Geum.ru

Взвесьте мне фантазии граммов восемьсот, пожалуйста, усталым голосом прошу я, облокачиваясь о поцарапанное стекло прилавка

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
Цена фантазии


– Взвесьте мне фантазии граммов восемьсот, пожалуйста, – усталым голосом прошу я, облокачиваясь о поцарапанное стекло прилавка.

Продавщица даже не смотрит на меня, разрезает голосом воздух:

– Не продаём больше.

– Как?!..

– Спросите в аптеке, – бросают мне в ответ.


– Скажите, у вас есть фантазия? – робко спрашиваю я в магазинчике с большим крестом на вывеске.

– Конечно! Завезли недавно, свежайшая, – улыбается мне дружелюбная девушка примерно моего возраста. – Вам сколько прописали?

В горле как будто кто-то перекрывает кран. Меня бросает в жар.

– Я без рецепта, – тихо отвечаю.

– Без рецепта не отпускаем, извините.

– Никак не получится? – безжизненный голос мой уже сдался, а я сама почему-то не хочу признавать бесплодность своих попыток.

Девушка за стойкой смотрит на меня понимающим взглядом. Или взгляд – это часть её работы?..

– У Вас есть справка?

– Какая? – притворно удивляюсь, вскидываю брови. От дурного предчувствия ноет живот.

– О Вашей зависимости от воображения, – терпеливо объясняет молодая аптекарша. Выдержав паузу, поясняет:

– Вы писали раньше? Или Вы – художник? Работали в театре или для газеты? Играете на музыкальном инструменте?

Отрицательно мотаю головой. До меня, кажется, начинает доходить, к чему она ведёт.

Продавщица-аптекарь удручённо поджимает губы в дежурной улыбке.

– Тогда ничем не могу Вам помочь! Если Вы не состоите на реабилитационном учёте как бывший творческий деятель, фантазию продать Вам не могу.

– Спасибо, понятно, – глухо отвечаю я, поворачиваясь к выходу.

Тяжёлая дверь, ведущая на улицу, скрывает меня от назойливого взора аптекарши. Будто ей и в самом деле есть до меня дело.


Я бесцельно брожу по улицам до самого вечера, жадно рассматривая прохожих.

Измотанные улицы пахнут выхлопными газами и немного – высохшими осенними листьями и фантиками от конфет. История, произошедшая со мной в аптеке, повторяется вновь и вновь, где бы я ни спрашивала. Вот она, очередная культурная реформа в действии. А я так надеялась затовариться фантазией впрок, до лучших времён. Что ж, похоже, новое всемирное правительство умеет выполнять обещания, и делает это вовремя. Чёрт!

Что делать?

В конце концов, меня осеняет.


– Что за срочное дело? – с заспанным видом интересуется мой лучший друг, делая шаг в сторону, чтобы я могла пройти в квартиру.

Сначала я молча переминаюсь с ноги на ногу, а потом спрашиваю:

– Помнишь, я как-то оставляла тебе томик Тургенева? Он всё ещё у тебя? – и сжимаю кулаки покрепче, молясь про себя неизвестному богу.

Друг хмурится в ответ:

– А, ясно. Великий Тургенев не ждёт до утра, - саркастически отзывается он перед тем, как исчезнуть в компьютерной комнате и тут же вернуться со старой, потрёпанной книгой в твёрдой светло-коричневой обложке.

– Благодарю от всего сердца, - тепло отзываюсь я, бережно принимая из его рук «Записки охотника». Друг вдруг обеспокоено и пронзительно взглянул на меня.

- Ты чего?.. Опять?

Я угрюмо молчу в ответ, уставившись в темноту кухни в конце коридора. Мой верный товарищ по детским играм продолжает говорить, не то обращаясь ко мне, не то размышляя вслух:

– Лихорадочный вид… Говоришь по-книжному… Это опасно, как ты не понимаешь?! А если они тебя поймают за творчеством?

Кривая усмешка едва заметно расцветает на губах против моей воли. Они ближе, чем кое-кто в этой квартире подозревает. Именно поэтому нужно спешить…

– Сегодня по новостям передавали, что структура информационного поля планеты гомогенна как никогда, но собираются сделать всё возможное, чтобы снизить показатели. Отменили даже уже ранее написанную музыку на радио, чтобы ничто не черпало оттуда ресурсы. Ты осознаёшь вообще, почему запретили творить и создавать что-то новое? Теорема прямо пропорциональной зависимости однообразности и повторяемости творчества от его количества почти доказана! Эй, Свет, ты меня слышишь?

Надо же, как спала с него сонливость! Я вот, например, всегда отключаюсь на технических выкладках.

– Ничего там не пропорционально, – возражаю я. – Они просто не хотят перегружать поле искусством, когда все его возможности могут быть направлены в науку. Военная космическая промышленность, новые искусственные интеллекты, поиск лекарства от смерти... Фу, какая глупость! – сама не замечаю, как вхожу в раж. – Говорят, что все книги на все важные темы уже написаны! Обо всём уже спето и сыграно! Всё самое красивое нарисовано!.. Искусство, искусство не может быть мертво!.. – на глаза наворачиваются слёзы, и я внезапно понимаю, что рыдаю, уткнувшись в тёплое плечо единственного человека, который знает мой секрет. Но молчит. Хоть в разведку с ним иди.

Меня осторожно гладят по голове и отстраняют от себя. В глаза метко и больно бьёт лампочка из-под рыжего абажура.

– Иди уже, – он подталкивает меня к выходу, с трудом сдерживая зевок. – Делай что хочешь, а часам к одиннадцати завтра приходи на поздний завтрак. Накормлю тебя блинчиками, и вместе подумаем, что с тобой делать.

За мгновение до захлопнувшейся двери я успеваю обернуться и словно вобрать в себя образ моего лучшего друга. Моментальный снимок, сделанный моей несовершенной памятью, выхватывает из вечности взлохмаченный мёд чёлки, задумчивые тёплые карие глаз, небольшой шрам на брови от синей петарды и тревожную сонную улыбку. Такой вот уютный образ своего человека, родного союзника.

Спрятав книгу на всякий случай поглубже в рюкзак, выхожу во двор, в ночь, в таинственное королевство Её Величества Луны.


Дома я плотно зашториваю окна в маленькой моей кухне, выдворяю в ванную кошку и принимаюсь нарушать закон.

Третий том произведений Тургенева, последняя книга моей когда-то обширной библиотеки, стоит на специальной подставке в большом тазике из-под варенья. Я осторожно закрепляю чувствительные зажимы на каждый лист, тяну провода к конвертирующему устройству. Прежде чем щёлкнуть выключателем, я в пятый раз обхожу помещение по кругу, проверяя расположение отводящих сигналы отражателей с чёрного рынка. Государство могло перекрыть доступ к эмоционально-информационному полю планеты и поставить везде антенны, чтобы вовремя перекрывать нежелательное, самостоятельное генерирование вдохновения, но на некоторое время и его можно обмануть.

Плотно сжимаю губы, вместо них прикусываю язык. Время прощаться с Тургеневым, моей последней духовной опорой и учебником писательского мастерства. В ванной возмущённо мяукает кошка, отвлекает меня от нервных мыслей.

Пальцы сами выставляют нужный режим на приборе. Буквы исчезают со страниц, стенки таза начинают едва заметно светиться. Вот оно, информационное поле, позволяющее мыслить, создавать и фантазировать. То самое, что когда-то было доступно для всех и каждого…

Я сажусь прямо на пол и пристраиваю пачку листов на табуретку перед собой. Закрываю глаза и прислушиваюсь к мелодиям, что поёт мне моё сознание. Как же больно и пусто жить без них на свете!

На ощупь нахожу пенал с дюжиной синих ручек, вытаскиваю одну из них. Пора уже приступать – времени всего лишь до рассвета.

Вторая страница вступительных комментариев критиков к творчеству Тургенева плавно стекает с бумаги и ярко вспыхивает северным сиянием прежде, чем исчезнуть с лица земли.

Я пишу.


..Утром мне выламывают дверь в квартиру и разбивают самодельный конвертер. Вынимают из пустого таза старую книжку с жёлтыми пустыми страницами и тщательно уничтожают и то, и другое.

Я тем временем милостиво выпускаю кошку из ванной и сдаюсь в руки властям самостоятельно. Выхожу из квартиры с руками, наряженными в красивые, гладкие металлические браслеты, и гордой осанкой.

Когда передо мной открывают синюю дверцу автомобиля блюстителей порядка, мне вдруг чудится ароматный запах несъеденных блинчиков и добрый смех моего лучшего друга. Становится жалко, и я рада тому моментальному снимку, что хранится в моей памяти.

Но ничего страшного. Я не боюсь.

Ведь в ящике кухонного стола, запрятанная под грудой мисок, поварёшек и прочих половников лежит моя рукопись. Дописанная повесть.