. Испания нуждалась буквально во всем: в продуктах питания, нефти, медикаментах, товарах широкого потребления. Армии, если ее еще можно было называть армией, требовались оружие, боеприпасы, самолеты, танки, даже летчики и танкисты. Потому в самом начале сентября перед узким руководством встала острейшая необходимость принять очень сложное, но крайне нужное решение, не терпящее ни малейшего отлагательства. Следует ли отказаться от невмешательства и срочно начать оказывать помощь республиканцам всем тем, в чем они испытывали нужду, или же остаться, как Франция и Великобритания, на принципах декларации 23 августа.

Сущность дилеммы, вернее — задачи, казалось, не имевшей решения, заключалась в следующем. Придерживаться взятых ранее обязательств однозначно означало предать народный фронт в самую трудную для того минуту и обречь его на неминуемое и близкое поражение. Тем самым заодно дискредитировать ту самую

255

идею народного фронта, выработать и отстоять которую как принципиально новую стратегию Коминтерна, ВКП(б) и СССР стоило группе Сталина немалых усилий. Отстранившись от республиканского правительства Испании, узкое руководство лишь подтвердило бы правоту своих оппонентов — тех, кто решительно выступал против создания «внеклассовых» народных фронтов, настойчиво утверждал с конца 1934 г., что лишь пролетарская революция сможет остановить наступление фашизма, предотвратить новую мировую войну. Следовательно, оставшись на позиции невмешательства, Сталину, Молотову, Литвинову пришлось бы очень скоро открыто признать: ошибались они, а их идеологические противники — Троцкий, Зиновьев, Каменев — оказались правы. После вполне предсказуемого поражения испанских республиканцев группе Сталина пришлось бы признать и то, что именно она, несмотря на критику, выработала и провела в жизнь в корне неверный, даже преступный курс: и во внешней политике — борьбу за создание народных фронтов, заключение союзных договоров с Францией и Чехословакией, и во внутренней — прежде всего разработку проекта новой конституции.

Предавая Испанскую республику, группа Сталина совершила бы политическое самоубийство. Но то же для нее означало и поступать, следуя примеру Италии, Германии, Португалии. В таком случае узкому руководству пришлось бы открыто вернуться на позиции пролетарского интернационализма, революционной солидарности, признать, опять же перед всем миром и собственной оппозицией, что прежняя политика Кремля фактически была обманом, всего лишь тактическим маневром, призванным ввести в заблуждение «доверчивые» демократические страны. И официально дезавуировать все прежние заявления М.М. Литвинова, В.П. Потемкина, С.С. Александровского, И.М. Майского — дипломатов, Г. Димитрова, А.А. Жданова, Н.И. Ежова, Я.А. Яковлева, А.И. Стецкого, Б.М. Таля — партийных деятелей, А.Я. Вышинского — прокурора СССР. Отстранить их всех от занимаемых постов и, мо-

256

жег быть, даже репрессировать. Ну а Сталину, Молотову, Кагановичу, Ворошилову, Орджоникидзе — публично покаяться в своих прегрешениях, отдавшись на суд ЦК.

Словом, любое из двух возможных решений не предвещало ничего хорошего и грозило неизбежной — пусть далеко не сразу — полной сменой руководства. Разумеется, только узкого. И все же либо Сталину одному, либо вместе с кем-либо (может быть, с проводящим вместе с ним отпуск Ждановым) удалось найти единственно приемлемое в данном случае решение. То, при котором оказывалась возможной помощь республиканской Испании и одновременно сохранение властных полномочий узкого руководства. Мало того, найденное решение позволяло продолжить дальнейшую борьбу за политические реформы.

Еще в конце августа М.М. Литвинов сообщил Потемкину для передачи послу Испании в Париже, что советское руководство не считает возможным удовлетворить просьбу республиканского правительства о поставках вооружений. Мотивируя отказ, он указал на отдаленность обеих стран, более чем вероятный перехват грузов пиратствующим итальянским флотом, но, главное, тем, что СССР связан декларацией о невмешательстве. В первых числах сентября, уже послу в Мадриде М. И. Розенбергу, он писал более откровенно: «Вопрос о помощи испанскому правительству обсуждался у нас многократно, но мы пришли к заключению о невозможности посылать что-либо отсюда»¹³.

И все же в те самые дни, 6 сентября, Сталин направил со своей дачи «Зеленая роща», где он вместе со Ждановым отдыхал, шифротелеграмму. адресованную в Москву Кагановичу. Предложил ему подготовить решение о продаже Испанской республике советских самолетов через Мексику, а также об отправке в Испанию советских летчиков¹⁴.

Подготовка предложенного Сталиным решения затянулась почти на три недели — то ли из-за сложности вопроса, то ли из-за скрытого саботажа тех, от ко-

257

го зависела проработка деталей операции. Лишь 26 сентября Ворошилов сделал следующую запись:

«Позвонил т. С(талин) с С(очи) и предложил обсудить вопросы: 1. Продажу 80 — 100 танков «Виккерс» с посылкой необходимого количества обслуживающего персонала. На танках не должно быть никаких признаков сов. заводов. 2. Продать через Мексику 50-60 «СБ» (скоростной бомбардировщик — Ю.Ж.), вооружив их иностранными пулеметами. Вопросы обсудить срочно». На следующий день нарком отправил ответ: «Подготовлены к отправке 100 танков, 387 специалистов; посылаем 30 самолетов без пулеметов, на 15 самолетах полностью экипажи, бомбы. Пароход идет в Мексику и заходит в Картахену. Танки посылаем 50 штук»¹⁵. Лишь когда Сталин и Ворошилов полностью согласовали вопросы о размерах первоочередной помощи республиканцам и об отправке в Испанию «добровольцев», Каганович вынес проект решения на ПБ. Принятое в тот же день, 29 сентября, оно было предельно засекречено, не только занесено в «особую папку», что делало знакомство с ним недоступным для всех, кроме исполнителей, но не содержало даже упоминания Испании — вместо этого слова употреблялась буква «X»:

«а)Утвердить план операции по доставке личного состава и специальных машин в «X», возложив полное осуществление всей операции на тт. Урицкого и Судьина (заместитель наркома внешней торговли — Ю.Ж.); б) На проведение специальной операции отпустить Разведупру 1 910 000 советских рублей и 190 000 американских долларов. Выписки посланы: тт. Урицкому — все, Судьину — «а», Гринько — «б»»¹⁶. Спустя две недели Ворошилов направил Сталину очередную шифрограмму:

«Для памяти по авиации для друзей (имелось в виду республиканское правительство Испании — Ю.Ж.) сообщаю: 1) где находятся в пути пароходы, с чем, сколько. Прошу указаний по новым поставкам. I5/X — 36 г. Ворошилов»¹⁷. Так началась полусекретная операция спасения Испанской республики. Собственно тайными стали лишь кон-

258

кретные размеры советских военных поставок, отправка на Пиренейский полуостров советских военнослужащих да маршруты следования транспортов. Узкое руководство не собиралось поступать так, как действовали вот уже два месяца диктаторские режимы. И потому 28 сентября, то есть накануне решения ПБ об оказании Испании военной помощи, М.М. Литвинов, выступая на XVII пленуме Лиги наций, чисто дипломатически — ничего не называя прямо, в открытую, но вместе с тем и достаточно прозрачно, чтобы все поняли его, заявил:

«Советское правительство присоединилось к декларации о невмешательстве в испанские дела только потому, что дружественная страна (Литвинов имел в виду Францию — Ю.Ж.) опасалась в противном случае международного конфликта. Оно поступило так, несмотря на то, что считает принцип нейтралитета неприемлемым к борьбе мятежников против законного правительства и противоречащим нормам международного права, в чем оно вполне согласно с заявлением, сделанным нам испанским министром иностранных дел. Оно понимает, что указанное несправедливое решение было навязано теми странами, которые, считая себя оплотом порядка, установили новое, чреватое неисчислимыми последствиями положение, в силу которого дозволяется открыто помогать мятежникам против их законного правительства»¹⁸. Более прозрачно намекнуть, используя специфический язык дипломатии, на весьма возможный скорый отказ СССР от практики невмешательства было невозможно. Мало того, 7 октября поверенный в делах Советского Союза в Лондоне С.Б. Каган сделал заявление председателю Международного комитета по вопросам невмешательства в дела Испании лорду Плимуту. Приведя многочисленные, бесспорные и широко известные факты помощи мятежникам прежде всего со стороны Португалии, Каган сделал следующий вывод: «Советское правительство опасается, что такое положение, созданное повторяющимися нарушениями соглашения, делает соглашение о невмешательстве фактиче-

259

ски несуществующим. Советское правительство ни в коем случае не может согласиться превратить соглашение о невмешательстве в ширму, прикрывающую военную помощь мятежникам со стороны некоторых участников соглашения против законного испанского правительства. Советское правительство вынуждено ввиду этого заявить, что, если не будут непременно прекращены нарушения соглашения о невмешательстве, оно будет считать себя свободным от обязательств, вытекающих из соглашения»¹⁹.

Не ограничившись столь недвусмысленным и твердым предупреждением, узкое руководство повторило его, но уже на чисто партийном, то есть неофициальном уровне. 16 октября от имени Сталина в адрес ЦК компартии Испании и ее генерального секретаря Хосе Диаса была направлена телеграмма, которая, по сути, констатировала отказ СССР от политики невмешательства.

«Трудящиеся Советского Союза, — говорилось в ней, — выполняют лишь свой долг, оказывая посильную помощь революционным массам Испании. Они отдают себе отчет, что освобождение Испании от гнета фашистских реакционеров не есть частное дело испанцев, а общее дело всего передового и прогрессивного человечества»²⁰.

Исчерпав все возможности добиться от комитета по невмешательству именно тех действий, ради которых тот и был создан, полпред в Лондоне И.М. Майский от имени советского руководства 23 октября официально заявил в комитете:

«Соглашение превратилось в пустую, разорванную бумажку. Оно перестало фактически существовать... Советское правительство, не желая больше нести ответственность за создавшееся положение, явно несправедливое в отношении законного испанского правительства и испанского народа, вынуждено теперь же заявить, что в соответствии с заявлением от 7 октября оно не может считать себя связанным соглашением о невмешательстве (выделено мною — Ю.Ж.) в большей мере, чем любой из остальных участников этого соглашения»²¹.

260

Столь категорические и вместе с тем страстные заявления были сделаны в октябре далеко не случайно. Именно тогда СССР начал оказывать военную помощь республиканской Испании. Еще 4 октября в Картахену на теплоходе «Курск» были доставлены первые советские истребители, а десять дней спустя там с «Комсомольска» выгрузили 50 танков, 80 советских офицеров и сержантов-танкистов под командованием С.М. Кривошеина, о чем Ворошилов сообщил Сталину²².

Выбор был сделан. Однако новая, единственно возможная, как считало узкое руководство, при сложившемся положении позиция привела к весьма серьезным, хотя и вполне предсказуемым последствиям. Сразу же после появления в мировой печати первых сообщений о поставках советского оружия в Испанию в ряде демократических стран, в том числе США и Франции, поспешили сделать скоропалительный и безосновательный вывод о якобы проявившейся наконец коммунистической экспансии. Так, посол Соединенных Штатов в Париже Уильям Буллит (незадолго перед тем первый посол США в СССР) в беседе с министром иностранных дел Франции Дельбосом позволил себе слишком резкое для дипломата высказывание: «Франко настолько нуждается в живой силе, что если он не получит немедленно значительной помощи от Италии и Германии, то его движение может потерпеть крах, а Испания скоро окажется в руках коммунистов. Вскоре по тому же пути может пойти и Португалия». Ну а сам Дельбос в другой беседе — с нацистским послом в Париже Вельчеком — высказал практически то же мнение, согласился с тем, что опасения Германии относительно «возможной победы» коммунизма в Испании вполне обоснованны и понятны»²³.

Попытки бездоказательно объяснить законную помощь для борьбы с мятежниками, поддерживаемыми диктаторскими режимами, старым мифом об экспорте мировой революции вынудили советское руководство предпринять необходимый демарш. 9 декабря М.М. Литвинов направил послам Великобритании и Франции ноту, в которой, в частности, отмечал: «Со-

261

ветское правительство готово вместе с другими государствами заявить о воздержании от прямых или косвенных действий, которые могли бы привести к иностранной интервенции в Испании, ожидая, однако, что будет обеспечен или гарантирован полный контроль такого же воздержания со стороны других государств»²⁴.

Словом, СССР был готов прекратить военную помощь республиканцам, но при одном непременном условии: то же сделают Италия, Германия, Португалия.

О том же пришлось сказать 11 декабря на заседании Совета Лиги наций и В.П. Потемкину: «Правительство СССР не считало никогда, что помощь законному правительству Испанской республики против мятежников представляет собой вмешательство во внутренние дела этой страны или противоречит уставу Лиги наций. Тем не менее в силу некоторых исключительных обстоятельств и ради сохранения мира СССР счел возможным присоединиться к международному соглашению о невмешательстве и со всей лояльностью выполнял принятые на себя обязательства... В этих целях советское правительство неизменно требовало проведения системы действенного контроля. Усиление этой системы и обеспечение выполнения всех ее требований могут ускорить прекращение мятежа в Испании. Когда правительству удастся восстановить порядок, будет устранена и возможность чужого вмешательства во внутренние дела этой страны»²⁵.

Еще более сильное, предельно опасное, но прямо обратное по смыслу давление узкое руководство испытывало со стороны части испанских республиканских кругов, пользовавшихся массовой поддержкой анархо-синдикалистских Национальной конфедерации труда (НКП), Федерации анархистов Иберии (ФАИ), а также леворадикальной, откровенно троцкистской ПОУМ (Рабочая партия марксистского объединения), чьи идеи сводились к громкому лозунгу: «Победа рабочих и крестьян в Испании возможна лишь как победа социалистической революции».

262

Полемизируя с подобными настроениями, исполком Коминтерна буквально через пять дней после начала путча предупреждал:

«Нельзя ставить на данном этапе задачу создания советов и стараться установить диктатуру пролетариата в Испании. Поэтому нужно сказать: действуйте под флагом защиты республики, не сходите с позиций демократического режима в Испании в тот момент, когда рабочие имеют оружие в руках, что имеет большое значение в деле победы над мятежниками. Мы должны им советовать идти с этим оружием вперед, как это мы сделали при другой ситуации, стараться сохранить единство и с мелкой буржуазией, и с крестьянскими массами, и с радикальной интеллигенцией на базе установления и укрепления демократической республики...»²⁶.

В это же время Георгий Димитров в письме к Хосе Диасу и работнику ИККИ, направленному для работы в Мадрид, Витторио Кодовилья настойчиво рекомендовал всячески избегать всего того, что могло бы подорвать сплоченность народного фронта. Он писал: «До тех пор, пока можно будет обойтись без непосредственного участия коммунистов в правительстве, целесообразно не входить в правительство, так как таким образом легче сохранить единство народного фронта. Участвовать в правительстве только в крайнем случае, если это абсолютно необходимо в целях подавления мятежа»²⁷.

То, что все же два коммуниста, Висенте Урибе и Хесус Эрнандес, вошли в сформированное 4 сентября правительство Ларго Кабальеро, было вызвано ультиматумом, предъявленным новым премьером: либо коммунисты войдут в кабинет, либо компартии придется нести всю полноту ответственности за поражение республики²⁸.

Даже в декабре, когда события в Испании приняли необратимый характер, узкое руководство — Сталин, Молотов, Ворошилов, отвечая Ларго Кабальеро на очередную просьбу помочь оружием и военными советниками, настойчиво указывали:

263

«Испанская революция прокладывает себе свои пути, отличные во многих отношениях от пути, пройденного Россией... Вполне возможно, что парламентский путь окажется более действенным средством революционного развития в Испании, чем в России (выделено мной — Ю.Ж.)»²⁹.

Внугриполитическая борьба внутри лагеря республиканцев, максималистские устремления НКП, ФАИ и ПОУМ были столь громогласны, что не составляли тайны ни для кого. Также не были тайной и упорные попытки советских советников во что бы то ни стало обуздать революционную стихию, отрицательно отражавшуюся прежде всего на формировании республиканской армии, на ее обучении, придании необходимой дисциплины и боеспособности. И далеко не случайно английский писатель Джордж Оруэлл, приехавший в Испанию как горячий защитник республики, позднее вспоминал:

«...То, что происходило в Испании, было не просто вспышкой гражданской войны, а началом революции. Именно этот факт антифашистская печать... старалась затушевать любой ценой. Положение в Испании изображалось как борьба «фашизма против демократии», революционный характер событий тщательно скрывался. В частности, коммунистическая партия (Испании — Ю.Ж.) при поддержке Советской России делала все, чтобы предотвратить революцию»³⁰.

Потому-то М.М. Литвинов, не скрывая горечи и досады, указывал в письме М.И. Розенбергу: «Испанский вопрос испортил наши отношения с Англией и Францией и посеял сомнения в Бухаресте и даже Праге»³¹. Под угрозой оказалась судьба не только Восточного пакта, особенно в его оптимальном составе — с Великобританией, Польшей, Румынией, все еще так и не принявшими решение о присоединении к франко-чехословацко-советскому антигерманскому договору. Выхлестывание революционных идей, формальные успехи испанской революции вполне могли реанимировать слишком недавние, всего трех-четырехлетней давности левацкие настроения внутри СССР и — что было наиболее опасным — вскружить головы радикально настроен-

264

ным членам партии и комсомола и дать тем страшное оружие широкому руководству против группы Сталина.

Стало окончательно ясно и то, что не оправдались надежды на восстановление отношений Коминтерна с Социнтерном, которые зародились два года назад, хотя ИККИ и предпринимал попытки достигнуть самого малого — твердого согласия лидеров Социнтерна начать совместные действия в защиту Испанской республики, правительство которой возглавлял социалист.

Именно в эти трудные и ответственные дни руководство Социнтерна раскололось на большинство, занявшее твердую позицию невмешательства, и меньшинство, начавшее открытую борьбу с доктриной, оказавшейся на руку лишь мятежникам и диктаторским режимам. В числе первых, к несчастью, оказались те, от кого зависело принятие решений на государственном уровне: премьер Франции Леон Блюм, министр иностранных дел Бельгии Поль Анри Спаак, лидеры оппозиции в парламенте Великобритании лейбористы Уолтер Ситрин и Эрнст Бевин. Все они, особенно с осени, стали — в полном противоречии с собственными недавними взглядами — рассматривать народный фронт Испании как орудие коммунизма, а испанских социалистов, составлявших абсолютное большинство в правительстве, считать марионетками Кремля.

Правда, оба Интернационала все же пошли на предварительные, ни к чему не обязывавшие переговоры. Однако уже на первой встрече, состоявшейся 14 октября, председатель исполкома Социнтерна Луи де Брукер и генеральный секретарь Фридрих Адлер решительно отклонили предложение представителей ИККИ созвать общую конференцию для широкого обсуждения ситуации в Испании. Несмотря на неудачу, Коминтерн еще трижды — 25 октября, 7 ноября и 28 декабря — пытался наладить столь нужный диалог, но опять натолкнулся на категорический отказ³².

Решительно всем стало очевидно: идея народного фронта, и не только в Испании, но и во Франции, исчерпала себя, перестала играть ту роль, ради которой выдвигалась.

265

Blog

Юрий Жуков иной сталин политические реформы в СССР в 1933-1937 гг