Книгу можно купить в : Biblion. Ru 73р

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 16 17 18 19 20 21 22 23 ... 31

- А ты не рад? Я вот ужасно рад! - Максим только сейчас понял, как

ему всегда не хотелось ехать на юг в одиночку.

- Что все это значит! - крикнул Гай. Первая радость у него уже

прошла, он с беспокойством оглядывался по сторонам. - Куда?! Зачем?!

- На юг! - крикнул Максим. - Хватит с меня твоего гостеприимного

отечества!

- Побег?!

- Да!

- Ты с ума сошел! Тебе подарили жизнь!

- Кто это мне подарил жизнь?! Жизнь моя! Принадлежит мне!

Разговаривать было трудно, приходилось кричать, и как-то невольно,

вместо дружеской беседы, получалась ссора. Максим соскочил в люк и

уменьшил обороты. Танк пошел медленнее, но больше не ревел и не лязгал так

громко. Когда Максим вылез обратно, Гай сидел насупленный и решительный.

- Я обязан тебя вернуть, - объявил он.

- А я обязан тебя отсюда утащить, - объявил Максим.

- Не понимаю. Ты совсем сошел с ума. Отсюда бежать невозможно. Надо

вернуться... Массаракш, возвращаться тебе тоже нельзя, тебя расстреляют...

А на юге нас съедят... Провались ты пропадом со своим сумасшествием!

Связался я с тобой, как с фальшивой монетой...

- Подожди, не ори, - сказал Максим. - Дай я тебе все объясню.

- Не желаю ничего слушать. Останови машину!

- Да подожди ты, - уговаривал Максим. - Дай рассказать!

Но Гай не желал, чтобы ему рассказывали. Гай требовал, чтобы эта

незаконно похищенная машина была немедленно остановлена и возвращена в

зону. Максима дважды, трижды и четырежды обозвали болваном. Вопль

"массаракш" перекрывал шум двигателя. Положение, массаракш, было ужасным.

Оно было безвыходным, массаракш! Впереди, массаракш, была верная смерть.

Позади, массаракш, тоже. Максим был всегда болваном и психом, массаракш,

но эта его выходка, массаракш, надо полагать, последняя,

массаракш-и-массаракш...

Максим не мешал. Он вдруг сообразил, что поле последней башни,

очевидно, кончается где-то здесь, скорее всего - уже кончилось, последняя

застава должна находиться на самой границе крайнего поля... Пусть

выговаривается, на обитаемом острове слова ничего не значат... ругайся,

ругайся, а я тебя вытащу, нечего тебе там делать... Надо с кого-то

начинать, и ты будешь первым, не хочу, чтобы ты был куклой, даже если тебе

это нравится - быть куклой...

Изругав Максима вдоль и поперек, Гай соскочил в люк и стал там

возиться, пытаясь остановить машину. Это ему не удалось, и он выбрался

обратно, уже в каске, очень молчаливый и деловитый. Он явно намеревался

спрыгнуть и уйти обратно. Он был очень сердит. Тогда Максим поймал его за

штаны, усадил рядом и принялся объяснять положение.

Он говорил больше часу, прерываясь иногда, чтобы выровнять движение

танка на поворотах. Он говорил, а Гай слушал. Сначала Гай пытался

перебивать, порывался соскочить на ходу, затыкал уши, но Максим говорил и

говорил, повторял одно и то же снова и снова, объяснял, втолковывал,

разубеждал, и Гай, наконец, начал прислушиваться, потом задумался,

приуныл, залез обеими руками под каску и шибко почесал шевелюру, потом

вдруг сам перешел в наступление и принялся допрашивать Максима, откуда все

это стало известно и кто докажет, что все это не вранье, и как можно во

все это поверить, если это очевидная выдумка... Максим бил его фактами, а

когда фактов не хватало, клялся, что говорит правду, а когда и это не

помогало, называл Гая дубиной, куклой, роботом, а танк все шел и шел на

юг, все глубже зарываясь в страну мутантов.

- Ну, хорошо, - сказал, наконец, Максим, остервенев. - Сейчас мы все

это проверим. По моим расчетам мы давно уже выехали из поля излучения, а

сейчас примерно без десяти десять. Что вы все делаете в десять часов?

- В десять ноль-ноль - построение, - мрачно сказал Гай.

- Вот именно. Собираетесь стройными рядами и начинаете истошно орать

дурацкие гимны, и надрываетесь от энтузиазма. Помнишь?

- Энтузиазм у нас в крови, - заявил Гай.

- Энтузиазм вам вбивают в ваши тупые головы, - возразил Максим. -

Ничего, вот сейчас мы посмотрим, какой у тебя там в крови энтузиазм.

Который час?

- Без семи, - мрачно сказал Гай.

Некоторое время они ехали молча.

- Ну? - спросил Максим.

Гай посмотрел на часы и неуверенным голосом запел: "Боевая Гвардия

тяжелыми шагами..." Максим насмешливо смотрел на него. Гай сбился и

перепутал слова.

- Перестань на меня глазеть, - сердито сказал он. - Ты мне мешаешь. И

вообще, какой может быть энтузиазм вне строя?

- Брось, брось, - сказал Максим. - Вне строя ты, бывало, также орал,

как в строю. Смотреть на вас с дядей Кааном страшно было. Один орет

"Боевую Гвардию". Другой тянет "Славу Отцам". А тут еще Рада... Ну, где

энтузиазм? Где твоя любовь к Отцам?

- Не смей, - сказал Гай. - Ты не смеешь так говорить про Отцов. Даже

если то, что ты рассказываешь, - правда, это означает только, что Отцов

просто обманули.

- Кто же из обманул?

- Н-ну... мало ли...

- Значит, Отцы не всемогущи? Значит, они не все знают?

- Не желаю на эту тему разговаривать, - объявил Гай.

Он приуныл, сгорбился, лицо его еще больше осунулось, глаза

потускнели, отвисла нижняя губа. Максим вдруг вспомнил Фишту Луковицу и

Красавчика Кетри из арестантского вагона. Они были наркоманами,

несчастными людьми, привыкшими употреблять особенно сильные наркотические

вещества. Они страшно мучились без своего зелья, не ели и не пили, а дни

напролет сидели вот так, с потухшими глазами и отвисшей губой.

- У тебя болит что-нибудь? - спросил он Гая.

- Нет, - уныло ответил Гай.

- А что ты так нахохлился?

- Да так как-то... - Гай оттянул воротник и вяло повертел шеей. -

Нехорошо как-то... Я лягу, а?

Не дожидаясь ответа Максима, он полез в люк и прилег там на ветки,

поджав ноги. Вот оно как, подумал Максим. Это не так просто, как я думал.

Он забеспокоился. Лучевого удара Гай не получил, из поля мы выехали почти

два часа назад... Он же всю жизнь живет в этом поле... А может быть, ему

это вредно - без поля? Вдруг он заболеет? Надо же, дрянь какая... Он

смотрел через люк на бледное лицо, и ему становилось все страшнее.

Наконец, он не выдержал, спрыгнул в отсек, выключил двигатель, выволок Гая

наружу и положил на траву у шоссе.

Гай спал, бормотал что-то во сне, сильно вздрагивал. Потом его начал

бить озноб, он скрючивался, сжимался, словно стараясь согреться, засовывал

ладони под мышки. Максим положил его голову к себе на колени, прижал ему

пальцами виски и постарался сосредоточиться. Ему давно не приходилось

делать психомассаж, но он знал, что главное - отвлечься от всего,

сосредоточиться, включить больного в свою, здоровую, систему. Так он сидел

минут десять или пятнадцать, а когда очнулся, то увидел, что Гаю лучше:

лицо порозовело, дыхание стало ровным, он больше не мерз. Максим устроил

ему подушку из травы, посидел некоторое время, отгоняя комаров, а потом

вспомнил, что им ведь еще ехать и ехать, а реактор течет, для Гая это

опасно, надо что-то придумать. Он поднялся и вернулся к танку.

Ему пришлось основательно повозиться, прежде чем он снял с

проржавевших заклепок несколько листов бортовой брони, а затем он набивал

эти листы на керамическую перегородку, отделяющую реактор и двигатель от

отсека управления. Ему оставалось прикрепить последний лист, когда он

вдруг почувствовал, что вблизи появились посторонние. Он осторожно

высунулся из люка, и внутри у него похолодело и съежилось.

На шоссе, шагах в десяти перед танком, стояли три человека, но он не

сразу понял, что это люди. Правда, они были одеты, и двое держали на

плечах жердь, с которой свисало окровавленной головой вниз небольшое

копытное животное, похожее на оленя, а на шее у третьего. поперек

цыплячьей груди, висела громоздкая винтовка непривычного вида. Мутанты, -

подумал Максим. Вот они - мутанты... Все рассказы и легенды, слышанные им,

вдруг всплыли в памяти и сделались очень правдоподобными. Сдирают с живых

кожу... людоеды... дикари... звери. Он стиснул зубы, выскочил на броню и

поднялся во весь рост. Тогда тот, что был с винтовкой, смешно перебрал

коротенькими ножками, выгнутыми дугой, но не двинулся с места. Он только

поднял жуткую руку с двумя длинными многосуставными пальцами, громко

зашипел, а потом произнес скрипучим голосом:

- Кушать хочешь?

Максим разлепил губы и сказал:

- Да.

- Стрелять не будешь? - поинтересовался обладатель винтовки.

- Нет, - сказал Максим, улыбаясь. - Ни в коем случае.

15

Гай сидел за грубым самодельным столом и чистил автомат. Было около

четверти одиннадцатого утра, мир был серым, бесцветным, сухим, в нем не

было места радости, не было места движению жизни, все было тусклое и

больное. Не хотелось думать, не хотелось ничего видеть и слышать, даже

спать не хотелось - хотелось просто положить голову на стол, опустить руки

и умереть. Просто умереть - и все.

Комнатка была маленькая, с единственным окном без стекла, выходившим

на огромный, загроможденный развалинами, заросший диким кустом серо-рыжий

пустырь. Обои в комнате пожухли и скрутились - не то от жары, не то от

старости, - паркет рассохся, в одном углу обгорел до угля. От прежних

жильцов в комнате ничего не осталось, кроме большой фотографии под

разбитым стеклом, на которой, если внимательно присмотреться, можно было

различить какого-то пожилого господина с дурацкими бакенбардами и в

смешной шляпе, похожей на жестяную тарелку.

Глаза бы всего этого не видели, сдохнуть бы сейчас или завыть

последней бездомной собакой, но Максим приказал: "Чисти!" "Каждый раз, -

приказал Максим, постукивая каменным пальцем по столу, - каждый раз, как

только тебя скрутит, садись и чисти автомат..." Значит, надо чистить.

Максим все-таки. Если бы не Максим, давно бы лег и помер. Просил ведь его:

"Не уходи ты от меня в это время, посиди, полечи". Нет. Сказал, что теперь

сам должен. Сказал, что это не смертельно, что должно пройти и обязательно

пройдет, но надо перемочься, надо справиться...

Ладно, вяло подумал Гай, справлюсь. Максим все-таки. Не человек, не

Отец, не бог - Максим... И еще он сказал: "Злись! Как тебя скрутит,

вспоминай, откуда это у тебя, кто тебя к этому приучил, зачем, и злись,

копи ненависть. Скоро она понадобится: ты не один такой, вас таких сорок

миллионов, оболваненных, отравленных..." Трудно поверить, массаракш, ведь

всю жизнь - в строю, всегда знали, что к чему, все было просто, дорога

была ясная, все были вместе, и хорошо было быть одним из миллионов, таким,

как все. Нет, пришел, влюбил в себя, карьеру испортил, а потом буквально

за шиворот вырвал из рядов и утащил в другую жизнь, где и цель непонятна,

и средства непонятны, где нужно - массаракш-и-массаракш! - обо всем думать

самому! Раньше и понятия не имел, что это такое - думать самому. Был

приказ, все ясно, думай, как его лучше выполнить. Да... вытащил за

шиворот, повернул мордой назад, к родному, к гнезду, к самому дорогому и

показал: помойка, гнусь, мерзость, ложь... И вот смотришь - действительно,

мало красивого, себя вспомнить тошно, ребят вспомнить тошно, а уж господин

ротмистр Чачу!.. Гай с сердцем загнал на место затвор и цокнул защелкой. И

снова навалилась вялость, апатия, и воли на то, чтобы вставить магазин,

уже не оставалось. Плохо, ох как плохо...

Перекошенная скрипучая дверь отворилась, всунулось маленькое

деловитое рыльце - в общем даже симпатичное, если бы не лысый череп и не

воспаленные веки без ресниц - Танга, соседская девчонка.

- Дядя Мак приказали вам идти на площадь! Там уже все собрались,

одного вас ждут!

Гай угрюмо покосился на нее, на тщедушное это тельце в платьице из

грубой мешковины, на ненормально-тонкие ручки-соломинки, покрытые

коричневыми пятнами, на кривые ножки, распухшие в коленях, и его замутило,

и самому стало стыдно своего отвращения - ребенок, а кто виноват? - он

отвел глаза и сказал:

- Не пойду. Передай, что плохо себя чувствую. Заболел.

Дверь скрипнула, и когда он снова поднял глаза, девчонки не было. Он

с досадой бросил автомат на койку, подошел к окну, высунулся. Девчонка со

страшной скоростью пылила по лощине между остатками стен, по бывшей улице,

за нею увязался какой-то карапузик, проковылял несколько шажков,

зацепился, шлепнулся, поднял голову, полежал некоторое время, потом

взревел ужасным басом. Из-за руин выскочила мать - Гай поспешно

отшатнулся, потряс головой и вернулся к столу. Нет, не могу привыкнуть.

Гадкий я, видно, человек... Ну уж попался бы мне тот, кто за все это в

ответе, тут уж я бы не промахнулся. Но все-таки, почему я не могу

привыкнуть? Господи, да за этот месяц я такого повидал - на сто кошмарных

снов хватит...

Мутанты жили небольшими общинами; иные кочевали, охотились, искали

места получше, искали дорогу на север в обход гвардейских пулеметов, в

обход страшных областей, где они сходили с ума и умирали на месте от

приступов чудовищной головной боли; иные жили оседло на фермах и в

деревушках, уцелевших после боев и взрыва трех атомных бомб, из которых

одна взорвалась над этим городом, а две в окрестностях - там сейчас

километровые проплешины блестящего, как зеркало, шлака. Оседлые сеяли

мелкую выродившуюся пшеницу, возделывали странные свои огороды, где томаты

были, как ягоды, а ягоды - как томаты, разводили жуткий скот, на который

смотреть было страшно, не то что кушать. Это был жалкий народ - мутанты,

дикие южные выродки, про которых плели разную чушь, и сам он плел разную

чушь, - тихие, болезненные, изуродованные карикатуры на людей. Нормальными

здесь были только старики, но их оставалось очень мало, все они были

больны и обречены на скорую смерть. Дети их и внуки тоже казались не

жильцами на этом свете. Детей у них рождалось много, но почти все они

умирали либо при рождении, либо в младенчестве. Те, что выживали, были

слабыми, все время маялись неизвестными недугами, уродливы были - страсть,

но все глядели послушными, тихими, умненькими. Да что там говорить,

неплохие оказались люди - мутанты, добрые, гостеприимные, мирные... Вот

только смотреть на них было невозможно. Даже Максима сначала корежило с

непривычки, но он-то быстро привык, ему что - он своей натуре хозяин...

Гай вставил в автомат магазин, подпер щеку ладонью, задумался. Да,

Максим...

Правда, затеял Максим на этот раз явно бессмысленное дело. Затеял он

собрать мутантов, вооружить их и выбить Гвардию для начала хотя бы за

Голубую Змею. Смешно, ей-богу. Они же еле ходят, многие помирают на ходу -

мешок с зерном поднимет и помрет, - а он хочет с ними на Гвардию идти.

Необученные, слабые, робкие, куда ми... Пусть даже соберет он этих...

разведчиков ихних - на всю эту армию, если без Максима, одного ротмистра

хватит, а если с Максимом, то ротмистра с ротой. Максим это, кажется, и

сам понимает. Но вот целый месяц бегал по лесу от поселка к поселку, от

общины к общине, уговаривал стариков и уважаемых людей, тех, кого общины

слушаются. Сам бегал и меня с собой повсюду таскал, угомону на него нет.

Не хотят старики идти, и разведчиков не отпускают... И вот теперь на это

совещание надо. Не пойду.

Мир стал светлее. Было уже не так тошно глядеть вокруг, кровь быстрее

побежала по жилам, зашевелились смутно какие-то надежды, что сегодняшнее

совещание провалится, что Максим придет и скажет: хватит, нечего здесь

больше делать, - и они двинут дальше на юг, в пустыню, где, говорят, тоже

живут мутанты-выродки, но не такие жуткие, больше похожие на людей и не

такие больные. Говорят, у них там что-то вроде государства, и даже армия

есть. Может быть, с ними удастся кашу сварить... Правда, там все

радиоактивно, туда, говорят, сажали бомбу на бомбу, специально для

заражения... Были, говорят, такие специальные бомбы.

Вспомнив про радиоактивность, Гай полез в свой вещевой мешок и

вытащил коробочку с желтыми таблетками, бросил две штуки в рот - скривился

от пронзительной горечи. Надо же, какая мерзость, но без нее здесь нельзя,

здесь тоже все заражено. А в пустыне придется, наверное, горстями их

сосать... Спасибо принцу-герцогу, мне бы без этих пилюль здесь каюк... А

принц-герцог молодчина, не теряется, не отчаивается в этом аду, лечит,

помогает, обходы делает, целую фабрику медикаментов организовал. Между

прочим, он говорил, что Страна Отцов - только кусочек, охвостье бывшей

великой нашей империи, и столица раньше другая была, в трехстах километрах

южнее - там, говорит, до сих пор остались еще развалины, причем, говорит,

величественные...

Дверь распахнулась, в комнату вошел сердитый Максим, голый, в одних

черных шортах, поджарый, быстрый, и видно, что злится. Увидев его, Гай

надулся и стал смотреть в окно.

- Ну, не выдумывай, - сказал Максим. - Пошли.

- Не хочу, - сказал Гай. - Ну их всех. С души воротит, невозможно.

- Глупости, - возразил Максим. - Прекрасные люди, очень тебя уважают.

Не будь мальчишкой.

- Да уж, уважают, - сказал Гай.

- Еще как уважают! Давеча принц-герцог просил, чтобы ты остался

здесь. Я, говорит, умру скоро, нужен настоящий человек, чтобы меня

заменить.

- Ну да, заменить... - проворчал Гай, чувствуя, однако, как внутри у

него, помимо воли, все размягчается.

- И еще Бошку ко мне пристает, обращаться к тебе прямо стесняется.

Пусть, говорит, Гай останется, учить будет, защищать будет, хороших ребят

воспитывать будет... Знаешь, как Бошку разговаривает?

Гай покраснел от удовольствия, откашлялся и сказал, хмурясь, все еще

глядя в окно:

- Ну ладно... Автомат брать?

- Возьми, - сказал Максим. - Мало ли что...

Гай взял автомат под мышку, они вышли из комнаты - Гай впереди,

Максим по пятам, - спустились по трухлявой лестнице, перешагнули через

кучу детишек, возившихся в пыли у порога, и пошли по улице к площади. Эх!

Улица, площадь... Одно название. Сколько же здесь людей разом погибло!

Говорят, раньше большой красивый город здесь был - театры, цирк, музеи,

собачьи бега... церкви, говорят, были особенной красоты, со всего мира

сюда съезжались посмотреть, а теперь - мусор один, не поймешь, где что

было. Вместо цирка - болото с крокодилами какими-то; метро было - теперь

там упыри, ночью по городу ходить опасно... Загубили страну, гады. Мало

того, что людей поперебили, поперекалечили - развели ведь еще какую-то

нечисть, какой сроду здесь никогда не бывало. Да и не только здесь...

Принц-герцог рассказывал, что до войны жили в лесу звери, похожие на

собак, забыл, как называются, умные были и очень добрые зверюги - все

понимали, дрессировать их было - одно удовольствие. Ну и конечно стали их

дрессировать для военных целей: под танки с минами ложиться, таскать

раненых, переносить к противнику посуду с заразой, ну и всякая такая

чепуха. А потом нашелся умник, расшифровал их язык, оказалось, что у них

язык есть, и довольно сложный, и что они вообще любят подражать, и глотка

у них так устроена, что некоторых можно было даже обучить говорить

по-человечески, не всему языку, конечно, но слов по пятьдесят, по

семьдесят они запоминали. В общем, диковинные были животные, нам бы с ними

дружить, учиться друг у друга, друг другу помогать - они, говорят,

вымирали... Так нет же, приспособили их воевать, приспособили их ходить к

противнику за военными сведениями. А потом война началась, стало не до

них, вообще ни до чего стало. И вот - пожалуйста: упыри. Тоже мутанты,

только не человеческие, а звериные - очень опасные существа. По Особому

Южному Округу был даже приказ о борьбе с ними, а принц-герцог - тот прямо

Blog

Книгу можно купить в : Biblion. Ru 73р