Марина и Сергей Дяченко. Горелая башня

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4

Гай остановился. Перевел дыхание; сумерки, щель в обветшавшем заборе, а за щелью бледное лицо, серый глаз, круглый, как глобус, в обрамлении светлых коротких ресниц... Ну что за странное существо. Платьице серенькое, как глаза... И шея такая тонкая, что страшно коснуться - вдруг переломишь... Тень, просто тень, серая ночная бабочка на дне белой фарфоровой чашки, живая, даже, кажется, теплая, безбоязненная... Гай оперся локтями о руль:

- Ну, а потом ее изнасиловали в темном углу двое парней с лесопилки. Соседи узнали, ославили шлюхой... Те парни - она даже лиц не запомнила... Они же наемные, сегодня здесь, а завтра след простыл...

Он криво улыбнулся. Те ли, другие - побить его успели; он помнил исступленную жажду крови, когда, ввалившись в деревенский кабачок, сгреб за грудки первого попавшегося верзилу - ведь это он, он! - и приложил мордой об стол, и что было потом, и как он не чувствовал боли, и как кулаки стесались до мяса, а он все выплескивал ненависть и жажду возмездия, пока, наконец, мир не сжался до размеров ладошки и не померк...

- Короче говоря, учитель с дочкой уехали. Потому как... ну, она даже на улицу не могла выйти. Они уехали, адрес... сперва писали, потом... ну, неразбериха была. Потерялись...

Гай потупился. Вздохнул:

- Вот тут-то мать... встретила свою большую любовь. Я, по счастью, уже большой был. Все понятно... я никогда не смел бы... никогда в жизни... ну... осуждать.

Он замолчал. Наваждение закончилось так же внезапно, как и началось - теперь он был пуст. Пустой сосуд, гулкий, спокойный, и даже дно уже успело высохнуть... А ведь все это не то что для чужих ушей - это для собственных досужих воспоминаний не предназначено!.. Обрывки и отрезки - да, вспомнятся иногда, ничего с этим не поделать, но чтобы так последовательно, будто на бумаге, не то исповедь, не то мемуары, вот черт... Он сжал зубы, удерживая раздражение:

- Да уж. Развлек я вас, да?.. А вот все это враки, на самом-то деле я побочный сын герцога, подброшенный в пеленках с гербом... к стенам монастыря. А ведь в пеленки с гербом - в них тоже писают и это... какают, короче. И герб от этого... страдает. И мой августейший отец...

Он осекся. Собеседник молчал; Гай посидел, опершись локтями о руль, потом сказал совершенно спокойно:

- Мой августейший отец лекцию читал в университете. В прошлом году. "Пути спасенья". Вот я его и увидел... Хорошо, что я запомнил, как его зовут. Даже, дурак, подойти хотел... Потом, слава Богу, вразумился и раздумал. И даже не напился по этому поводу... принципиально.

Он хохотнул. Когда человек смеется - он не выглядит жалким; во всяком случае, если он смеется хорошо, натурально, искренне. А вот искренности-то Гаю и не хватило, смех застрял у него в горле, потому что он - вспомнил. Именно в тот день - когда он "принципиально не напился" - Гаю приснился впервые этот знаменательный сон. Ему снилось место, где он никогда не бывал - не то город, не то поселок с уродливо узкими и кривыми улочками, а над ними серым брюхом нависали слепые, без окон, дома. Небо над городом было неестественно желтым; под этим желтым небом его, Гая, волокла безлицая толпа, волокла с низким утробным воем, и он знал, куда его тащат, но не мог вырваться из цепких многопалых рук, но страшнее всего было не это. Страшнее были моменты, когда в толпе он начинал различать лица; выкрикивала проклятия мать, грозил тяжелой палкой учитель Ким, скалились школьные приятели, мелькало перекошенное ненавистью лицо старой Тины - и Ольга, Ольга, Ольга... Гай пытался поймать ее взгляд, но слезы мешали ему видеть, он только пытался не свалиться толпе под ноги. А толпа волокла его, выносила на площадь, посреди которой торчал каменный палец; Гай чувствовал, как впиваются в тело железные веревки, не мог пошевелиться, привязанный к столбу, его заваливали вязанками хвороста выше глаз, и он просыпался с криком, от которого соседи по комнате вскакивали с постелей... Сон повторялся. Приходил то чаще, то реже, обрастал новыми подробностями, уходил и забывался, возвращался снова вопреки надежде, и не помогали ни травы, ни заговоры, ни отчаянные усилия воли... Пальцы его на руле свело судорогой.

- Вспомнил? - негромко спросил его спутник. Гай мельком взглянул на него - и отвернулся. Что "вспомнил"? Что за интерес в чужих потаенных воспоминаниях?

- А вот про это, пожалуй, не спрашивайте, - проронил он, глядя на собственные ладони, белые и непривычно мозолистые. - А вот об этом я, пожалуй, и не скажу...

- Да и не надо, - неожиданно легко согласился его спутник. - А погодка-то портится... Поедем?

Гай посмотрел на часы, вздрогнул:

- Ох ты елки-палки...

И завел мотор. Налетел ветер, рыжая пыль взвилась столбом; Крысолов убрал локоть из окна и поднял стекло. Солнце пропало; Гай сидел за рулем, желая слиться с машиной, стать машиной, ничего не знать и не помнить, кроме биения мотора, запаха бензина, мелких камушков, щекочущих шины, и крупных, остающихся между колесами, и выбоин, от которых вздрагивает кузов...

- Не гони так, - попросил Крысолов. - Не жалко меня - пожалей своих нутрий.

Ну я и дурак, думал Гай, все крепче сжимая зубы. Ну я и кретин... И как это он меня так легко раскрутил?!

- Ну и дорога, надо сказать, - тут Крысолов чуть не ударился головой о крышу кабины, - ну и водитель, надо сказать, адский... Ты имел в виду, что вот именно за это тебе прекрасно платят? И набор, вероятно, по конкурсу, охотников полным-полно?

- Нет, - выдавил Гай.

- Что, никому деньги не нужны?

Да что ж он не отстанет никак, подумал Гай почти жалобно. Ну чего ему еще надо-то?..

- Дорога, сами видите... Никому не охота по этой дороге... да еще мимо... ну, места такие. Мимо Пустого Поселка...

Крысолов заметно оживился:

- Пустой Поселок? Парень... словесник, филолог, фольклорист. "Актуальный фольклор в его саморазвитии", а? Купи у меня тему, дешево возьму, а хочешь, бери бесплатно, "глубокие исследования молодого ученого", "юноша, вам уже готово местечко в аспирантуре"...

Гай прерывисто вздохнул. Ладно, смейся.

- Шагающие деревья!.. - продолжал потешаться Крысолов. - Гигантские пауки! Летающие кровососы! Ползучие запальцеукусы!.. Нет, серьезно? Ты мне про Пустой Поселок - в порядке лекции или ты в это веришь?..

Гай хмыкнул. Комичность ситуации заключалась в том, что самым яркий представитель "актуального фольклора" ехал с ним в одной машине.

- Ладно, - отсмеявшись, сказал флейтист. - Хорошо... Пустой Поселок. А что в нем страшного?

Гай молчал. Смотрел на дорогу.

- Пустой - ну и пустой себе... Ты вроде бы пустоты не боишься?

Гай зябко повел плечами. Про Поселок говорили всякое, и так живописно, что, не будь у Рыжей Трассы объездного рукава - нет, никто бы не сел здесь за руль. И он, Гай, не сел бы...

- Нет, парень, ну серьезно... ты в Пустом Поселке бывал?

Гай поперхнулся. Крысолов пожал плечами:

- Сам же говорил - "мимо езжу!" Он же на дороге лежит, неужто не бывал?!

- Прямая дорога, - наставительно сказал Гай, - не всегда самая короткая.

Теперь поперхнулся Крысолов:

- Да? Ну-ну... "Этот парень был смышлен, он не перся на рожон... Этот парень был смельчак, не мечом, а не речах"...

Гай тяжело вздохнул. Крысолов шутил, смеялся и подтрунивал, и поводов для беспокойства вроде бы не находилось, но в Гаевой душе зашевелились почему-то все прежние страхи; совершенно в соответствии с его душевным состоянием на небе сгустились тучи. День съежился, навалилась предгрозовая темень - и в этот самый момент впереди показалась развилка. Старая дорога, не меняя направления, углублялась в лес и терялась за стволами; новая круто сворачивала вправо, к реке, намереваясь втиснуться между кручей и берегом, пробежаться по самой кромке и избавить путника от пути через Пустой Поселок. Гай решительно свернул. За окном мелькнул дорожный указатель; далекая вспышка выхватила из мути трудноразличимую надпись "Объезд". Крысолов вдруг тихо засмеялся, и от этого смеха Гаю сделалось не по себе.

- Славный ты парень, - сообщил флейтист, все еще смеясь. - Хочешь, легендочку подарю? Украшеньице актуального фольклора? Про Того, кто живет под землей, и питается исключительно путниками. Объявится где попало, схватит жертву за что придется - и тянет, туда, под корни, глубоко-глубоко... И рытвины от него остаются - ну точно как от экскаватора... Не слыхал?

Земля вздрогнула. Не гром - и молнии-то не было, глухой подземный грохот; фургон подскочил, на мгновение оторвав от земли передние колеса. Тормознув, Гай едва не высадил лбом стекло.

- Легче, парень!.. - Крысолов еле успел подхватить свою сумку.

- Что это? - выдохнул Гай. Крысолов улыбался - от уха до уха:

- Подземная тварь дебоширит, по всему видать... А что, страшно?

Гай ощущал вкус собственной слюны. Противный, надо сказать. Металлический.

- Все бы вам насмехаться, - сказал он глухо. Крысолов поднял длинный палец:

- Запомни раз и навсегда. В моем обществе если чего-то бояться... ну, разве что меня. Остального бояться глупо, а я к тебе расположен... по-дружески. Следовательно, мой юный водитель в безопасности, следовательно, поедем, не век же здесь торчать, сейчас будет дождь...

И он подмигнул. И, будто желая подтвердить его слова, совсем неподалеку хлестанула молния и грохнул, расползаясь по небу, гром. ...Это был коротенький участок дороги, где ее прижимала к реке почти вертикальная глинистая стена, усыпанная, как изюмом, пятнышками стрижиных норок; теперь стрижи носились над бесформенной грудой камней и глины, которая была когда-то частью этой стены и которая завалила дорогу от обочины к обочине, не оставляя ни малейшей лазейки не то что для фургона - для бульдозера. Гай соскочил на землю. В потемневшую реку скатывались камушки; о возможности обвала говорено-переговорено, но укреплять стену - безумно дорого, да и зачем, не так часто тут проезжают... Ну, пару грузовиков в день, ну, мальчишка на фургоне с нутриями... Гай поежился, воочию увидев, как кусок дороги под колесами оползает в реку, как вода выдавливает стекла... собственно, ему и выплывать было бы незачем. Потому что если за одну нутрию он еще в состоянии заплатить, то за десять, да еще с машиной... Впрочем, ничего страшного. Обошлось; Гай перевел дыхание, жизнерадостно обернулся - и только теперь вдруг понял. Крысолов сидел в кабине. Молчал, смотрел, обнажая в улыбке великолепные белые зубы. Вот так. Вот так одно обещание, данное в надежде на легкий исход, оборачивается... совершенно другим обещанием. Думать надо было раньше, теперь плачь-не плачь... Да черт с ней, с нутрией поганой!.. Да жила бы под мостом, заплатил бы Гай, не облез бы... Он что обещал-то?! СЕГОДНЯ доставить пассажира В ЛУР? А как он доберется, если дорога закрыта? Через ПУСТОЙ ПОСЕЛОК?! Хлынул ливень. Ливень долго ждал этого момента и теперь едва не захлебывался от злорадства; рубашка вымокла сразу и противно прилипла к телу, вода текла по волосам и заливалась за шиворот, бесновался ветер, ноги разъезжались в рыжей грязи, капли лупили по щекам, скрывая от посторонних глаз постыдные, злые слезы.

- Зачем? - спросил он у Крысолова. - Что я вам сделал? И зачем так сложно - не проще сразу шею свернуть?!

Губы Крысолова дрогнули, Гай скорее увидел, чем услышал - "Садись в машину". И не сдвинулся с места - стоял, чувствуя, как сбегают по спине холодные ручейки дождя.

- Садись в машину, - повторил Крысолов, и Гай понял, что не ослушается. Кишка тонка - противиться ТАКИМ приказам. Он медленно взобрался в кабину, на свое место; вода лилась по стеклам, закрывая мир, а Гаю и не хотелось на него смотреть - он скорчился, обняв мокрые плечи мокрыми руками.

- Ну-ка, посмотри на меня, - негромко велел Крысолов. Гай согнулся сильнее.

- Посмотри на меня.

Гай повернул голову - с трудом, как шайбу на заржавевшей резьбе. И уставился на футляр с флейтой.

- В глаза.

Над машиной ударил гром - кажется, над самой крышей. Крысолов взял Гая за подбородок:

- Посмотри мне в глаза.

Гай рванулся, высвободился и отчаянно, с куражом самоубийцы глянул прямо в узкие, зеленые, бьющие взглядом прорези. Ничего не случилось. По крыше кабины молотил дождь, казалось, прошло пару лет, прежде чем Крысолов сам, первый отвел взгляд, и тогда Гай обессиленно откинулся на спинку кресла, и зажмурился, понемногу расслабляясь.

- А теперь послушай меня, - тихо начал флейтист. - Я не истребляю студентов и не охочусь на сезонных водителей. И вряд ли силы земли и неба объединились, чтобы восстать против прибытия в Лур десятка нутрий... Никто не собирается сживать тебя со свету. Раньше, чем ты это поймешь, нет смысла разговаривать.

Крысолов выжидательно замолчал; Гаю было холодно, мокрая одежда липла к телу, кураж прошел, оставив после себя озноб и обморочную слабость. Флейтист вздохнул. Открыл сумку, вытащил плоскую металлическую флягу и доверху наполнил граненый колпачок:

- Выпей.

- Не хочу.

- Не будь дурачком... Это не яд. Выпей.

Гай принял колпачок, едва не расплескав густую темную жидкость; обреченно опрокинул напиток в рот, захлебнулся и закашлялся. На этом неприятности, по счастью, закончились - по телу стремительно разлилась волна спокойного тепла, горячо вспыхнули уши и моментально высохла рубашка.

- Паниковать будешь? - серьезно осведомился Крысолов.

- Нет, - отозвался Гай, не очень, правда, уверено. Ветровое стекло, омываемое потоками дождя, совершенно перестало быть прозрачным. Щетки-очистители и не думали бороться - замерли, безвольные, будто мокрые усы недавно издохшего жука. Зачем я ему, думал Гай под непрерывный грохот грома. Именно я. Вроде как муравья взяли на ладошку, их сотни тысяч, в муравейнике, но попался именно этот, вот повезло... А может, побалуется - и отпустит?.. Крысолов смотрел, и совершенно ясно было, что ни одна Гаева мысль не умеет от него укрыться, Гай сидит перед ним совершенно понятный, как деревенский дурачок, как открытый букварь; ответом на косой насупленный взгляд снова была улыбка - ряд великолепных, первозданно блистающих зубов.

- Смешно? - спросил Гай глухо. - Вы серьезным вообще не бываете?

- Бываю, - добродушно отозвался Крысолов. - Но это зрелище не из приятных.

Гроза выдыхалась. Гром не стрелял больше, как пушка, гром устало ворчал из-за реки, которая, наоборот, раззадорилась, раздулась и вообразила себя могучим потоком. Ливень сделался дождиком, дорога превратилась в сплошное желтое месиво.

- Что теперь? - поинтересовался Гай угрюмо.

- Теперь... - Крысолов рассеянно почесывал бровь. - теперь... Ты сумеешь здесь развернуться?..

Дождь прекратился вовсе. Машина то и дело пробуксовывала, Гай с ужасом думал о заглохших моторах и увязших колесах - что тогда, во исполнение обещания, на плечах его тащить?!

- Послушай, парень... Так называемый "актуальный фольклор" - ты действительно думаешь заняться всерьез? Или просто случайно - старуха сболтнула, воображение заработало... А?

Гай вздохнул.

- Я вот к чему все это веду - история есть одна, как раз о здешних местах история, очень любопытная - и ты ее не знаешь. На что спорим, что не знаешь?..

- Дорога плохая... - пробормотал Гай устало. - Разрешите, я сосредоточусь.

- Сосредоточься... Я же тебе не мешаю. Я просто чинно-благородно рассказываю историю... Вот, вообрази, много сотен лет назад в здешних краях свирепствовала эпидемия. Одни селения вымирали полностью, другие в ужасе разбегались... гибли в поле, гибли от зверей, от голода... Ты сосредоточься, сосредоточься, считай, что я сам себе рассказываю... Ну и вот, в одном селении появился человек, который придумал лекарство. Не вакцину, о вакцине тогда еще речи идти не могло... Но тот парень был учеником знахаря, травником, да вообще талантливым ученым - составил некое зелье, причем совершенно интуитивно... И вот, он вылечил-таки половину поселка, хотя и своей шкурой, надо сказать, рисковал... Страх, отчаяние, измученные темные люди... Да, смелый был парень. И упрямый. И сделал свое дело - тот колокол, что звонил у них по умершим... день и ночь звонил... колокол замолчал наконец. И настало время благодарности...

Гай не отрывал глаз от дороги. Гай старательно объезжал размытые дождем выбоины - но слушал, слушал со все большим напряжением, и потому повисшая длинная пауза заставила его переспросить:

- Отблагодарили?..

- Да. Еще как. Они объявили его колдуном. А знаешь, как во все времена поступали с колдунами?

- Хорошо с ними не поступали...

- Да уж. Чего хорошего в смолистом пятиметровом костре.

Машина подпрыгнула, попав колесом на камень.

- Они хотели его сжечь?

- Хотели. Хотели и сожгли, будь уверен, потому что они тоже были люди обстоятельные, с характером, и любили доводить дело до конца.

Гай молчал. Ему почему-то сделалось очень грустно. Прямо-таки тоскливо.

- Сказка произвела на тебя впечатление?

Машину тряхнуло снова.

- Нет, - сказал Гай медленно. - Сказки справедливы. В сказке было бы - пациенты поклонились спасителю в ноги и назначили его князем... А то, что вы рассказали, скорее похоже на правду.

- Какая разница, - усмехнулся Крысолов. - Все это было так неимоверно давно...

- Все это повторяется много раз, и причем совершенно недавно, - в тон ему отозвался. - Со спасителями... поступают именно так. Впрочем, что я вам рассказываю, вы же лучше меня знаете...

- Слушай, ну ты мне нравишься, - сказал Крысолов совершенно серьезно. - Кстати, тот парень, про которого речь, был совершенно молодой. А выглядел еще моложе своих лет - но не ребенок, чтобы жалеть. И не старик, чтобы проникнуться уважением... И он был не местный. Пришлый; кто знает, если бы он вырос среди сельчан - может быть...

Гай осторожно на него покосился:

- А вы так говорите, будто видели его своими глазами.

- Да я ведь тоже в некотором роде... фольклорист. Так, останови-ка.

Гай вздрогнул - за разговорами они подъехали к развилке; солнце пробивалось сквозь редеющие облака, и мокрая трава вспыхивала сочными, цветными огнями.

- Вы потащите меня в Пустой Поселок, - Гай не спрашивал, а просто сообщал.

- Да.

- Не надо...

- Послушай, мы ведь обо всем договорились, да?.. Идем-ка, покажу тебе одну вещь.

Крысолов легко соскочил на землю, и Гай последовал за ним - через "не могу". Воздух и солнце - потрясающий коктейль, в другое время Гай вздохнул бы полной грудью и глупо улыбнулся, он и теперь поддался обаянию этого дня - на секунду, не больше...

- Сюда, - позвал Крысолов. Он стоял в двух шагах от того, что Гай привык считать дорожным указателем. На самом деде это был двухметровый древесный пень с приколоченной к нему трухлявой доской.

- Читаем, - торжественно объявил флейтист. - Что тут написано? Надпись масляной краской, гласившая "Объезд", была теперь ярко освещена полуденным солнцем. Корявая стрелка отправляла путника к завалу из камней и глины - там, на берегу, где носятся потревоженные стрижи...

- Здесь написано, - глухо сказал Гай, - что не следует соваться, куда не следует.

- Хорошо, - сказал Крысолов с видимым удовольствием. - Не следует, стало быть, куда не следует, и следовать никак не может... Кто поставил этот указатель?

Гай коснулся столба кончиками пальцев. Растрескавшаяся кора была мокрой.

- Смотри, - вкрадчиво улыбнулся Крысолов. Гай отдернул руку. Мертвый указатель ожил. Сперва показалось, что он покрылся сплошным слоем суетящихся насекомых, но на влажной коре не было ни муравьишки - просто столб стремительно молодел. Будто кинопленку в ускоренном темпе пустили назад; исчезла надпись, сделанная белой масляной краской, проступила другая, сделанная желтой, и еще одна - снова белой, и еще... Спустя несколько секунд "Объезд" исчез вовсе, а из трещин, щелей и пятен выступила совершенно другая надпись, темная, не очень четкая, на незнакомом с первого взгляда наречии.

- Ну, парень, ты ученый человек, без пяти минут бакалавр... Читай.

- Я не... - начал было Гай и осекся. Он понял, на каком языке сделана надпись - на его родном. Чуть не тысячелетней давности. Запах аудиторий. Профессор-филолог, плакаты и схемы, словосочетания, выводимые мелом на доске... Гай был неплохим учеником. Только не мог предположить, что вот так придется применять свое умение.

- "Прохожий, - начал он дрогнувшим голосом. - Ты вступаешь на землю общины..." Тут название.

- Какое? - спросил Крысолов все так же вкрадчиво. Морщась от напряжения, Гай прочитал:

- "Горелая..." Вроде, Горелая Колокольня. Не, Горелая Башня...

- Браво! - флейтист в восторге обнажил белые зубы. - тебе это название ничего не говорит?

Гай поморщился. По дну его памяти прошла слабая тень - но внезапное озарение помешало ей пробиться наружу. Новая мысль была сильнее.

- Мне кое-что говорит другое, - сказал он медленно. - Судя по знакам, тексту около тысячи лет.

- Чуть меньше. Но где-то так.

- Ну? - Гай выжидательно поднял глаза.

- Ну? - Крысолов, похоже, не понял.

- Так какое дерево столько простоит?! Тут камни крошатся, не говоря уже о людях, которые и знать позабыли... А трухлявый пенек ничего себе стоит, а?

Крысолов расхохотался. Долгую минуту гай, насупившись, наблюдал за его смехом.

- Ох... молодец. Здраво рассуждаешь, и логика твоя безупречна... Указатель за долю секунды вернулся в прежнее свое состояние; Гай отшатнулся.

- А теперь скажи мне, юноша, - голов флейтиста разом посерьезнел.

- Знаешь такое слово - "проклятие"?

Гаю снова сделалось холодно.

Blog

Марина и Сергей Дяченко. Горелая башня