Geum.ru

Федор Михайлович Достоевский. Идиот

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   24   25   26   27   28   29   30   31   ...   50

XII.



Было семь часов пополудни; князь собирался идти в парк. Вдруг Лизавета

Прокофьевна одна вошла к нему на террасу.

- Во-первых, и не смей думать, - начала она, - что я пришла к тебе

прощения просить. Вздор! Ты кругом виноват. Князь молчал.

- Виноват или нет?

- Столько же, сколько и вы. Впрочем, ни я, ни вы, мы оба ни в чем не

виноваты умышленно. Я третьего дня себя виноватым считал, а теперь рассудил,

что это не так.

- Так вот ты как! Ну, хорошо; слушай же и садись, потому что я стоять

не намерена.

Оба сели.

- Во-вторых: ни слова о злобных мальчишках! Я просижу и проговорю с

тобой десять минут; я пришла к тебе справку сделать (а ты думал и бог знает

что?), и если ты хоть одним словом заикнешься про дерзких мальчишек, я встаю

и ухожу, и уже совсем с тобой разрываю.

- Хорошо, - ответил князь.

- Позволь тебя спросить: изволил ты прислать, месяца два или два с

половиной тому, около Святой, к Аглае письмо?

- Пи-писал.

- С какою же целью? Что было в письме? Покажи письмо! Глаза Лизаветы

Прокофьевны горели, она чуть не дрожала от нетерпения.

- У меня нет письма, - удивился и оробел князь ужасно, - если есть и

цело еще, то у Аглаи Ивановны.

- Не финти! О чем писал?

- Я не финчу и ничего не боюсь. Я не вижу никакой причины почему мне не

писать...

- Молчи! Потом будешь говорить. Что было в письме? Почему покраснел?

Князь подумал.

- Я не знаю ваших мыслей, Лизавета Прокофьевна. Вижу только, что письмо

это вам очень не нравится. Согласитесь, что я мог бы отказаться отвечать на

такой вопрос; но чтобы показать вам, что я не боюсь за письмо, и не сожалею,

что написал, и отнюдь не краснею за него (князь покраснел еще чуть не вдвое

более), я вам прочту это письмо, потому что, кажется, помню его наизусть.

Сказав это, князь прочел это письмо почти слово-в-слово, как оно было.

- Экая галиматья! Что же этот вздор может означать по-твоему? - резко

спросила Лизавета Прокофьевна, выслушав письмо с необыкновенным вниманием.

- Сам не знаю вполне; знаю, что чувство мое было вполне искреннее. Там

у меня бывали минуты полной жизни и чрезвычайных надежд.

- Каких надежд?

- Трудно обќяснить, только не тех, про какие вы теперь, может быть,

думаете, - надежд... ну, одним словом, надежд будущего и радости о том, что,

может быть, я там не чужой, не иностранец. Мне очень вдруг на родине

понравилось. В одно солнечное утро я взял перо и написал к ней письмо;

почему к ней - не знаю. Иногда ведь хочется друга подле; и мне видно друга

захотелось... - помолчав, прибавил князь.

- Влюблен ты, что ли?

- Н-нет. Я... я как сестре писал; я и подписался братом.

- Гм; нарочно; понимаю.

- Мне очень тяжело отвечать вам на эти вопросы, Лизавета Прокофьевна.

- Знаю, что тяжело, да мне-то дела нет никакого до того, что тебе

тяжело. Слушай, отвечай мне правду как пред богом: лжешь ты мне или не

лжешь?

- Не лгу.

- Верно говоришь, что не влюблен?

- Кажется, совершенно верно.

- Ишь ты, "кажется"! Мальчишка передавал?

- Я просил Николая Ардалионовича...

- Мальчишка? Мальчишка? - с азартом перебила Лизавета Прокофьевна: - я

знать не знаю, какой такой Николай Ардалионович! Мальчишка?

- Николай Ардалионович...

- Мальчишка, говорю тебе!

- Нет, не мальчишка, а Николай Ардалионович, - твердо, хотя и довольно

тихо, ответил, наконец, князь.

- Ну, хорошо, голубчик, хорошо! Это тебе я причту. - Минутку она

пересиливала свое волнение и отдыхала.

- А что такое: "Рыцарь бедный"?

- Совсем не знаю; это без меня; шутка какая-нибудь.

- Приятно вдруг узнать! Только неужели ж она могла заинтересоваться

тобой? Сама же тебя "уродиком" и "идиотом" называла.

- Вы бы могли мне это и не пересказывать, - укоризненно, чуть не

шепотом заметил князь.

- Не сердись. Девка самовластная, сумасшедшая, избалованная, - полюбит,

так непременно бранить вслух будет и в глаза издеваться; я точно такая же

была. Только, пожалуста, не торжествуй, голубчик, не твоя; верить тому не

хочу, и никогда не будет! Говорю для того, чтобы ты теперь же и меры принял.

Слушай, поклянись, что ты не женат на этой.

- Лизавета Прокофьевна, что вы, помилуйте? - чуть не привскочил князь

от изумления.

- Да ведь чуть было не женился?

- Чуть было не женился, - прошептал князь и поник головой.

- Что ж, в нее что ли влюблен, коли так? Теперь для нее приехал? Для

этой?

- Я приехал не для того, чтобы жениться, - ответил князь.

- Есть у тебя что-нибудь святое на свете?

- Есть.

- Поклянись, что не для того, чтобы жениться на той.

- Клянусь, чем хотите!

- Верю; поцелуй меня. Наконец-то я вздохнула свободно; но знай: не

любит тебя Аглая, меры прими, и не бывать ей за тобой, пока я на свете живу!

Слышал?

- Слышал.

Князь до того краснел, что не мог прямо глядеть на Лизавету

Прокофьевну.

- Заруби же. Я тебя как провидение, ждала (не стоил ты того!), я

подушку мою слезами по ночам обливала, - не по тебе, голубчик, не

беспокойся, у меня свое другое горе, вечное и всегда одно и то же. Но вот

зачем я с таким нетерпением ждала тебя: я все еще верю, что сам бог тебя мне

как друга и как родного брата прислал. Нет при мне никого, кроме старухи

Белоконской, да и та улетела, да вдобавок глупа как баран стала от старости.

Теперь отвечай просто да или нет; знаешь ты, зачем она третьего дня из

коляски кричала?

- Честное слово, что я тут не участвовал и ничего не знаю!

- Довольно, верю. Теперь и у меня другие мысли об этом, но еще вчера,

утром, во всем винила Евгения Павлыча. Целые сутки третьего дня и вчера

утром. Теперь, конечно, не могу не согласиться с ними: до очевидности, что

над ним тут, как над дураком, насмеялись, почему-то, зачем-то, для чего-то

(уж одно это подозрительно! да и не благовидно!) - но не бывать Аглае за

ним, говорю тебе это! Пусть он хороший человек, а так оно будет. Я и прежде

колебалась, а теперь уж наверно решила: "Положите сперва меня в гроб и

закопайте в землю, тогда выдавайте дочь", вот что я Ивану Федоровичу сегодня

отчеканила. Видишь, что я тебе доверяю, видишь?

- Вижу и понимаю.

Лизавета Прокофьевна пронзительно всматривалась в князя; может быть, ей

очень хотелось узнать, какое впечатление производит на него известие о

Евгении Павлыче.

- О Гавриле Иволгине ничего не знаешь?

- То-есть... много знаю.

- Знал или нет, что он в сношениях с Аглаей?

- Совсем не знал, - удивился и даже вздрогнул князь: - как, вы

говорите, Гаврила Ардалионович в сношениях с Аглаей Ивановной? Быть не

может!

- Недавно очень. Тут сестра всю зиму ему дорогу протачивала, как крыса

работала.

- Я не верю, - твердо повторил князь после некоторого размышления и

волнения. - Если б это было, я бы знал наверно.

- Небось, он бы сам пришел, да на груди твоей признался в слезах! Эх

ты, простофиля, простофиля! Все-то тебя обманывают, как... как... И не

стыдно тебе ему доверяться? Неужели ты не видишь, что он тебя кругом

облапошил?

- Я хорошо знаю, что он меня иногда обманывает, - неохотно произнес

князь вполголоса, - и он знает, что я это знаю... - прибавил он и не

договорил.

- Знать и доверяться! Этого недоставало! Впрочем, от тебя так и быть

должно. И я-то чему удивляюсь, Господи! Да был ли когда другой такой

человек! Тьфу! А знаешь, что этот Ганька, или эта Варька ее в сношения с

Настасьей Филипповной поставили?

- Кого?! - воскликнул князь.

- Аглаю.

- Не верю! Быть того не может! С какою же целию?

Он вскочил со стула.

- И я не верю, хоть есть улики. Девка своевольная, девка

фантастическая, девка сумасшедшая! Девка злая, злая, злая! Тысячу лет буду

утверждать, что злая! Все они теперь у меня такие, даже эта мокрая курица,

Александра, но эта уж из рук вон выскочила. Но тоже не верю! Может быть,

потому что не хочу верить, - прибавила она как будто про себя. - Почему ты

не приходил? - вдруг обернулась она опять к князю. - Все три дня почему не

приходил? - нетерпеливо крикнула ему она другой раз.

Князь начал было рассказывать свои причины, но она опять перебила.

- Все-то тебя как дурака считают и обманывают! Ты вчера в город ездил;

об заклад побьюсь, на коленях стоял, десять тысяч просил принять этого

подлеца!

- Совсем нет и не думал. Даже и не видал его, и, кроме того, он не

подлец. Я от него письмо получил.

- Покажи письмо!

Князь достал из портфеля записку и подал Лизавете Прокофьевне. В

записке было:

"Милостивый государь, я, конечно, не имею ни малейшего права, в глазах

людей, иметь самолюбие. По людскому мнению, я слишком ничтожен для этого. Но

это в глазах людей, а не в ваших. Я слишком убедился, что вы, милостивый

государь, может быть, лучше других. Я не согласен с Докторенкой и расхожусь

с ним в этом убеждении. Я от вас никогда не возьму ни копейки, но вы помогли

моей матери, и за это я обязан быть вам благодарен, хотя и чрез слабость. Во

всяком случае я смотрю на вас иначе и почел нужным вас известить. А затем

полагаю, что между нами не может быть более никаких сношений. Антип

Бурдовский".

"Р. S. Недостающая до двухсот рублей сумма будет вам в течение времени

верно выплачена".

- Экая бестолочь! - заключила Лизавета Прокофьевна, бросая назад

записку, - не стоило и читать. Чего ты ухмыляешься?

- Согласитесь, что и вам приятно было прочесть.

- Как! Эту проеденную тщеславием галиматью! Да разве ты не видишь, что

они все с ума спятили от гордости и тщеславия?

- Да, но все-таки он повинился, порвал с Докторенкой, и чем он даже

тщеславнее, тем дороже это стоило его тщеславию. О, какой же вы маленький

ребенок, Лизавета Прокофьевна!

- Что ты от меня пощечину что ли получить наконец намерен?

- Нет, совсем не намерен. А потому что вы рады записке, а скрываете

это. Чего вы стыдитесь чувств ваших? Ведь это у вас во всем.

- Шагу теперь не смей ступить ко мне, - вскочила Лизавета Прокофьевна,

побледнев от гнева, - чтоб и духу твоего у меня теперь с этой поры не было

никогда!

- А чрез три дня сами придете и позовете к себе... Ну как вам не

стыдно? Это ваши лучшие чувства, чего вы стыдитесь их? Ведь только сами себя

мучаете.

- Умру не позову никогда! Имя твое позабуду! Позабыла!! Она бросилась

вон от князя.

- Мне и без вас уже запрещено ходить к вам, - крикнул князь ей вслед.

- Что-о? Кто тебе запретил?

Она мигом обернулась, точно ее укололи иголкой. Князь заколебался было

ответить; он почувствовал, что нечаянно, но сильно проговорился.

- Кто запрещал тебе? - неистово крикнула Лизавета Прокофьевна.

- Аглая Ивановна запрещает...

- Когда? Да го-во-ри же!!!

- Давеча утром прислала, чтоб я никогда не смел к вам ходить.

Лизавета Прокофьевна стояла как остолбенелая, но она соображала.

- Что прислала? Кого прислала? Чрез мальчишку? На словах? - воскликнула

она вдруг опять.

- Я записку получил, - сказал князь.

- Где? Давай! Сейчас!

Князь подумал с минуту, однако же вынул из жилетного кармана небрежный

клочок бумаги, на котором было написано:

"Князь Лев Николаевич! Если, после всего, что было, вы намерены удивить

меня посещением нашей дачи, то меня, будьте уверены, не найдете в числе

обрадованных. Аглая Епанчина".

Лизавета Прокофьевна обдумывала с минуту; потом вдруг бросилась к

князю, схватила его за руку и потащила за собой.

- Сейчас! Иди! Нарочно сейчас, сию минуту! - вскричала она в припадке

необычайного волнения и нетерпения.

- Но ведь вы меня подвергаете...

- Чему? невинный простофиля! точно даже и не мужчина! Ну, теперь я сама

все увижу, своими глазами...

- Да шляпу-то по крайней мере захватить дайте..

- Вот твоя мерзкая шляпенка, идем! Фасону даже не умел со вкусом

выбрать!.. Это она... это она после давешнего... это с горячки, - бормотала

Лизавета Прокофьевна, таща за собой князя и ни на минуту не выпуская его

руки, - давеча я за тебя заступилась, сказала вслух, что дурак, потому что

не идешь... иначе не написала бы такую бестолковую записку! Неприличную

записку! Неприличную благородной, воспитанной, умной, умной девушке!.. Гм, -

продолжала она, - уж конечно самой досадно было, что ты не идешь, только не

рассчитала, что так к идиоту писать нельзя, потому что буквально примет, как

и вышло. Ты чего подслушиваешь? - крикнула она, спохватившись, что

проговорилась: - Ей шута надо такого, как ты, давно не видала, вот она зачем

тебя просит! И я рада, рада, что она теперь тебя на зубок подымет! Того ты и

стоишь. А она умеет, о, как она умеет!..


* ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. *