Geum.ru

Х себя кулакоголовыми, взорвали состоящую из разных стилей по направленности, панк-рок сцену Лос-Анджелеса, с собственным, космическим, опасным, хард-кор фанком

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   30   31   32   33   34   35   36   37   ...   40

Затем в комнату вошёл Дэйв. Я всегда был счастлив увидеть его. Он поприветствовал меня, сказал, что рад меня видеть, и что он сейчас вернётся и поговорит со мной. Но он был под кайфом и тусовался с какой-то девушкой, они пошли принять ещё наркотиков и больше возвращались. Было очень захватывающе смотреть этот концерт, несмотря на то, что было действительно странно видеть Фли в этой группе. Той ночью я пошёл домой с Гаем О, чувствуя себя отделённым от Фли и Дэйва, что было очень иронично, учитывая то, что я не так давно сам отделил себя от них на долгие месяцы. Я понял, что это именно то, что происходит, когда долго с кем-то не разговариваешь, а потом приходишь и ощущаешь, что всё по-другому.

Я надеялся, что эта новая ситуация подойдёт и мне. Тот факт, что ситуация вокруг меня решительно изменилась, а моё поведение осталось неизменным, начало отрицательно сказываться на мне. Я помню один острый момент, когда у меня ещё был дом на голливудских холмах. Я ночью ехал по Бичвуд и принимал наркотики в машине. Я подъехал к знаку стоп, и машина, полная двадцатилетних парней, подъехала и встала рядом со мной. Они посмотрели на меня и крикнули: "Эй, Энтони!" Я был так разбит, что "Эй, Энтони" было последним, что я хотел слышать от фанатов. Я попытался проигнорировать их, но бросил взгляд в их машину. Один из них уставился на меня и сказал: "Это не он". И они уехали. Конечно, это не мог быть я, потому что Энтони никогда не выглядел как долбаный призрак.

Становилось хуже и хуже. В другой раз, когда я опять разъезжал по мотелям, я остановился на углу на окраине города, и какой-то отчаянный парень сел ко мне машину и сказал, что знает, где можно найти немного наркоты. Он делал это для того, чтобы почувствовать то, что он давал мне шанс получить то, что я хотел. Но мне было всё равно, и мы поехали. В итоге, мы заехали на стоянку одного из тех мотелей с дешёвыми шлюхами на бульваре Сансет. Парень пошёл искать дилера, а я остался ждать в своём фургоне, в этот момент какая-то семья вышла из машины и направилась в свой номер. Должно быть, у них были некоторые финансовые трудности, поэтому они и остановились в таком мотеле. Я обернулся, посмотрел на их машину и увидел на бампере наклейку Chili Peppers. Затем я посмотрел на детей, у них были футболки Chili Peppers. Я был смущён, мне было ужасно стыдно. Я сжался на своём сиденье и опустил заслонку от солнца. Тут была семья, которая гордилась тем, что носит цвета Red Hot, а я был в том же мотеле и пытался купить немного наркотиков у какого-то коварного дилера. Кошмар.

Я на самом деле пытался оставаться чистым, поэтому в конце 1997 года переехал к Гаю О. Но на то рождество я поехал домой, и Блэки познакомил меня с великолепной, красивой девушкой, живущей по соседству. Мы провели вместе несколько отличных недель, но ко времени, когда мне нужно было уезжать из Грэнд Рэпидс, я знал, что мой перерыв закончится. Естественно, в подтверждение моих диаграмм рецидива в клинике Воздействие, несколько недель спустя - и за две недели до того, как мы должны были ехать на Гавайи, чтобы записывать новый альбом - я снова пустился в пушечный, неуправляемый загул.

Я разработал ещё один смешной план. Я решил, что буду принимать наркотики дни напролёт, а затем поеду на Гавайи за неделю до приезда группы, чтобы ко времени начала записи у меня за плечами была неделя отдыха и выздоровления. Я приплёлся в аэропорт и один полетел на Гавайи. Я поселился в шикарном многоэтажном отеле в Вайкики, у меня оставалось немного наркотиков. Я говорил себе: "О'кей, я приму оставшиеся наркотики, а потом завяжу с этим, и бах, мне станет лучше, здесь, на Гавайах". Но когда наркотики закончились, я подумал: "О, нет, я пока не готов бросить всё и встретиться лицом к лицу с реальностью". Я начал ходить по стрип-барам в поисках дилеров. Когда ты втянут в такую наркозависимость, ты теряешь все грани разумного. Позднее той ночью, когда я вкалывал себе наркотики, я преднамеренно сломал иглу на последнем шприце, потому что думал, что взорвусь, если введу в своё тело ещё больше наркотиков. Спустя десять минут, я уже принимал кокаин, это было ужасной идеей. В моём бредовом токсичном состоянии я пытался починить иглу. Но она была изогнута и плохо вводилась, но вены требовали наркотиков, поэтому я вставил иглу в вену и надеялся на лучшее. Но случилось худшее. Игла слетела со шприца и осталась в вене. Я схватил её и держал в ужасе оттого, что игла может пройти по моим венам и проткнуть клапан в моём сердце.

Я был под кайфом, и кровь сочилась из моей руки, теперь мне нужно было схватить иглу через кожу и вытолкнуть её наружу, чтобы не дать ей пуститься по моему кровотоку. Мне удалось достать её, но следующая проблема заключалась в том, что у меня не осталось героина, чтобы усилить кокаиновый эффект. В итоге, я выпил всё содержимое своего минибара. Виски, водка, скотч, вино, одно за другим, я опустошил эти маленькие бутылки и, наконец, упал без сознания. Всегда после этого ты просыпаешься с неприятными воспоминаниями, неприятным телом, и твой дух уменьшен до груды грязного пепла где-то у тебя в заднице. Нужно слиться с музыкой, которая наполняет весь этот прекрасный остров, но нет сил, даже посмотреть в окно. Я оставил занавески задёрнутыми, не вставал с кровати и вызвал в номер обслуживание. Я съёживался от мысли, что каждый день приближает меня ко времени, когда я должен буду сесть на маленький самолёт, полететь в Кауай и увидеть своих друзей, музыкантов моей группы, близких мне людей.

День отъезда пришёл. Я завязал с наркотиками, встал за полтора часа до отлёта, принял душ и побрился. Я вышел в свет первый раз за неделю, всё было таким светлым и ярким, но я справился с этим и сел в самолёт. Я добрался до нашего съёмного дома, и все были там, но наши души были рассоединены. И Дэйв, и я последние недели выбирались из глубокой бездны. Мы оба были чисты, по крайней мере, тогда, и проводили большую часть времени, бегая и поглощая тонны еды. Но, к сожалению, мы очень мало играли. С моим эмоциональным состоянием тоже было не всё в порядке. Я был чист, но моё сердце было разбито, и я не чувствовал себя собой. Нам позвонил наш старый друг Бил Стобо (Bill Stobaugh) и сказал, что Галюциногений, человек, который был моим наставником в графических планах домов, и который позволил мне жить с ним, умер в процессе операции на сердце. Фли улетел на похороны, а я отпросился и не поехал.

Когда мы вернулись со своего непродуктивного пребывания на Гавайах, мы получили ещё одну порцию плохих новостей. Наш менеджер, Линди, решил уйти. Его жена недавно умерла, но он встретил другую женщину, и она убедила его избавиться от этой частицы анархии и уволиться. Похоже, мы двигались назад по коверной линии, и я думаю, что ни она, ни он не видели в нас особого будущего. Его на самом деле не видели и все остальные, включая самих членов группы.

Вернувшись в Лос.-А. Дэйв начинает вместе с Чедом работать над сольным альбомом и снова возвращается к наркотикам. Я оставался чистым со времени пребывания на Гавайах. Когда я пришёл на вечеринку к девушке Дэйва, и он взял пиво, я был удивлён. Он настолько беспечно относился ко всему этому. Мы оба были в одной и той же ситуации, когда один слишком много, а тысячи не достаточно. Мы не могли умерено употреблять наркотики, и он удостоверился в этом через некоторое время.

Мы вернулись к репетициям и опустились до отвратительной маленькой студии в Голливуде, прямо неподалёку от Аллеи Трансвеститов. Дэйв принимал наркотики, а я нет, и это добавляло напряжённости и без того напряжённой ситуации. Дэйв приходил на репетиции в огромным солнечных очках и больших безумных гибких шляпах эпохи ренессанса. Мы называли их "кокаиновыми шляпами", потому что нужно было быть хотя бы под кокаиновым кайфом, чтобы даже задуматься о ношении такой шляпы. Дэйв опаздывал, и было невозможно общаться с ним. Когда на нём была "кокаиновая шляпа", у него был свой план, который заключался в том, чтобы принять наркотики.

Мы пытались играть, но никуда не двигались. Лицо Фли было наполнено разочарованием, а Чед говорил: "Этот чувак на своей волне. Что тут говорить?". Я чувствовал, что мы должны поговорить с Дэйвом и как-нибудь помочь ему. Бывало, он приходил, забирал меня из отелей и вёз в восстановительные клиники; теперь была моя очередь, поговорить с ним о выздоровлении, чтобы мы могли продолжать дальше.

Мы немного поговорили. Дэйв сидел на усилителе, и разговор всей группы перерос в ссору между нами двумя, что было странно, потому что все мы говорили: "Эй, ты принимаешь наркотики во время репетиций, так дело не пойдёт. Давай поговорим о том, чтобы ты снова завязал с этим". Он не хотел слушать нас, только посылал всех подальше. Когда он послал меня, я ответил: "Что? Да пошёл ты сам!". Это не в точности те слова, которые тогда прозвучали, но такова была энергетика, начинавшая накапливаться вокруг нас. Чед и Фли отступили, Дэйв поднялся, чтобы ударить меня, но, когда попытался встать, пошатнулся назад и упал за усилитель, на котором сидел. Это было смешно, но вместе с этим и грустно.

Группа снова оказалась в застое, и я решил поехать в Тайланд. Несколько лет назад мне поставили диагноз гипатит C, даже притом, что у меня не было симптомов, эта болезнь могла проявиться, не будь я бдительным. Я взял с собой травы для очистки печени, много плавал, молился и медитировал, чтобы мое тело стало здоровым. Это действовало. Три недели спустя анализ не обнаружил в моём организме вируса гепатита.

К тому времени был уже апрель. Фли и я решили, что таким образом ничего не получалось, нам нужно было уволить Дэйва. Фли начал говорить с ним, и Дэйв был очень расстроен, а я продолжил разговор. Он был ужасен, потому что Дэйв был под сильным кайфом. Даже притом, что он знал, что для группы не было другого выхода, озвучивание этой реальности окончательно вывело его.

"Да пошли вы! Как вы можете так со мной поступить, вы, сволочи?" - кричал он.

"Чувак, в такой ситуации группы и так уже нет, - отвечал я, - Когда ты последний раз приходил? Ты записываешь сольный альбом, тебя нет из-за наркотиков. Ты и так не вкладываешься в группу". Конечно, Чед оставался полностью нейтральным, потому что находился в середине процесса создания того альбома с Дэйвом.

Тем временем, Фли сам походил через свои трудности со здоровьем, боролся с Epstein-Barr, решал проблемы со своей девушкой и с группой. Он был как генерал, который сражался на слишком многих фронтах. Он был действительно подавлен, и вдобавок ко всему, он ещё пытался создать сольный альбом. Поэтому я не был удивлён, когда Фли сказал, что хочет уйти.

"Я думаю, что уже не могу этим заниматься, - сказал он мне. Я знал, что этот момент наступит. Это было так очевидно; группа просто стояла на месте."

"Я знаю, - ответил я, - Я полагал, что ты скажешь именно это. Я тебя отлично понимаю".

Затем Фли просто ошарашил меня: "Единственный способ продолжать дальше, это вернуть Джона в группу".

Это вызвало во мне ответную реакцию: "Почему это вдруг Джон захочет вернуться и играть с нами снова? - спросил я Фли, - Ему наплевать на меня, и всё это время ему было наплевать на всё, что происходит вокруг".

"У меня есть забавное чувство, что он, возможно, на грани возвращения, своего собственного возвращения в реальный мир", - сказал мне Фли.

"Это было бы прекрасным чудом", - подумал я. А вторым чудом было бы то, если бы он хотя бы подумал о том, чтобы снова с нами играть. "Ты с ума сошёл. Джон не будет играть в нашей группе. Мне кажется, нет и малейшей возможности, но если есть, то я открыт для этого", - сказал я Фли.

Мы с Джоном особо не общались с тех пор, как он ушёл из группы, исключая странные и незапланированные моменты, когда мы сталкивались друг с другом. Даже в такие мгновения, вы могли бы подумать, что нас разделяет много злости, негодования и неприязни, граничащей с ненавистью. Но всякий раз, когда я видел его, ничего такого не было видно.

После ухода Джона я впервые увидел его только через несколько лет. Я слышал все эти ужасающие истории о спуске Джона в наркотический ад. Я знал, что Джонни Депп (Johnny Depp) и Гибби Хэйнс (Gibby Haynes), вокалист Butthole Surfers, даже сняли фильм, запечатлевший запущенное состояние жизни Джона. Если вы смотрели этот фильм, вы знаете, что это был дом человека, у которого в жизни не было абсолютно никаких интересов кроме употребления наркотиков и рисования.

Я также слышал, что Джон давал журналистам интервью, в которых расхваливал героин. Он даже принимал героин во время интервью. Мне было неинтересны эти статьи и этот фильм. В то время я не слушал его сольные альбомы. Я не мог одобрить его образ жизни, потому что, казалось, он убивает себя. Было много людей, которые прославляли это, хотели поучаствовать и получить бесплатные наркотики. Конечно, его картины и песни, которые он писал, были отличными, но мне не казалось правильным, потворствовать упадку этого эксцентричного человека. Этот парень был моим лучшим другом, а сейчас его зубы выпадали. Я не относился к этому так, как порой относились другие люди: "О, он гений, всё в порядке". Мне было всё равно, были он гением или долбанным идиотом, он просто сгнивал, и наблюдать за этим было отнюдь не весело.

Я знал, что он уже давно рисует, вдохновлённый Баском и Да Винчи. И когда я услышал о том, что у него будет выставка в Галерее Ноль на бульваре Мелроуз, я решил заглянуть туда за день до события и посмотреть на картины. Я тихо зашёл и осмотрелся, Джон был там, он сам развешивал композиции своих картин. Мы оба были немного поражены. Его волосы были пострижены. Он был под кокаиновым кайфом и курил сигареты Голуа, а у него под глазами были большие чёрные круги. Он был ужасно худым, просто скелет в жилетке, ничего кроме костей, но в нём было много энергии от различных средств и химикатов, поэтому не казалось, что он упадёт в обморок от слабости. Вместо слов "да пошёл ты, я тебя ненавижу, ты сволочь", мы были счастливы увидеть друг друга. Его картины были тревожными, но красивыми. Было странно, потому что я думал, мы сознательно хотели недолюбливать друг друга больше, чем действительно могли.

В следующий раз, когда я увидел его, он немного ухудшился. Все волновались за его руки, которые все гноились, потому что он никогда не узнавал, как правильно делать укол. Обычно он просто тыкал, ударял и надеялся на лучшее. В итоге, в декабре 1995 года он начал лечиться в восстановительной клинике Бегство, месте, которое я также часто посещал. Это способствовало больше его физическому, а не духовному здоровью. Доктора были всерьёз обеспокоены тем, что у него может развиться гангрена, и он потеряет руку, если не прочистит и не будет ухаживать за своими руками, а он отказывался это делать.

Я позвонил ему и спросил, могу ли я его навестить. Он был не против и попросил меня принести ему немного сигарет и сэндвич пастрами с большим количеством горчицы. Я приехал, он съел сэндвич, а я попытался уговорить его прочистить руки. И снова наше общение было добрым, любящим и заботливым. Это абсолютно противоречило предположения людей, окружавших нас, которые думали, что всё будет по-другому, особенно учитывая прошлую путаницу между нами. Тогда я сам ещё не осознавал, насколько нездоровой была моя собственная динамика отношений с ним до того, как он ушёл из группы. Я никогда не понимал, каким чувствительным он был, и как я мог его ранить. Я не знал, что все шутки, удары, приколы, конфузы и сарказм действительно ранили его чувства и оказали на него длительное влияние.

Уже после ухода Джона Фли сказал мне: "Ты хотя бы имеешь представление, сколько боли ты причинил Джону?"

"О чём ты говоришь? Он и я, мы были лучшими друзьями, мы проводили каждый момент вместе. Мы вместе играли в бильярд, кадрили девушек, ели вместе Lucky Charms. Мы были не разлей вода", - ответил я.

"Нет, ты много раз ранил чувства Джона, - сказал Фли, - потому что он был для тебя примером, а ты был так жесток с ним". Это был первый раз, когда я хотя бы узнал, что моя любовь к нему, в итоге, стала для него трудным опытом.

Когда Джон покинул группу, я обижался на него за то, что он поступил не как друг и отказался от нашего музыкального братства. Но всё время, что он был вне группы и проходил через свои мучения, я постоянно молился за него. Из своих собраний я узнал, что одна из причин того, что алкоголики напиваются, заключается в том, что они копят обиды внутри. Один из методов избавления от обид, которому они учат, рекомендует молиться, чтобы он или она получили то, что бы ты сам хотел иметь в жизни: быть любимым, быть успешным, быть здоровым, быть богатым, быть замечательным, быть счастливым, жить со светом и любовью вселенной. Это парадокс, но это действует. Ты сидишь и молишься, чтобы человек, которого ты терпеть не можешь, получил всё, что ты сам хочешь для себя. В один прекрасный день ты понимаешь: "Я уже не отношусь плохо к этому человеку".

Это было частью причины того, что я молился за Джона. Другой частью было то, что я не хотел, чтобы он умер грустной и несчастной смертью, поэтому я молился за него почти каждый день. Я сидел и говорил: "Кто бы ни был рядом со мной, кто бы ни улавливал эту мысль из моей головы, пожалуйста, присмотрите за Джоном Фрусчанте, потому он нуждается в этом".

В январе 1998 года Боб Форест (Bob Forest) убедил Джона пойти лечиться в Лос Энсинос, ту самую клинику, работающую старыми методами, в которой тогда находился В. Си. Филдс (W. C. Fields). Джон в то время уже отказался от героина, он курил крэк и пил. Я пошёл навестить его. Казалось, ему нравилось быть там, но как-то по-особенному. Наши беседы были редкими и необычными. Время от времени мы обсуждали песни Nirvana или картины Да Винчи.

В один из моих визитов у нас была одна из таких минималистичных бесед, как вдруг Джон спрыгнул с кровати и взлетел в отличном прыжке а-ля Джеймс Браун (James Brown), образца приблизительно 1968 года. Потом он встал с кровати и снова сел. Я не знаю, что подвигло его на это, но, казалось, он чувствовал свои силы и давал знать, что в нём был огонь, дающий ему энергию взлететь в прыжке Джеймса Брауна, в случае необходимости.

Я был открыт возможности возвращения Джона в группу, даже притом, что это казалось мне весьма отдалённым. После того, как Джон выписался из Лос Энсинос в начале февраля, он снял маленькую квартиру в Сильвер Лэйк. Однажды в апреле, Фли приехал туда, и они вместе послушали записи. А затем Фли неожиданно спросил: "Что ты думаешь о том, чтобы вернуться и играть в группе снова?"

Джон заплакал и сказал: "Ничего в мире не сделает меня счастливее". Они оба заплакали и крепко обнялись. Затем Фли поехал в Камбоджу, что дало Джону и мне развеять дым и поговорить о проблемах, которые были у нас в прошлом. Мы пошли на Фармерс Маркет, одно из моих любимых мест в Лос.-А., присели и съели вместе немного лососевых тако. Я начал разговор первым: "У тебя есть какая-нибудь проблема в отношениях со мной сейчас?"

"Нет, вообще-то нет, - ответил он, - А у тебя? Ты злишься на меня за что-нибудь?"

"Я думал, что злюсь, но сейчас нет. Я думал, мы должны всё это обсудить, но меня уже больше ничего, связанное с этим, не беспокоит", - признался я.

"Меня тоже", - согласился Джон.

Фли ожидал получить сообщение о неком продолжавшемся весь день обсуждении прошлой враждебности, но никто из нас даже не думал об этом. Главная проблема заключалась в том, что у Джона даже не было собственной гитары. Поэтому мы пошли в Гитарный Центр, и я купил ему отличный старый Стратокастер 1962 года.

Джон был в восторге от идеи возвращения в группу, но он также и боялся, потому что не играл на гитаре очень долгое время. Мы решили сделать его возвращение сдержанным, ничего не имело значения, кроме музыки. Нам было наплевать на контракты на запись альбомов, на то, что наш менеджер ушёл от нас, и на нашу звукозаписывающую компанию, которая потеряла в нас интерес. Ничего из этого не имело значения. Мы просто хотели пойти в гараж и поиграть вместе.

Фли жил в невероятном средиземноморском супердоме в Лос Фелиз, старом здании, известном тем, что там жили многие музыканты, такие как Боб Дилан (Bob Dylan) и Лу Рид (Lou Reed). Мы собрались в гараже Фли, часть которого он переделал в место для репетиций. Чед поставил свои барабаны в углу. У Фли было выражение лица, которое говорило: "О'кей, никаких больших ожиданий. Давайте просто играть музыку". Мы подключили маленькую и не очень хорошую звуковую систему. Джон выглядел неуверенно, но он включил свою гитару, и мы начали играть. И это были снова мы. Я думаю, что, наверное, я был один, кто так думал, но мне казалось, комната наполнилась небесной музыкой. И целью этой музыки было только увидеть, как всё зазвучит, когда мы снова заиграем вместе.

Для меня этот момент определил то, что будут представлять собой следующие шесть лет нашей совместной жизни. В этот момент, я понял, что всё отлично, что магия между нами вот-вот возникнет снова. Внезапно мы все опять могли слышать, слушать и вместо того, чтобы быть пойманными нашими трудностями и невзгодами, мы снова могли стать участниками нашего великолепного вселенского оркестра.


14 глава, Добро пожаловать в Californication.


Несмотря на мой восторг по поводу нашего воссоединения, требовалось достаточно времени, чтобы найти свою волну. Джон был в неважной форме, и духовно, и физически. Я тоже был похож на груду ржавого мусора, но медленно и уверенно дела шли всё лучше и лучше. В доме у Фли царила радость. У него были две собаки: мастифф по имени Марсианка и боевой боксёр Лэйкер. Каждый день мы готовили на кухне чай, играли с собаками, а потом шли в гараж и работали. Фли сделал из места для репетиций некое подобие звукозаписывающей студии, поэтому после наших джемов я оставался наедине с новыми записями, чтобы заняться текстами. Хотя Джон скажет вам, что у него ушли годы на то, чтобы восстановить свои силы, мне нравилось то, как Джон играл, когда у него не было никаких технических возможностей. Он опустил строй на гитаре и разработал невероятный минималистский стиль. Каждый день он играл что-то абсолютно захватывающее. У меня был блокнот, заполненный стихами, из которых я очень хотел сделать песни, поэтому кроме репетиций я проводил время с Джоном в его квартире в Сильвер Лэйк. В типичном стиле Джона, там вообще не было мебели, только разные записи, разбирающийся стол, кровать и блэндэр. Он переживал гладкий период своей жизни, поэтому на стенах был гладкий материал, но, кроме того, в квартире, конечно же, были и холодильник и плита. Создавалось впечатление, что там жил Джексон Полок. Мы сидели и курили, курили и работали. Было великолепно то, что один из лучших музыкантов нашего времени был снова телепатически связан со мной. Он давал мне послушать сложный, странный инструментальный музыкальный отрывок, который он записывал всю ночь. А я говорил: "О да, я точно знаю, что я должен здесь сделать". Джон выглядел серьёзно потрёпанным жизнью. Он был сбит с ног, но, я думаю, облака развеялись, он увидел всё, через что прошёл и подумал: "Чёрт возьми. Я не могу поверить, что я жив. Я больше не собираюсь так рисковать". Он очень долго не возвращался, и люди, не скрывая, могли сказать ему о том, какой он замечательный. Всегда приятно находиться рядом с кем-то, кто настолько талантлив и с такой страстью относится к жизни и к музыке, и чьё эго ещё не было раздуто другими людьми.