Священник Илия Ничипоров

Вид материала

Подобный материал:

Священник Илия Ничипоров,

клирик Никольского храма г.Красногорска,

доктор филологических наук,

преподаватель МГУ им. М.В.Ломоносова

Православие и духовные основы русской классической литературы

Совершенно бесспорным является колоссальное влияние Православия на становление и развитие русской культуры и, в частности, литературной традиции. Подобное воздействие имело первостепенную важность в Древней Руси, когда переживала расцвет житийная литература, а духовные лица зачастую выступали авторами художественных, летописных, ораторских произведений. Это и митрополит Иларион – автор знаменитого сочинения «О законе, Моисеом даннем, и о благодати и истине, Иисус Христом бывши…», и преподобный Феодосий Печерский, перу которого принадлежат поучения инокам и мирянам, и прославленный проповедник-златоуст Кирилл Туровский, и инок Киево-Печерского монастыря Нестор-летописец, в богатом литературном наследии которого представлены как исторические хроники, назидательные размышления, так и повествование о первых русских святых Борисе и Глебе, житие преподобного Феодосия… В древнерусский период монастыри имели значение очагов культуры, где зарождалась и развивалась отечественная словесность.

Влияние Православия на литературу сохранилось и в последующие века – при всей очевидности процессов, направленных на обмирщение культуры, а подчас и на привнесение в нее богоборческого звучания. Так, в ХVIII столетии, в эпоху господства пришедшего с Запада классицизма, с характерным для него возвеличением рационального начала в человеке, все же глубоко религиозными по своему внутреннему содержанию оставались художественные миры, созданные крупнейшими мастерами поэтического слова – М.В.Ломоносовым и Г.Р.Державиным.

У Ломоносова религиозное начало проступает и в одах, где постигается глубинная обусловленность хода человеческой истории велениями Божьего Промысла («Ода на день восшествия на престол Елизаветы Петровны»), и в его знаменитых научно-философских стихотворениях («Вечернее размышление о Божием величестве при случае великого северного сияния», «Утреннее размышление о Божием величестве»), и в поэтических переложениях псалмов, где творческая интуиция становится средством проникновения в глубины духовного смысла Священного Писания. Наполняющие поэзию Ломоносова прозрения о научных законах бытия тварного мира выводят автора на осмысление таинственного предстояния человека Творцу, простирающему Свою благость в красоте и бесконечности Вселенной: «Открылась бездна, звезд полна; // Звездам числа нет, бездне дна…». Размышляя о Божественном величии мироздания, поэт-ученый приходит к видению того, что если человеческий взгляд скользит по поверхности, открывая лишь отдельные физические закономерности, то взор Творца «в бездну проницает, не зная никаких предел», а потому именно сердечное соприкосновение с Богом понимается здесь как основа и вершина подлинно научного познания, ведущего к тому, чтобы «на Твою взирая тварь, // Хвалить Тебя, бессмертный царь».

Традиция русской религиозно-философской лирики закладывалась и Державиным, о чем свидетельствует, к примеру, его ода «Бог» (1784), эта оригинальная попытка поэтического богословия. От сокровенных раздумий о троичности, вездесущности и беспричинности Божества, вмещающего всю Вселенную, интуиция поэта устремляется к постижению двойственности человеческой природы, сочетающей бессмертие души и бренность телесного естества: «Я телом в прахе истлеваю, // Умом громам повелеваю…». Человек видится поэту как вершина Божественного творения, как «средоточие живущих, черта начальна Божества», на нем лежит ответственность за дарованное ему свыше место во Вселенной («цепь существ связал всех мной»).

ХIХ век ознаменовался усложнением отношения литературы к православным ценностям. Со времен революционно-демократической критики, а позднее советского литературоведения бытовало предвзятое и искаженное представление о русской классической литературе как средоточии идей нигилизма, атеизма, революционности. С этих позиций наша словесность преподносилась при знакомстве с ней подрастающего поколения. Явления, которые не укладывались в рамки обозначенной концепции, объяснялись «ошибками», «заблуждениями», «недопониманием» писателей, их «классовой ограниченностью». На деле же христианское миропонимание, ценностная система Православия во многом определяли общий пафос классической литературы, ее проблематику, образный строй. В диалоге с Православием происходило становление многих писателей и литературных критиков этого времени. При этом, конечно, нельзя не учитывать качественных различий между умозрительными построениями религиозных мыслителей, которые оперируют обобщенными категориями, и художественным творчеством, обращенным к познанию противоречивых, меняющихся во времени духовных запросов и исканий личности.

В ХIХ в. складывались различные, подчас полярные варианты отношений художника с Православием. Это могла быть вполне благополучная, органичная связь с христианским мировидением, которое выступало питательной почвой творческого вдохновения – у В.Жуковского, А.Хомякова, С.Аксакова, А.К.Толстого… Речь могла идти и о мучительных, далеко не однонаправленных исканиях Бога, истинной веры и покаяния, как это было у А.Пушкина, М.Лермонтова, Н.Гоголя, Ф.Достоевского, А.Чехова… Причастность духовной традиции проявлялась и в художественном исследовании сложнейшего комплекса народной веры, высот праведничества и вместе с тем – перепутий апокрифических, еретических заблуждений, что нашло отражение в прозе Н.Лескова, поэзии Н.Некрасова, драматургии А.Островского… Попытка совместить христианство с разного рода головными интеллектуальными теориями даже гениального художника могла привести к духовной трагедии, свидетельством чего служит судьба Л.Толстого.

Духовные искания личности особенно ярко запечатлевались в образном мире поэзии классической эпохи. Как справедливо полагал И.Ильин, наша поэзия «вместила в себя глубочайшие идеи русской религиозности и сама стала органом национального самосознания»^¹. Так, в пушкинском наследии чрезвычайно значимым становится движение от ранних богоборческих, бунтарски-вольнодумных произведений («Гаврилиада», «Вольность» и др.) к углубленному познанию творчества как духовного служения, а поэта, чья муза ищет послушания Божьему велению, как исполнителя высокой нравственной миссии «глаголом жечь сердца людей» («Пророк», «Поэт», «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…»). У зрелого Пушкина возникает опыт постижения духовно-нравственных основ не только индивидуального бытия, но и отечественной истории, что составляет, в частности, главное содержание трагедии «Борис Годунов» (1825). Темы нравственного преступления и Высшего возмездия, нераскаянной совести особенно ярко раскрываются здесь в связи с образами Годунова, Отрепьева, их приближенных, а также в контексте изображения духовных состояний целого народа, переживающего трагические перипетии своей исторической судьбы^².

При этом и позднему творчеству Пушкина знакома тяжелейшая духовная брань, вызванная стремлением превозмочь разъедающую силу уныния и разочарования в окружающей действительности. Весьма примечательна с этой точки зрения его своеобразная стихотворная «переписка» с митрополитом Филаретом (Дроздовым). В 1828 г. из-под пера поэта выходит знаменитая своим отчаянным звучанием лирическая исповедь «Дар напрасный, дар случайный…», пронизанная напряженным взысканием смысла бытия («Жизнь, зачем ты мне дана?») и в то же время преисполненная ужасом от кажущегося всесилия зла и бессмысленности земного пути: «Цели нет передо мною: // Сердце пусто, празден ум, // И томит меня тоскою // Однозвучный жизни шум…». На появление этого произведения своим стихотворным посланием откликнулся митрополит Филарет («Не напрасно, не случайно жизнь от Бога мне дана…»), который с высоты святительского опыта напомнил поколебавшемуся в уповании поэту об истоках зла в человеческой душе («Сам я своенравной властью зло из темных бездн воззвал») и обозначил пути духовного восхождения личности через молитвенное Богообщение и покаяние: «Вспомнись мне, Забвенный мною, // Прогляни сквозь сумрак дум, // И созиждутся Тобою // Сердце чисто, светел ум». Глубоко прислушавшись к облеченному в изящную поэтическую форму духовному назиданию иерарха нашей Церкви, Пушкин в стихотворении «В часы забав иль праздной скуки…» (1830) признается в том, как в состоянии душевной расслабленности ему доводилось своей лире «вверять изнеженные звуки безумства, лени и страстей», но и в том, какое исцеляющее воздействие оказывал на него голос духовного вразумления:

Но и тогда струны лукавой

Невольно звон я прерывал,

Когда твой голос величавый

Меня внезапно поражал.

Я лил потоки слез нежданных,

И ранам совести моей

Твоих речей благоуханных

Отраден чистый был елей…, С.Аксакова, А.К.Толстого...ь с христианским миропониманием, которое выступало питательной почвой творчы Петровны" где постигается глубинная обусловленность хода человеческой истории велени

Через созерцание тварного природного бытия творческие озарения приоткрывали поэтам путь к сокровенному Богообщению. Так, в поэтическом мире Лермонтова, пронизанном трагическими противоречиями между настроениями бунтарства, богооставленности, порой прямого демонизма – и движением к просветляющему молитвенному настрою, одним из духовно значимых становится стихотворение «Когда волнуется желтеющая нива…» (1837). Душевное соприкосновение с родственным и поэтически воспринимаемым природным мирозданием (ландыш «приветливо кивает головой», «студеный ключ… лепечет мне таинственную сагу») постепенно приближает лирического героя к ощущению Божественной сущности бытия, возводит его мысль и чувство от земного к горнему, позволяя высвободиться от пут богоборчества: «Тогда смиряется души моей тревога, // Тогда расходятся морщины на челе, – // И счастье я могу постигнуть на земле, // И в небесах я вижу Бога…».

Достигая высот духовных прозрений, классическая поэзия раскрывала и истоки внутренних недугов современников, ярким примером чему может служить стихотворение Ф.Тютчева «Наш век» (1851), первые строки которого устанавливают безрадостный диагноз: «Не плоть, а дух растлился в наши дни, // И человек отчаянно тоскует…». В проникновенном поэтическом слове, в напряженной, передающей процесс духовной рефлексии интонации здесь познается мучительное, актуальное на все времена раздвоение поврежденной человеческой природы. Жажда веры, осознание своей погибели, не оплодотворенные, однако, покаянным чувством («И жаждет веры – но о ней не просит»), оказываются бессильными в деле спасения. По принципу «от противного» в стихотворении высветляется пролегающий через молитву подлинный путь нравственного выздоровления: «Не скажет ввек, с молитвой и слезой, // Как ни скорбит перед замкнутой дверью: // «Впусти меня! – Я верю, Боже мой! // Приди на помощь моему неверью!..»».

Сказанное позволяет прийти к убеждению в том, что русская классическая литература может и должна быть осознана в качестве богатейшего кладезя духовных исканий и религиозно-философских интуиций. Эти искания очень часто приобретали трагическую окрашенность, свидетельствовали о разворачивающейся в душе художника напряженной борьбе веры и сомнения, устремления к Богу и отчаянного богоборчества. Серьезное изучение и преподавание литературы в этом аспекте пока находится на начальной стадии и, несомненно, несет в себе значительный духовно-нравственный и воспитательный смысл.

1 Ильин И.А. Одинокий художник. М., 1993. С.174.

2 Хализев В.Е. Власть и народ в трагедии А.С.Пушкина «Борис Годунов» // Вестник Моск. ун-та. Сер.9. Филология. 1999. № 3. С.7 – 24.

Blog

Священник Илия Ничипоров