Geum.ru

Петропавловская церковь в деревне Вирма (из серии Памятники архитектуры Карелии). Петрозаводск, 1986

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
Петропавловская церковь в деревне Вирма (из серии Памятники архитектуры Карелии). – Петрозаводск, 1986.


Вирма - старинная поморская деревня, расположенная в Беломор­ском районе Карельской АССР, на побережье Белого моря, в 30 кило­метрах юго-восточнее города Беломорска. Славится она уникальным памятником деревянного зодчества XVII века - церковью верховных апо­столов Петра и Павла.

Богатое рыбой и морским зверем Белое море издавна тянуло к себе человека. Уже в первой половине XII века, а вероятно, и еще ранее, на беломорском побережье основались карелы, пришедшие, как считает ряд исследователей истории Карелии, с Карельского пере­шейка - древнего очага карельской культуры и оттес­нившие на север немногочисленные группы саамов («лопарей») - аборигенов этого сурового края. Освоив новую территорию, карелы начали эксплуатировать рыбные, пушные и другие богатства Беломорья, нала­живая тесные торговые связи с новгородцами, сканди­навами и другими представителями «полнощных стран».

В X - XI веках Новгород, заинтересовавшийся при­родными богатствами Севера, начинает активно рас­ширять свои владения, в первую очередь за счет зе­мель на северо-востоке и по берегам Белого моря, а XIII — XIV века ознаменовались появлением первых русских поселений на юго-западном побережье Бело­морья. Долгими и тяжелыми путями добирались сюда первые русские колонисты. Один из четырех основных путей вел из района Онежского озера через водораз­дел на систему озер Карочезеро — Пулозеро — Сумозеро, а оттуда — по реке Суме к Белому морю. Расселя­ясь по побережью от устья реки Сумы, русские посе­ленцы осваивали еще не занятые аборигенами терри­тории, рубили избы, ставили часовни и храмы. Наверное, таким путем и возникло первое русское поселение — «деревня на усть Вермы на Корзе», в 10 верстах от деревень на «усть Сумы реки».

Долгое время эта старинная русская деревня вхо­дила в состав приморских вотчин знаменитой новго­родской боярыни Марфы-посадницы (вдовы посадника Исаака Борецкого), занимавшей в XV веке первое место среди новгородских феодалов по размерам вла­дений в Карелии. После падения новгородской боярщины и включения Новгородской республики в состав единого русского государства все владения новгород­ских бояр в Карелии были конфискованы и «отписаны на государя», а часть из них, особенно на беломорском побережье, передана в ведение Соловецкого мона­стыря.

Первые скупые, но вместе с тем очень важные по своему значению сведения о Вирме доносят до нас Пис­цовые книги Обонежской Пятины писца А. Лихачева (1563 г.): «В Вирме реки поставлена церковь ново после письма верховный апостол Петр и Павел, а у церкви черный поп... деревня у Вирмы 1 двор дьяка, 1 двор пономарский, 1 двор монастырский... деревня на усть Вермы на Корзе, 17 крестьянских дво­ров, И дворов бобыльских, 3 обжи...» Как свидетельст­вует эта запись, уже в те далекие времена деревня Вирма была довольно крупным поморским селением, и, соответственно, в ней располагался церковный при­ход. Первым священником был некто Иоанн Сорокин, как видно из записей при архиве Петропавловской церкви.

«Приход находится в среде раскольнических тол­ков и сект, учением которых поражена вокруг его вся поморские жители...» Учитывая это, церковные власти во главе с Соловецким монастырем рьяно отстаивали христианство сначала в борьбе с языческими верова­ниями аборигенов, а с середины XVII века, после цер­ковной реформы патриарха Никона,— в борьбе с рас­кольниками (старообрядцами). Очевидно, поэтому в Вирме, расположенной всего в 10 верстах от Сум­ского острога, имевшего в то время церковный приход с двумя церквами, была возведена своя, «тутошная», церковь.

Какой была церковь Петра и Павла, упоминаемая писцом А. Лихачевым, и как долго она смогла бы про­существовать, неизвестно. Конец XVI века принес но­вые тяжелые испытания русскому и карельскому на­родам, обитавшим на северо-западной окраине России. За период с 1578 по 1611 годы отряды шведских агрес­соров трижды пытались захватить Сумский острог, грабя и сжигая на своем пути все поморские селения, а в 1613 году по Поморскому и Онежскому берегам Белого моря пронесся ураган «черкасских отрядов», сея новые разрушения и смерть. По-видимому, именно в этот отрезок времени и была утрачена предшествен­ница современной Петропавловской церкви, отмечен­ная царскими писцами в 1563 и 1583 годах.

XVII век открыл новую страницу в истории Карель­ского Поморья. Возвращались в родные селения жите­ли, сорванные войной с насиженных мест, заселяли пустовавшие дворы, восстанавливали разрушенные дома и церкви. Бурными темпами начали развиваться земледелие, рыбные промыслы, ремесла, торговля. XVII век явился также временем расцвета деревянно­го зодчества, как гражданского, так и церковного.

Но отвлечемся на миг от истории и вернемся в мир сегодняшних дней. Попытаемся мысленно представить себя на месте путешественников, стремящихся попасть в Вирму из различных мест беломорского побережья.

Десятиверстный путь от Сумского Посада (бывше­го Сумского острога) до Вирмы не таит особых чудес. Суровый климат наложил свой отпечаток на окружающую природу. Летом — чередующиеся желто-зеленые пятна болот и низкорослого леса, больше напоминаю­щие тундру, нежели среднюю полосу Карелии. Зимой — безмолвные белые пространства с редкими вкрапле­ниями зеленых пятен невысоких елочек, у горизонта переходящие в бескрайнюю белую пустыню затянутого льдом Белого моря.

Вдруг вдали, по оси дороги, в центре неожиданно раздвинувшихся природных «занавесей» из елочек и ольхи, появляется упругий «куб» церкви с оседлав­шими его пятью главками, как будто вылитый из чис­того серебра. Подобно миражу в пустыне, у путника, долго ожидающего встречи с оазисом, он плывет в серо-зеленых волнах леса, то исчезая, то вновь появля­ясь. Лишь у самой поймы реки Вирмы лес расступает­ся, но не обнажая церковь во всей ее красоте и богат­стве, а передавая свою функцию «природных кулис» жилым домам деревни.

Движение по реке Вирме приносит новые впечатле­ния, позволяющие насладиться постепенностью раскры­тия образа церкви. Это новая своеобразная архитек­турная картина, построенная на единстве и борьбе противоположных начал. Так, церковь одновременно стоит и в центре деревни и на ее окраине, у подножия каменного кряжа и выше основания ближайших жи­лых домов, сильно возвышается над крышами послед­них, но в то же время незначительно — над верхушка­ми елей, оседлавших гребень холма.

Искусно найденная гармония природных и челове­ческих начал вызывает ассоциации со своеобразной «лестницей в небо», у основания которой - «мирское бытие», а промежуточную ступень занимает церковь как место «общения» человека с богом.

Но сколь ни приближена Петропавловская церковь к «миру», она тем не менее не слилась с ним оконча­тельно. Абстрактной преградой является не застроен­ное жилыми и хозяйственными постройками прост­ранство, охватывающее церковь с севера, востока и юга (исключение - небольшой амбарчик, стоящий почти у подножия храма).

Как показали современные исследования объемно-планировочных структур селений, выполненные архи­тектором Ю. С. Ушаковым, порядки жилых домов в большинстве случаев начинались на расстоянии не ближе двух высот основного культового сооружения, что позволяло добиться оптимальных условий для вос­приятия его силуэта.

Не случайна, по-видимому, и постановка около церкви невысокого амбарчика -постройки, значительно уступающей по своим размерам культовому сооруже­нию.

Подобный прием усиления художественного эффек­та господства культового сооружения в окружающем его пространстве не единичен на Русском Севере и на­блюдается, в частности, при подходе к Успенской церкви в селе Варзуга Мурманской области и к Геор­гиевской церкви в селе Юксовичи Ленинградской об­ласти. И хотя стоят там не амбары, а жилые дома, но благодаря отсутствию у последних подклета, эффект тот же.

И еще одна немаловажная деталь, позволяющая до конца раскрыть роль Петропавловской церкви в фор­мировании окружающего ее жизненного пространства: церковь замыкает перспективу небольшой улицы, огра­ниченной с двух сторон двумя десятками домов.

Может вызвать удивление появление уличной пла­нировки как в Вирме, так и в других прибрежно-приречных поморских селениях при отсутствии в этом районе колесных дорог вплоть до конца XIX века, да и современная автомобильная дорога Беломорск - Сумский Посад не затрагивает этой части старой за­стройки. Удивительно и то, что улица, ориентированная строго на север, при этом не продувается насквозь «сивериком». От холодного северного ветра прикрывает заслон из двух рядов домов, расположенных в шах­матном порядке, тыльной частью к морю. А Петропав­ловская церковь, поставленная с юга, на зрительном завершении главной композиционной оси улицы, при­нимает активное участие в формировании замкнутого пространства, создающего своеобразный микроклимат внутри селения, благоприятный для жизни и деятельно­сти его жителей в суровых климатических условиях По­морья.

Обратим теперь взор к самой церкви, поражающей своим пластическим богатством в контрасте с окружающей ее скудной северной природой - чахлыми сосенка­ми и бессистемным нагромождением валунов.

Центральное помещение храма - четверик - увен­чано пятиглавым кубом, своеобразным покрытием в виде невысокого пологого шатра с изогнутыми по килевидной кривой гранями, в вершине которого установ­лена центральная глава, а на ребрах - четыре боко­вых. С востока к четверику храма примыкает пятистенный алтарь, перекрытый бочкой, а с запада - трапезная и сени.

По форме покрытия Петропавловская церковь от­носится к типу кубоватых храмов, возникших и широ­ко распространившихся на Русском Севере в XVII ве­ке. Одной из причин, повлиявших на возникновение .такого замысловатого и нарядного покрытия, было известное запрещение патриарха Никона строить шат­ровые храмы. Академик И. Э. Грабарь так оха­рактеризовал этот архитектурно-строительный пе­риод: «Отказаться окончательно и навсегда от шатра, слишком заветного и дорогого для северянина, строи­тели были не в силах, и с половины XVII века заметно лихорадочное искание новых форм, так или иначе напоминающих и заменяющих шатер. Уже и бочечно-шатровые формы были заметной уступкой упорному давлению, шедшему из Москвы, но все же шатер был до известной степени спасен ценою пятиглавия. «Куб» явился еще более ловкой подменой шатра, окончатель­но усыпившей недреманное око взыскательных архиере­ев». Подтверждением такого предположения может служить и то обстоятельство, что ныне утраченная церковь Параскевы Пятницы в селе Шуерецком (Бе­ломорский район), построенная в 1666 году, имела лишь одну главку, венчавшую вытянутый вверх куб, издали напоминающий шатер.

Помимо Карельского Поморья, кубоватые храмы получили широкое распространение в районе средне­го и нижнего течения реки Онеги и в Каргополье (Ар­хангельская область). По своему внешнему облику к Петропавловской церкви наиболее близки церковь Вознесения в селе Кушерека (1669 г.) и церковь Кли­мента в селе Усть-Кожа - Макарьино (1695 г.) Онеж­ского района Архангельской области.

Кроме указанной выше причины, появлению слож­ных и живописных форм покрытия способствовали также новые декоративные тенденции в искусстве XVII века. Немаловажную роль, по-видимому, в этом процессе сыграли и художественно-стилистические особенности каменной «узорчатой» архитектуры централь­ных районов России того времени.

Несмотря на значительные переделки, «поновления» и обшивку, скрывшие от наших глаз тектонику сру­ба и пластику венчающего четверик куба, церковь тем не менее вызывает ощущение первоначальной мощи, чему немало способствует архаичность ее пропорци­онального построения в сравнении с аналогичными сооружениями бассейна реки Онеги. Относительно низ­кий четверик, несколько грузноватый куб и очень круп­ная центральная глава свидетельствуют о древности этой постройки.

Долгое время, указывая дату возведения Петро­павловской церкви, некоторые исследователи деревян­ного зодчества Русского Севера называли 1759 или 1696 (1699) годы.

Попытаемся ответить на вопрос, какова вероят­ность постройки Петропавловской церкви в деревне Вирма в одну из вышеуказанных дат. Дата «1759 год» вызывает большие сомнения, поскольку в архивных документах, освещающих историю Виремского прихода, она отмечена всего дважды: в делах Первого Кемского благочиния за 1895 год и в Клировой ведомости Вирмской церкви за 1902 год. Кроме того, эта дата не сопровождается, как обычно, указанием имен ду­ховных лиц, участвовавших в освящении вновь возве­денной церкви, что в целом не согласуется с общим характером и формой составления подобных докумен­тов.

Сомнительна и дата «1696 год». Во-первых, в двух документах она зафиксирована в виде ссылок на надпи­си, сделанные на доске неизвестной принадлежности и на кресте иконостаса; во-вторых, в различных по времени документах указаны имена разных духовных лиц, участвовавших в освящении одной той же церкви в одно и то же время: в-третьих, дата «1696 год» отражена только в трех документах (1894, 1897, 1904 гг.).

Наиболее вероятна другая дата, появившаяся в ви­де приписки в Клировой ведомости Виремской церкви за 1845 год, согласно которой Петропавловская цер­ковь «построена около 1625 года при игумене Варфо­ломее честные обители Соловецкия», что подтвержда­ется записями 1831 года в делах Сумского церковного прихода, анализом сохранившихся в церкви и выве­зенных в Карельский государственный музей изобра­зительных искусств икон, особенностями пропорционального построения храмового столпа, а также большим количеством богослужебных книг XVII века, обнаруженных в церкви. Среди них «Апостол» (1635 г.), «Триодь постная» (1636 г.), «Октоих» (1638 г.), «Шестиднев» (1640 г.), «Службник» (1676г.) и «Требник» (1677 г.).

Перечисленное выше, наряду с документами, сви­детельствующими о последующих ремонтах храма, опровергает распространенную датировку Петропавловской церкви концом XVII или серединой XVIII ве­ка и гипотезу (о которой, в частности, упоминал в кни­ге «История русского искусства» академик И. Э. Гра­барь) о том, что кубоватое покрытие возникло после воссоединения Украины с Россией (1654 г.), под вли­янием Украинской архитектуры, с ее приверженностью к формам с криволинейными очертаниями.

Петропавловская церковь дошла до нашего време­ни не в своем первоначальном виде. Как и подавляю­щее большинство древних сооружений деревянного зодчества Карелии и всего Русского Севера, в процес­се эксплуатации она подверглась многократным ре­конструкциям, которые обычно совмещались с ремонтами и отражали господствовавшие в те или иные хронологические периоды архитектурно-строительные тенденции.

Первое «поновление» храм претерпел в 1635—1639 годах. Второй ремонт был проведен через полвека, в 1695—1696 годах, и мог быть вызван последствиями от набегов шведов, подвергших грабежу и разорению в 1658 году Сумские земли, в состав которых в то время входила и Вирма. Возможно, именно в этот период были выполнены крупные строительные рабо­ты, связанные с растеской старых, не удовлетворявших новым требованиям церковных канонов, оконных про­емов и ремонтом тяблового иконостаса, с реконструк­цией покрытия (может быть, первоначально имевшего одну главу), превратившей его в пятиглавие. Такие существенные изменения и могли повлечь за собой повторное освящение Петропавловской церкви. И, сле­довательно, в документе 1894 года надо читать не «поставлен», а «поновлен... сей храм при игумене Вар­фоломее освящен при святейшем Патриархе Адриане в 1696 году».

Нельзя сбрасывать со счетов и дату «1759 год», коль скоро она все же отражена в документах. Судя по архивным материалам, в это время произошло по­новление кровли на трапезе и центральном четверике, а, возможно, была произведена реконструкция иконо­стаса из тяблового в ордерный.

В 1842 году Петропавловская церковь была впер­вые «обшита тесом и окрашена вохрою», а в 1874 го­ду перекрашена «с белилами и внутри обита прилич­ными обоями». В 1893 году «северная сторона церкви снаружи и внутри обита тесом и выбелена, а в сем 1894 году усердием прихожан иконостас позолочен и св. иконы вычищены и покрашены лаком».

В 1906 году храм вновь обшили снаружи и внутри, что было вызвано полной перестройкой старой трапез­ной.

Многочисленные переделки нанесли существенный урон внешнему виду Петропавловской церкви. Если первоначальный облик сохранившейся восточной части сооружения — собственно церкви и алтаря — отчетливо проступает из-под оболочки-обшивки, то этого нельзя сказать о западной части, достоверных следов кото­рой почти не сохранилось.

Первоначальный облик храма можно частично вос­становить, используя фотографии В. А. Плотникова, хранящиеся в Музее архитектуры им. А. В. Щусева, и репродукции из книги Г.В.Алферовой «Каргополь и Карполье, выполненные до 1906 года — времени пе­ределки старой трапезной. На фотографиях церковь за­фиксирована с прежней трапезной, небольшой папертью и крыльцом. Следы от слег кровли свидетельствуют о том, что ее крыша была намного ниже и положе су­ществующей, а опиленные торцы западной стены чет­верика указывают на то, что она была одновременно и восточной стеной прежней трапезной. Значит, Петро­павловская церковь задумана и рубилась вместе с тра­пезной как единый объем.

Есть еще немаловажная деталь, утраченная в ре­зультате переделок. Так, обшивка северной стены цен­трального столпа скрывает под собой дверной проем с косяками, в нижней и верхней частях сопряженными в «ус», с очень аккуратной подтеской примыкающих к косяку бревен, свойственной мастерам XVII века. Вероятно, данный проем был заложен именно в 1893 году, поскольку не случайно в документах этого вре­мени подчеркивается сооружение обшивки только на северной стене храма.

Конструктивное решение собственно церкви и ал­таря традиционно: стены, рубленные «в обло» (с остат­ком) из бревен диаметром до 36 сантиметров и стесан­ные с внутренней стороны на три четверти, со скруглением углов, в верхней части плавно расширяются, образуя так называемые «повалы» — для опирания на них «полиц» (нижних пологих частей крыши). Полицы, далеко отбрасывая дождевую воду, предохраняют сте­ны от намокания.

Поднявшись на чердак главного помещения, мож­но изнутри взглянуть на конструкцию куба, венчаю­щего церковь. Рубленный из бревен «в реж» (с зазо­рами), он покоится на внутреннем шестивенцовом четверике, который, в свою очередь, врублен в наруж­ные стены храма на уровне верха повалов. Устойчивость этому сложному сооружению придают пересека­ющиеся под прямым углом внутренние бревенчатые стены.

Над алтарем покрытие — в виде килеобразной боч­ки. Оно также рублено «в реж» и в настоящее время покрыто двумя слоями гнутых досок. Торцы слег с востока закрыты глухими причелинами, стык между ними прикрыт полотенцем в форме креста.

Совершенно иное конструктивное решение трапез­ной, построенной в 1906 году. Стены, рубленные «в ла­пу», без остатка, и гладко стесанные изнутри, без скругления углов, сразу предназначались под обшивку.

Из декоративных деталей Петропавловской церкви сохранился лемех: на центральной главе и шейках боковых главок — многоступенчатый городковый, на луковицах боковых главок — в виде простых треуголь­ных листочков. Такими доступными средствами орна­ментики древние зодчие подчеркнули масштаб главок: более крупная форма сильнее расчленена и от этого кажется еще больше.

На западном фасаде сохранились также причелины, выполненные по аналогии с предшественницамии порезанные по контуру сбегающими вниз «гусь­ками».

Любитель древнерусского искусства, попавший внутрь трапезной, с лихвой удовлетворит свое любо­пытство. Один из столбов, поддерживающих пото­лок, сохранился от старой трапезной, переделанной в начале XX века. Он обладает удивительной изящной резьбой. Сочные «дыньки» разделены вставкой из пло­ского двухступенчатого орнамента, обрамленного рез­ными жгутами с розетками. Декор столба характерен для орнаментированных резных изделий мастеров-резчи­ков Карельского Поморья. Между верхней дынькой и ого­ловком проходят пояс городкового орнамента и валик. Столб окрашен в красный цвет, оголовок — в желтый, а орнамент выделен зеленым. Такая окраска не случайна: сочетание красного и зеленого создает сильный контраст, позволяющий хорошо воспринимать орнамент в скудно освещенной трапезной.

Композиционный центр интерьера главного помещения церкви — резной позолоченный иконостас. Панели его расписаны крупным белым орнаментом, оконтурен­ным черными линиями, и более мелким цветочным орнаментом по красному фону. Следов старого тяблового иконостаса не сохранилось.

Сюжетный анализ икон, вывезенных из Петропав­ловской церкви экспедицией Карельского музея изобразительных искусств в 1961—1964 годах, позволяет проследить эволюцию иконостаса. Очевидно, первоначальный тябловый иконостас 1625 года состоял из четырех ярусов икон XVII века, написанных к моменту освящения храма, и икон XVI века, частью подарен­ных Соловецким монастырем. Так, надпись на обороте икон 1599 года («Воскресение», «Орудия страстей», «Леонтий Ростовский») гласит: «Лета 7107 дал сии образ старец Селивай Соловецкого монастыря в церк­ви верховных апостолов Петру и Павлу в Вирму».

В середине XVIII века, по всей вероятности, около 1759 года, были заново написаны иконы верхних рядов— пророческого и праздничного, частично «поновлены» иконы деисусного и местного рядов, а на месте храмовой иконы XVII века поставлена новая икона Петра и Павла XVIII века в жемчужном окладе. Воз­можно, что в это же время тябловый иконостас был заменен на трехъярусный четырехрядный ордерный, дошедший до нас. Очередное крупное «поновление» иконостаса было проведено в 1894 году.

Иконостас второго, Зосимо-Савватиевского придела, образованного в 1909 году, выполнен в стиле «ампир», иконы — в академической манере второй половины XIX века. Лишь в центре иконостаса имелись четыре ико­ны конца XVII—начала XVIII веков, перенесенные из старого иконостаса главного придела.

Три с половиной столетия отделяют нас от того момента, когда появилась на свет деревянная краса­вица - Петропавловская церковь — итог трудных пои­сков и радостных открытий древних мастеров-зодчих. Небольшой рассказ об этом шедевре хочется закон­чить словами известного исследователя деревянного зодчества Карелии В. П. Орфинского: «Светлое и радостное настроение вызывает здание. И это несмотря на обшивку, искажающую его формы. А что если по­пробовать мысленно представить себе Петропавлов­скую церковь в ее первозданной красоте?

Падают к подножию храма дощатые одежды с мишурой «украшений» — пилястрами, нарисованными арочными окнами, фальшивыми карнизами. Раскрывается бревенчатое тело четверика, и на его энергич­ных повалах начинают дробиться зубчатые тени крас­ного теса полиц. Затем из колпака кровли-оболочки вылупляется скульптурный куб, напружинившийся под тяжестью массивной главы, которую почтительно ок­ружают четыре меньших главки.

Освобождается от обшивки алтарь, увенчанный килеобразной бочкой, преображается трапезная, надев свою прежнюю крышу с курицами, потоками и шеломом на коньке.

Пока это игра воображения, которая когда-нибудь станет реальностью».